Одного Разума, даже в обществе Здравого Смысла, недостаточно для объяснения причин удивительной живучести ультра-норманизма шлецеровского типа, казалось бы окончательно похороненного ещё в позапрошлом веке…
Хрестоматийный пример из последних:
Есть медицинские факты. Раскопки в старой Ладоге. Имена князей и их дружинников в летописях и договорах с Византией. Наименования порогов Днепра. Разница в Русской правде в правах руссов и славян. Генетические исследования и т.д.
Желающих ознакомиться с примерами альтернативных гипотез толкования «факта» наименований дрепровских порогов приглашаю в статью, здесь рассмотрим выдержанную критику другого «факта».
В данном вопросе я вполне полагаюсь на аргументированное мнение (даже не мнение- а предоставленные им факты) академика Андрея Анатольевича Зализняка (ведущий специалист в России , да и в Мире, по древнерусской словесности -берестяные грамоты Новгорода- это всё он). Ну а фрики -могут фантазировать что угодно. Они даже "фактов" привести не в состоянии.
Восхитимся тем, как тонко утверждающий обошёл необходимость обоснования распространения свойств философии на лингвистику. И, забегая вперёд, последовательностью, с которой верующий игнорировал вопрос о знании мастером нахождения скандинавских этимологий собственно скандинавских языков.
А коли голем ультранорманизма и сейчас живее всех живых, будет нелишним напомнить и его критику.
Попутно иллюстрирующую пропасть, разделяющую существование знания от его жизни. ☹ Не только лишь все современные профессионалы от лингвистики хотя бы слышали о существовании Измаила Ивановича (правда, получив подсказку они бодренько так сочиняют причины, по которым не обязательно опровергать или хотя бы знать его анализ, повторяя ситуацию с русской традицией летоисчисления). И уж тем более — Степана Александровича.
VIII. ВОПРОС ОБ ИМЕНАХ
C) Имена в договорах Олега и Игоря
Как факт уединенный в русской истории и выходящий из круга обыкновенных органических условий русской жизни, письменные договоры Олега и Игоря с греками представляют и в ономастическом отношении явление отдельное, не подлежащее общим законам исторического русского быта. Здесь присутствие германо–скандинавского начала несомненно, хотя далеко не может быть допущено в том преувеличенном размере, ни при тех исторических условиях и значении, на какие указывают представители норманнского мнения. В чем же заключается это значение? Откуда явились те 12 или 15 скандинавских имен (я более допустить не могу), которые встречаются в договорах? Какой настоящий смысл договорной формулы «мы отъ рода рускаго»? Для разрешения этих вопросов необходимы, с одной стороны, определение отношений, в которых норманны состояли к варяжской руси как отдельные лица и как народ; с другой, точное по возможности изложение системы заключенных между русью и греками дипломатических актов.
Отношения норманнов к руси, как дружинников и товарищей по войне, нам уже отчасти известны. Вместе с Рюриком и, как увидим, еще до него появляются на Руси скандинавские воины промышленники; их было, без сомнения, довольно в дружинах Олега и Игоря. О составном разноплеменном характере русских и скандинавских дружин в IX–X веке сохранилось немало свидетельств; славянские и чюдские выходцы являются в скандинавских дружинах, как скандинавские, литовские, печенежские, угорские в дружинах варяжских князей.
Сын Никлотов Прислав воевал вместе с датчанами против руян; он был женат на сестре датского Валдемара. При Владимире стекалось в Киев множество ускоков–дружинников от норманнов и печенегов. Дружина Мстислава Владимировича, кажется, состояла преимущественно из хазар и касогов. Что при заключении мирных договоров храбрые в битвах избирались представителями своих набольших и в посольствах, сообразно с исторической необходимостью и понятиями века; норманн Сигвальд договаривается со Свейном от имени поморского Борислава; Эймунд является послом Ярослава и т. д. Народность дружинников (особенно при многочисленном составе посольства) не имела национального значения; мы видим Ятвяга в числе послов Игоревых. Заключение мирных условий, вероятно, предоставлялось одному или двум избранным лицам; остальные принимали участие в посольстве ради одного блеска и для получения подарков.
Дружинное, чисто воинское начало проявляется яснее и определеннее в характере похода и форме договора Олегова, нежели в Игоревых. Олег подчинил себе русские племена и мелких династов; но Русь еще далека от слияния с варяжским началом. Его послы–дружинники договариваются от его имени, от имени его бояр и сущих под его рукой русских князей; отдельных послов, представителей общих интересов Руси в лице каждого из членов–собственников и правителей новоустроенного общества, еще нет; дружина преобладает над государством; характер дружинника над характером владельца земли. При Игоре уже прежние князья вошли в состав новой монархии; их интересы неразлучны с интересами Игоря; военачальники и бояре поморские обратились из дружинников в наследственных обладателей земли; у каждого из них (так у Свенгельда при Игоре) есть свои сподвижники, приближенные; они–то являются частными послами в Игоревом договоре. Понятно, что в числе этих приближенных должны были находиться личности иноземные; при тогдашнем состоянии русского общества предприимчивых, бывалых дружинников, опытных в морском и ратном деле, было сравнительно более между вендами и норманнами, нежели между туземцами; их назначение послами было наградой за услуги, оказанные на войне; греки дарили послов; а до какой степени варварские народы дорожили подарками, известно; Аттила изобретал предлоги к посольствам для обогащения и вознаграждения своих приближенных. Вот почему, при исключительном славянстве княжеских и боярских имен, начало норманнское и вообще иноземное проявляется в именах послов–дружинников; сверх участия в добыче русские князья платили им греческими подарками.
Но кроме особых, случайных отношений норманнских дружинников к варяжским и русским князьям история знает о постоянных, преимущественно торговых и промышленных сношениях норманнов с Русью, а посредством Руси с Востоком и греческой Империей.
Мы уже намекнули (гл. V) на это сотоварищество обоих народов; ниже увидим мы норманнов, торгующих вместе с Русью в Болгаре, Итиле, Царьграде; вступающих вместе с русью на службу к греческим императорам. При этой общности интересов обеих народностей походы Олега и Игоря против греков и последовавшие за ними мирные договоры, представляются как бы общим делом и принадлежностью руси и норманнов; присутствие норманнских личностей и имен в числе русских послов (особенно гостей, поименованных в Игоревом договоре) объясняется само собой. Норманнские гости являются самостоятельными представителями общих интересов норманнства.
