Меня не неси

Рассказ про своего друга, Володю, который погиб у меня на глазах от взрыва мины.

Вова вышел из блинчика (блиндажа) на своем посту он провёл сутки, и пошел к турничку, который представлял собой  газовую  трубу , проложенную между двумя деревьями. Сами бойцы сделали. Но, чертова больная нога гудела от последнего падения, однако, он заставил себя слегка подпрыгнуть и сделать восемь подтягиваний. Чтобы размять кости, без фанатизма, так сказать. 
На последнем подтягивании услышал жужжание дрона, где-то рядом, метров сто не больше. Боец кубарем влетел в открытое спасительное жерло блиндажа, невесть как оказавшьсь за один рывок рядом , и в ту же секунду взрыв, словно тряпичную куклу бросил его о стену. 

Пробуждение от удара было болезненным. Сухой рот, глаза, нос, зверски болящая голова, и очень, очень,  ОЧЕНЬ нехорошее чувство в ноге. Земля , набившаяся под одежду, кромешная тьма, странный шум под правым ухом. Музыка в голове, или это просто шум.
Шум? 
А это шум? 
Нет, это что-то упорядоченное, что-то стандартное, что-то... Рация! Каким-то чудом после этого взрыва ловит рация! 

Музыка в голове, это контузия, а вокруг небо и рядом большая труба от турника. Крышу блиндажа разобрало по бревнам. Поэтому он лежал засыпанный, одна голова снаружи. В этот момент никто не видел, как его взгляд озарялся светом солнца, пробивающегося сквозь густую листву.

Он услышал звук рации. Всё что Володя смог сделать - дотянуться до трубки, стал нажимать на кнопки и пытался кричать, но получился только непонятный звук. Хрип в рацию, одно слово. "Помогите!". Каждый вздох, каждая попытка говорить отдавались адской болью везде. "Помогите". Бревно от блиндажа больно давило в подбородок. "Помогите!.

Хруст сверху, бревно осаживается ниже, перемалывая зубы, медленно, с хрустом выдавливая челюсть с положенного места. И вдох. Боль, челюсть словно выплюнул на выдохе. Бревно опустилось, челюсть сдвинуло, он потерял сознание.

Когда мы пришли его искать, не сразу поняли положение тела, думали точно двухсотый. Замысловато он лежал, исковеркано. Но, осмотрев, по ногам догадались. В сумерках мелькнуло залитое потом и облепленное землей, корой и листьями лицо , уставшее и  измученное. Когда его вытащили, Володя скулил от боли. Или стонал как ребенок. Помню, что сердце разрывалось, от сострадания.

И вот он в госпитале, хромоватый, оставшийся уже в тылу шепелявый мужичок, с кривоватой усмешкой, челюсть ему так и не поставили как было, и она всегда перекашивает его физиономию в улыбку.

И  он чувствовал себя дома никому не нужный. Когда вернулся после госпиталя домой на реабилитацию.
Поэтому решил вернуться назад, к своим друзьям. К парням. Туда, где его уважали и ценили.
Как только выписался, поехал обратно. Вернулся.
Но через месяц в него прилетела мина, полька. Он погиб, также криво улыбаясь смерти. И как будто подмигивая, одним выбитым глазом, по доброму ребятам.