Не менее тесно соединен вопрос об именах и народности лиц, принимавших участие в договорах Руси с греками, с вопросом о дипломатической системе, по которой эти акты заключались. Для определения настоящего смысла заглавной формулы «мы отъ рода рускаго»; для объяснения причин невероятного искажения имен в договорах необходимо установить, кем и на каких основаниях составлены оригиналы; кем и для кого сделаны переводы. О внешней форме договоров писал Эверс: «Изготовлять договорные грамоты в двух экземплярах было обыкновением греческого двора; разумеется, что при этом употреблены были греческие чиновники и что, следовательно, первоначальный проект договоров писан по–гречески. Варвары получали экземпляр на своем языке, нередко подвергавшемся насилованию. Этим объясняется совершенно естественно мудреный язык Олегова договора».
В виде объяснения Эверс прилагает выписку из Менандрова описания договора, заключенного греками с персами в 628 году.
В описании Менандра я отличаю три главных момента: 1) конференция; прения; проект договора, составленный каждой стороной на своем языке; перевод персидского проекта на греческий, греческого на персидский язык; сличение; согласование; 2) изготовление по одобренным проектам двух договорных грамот, персидской и греческой; употребление каждой стороной своих канцелярских и дипломатических форм; приложение печатей; обмен документов; персы получают греческую, греки персидскую грамоту; 3) Зих вручает Петру греческий перевод с персидского оригинала; Петр Зиху персидский перевод с греческого оригинала; переводные экземпляры не носят печатей послов. Существенное отличие в системах персо–греческих и греко–русских договоров следующее: греки договариваются с персами на равной ноге; по согласовании в условиях, каждая сторона изготовляет свой оригинал, на своем языке, по своим дипломатическим формам и церемониалу двора своего. Ничего подобного у нас не было и быть не могло. О составлении оригинальных грамот, одной на греческом, другой на славянском (русском или болгарском) языке, не может быть речи; перевод очевиден. По–гречески были писаны оба экземпляра договорных грамот при заключении мира с болгарами в 765 году; болгарско–славянской или гунно–уральской грамоты в VIII веке не существовало. Император Алексей Комнин посылал еще в конце XI столетия (1083–1096) Синезия к печенегам с заготовленными договорными грамотами; и здесь нельзя думать о печенежском письме. Крещеные хорваты писали, без сомнения, по–латыни; того же мнения и Добровский. Как содержание, так и форма дошедших до нас договорных греко–русских грамот явно доказывают, что оригиналы этих актов, от кого бы они ни шли (от греков ли к руси или от руси к грекам), писаны по–гречески императорской канцелярией от первого до последнего слова. Относительно содержания: в обоих договорах обязующими являются одни греки; в статьях об уголовных преступлениях русин именуется перед христианином; в статьях клятвенных крещеная русь перед некрещеной; общий смысл договоров явствует из заключения статей в (идущем от руси к грекам) Олеговом: «Си же вся да творять русь грекомъ, идеже аще ключится таково». Относительно формы: языческая русь изъясняется чуждыми ей христианскими формулами; титуляция русских князей идет от греков и т. д. Впрочем, система составления греко–русских договорных актов довольно ясно определена словами Игорева трактата: «Мы же совещаше все написахомъ на двою харатии, и едина харатия есть царства нашего, на ней же есть крестъ и имена Наша написана, а на другой послы ваши и гости ваши». Здесь только два экземпляра, две харатьи, писанные византийскими греками; они сами объясняют русским князьям формальное отличие обеих грамот; на одной крест и имена императоров; на другой, писанные греками же, имена русских послов; о двух редакциях или двух языках (как при заключении договора с персами) не говорится. О договоре Святослава сказано в летописи: «Царь же наутрия призва я, и рече царь: да глаголють ели рустии. Они же реша: тако глаголеть князь нашь, хочю имети любовь со царемъ гречьскимъ свершеную прочая вся лета. Царь же радъ бысть, повеле писцю писати вся речи Святославлъ на харатью; нача глаголати солъ вся речи, и нача писець писати». Писец был, разумеется, или Цимисхиев грек, писавший под диктовкой драгомана, или, в крайнем случае, греческий славянин; писал он не иначе как по–гречески; русский посол своего писца не имеет.
Письменных договоров требовали, разумеется, греки. При заключении подобных актов с варварскими народностями дело византийской канцелярии, относительно внешней формы, было: 1) обеспечить, по возможности, греческую империю на счет ненарушимости со стороны варваров заключенных с ними условий; 2) облечь эти условия в обыкновенную, у греков установленную, форму.
К достижению первой из этих целей у греков было два средства: 1) Клятвенные обязательства со стороны варваров. — Греки знали, что для варварских народов вообще клятвы имели большое значение; поэтому они обращали особое внимание на этого рода обязательства, узнавали подробно религиозные обряды и клятвенные формулы варварских народностей и не пренебрегали в этом отношении никакими подробностями. Русь они заставляли клясться, по русскому закону, языческими богами Перуном и Волосом и оружием своим. Обнажение оружия при клятвах («а некрещеная русь полагаютъ щиты своя и мече свое наги») встречается и у аваров. Клятва золотом имела, кажется, смысл наговора, накликания на клятвопреступника желтого недуга, желтухи или златеницы (лихорадки). О самообречении языческой руси на вечное рабство уже сказано выше. К обряду клятв греки присоединяли заклинания как языческими богами, так и истинным христианским Богом: «И иже помыслить отъ страны Руския разрушити таку любовь, и елико ихъ крещенье прияли суть, да приимуть месть отъ Бога Вседержителя, осуженья на погибель въ весь въкъ, въ будущии; и елико ихъ есть не хрещено, да не имуть помощи отъ Бога, ни отъ Перуна» и т. д. «А иже преступить се отъ страны нашея, ли князь, ли инъ кто, ли крещенъ, или некрещенъ, да не имуть помощи отъ Бога, и да будеть рабъ въ сий векъ и въ будущии» и т. д. «Будеть достоинъ своимъ оружьемъ умрети, и да будеть клятъ отъ Бога и отъ Перуна, яко преступи свою клятву». «Да имеемъ клятву отъ Бога, въ его же веруемъ, въ Перуна и въ Волоса скотья бога» и т. д.
Некоторые исследователи указывают на имя Бога в приведенных заклинаниях, как на доказательство существования у славян верховного бога, отличного от Перуна; я думаю — это ошибка. Богом богов или прабогом у вендских славян XII века является руйский бог Святовит, тождественный, как увидим, с русским Перуном. Имя Бога в договорах означает христианского Бога, карателя в случае клятвопреступления не только крещеной, но и некрещеной руси; на первую договор призывает месть Бога вседержителя; на вторую — Бога и Перуна. Далее сказано: «аще ли преступить се… ли крещенъ, или некрещенъ, да не имуть помощи отъ Бога»; греки, видевшие в нападении варваров на империю особое небесное наказание, могли полагать, что в гневе своем Бог помогает язычникам против христиан; но отнюдь не призывать на крещеную русь мести языческого бога богов. Не придавая религиозного значения нарушению со стороны варваров клятв, которыми они обязывались своим языческим божествам, греки хотели сделать из них клятвопреступников в христианском смысле, почему и требовали от них выражения веры в христианского Бога, что и высказано в договоре Святослава словами «да имеемъ клятву отъ Бога, въ его же веруемъ»; следующие за тем слова «въ Перуна и въ Волоса скотья бога» искажены переписчиками; вероятно следовало «и отъ Перуна», как в Игоревом договоре. История народов показывает, что язычники всегда допускали существование и могущество чужих богов; биограф св. Оттона повествует, что славянский жрец советовал язычникам чтить христианского бога наравне со своими. В мирном договоре с персидским царем Хозроем в 628 году 12–я статья содержала, как и в наших, равные для язычников и для христиан заклинания истинным христианским Богом. В 579 году аварский хаган клянется сначала оружием и своим языческим богом; потом христианским Богом и книгами Св. Писания.
2) Число и достоинство присягавших язычников. — У всех народов эти условия почитались обеспечением ненарушимости договоров. О многочисленном составе славянских посольств свидетельствуют Эйнгард и т. д. В обычае варварских народов отправлять многочисленные посольства для утверждения мира, греки находили новое ручательство в обеспечении своих интересов. Требуя присяги не от одного великого князя Руси, но вместе с ним и от прочих князей, от бояр и мужей его, греки приобретали тем большую уверенность в ненарушимости клятв со стороны варваров. Отсюда имена всех послов и князей и бояр, от которых они посланы, в договорах.
К внешним дипломатическим формулам греческой канцелярии, внесенным в договорные акты, принадлежали:
1) Заглавная формула: «мы отъ рода рускаго, съли и гостье» и т. д. В этой формуле норманнская школа видит доказательство скандинавского происхождения руси, «ибо кто, — спрашивает Погодин — причислял себя тогда к роду русскому? Карл, Фарлаф, Ингиалд, Рулаф, Руалд, Фаст, Турберн, Ивор и пр.». Г. Куник переводит: «Wir vom russischen Geschlecht», вследствие чего и вынужден отнести к ославянившимся норманнам имена Святослава, Володислава и Передславы; остальные имена, по мнению его, чисто норманнские. С исторической точки зрения, эти положения решительно невозможны; допустив, засвидетельствованное летописью участие славянских племен в походах Олега и Игоря, нельзя не принять славянских личностей в числе их послов, ни обозначать этих личностей происхождением от русского (т. е. скандинавского) рода. Нельзя видеть одних норманнов и в поименованных в Игоревом договоре гостях. Сама формула «мы отъ рода рускаго» значит ли «мы от племени россов в Швеции» или «мы от племени гредготов в…»? Могли ли норвежцы и датчане причислять себя к русскому роду и племени? Или их не было вовсе в дружинниках и послах Олега и Игоря?
Формула «мы отъ рода рускаго» — техническая, заглавная формула византийской дипломатики, соответствующая обычным формулам договорных актов, писанных греческой канцелярией от имени варварских народностей; она принадлежит Руси не более следующей за ней: «Къ вамъ, Львови и Александру и Костянтину, великымъ о Бозе самодержьцемъ».
Грекам не было дела до рода (в смысле благородства происхождения) тех двадцати или тридцати варваров, которые являлись в Византию менее для заключения договоров, чем для получения подарков от императоров; но тем более до ясного определения той народности, которой они были представителями.
2) Титуляционные формулы. При заключении греками договоров с народами более образованными и грамотными, напр., с персами, каждая из договаривавшихся частей составляла договорный акт от себя и вносила в него титул своего государя. Иначе поступали греки с народами неграмотными и малообразованными, каковы были русь; здесь как редакция обоих договорных экземпляров, так и титуляция русских князей шла от греков; при заменившем скифский титул хаганов словенском великокняжеском титуле русских князей, они прилагают Олегу и его боярам греческие титулы светлости и светлых; для побежденного Игоря и его приближенных нет особого титула.
3) Христианские формулы при вступлении и заключении договорного акта. «Наша светлость боле инехъ хотящихъ же о Бозе удержати и извъстити такую любовь» — «суть, яко понеже мы ся имали о Божии Вере и любви, главы таковыи» — «И отъ техъ заповедано обновити ветъхий миръ, ненавидящаго добра и враждолюбьца дьявола разорите» и т. д. — Шлецер пишет: «Все это так по–христиански! Знал ли норманн христианского дьявола? Знал ли его славянин?» Конечно, нет; и греки об этом мало заботились. Но так как редакция договоров шла только от них, язычникам же не было дела до иных, кроме договорных статей, они не стеснялись внесением и в составленный от имени Руси договорный акт своих христианских понятий и формул. Здесь не было ни небрежности, ни торопливости, как думает г. Лавровский, а только одно, несколько высокомерное преобладание образованного начала над необразованным.
4) Дипломатические формулы. — «На утвержеше же и неподвижеше быти межи вами хрестьяны и Русью, бывший миръ състворихомъ Ивановомъ написаниемъ на двою харотью, царя вашего и своею рукою» и пр.. «Мы же съвещаньемъ все написахомъ на двою харатью» и пр. «Се же имейте въ истину, якоже пинехрусу сотворимъ ныне к вамъ, и написахомъ на хоратьи сей, и своими печатми запечатлехомъ».
Определив, таким образом, основные начала оригинальной редакции, мы обращаемся к вопросу о дошедших до нас переводах.
Прежде всего я должен восстать против мнения, будто бы мы имеем не полные переводы греческих оригиналов, а только выписки, вроде сохранившейся у Менандра, изодранный лоскут от договора Святослава и пр. На каких доказательствах основаны эти предположения? В договорах Олега и Игоря перед нами совершенно полные документы, содержание: вступление; договорные пункты; заключение; число года, месяца и дня совершения договорного акта. Что в начале и конце Игорева договора являются договаривающимися русь, а в середине греки, не доказывает ничего против его полноты; это палеографическая случайность, которой я постараюсь представить в своем месте должное объяснение. Шлецер называет договор Святослава изодранным лоскутом, ибо, говорит он, «золотой буллы, наверное не было в Святославовой канцелярии; почему последние строки в отрывке относятся только к греческим императорам», а выше: «В начале говорит Святослав, а в конце греческий император». Русской золотой буллы, конечно, не было в канцелярии Святослава, не имевшего канцелярии; дошедшая до нас и греками, от имени Святослава, заготовленная золотая булла — вышла из канцелярии императорской. Мы уже видели, как, отправляя Синезия для заключения союза с печенегами, император Алексей Комнин снабжал его заготовленными заранее золотыми буллами; что эти золотые буллы предназначались для вписания в них договорного акта от имени печенегов, очевидно; золотой буллой, шедшей от греков, обязывался бы только один император. Русскому князю, стало быть, не греческому императору принадлежат слова: «Се же имейте въ истину, якоже пинехрусу сотворимъ ныне к вамъ» и пр. Договор Святослава, как и прежние, имеет все требуемые условия полноты; краткость его объясняется (кроме изменившихся взаимных отношений руси и греков, о чем отчасти уже сказано в гл.V) и тем обстоятельством, что договорный акт писан не в Константинополе, а в Дористоле походной канцелярией Цимисхия, спешившего окончанием войны.
Круг, самый последовательный (последовательный до фанатизма) из норманистов, полагает, что договоры писаны по–гречески и по–скандинавски. Доказательств своему мнению он, разумеется, не представляет; да и прежде всего следовало бы доказать, что скандинавам–язычникам IX–X веков была известна та беглая, обиходная письменность, которой требовала редакция договоров. Но ни из раннего существования у скандинавов рунического письма, ни из Римбертова известия о письме короля Биорна к Людовику Благочестивому в 831 году нельзя вывести этого поистине баснословного заключения. Сам Круг думает, что письмо, врученное Биорном Ансгарию, было только подписано шведским конунгом. Предположение, будто бы постановления о пенях Гальфдана Черного (841–863) были изложены рунами на письме, не имеет исторического основания; по свидетельству Ари Фроде, древние исландские законы, сначала переходившие из рода в род по преданию изустному, облечены в письменную форму не прежде 1118 года. Если бы руническое письмо существовало для скандинавских уложений IX–X веков, норвежские жрецы и именитые люди, переселившиеся в Исландию в 874–930 годах, конечно, перенесли бы эти законы и это письмо в свое новое отечество. А при доказанном отсутствии юридических документов, писанных рунами в Скандинавии, имеем ли мы право предполагать подобные документы у мнимоскандинавской руси, не говоря уже о том, что на всем протяжении России, от Балтийского до Черного моря и Волги не найдено ни одного надгробного камня, со скандинавской рунической надписью, тогда как в одной Швеции их насчитано более 1600; тогда как северная и южная Россия изобилуют курганами и могилами, из коих первые, по мнению Кеппена, все без изъятия принадлежат варягам–норманнам?
Олег, Игорь и Святослав клянутся славянскими божествами Перуном и Волосом. Каким образом могли норманнские жрецы, писавшие договоры руническими северными письменами, заменить славянскими божествами, как мнимого изобретателя северных рун Одина, так и Тора, Ньорда и Фрею?
Наконец, если допустить греко–норманнскую редакцию или норманнский перевод договоров, откуда взялись славянские экземпляры, помещенные в летописи? Для кого писались они? Для норманнов Höelgi, Ingwar'a и?… норманнское имя Святослава мне неизвестно.
Шафарик, Погодин и все вообще исследователи, имеющие голос в вопросах славянской филологии, принимают болгарское начало в языке договоров.
Вернейшим признаком болгарского перевода должно почесть те места договоров, в которых Нестор или его списыватели не заменили своим (у болгар не существующим) собирательным русь, болгарское множественное руси. Напр.: «и жаловатися почнуть руси», «да на роту идуть наши хрестеяни руси».
Договоры переводились в Константинополе греческими болгарами по приказанию византийского двора для лучшего и вернейшего объяснения принятых со стороны языческой руси обязательств. Русь получала переводы не в смысле оригиналов, как думал Эверс, а только для памяти, как греки и персы — переводные экземпляры договорных грамот в Менандровом описании. К торжественной церемонии ратификации, происходившей в присутствии императоров и всего греческого двора, вероятно, принадлежали: 1) вписывание поочередно имени каждого из русских послов в заготовленный уже заранее договорный акт на греческом языке; 2) изустные клятвы и заклинания старшего из послов и присягание самих императоров; 3) приложение императорской подписи к экземпляру, шедшему от греков к руси; печатей русских послов к экземпляру, шедшему от руси к грекам; 4) торжественный обмен оригиналов. — Выдавались ли тут же русским послам или позднее болгарские переводы, решить мудрено; верным кажется, что русь получали: 1) греческий оригинал (снабженный императорской подписью) договора, шедшего от греков к руси; 2) греческую копию с (писанного по–гречески) договора, шедшего от руси к грекам; 3) болгарские переводы с того и другого. — Что было в самом деле так, а не иначе, я заключаю из тщательного палеографического исследования тех экземпляров, которыми пользовался Нестор при внесении договорных грамот в свою летопись.
От договора Олегова он имел болгарский перевод экземпляра, шедшего от руси к грекам. Он внес его целиком в свою летопись.
От договора Игорева: 1) греческую копию с договора, шедшего от руси к грекам; оригинал находился в Константинополе; 2) болгарский перевод экземпляра, шедшего от греков к руси. — Переводный экземпляр договора, шедшего от руси к грекам, был, вероятно, уже затерян в конце XI — начале XII столетия; к этим предположениям я приведен следующими соображениями.
Мы уже видели, что в начале и в конце Игорева договора речь идет от руси; в середине, т. е. в статьях собственно договорных, юридических — от греков. Эверс заметил эту несообразность. Он говорит: «Договоры отличаются друг от друга по форме; Олегов составлен совершенно как настоящий мирный трактат между двумя независимыми народами(?); но в Игоревом, в противность всем формам обыкновенного договора, являются говорящими и договаривающимися одни греки». Очевидная и непростительная неверность. Греки являются говорящими и договаривающимися только в середине договора от слов «А великий князь руский и боляре его да посылають въ греки» и пр. до слов «напсахомъ харатью сию, на ней же суть имяна наша написана» включительно. Выражения: «мы отъ рода рускаго»; «мы же, елико насъ хрестилися есьмы» принадлежат руси, а не грекам, почему и Эверсово объяснение, будто бы Игорев договор был только позднейшим дополнением Олегова, не имеет значения. Сам Эверс сознает, что оригинальные проекты договоров были изготовляемы греческими чиновниками на греческом языке, а переводы вручаемы руси греками; могла ли византийская канцелярия составить дипломатический акт до той степени несообразный с законами здравого смысла, акт, в котором сначала говорит русь, потом греки, потом снова русь? Ясно, что внесенный в летопись Игорев договор составлен из выбора и соединения двух различных источников и редакций. Начало и конец переведены самим Нестором с находившейся у него греческой копии оригинала, шедшего от руси к грекам и содержавшей греческое начертание имен послов Игоревых. На русский источник указывает собирательное княжья вместо князей: «Послании отъ Игоря великаго князя рускаго, и отъ всякоя княжья, и отъ всехъ людии Руския земля». На перевод Нестором с греческой копии, а не болгарами с оригинала, указывает отсутствие в конце Игорева договора числа, года и месяца, выставленных в договоре Олеговом и, без сомнения, внесенных и в оригинальный греческий экземпляр, хранившийся в Константинополе, и в выданный императорской канцелярией Игорю (но затерянный в Киеве) болгарский с него перевод. Середина договора выписана буквально Нестором из переводного болгарского экземпляра греческого оригинала, шедшего от греков к руси. Полагал ли Нестор достаточным представить этот акт в его составной форме? Думал ли он переработать его впоследствии, согласно его назначению? Считал ли он себя неспособным, даже при помощи болгарского экземпляра, к переводу условных статей русским юридическим языком? Каждое из этих предположений имеет свою долю вероятности. Дело в том, что русского летописца (уже внесшего в свой временник копию с договора Олегова) более занимал договор, шедший от руси к грекам, нежели шедший от греков к руси; почему, за неимением славянского экземпляра его, он счел нужным перевести начало и конец с греческого; середину же, как содержащую одинаковые в том и другом экземпляре условия, выписал целиком из болгарского перевода. При этих обстоятельствах искажение имен в обоих договорах совершенно понятно. В Олеговом Нестор имел перед собой болгарскую транскрипцию русских имен, писанных греками; в Игоревом греческое начертание этих имен. А как греки писали варварские имена, нам известно; Менандр, имевший перед глазами подлинник договора, заключенного с персами, называет персидских послов небывалыми персидскими именами. Да и западнославянские имена, коих встретим немало в договорах, были чужды руси и болгарам почти наравне с иноземными; польское Mesko (сокращенное Mecislaw) пишется в летописи: Мъжекъ, Межецъ, Межька, Межьско; полабское Mstivoi — Мстиуй; Leško — Лестько, Лестичь и пр. Русский летописец XIII столетия пишет Власлов вместо Wlaslaw: «Той же самодръжецъ Власловъ, его же св. Савва именова Владиславъ». То же самое можно сказать и о западных летописцах. Сацавский монах, списывая кведлинбургские летописи, сохраняет немецкие искажения славянских имен: Abottriti, Misacho и пр. Длугош пишет Radzyn вместо Радим; Sczyg вместо Щек. Нестор исправляет только уже слишком ему известные имена; остальные поправки: Улеб вместо Улеп; Якун вместо Акун; Свирко вместо Сфирко — сделаны позднейшими списывателями, угадывавшими славянские имена под греческим искажением.
Принимая в соображение многочисленные варианты русских имен в договорах, я отношу к славянскому началу в договоре Олеговом следующие:
Вельмуд (вар.: Велмуд, Велмид, Веремуд, Веремунд, Вельмудр, Фьвелим). Тобиен думает о составлении формы Вельмудр из велий и мудрый. Но конечное –р явно пристало к форме Вельмуд от следующего Рулав, как начальное ф- в форме Фьвелим от предыдущего Фарлоф. Я указал в другом месте на равнозначимость коренных вел и ол: как Волин и Велин, Ольгощь и Велегощь, Олстинь и Велестинь, Olen и Welen, так Olomut и Вельмуд; отличие в произношении по наречиям.
Груды (вар. Грудый, Грудыи, Груду, Гроды, Гуды). Hrut, Grut, Crut, Hruto — личные чешские имена. В поэме Любушин суд — Chrudos Klenowicz, сокр. Chrudoslaw; срвн. Глеб и Хлеб, Grut и Crut. Окончание на ы особенность словенорусского наречия; срвн. формы Гуды, Тукы, Буды и пр.
Карин (вар.: Карн, Кар). Venator Karen под 1108 г. и город Karin в Далмации. У сербов Карин и Каран.
Фослав (вар.: Фаслав, Флелав, Фрелав, Флелад). Греческое искажение общеславянского Воислав, Wojslau. Сокращенное сербское Фосько указывает на полное грецизированное Фослав, Воислав.
Триан (вар.: Труан, Труане). У сербов мифический царь Троян, который выезжал только по ночам, боясь солнца, которое, наконец, его застигло и растопило. Окончание на ан, ян находим в именах Боян, Творьян и т. д.
Лид (списки читают: Лидулфост, Лидулфосте, Лидольфст, Лидолфост, Лидул Фолсг, Лидул, Фест, Андул Фост). Я полагаю, что переписчики смешали и перепутали три последних имени договора: Лид, Ульф, Стемир. Что к скандинавскому имени Ульф (Ulf) окончание — ст приставлено от следующего Стемир, видно из варианта Лидулфо — сте. (Мы видели примеры подобных приставок при исследовании имени Вельмуд; в варианте Друлав, вместо Рулав, начальное Э– пристало от предыдущего Вельмуд; в Игоревом договоре вариант Востиегнетов вместо Стеггиетонов произошел от приставки к последнему буквы — в от предыдущего Колклеков.) Лид западнославянское имя, как видно из составных Lidoslaw, Lidoslawa; Lida сокр. Ludmila, Lidmila.
Стемир (вар. Стемид). У Бочка Stymir и Sdimir; срвн. Ztoimar.
Из 15 имен, дошедших до нас в Олеговом договоре, семь являют начало славянское; три (Ингелд, Фарлоф и Ульф) обличают германо–скандинавское происхождение. Имя Карл (вар. Карлы, Карло, Корло, Калар) встречается у тюркских племен: Кобяк Карлыевич. Остальные четыре: Рулав, Рулад, Рюар, Актеву — сомнительны.
При чтении имен Игорева договора необходимо придерживаться одной определенной системы; эта система нам указана летописью; имена послов предшествуют именам пославших их князей и бояр; последние определяются прилагательной формой. Этим открытием, замечательнейшим относительно договоров, русская история обязана Погодину.
Что я сказал в конце предыдущей главы о варяго–русских именах летописи до Ярослава, то самое должен я повторить здесь об именах в договорах Олега и Игоря. Нет сомнения, что при разнообразии вариантов и неисчерпаемых средствах германо–норманнской ономатологии, все они могут быть более или менее удачно объяснены из скандинавских источников. Но, допустив требуемое норманнской школой исключительное норманнство лиц, принимавших участие в договорах, откуда сходство их имен с именами славянскими? Я представил не один, не два, а сорок примеров; и если за неимением налицо живых славянских соименников Вельмуду, Лиду, Передславе, Ингивладу норманнская школа откажет им в вероятности славянского происхождения, она не вправе отвергать сходства в именах: Груды — Hruto; Карин — Karen; Фослав — Воислав; Триан — Тгоуаn; Стемир — Stymir; Володислав — Wladislaw; Сфанедрь — Шварнедь; Свирко — Swirczo; Тудко — Thudo; Карк — Kark; Тудор — Тудор; Миско — Межко; Влиск — Wlicek; Воик — Wogyk; Берна — Borna; Гунар — Гуня; Ута — Uta; Адул — Odol; Ивор — Chiwor; Пристен — Priestan; Кары — Karri; Воист — Woyetz; Адун — Hodon; Олен — Olen; Куци — Cussi; Шибрит — Sebrith; Стир — Stir; Тилей — Tiley; Путар — Pouta; Вузлев — Буслав; Синко — Сина; Борич — Борич. Между остальными есть очевидно германо–скандинавские, напр., Ингельд, Фарлоф, Ульф, Фруди, Бруныалд. Но от сомнительных славянская школа не отказывается; незамеченные мной будут открыты другими; имена: Рулад, Рулав, Рюар звучат по–славянски; имени Истр отвечает сербское Моистр; варианту Драгунист у Шлецера, сербское Драгоунь. Шихъберн составлено, по всей вероятности, из двух славянских имен: Sich и Borna.
***
Договоры Олега, Игоря и Святослава — драгоценнейший памятник нашей древней истории — не противоречат, а служат подтверждением мнению о славянстве варяжских князей в трояком отношении к ономатографии, к внешней редакции и к содержанию. В отношении ономастическом они указывают на исключительное почти, славянское происхождение князей и бояр, территориальных владельцев Руси, устраняя, таким образом, невозможность согласовать по законам истории и здравого смысла отсутствие на Руси скандинавской ленной системы и вообще всех следов норманнства с мнимоскандинавским происхождением этой территориальной аристократии. Утверждая, с другой стороны, присутствие в числе послов–дружинников и гостей иноземных личностей, преимущественно из норманнов, они оказываются вполне сообразными с тогдашним состоянием русского общества и с ходом русской истории; не навязывают ей невозможного, исключительно славянского или исключительно норманнского начала; не заставляют нас, в противность законам здравой этимологии, отстаивать славянство имен Фарлофа, Ингельда, Бруныальда; тогда как норманнская школа принуждена volens–nolens признавать скандинавами Святослава, Володислава, Передславу, Войгостя, Синку, Борича и т. д. Внимательное изучение внешней формы договоров, системы, по которой они составлялись, наречия, на которое переведены, экземпляров, которыми мог пользоваться наш летописец, приводит нас к тому заключению, что они писаны не по–норманнски, а по–гречески и по–болгарски, следовательно, не для норманнских конунгов, а для славянских князей, не для небывалых шведских росов, а для славянской руси. Наконец, по внутреннему содержанию они не являют никаких признаков норманнского права, религии, обычаев; источником им служили не скандинавские законы, а древнейшая, изустная Русская Правда; уклады на города не норманнский, а славянский обычай; замогильное рабство для убитых в плену не скандинавское, а собственно русское верование; Перун и Волос не скандинавские, а славянские божества.
Степан Александрович [Гедеонов], «Варяги и Русь» (вандально-популяризованная перепечатка XXI века)
Комментарии
Наверное этот спор никогда не кончится.
Напротив, движется к прояснению, что русы - славяне, а не норманны
Тут проблема не в прояснении, а в сломе инерции мышления, в преодолении желание не-знать и не признавать аргументов.
Гедеонов любит поляков. Я просмотрел 5 летописных списков, ни в одном нет формы "Фаслав" или "Фослав" на месте "Фрелава".
Надо иметь в виду, что перед летописцем лежал сплошной греческий текст с окончаниями -ос (которые летописец переделал в ъ), а греки, кроме того, на слух не отличали славянское "а" от ятя (см. тему о днепровских порогах).
Нет никакого "Фрелава". И "Фарлофа" тоже нет. Это "зв+ьрьловъ", то есть зверолов. Это вообще не имя. Это комментарий к предшествующему имени.
"Рулава" тоже нет. Это Улеб (Оул+ьбъ). "Р" там от Вельмудра.
Варианта "Карин" (который Гедеонов откопал где-то в Югославии) в летописях тоже нет. Есть "Карнъ", что в записи греков вполне могло означать "Корьнь", то есть "корень". Такое имя известно (в качестве фамильного).
Не нужно копать за тридевять земель. Русины себя не скрывают.
"Стемиду" не повезло - один раз он оказался после "Рулава" (который Улеб), второй раз после "Лидулфоста" (который Лидульф - имя известное).
Имелось в виду первый раз: Оул+ьбъ, В+ьщьмиръ, второй раз: Лидоулфъ, В+ьщьмиръ. Имя "Вещемир" известно.
По поводу числа имён (норманисты там их нашли аж 15). Рядом есть список послов Игоря, там на каждую запись по 3 слова в среднем. Кто, чей, чем знаменит. Так что моё разбиение даже оптимистично. Например, Карл Инегельд Зверолов - вполне допустимый титул.
Если переразбить имена по-другому, то можно добиться объяснения, почему в первый раз написано только пять имён (Карл, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Стемид):
1. Карл Инегельд Зверолов.
2. Велемудр.
3. Улеб Гордый.
4. Руалд Карн Зверолов.
5. Рюар Локтев (имя Коленце отражено в грамотах).
6. Труан.
7. Лидульф Вещемир.
Автор составил список из кратких имён:
1. Карл Зверолов.
2. Велемудр.
3. Улеб.
4. Руалд.
5. Рюар.
6. Труан.
7. Вещемир.
Переписчик уткнулся в последовательность "Рулав Руалд Рюар Труан" и решил, что 4 раза написано одно и то же :)
По поводу прозвища "зверолов", то известны как минимум библейский Нимрод-зверолов и современник событий Генрих I Птицелов.
Почему исключаете версию, что *современным* ляхам счастье привалило по зависимостям?
Современным полонофилам до Степана Александровича как пешком до Луны. И не думаю, что явные предшественными позапрошлого века отличатся в лучшую сторону.
Позвольте уточнить: Вы смотрели графику оригиналов или что?
Впору опечалиться тому, что предмет забот Ивана Васильевича до широких масс не дошёл и неясно насколько пережил его самого.
Мне видится, что Степан Александрович ревизовал интерпретации общепринятых прочтений, без покушений на пересмотр их самих.
P.S. Благодарю за интересные замечания.
Я смотрел ПСРЛ. К сожалению, рукописи мне недоступны. Но это могло бы снять только одно искажение (остальные - 1. Как услышал грек, 2. Как прочитал летописец, 3. Как прочитал переписчик, и это ещё в предположении, что у летописца был оригинал договора, а существующие копии ПВЛ переписаны с оригинала ПВЛ).
С послами Игоря интереснее - похоже, никто до сих пор даже не посчитал, сколько их штук. Настолько искажено.
По мне тут полезно помнить когда (и кем в смысле знания русского языка, помним про вопросы викторины из обзора) начинается современная традиция научного оборота летописей. С наложением на историю русского алфавита (первые подвижки к «оптимизации» которого восходят к первому еврореформатору Державы). После того, как я видел советское издание памятников древнерусской письменности. Набранное современным (!) шрифтом с редкими вкраплениями ятей! Меня мало что может удивить.
Вообще в интересное время живём (Вы ведь знакомы с проектом Генезис?)… В смысле перспективы радикального падения трудоёмкости задачи промышления информации.
А то, что никто не удосужился пересчитать послов князя Игоря никак не мешает свидетелям секты импортной теории записывать их в неоспоримо-науковый «факт», «доказывающий» единственно-научную сущность норманской теории.
Меня в школе учили, что греки писали стилусом на вощёных дощечках. Если эти договоры написаны на бумаге, то очень резво вспоминаем, когда в европе появилась бумага.
А вам не кажется, что приводить аргументацию историка 19 века (книга "Варяги и Русь" вышла в 1876 году) для аргументации в современной исторической дискуссии по норманнскому вопросу как-то не комильфо и выглядит как шулерство?
Я глубоко уважаю Гедеонова как ученого и историка, потому против использования его трудов столь нечистоплотными методами, как это сделал ТС.
Я не специалист в этом вопросе, но с интересом слежу за этой дискуссией на АШ.
Поясните, пожалуйста, чем плоха данная аргументация и в чём Вы видите нечистоплотность.
Я просто процитирую ответ на мою первую попытку сослаться на анализ Степана Александровича:
Возьмем пример не из столь трудно верифицируемой области, как история, а из естественных наук. Был такой французский ученый, Лаплас, приверженец теории абсолютного детерминизма. Суть этой теории изложена самим Лапласом:
"Интеллект, который в данное мгновение знал бы все силы, действующие в Природе, и положение всех вещей, из которых состоит мир, будь он настолько огромным, чтобы подвергнуть все эти данные анализу, - одной формулой охватил бы движения как самых больших тел Вселенной, так и самых крошечных атомов: для него не было бы ничего неопределенного, а будущее, равно как и прошлое, стояло бы у него перед глазами."
Другой не менее великий (тоже француз) Пуанкаре, которого также относили к сторонникам детерминизма, тем не менее писал:
"Мы говорим, что явление было предсказано, что оно управляется законами. Но реальность не всегда такова; иногда небольшая разница в первоначальном состоянии вызывает большое различие в окончательном явлении. Небольшая погрешность в начале вызвала бы огромную ошибку в конце. Предсказание становится невозможным, мы имеем перед собой явление случайное, хаотическое".
На АШ часто упоминается "управляемый хаос", более того, наши современные истребители обладают такой сверх маневренностью именно из-за использования этого явления. Ну и кто прав, Пуанкаре или Лаплас?
Еще веселее, что Лаплас в сое время покусился на авторитет самого Ньютона, который считал, что поддержание устойчивой конфигурации Солнечной системы требует вмешательства сверхъестественных сил. Опять же, кто прав - Ньютон или Лаплас?
Со времени написания труда "Варяги и Русь" прошло почти полтора века (140 лет). Между классическими трудами Ньютона и Лапласа - немногим более века (113 лет). Между работами Лапласа и Пуанкаре - менее века. А скорость накопления информации в 20-начале 21 века на порядки отличается от 17-18-х веков. В той же физике за 20-й век теория прошла путь от планетарной модели атома до теории квантовых струн.
Наука же не стоит на месте, историческая наука - тоже. Кажется Гегель как-то сказал, что "Если факты противоречат теории, тем хуже для фактов". Гегель, конечно, голова, но в данном случае он был неправ. По его логике надо всю современную науку похерить
.
PS Я не сторонник ни норманизма, ни антинорманизма. Когда апологеты начинают приводить в качестве доводов цитаты только одной из этих точек зрения, то, как говорится, "чума на оба ваших дома". Это и есть нечистоплотность в обсуждении этого спорного вопроса, так как обе теории - всего лишь исторические реконструкции.
Противоположный пример: не помню фамилию историка (но он точно был норманистом), который написал работу "Спор о варягах", так он там рассмотрел как аргументы "за", так и "против" с цитатами представителей обоих течений.
Давайте рассмотрим пример из биологии.
Такой еретик и крамольник (по мнению недовольных нарушением цеховых привилегий оппонентов), как Б.Ф. Поршнев популярно излагал зависимость полноты описания животного мира от феномена юридической доказуемости (предоставить достаточно полное описание вида, с парой тушек для препарирования — занятие очень непростое, часто до нерешаемости).
Рассматривать голые утверждения, в отрыве от [как минимум] исходных данных и решавшихся автором целей — путь в никуда.
Применительно к приведённому примеру можно отметить, что при наличии достаточно полной информации о системе детерминизм есть. Проблема в том, что по мере роста требований к детализации процесс сбора информации начинает влиять на систему. Т.е. концепт детерминизма превращается в утопию.
«Управляемый хаос» — утверждение категории «учёный изнасиловал журналиста» (Вы ведь знакомы с карикатурой?).
Приводимые Вами примеры тоже весьма и весьма характерны.
Почему-то Михайло Васильевича, на радость нашим демократическим «партнёрам» не любят вспоминать даже в контексте естественных наук ☹ Где по слухам (лично тему пока не исследовал) его приоритет не прописан на скрижалях науки по тому, что он опередил Время на те самые полтора-два века.
Также весьма и весьма показателен пример юбилейной серии Leica 0.
И не забывайте о физическом смысле второй сигнальной. Струнная модель атома не отменяет планетарной.
ЗЫ: Гегель вполне прав. Вас сносит в направлении головокружения современной науки от возможностей доступных технологий, и Вы ещё пока не видите главной задачи. Для начала рекомендую тщательнее применять такие громкие утверждения, как «факт» (если сомневаетесь, могу показать утверждения отдельными норманистами в качестве неоспоримого «факта» известного «доказательства» с толкованием имён днепровских порогов, где, кстати, замечания Степана Александровича очень в тему).
ЗЗЫ: Очень удобно по крайней мере представить себя над дискурсом, да в роли арбитра.
И… мягко говоря небрежность в деталях (характернейшая иллюстрация главной задачи) вишенкой на торт.
Совсем недавно Вы демонстрировали знание автора работы, приводимой Вами в качестве образца для подражания. Там же, где называли Степана Александровича «фриком».
Но тут пичалька: работа эта написана автором с конкретной позицией, хорошо выдержанная («А вот не устарела!» © Клейн), первое издание 1960 года. И на момент описания далеко не идеальная.
Переиздание 2009 года естественным образом объясняется обломом норманистов с приватизацией свойства научности разработки темы. Не удалось вывести оппонентов за рамки науки — надо срочно возглавить. Причём с строгим контролем допуска к «дискурсу» оппонентов. Чтобы чего лишнего не наговорили.
Впрочем, спасибо за напоминание о необходимости принести разбор этой работы. В качестве привязки для вопроса об основаниях исключения из оборота научного наследия Степана Александровича (смотрим что пишут о «великом (!) советском учёном» (© один из норманистов АШ) Клейне современные антинорманисты и сравниваем с оценками С.А. Гедеонова современными [ему] норманистами (современные как максимум слышали имя)).
Категорически рекомендую критический обзор упоминаемой работы. Очень хорошо показывет его «беспристрастность» и «строгую научность» в оценки оппонентов норманизма.
Как раз рас старая, то проверенная.
У норманистов начинается уже крайняя степень отрицания "метод использования не тот"
Мне видится, что шулерством является скорее использование организационных методов дикурса.
С выводом из оборота неудобных аргументов под предлогом устаревания и без рассмотрения по существу. Либо эти замечания известны сторонникам норманской теории, тогда они не должны затруднятся привести возражения, либо многие из аргументов дискуссии позапрошлого века актуальны доныне. Что вполне подтверждается как переизданием 2011 года, так и мнением ряда учёных.
Лично меня здесь больше интересует погрешность критики норманизма, вызванная практической недоступностью текста, и как следствие — его неизвестности заинтересованным лицам..
P.S.: Вижу, Ваша оценка личности Степан Александровича претерпела заметные изменения. Позвольте поинтересоваться: возможно Ваша текущая оценка личности Петра Васильевича уже согласуется с мнением г. Погодина?
Гедеонов с такой милой непосредственностью называет русских тупыми и безграмотными дикарями, что хочется его как нибудь оживить и подвесить за яйца.
Вас конечно же не затруднит подтвердить заявление («называет русских тупыми и безграмотными дикарями») конкретными цитатами?
Дополнительно могу напомнить о необходимости представления на суд публики альтернативной общепринятой на середину позапрошлого века системы координат с определением варварства.
Вы неправы. У Гедеонова дословно сказано следующее:
И при чем здесь русские (точнее славяне и Ко)?