Книга 2 «Метафизики» в (относительно) доступном изложении

Пока есть время, поразмещаю тут аристотелевскую «Метафизику» в относительно читаемом виде для тех, кто, как и я, хотел бы поглубже вникнуть в её смысл. По идее, это первый текст, который следовало бы изучать в рамках философии, но из-за его очень высокой сложности и древности его, как правило, оставляют на потом. Тогда как в нём концентрированно заложены зачатки большинства последующих философских идей (в частности, явно угадываются параллели с Гегелем), да и сам он определил стиль философствования на более чем два тысячелетия вперёд. Здесь, в Книге 2, Аристотель доказывает, что количество действующих причин и принципов вещей не может быть бесконечным, — параллельно с этим приводя множество попутных рассуждений, которые и без того усложняют схватывание единства этого сверхплотного текста. Его критику взглядов предшественников я решил опустить, поскольку, во-первых, это одно из наиболее известных и в целом понятных мест «Метафизики», а во-вторых, познавательный интерес представляет больше её положительное содержание.

Аристотель, «Метафизика», Книга 2 (переизложение)

Исследование истины сложно в одном отношении и просто в другом. Ибо никто не способен постичь истину адекватным образом; с другой стороны, совместно мы не проигрываем, но каждый говорит что-то истинное о природе вещей. От одних мыслителей мы унаследовали некоторые мнения, тогда как другие были ответственны за появление тех первых. Поэтому хотя истина и кажется дверью, в которую невозможно не попасть, — и в этом отношении она должна быть лёгкой, — но то, что мы можем иметь только целую истину, а не какую-то её часть, показывает трудность этого дела. Возможно также, что поскольку трудности бывают двух видов, причина этой проблемы не в фактах, а в нас. Ибо как глаза летучих мышей относятся к дневному сиянию, так и разум в нашей душе — к вещам, которые по своей природе наиболее очевидны.

Правильно также то, что философию следует называть познанием истины. Ибо целью теоретического познания является истина, а практического познания — действие (ибо практики, если рассматривают вещи, каковы они есть, изучают не вечное, а то, что относительно и в настоящем времени). Теперь, так как мы не знаем истину без действующей причины — а вещь обладает качеством в большей степени, если в силу неё подобное качество принадлежит также другим вещам (например, огонь как самое горячее есть причина этой горячести в других вещах), — то то, что делает производные истины истинными, наиболее истинно. По этой причине, принципы вечных вещей всегда должны быть наиболее истинными (ибо они ни просто иногда истинны, ни имеют другую причину их истинности), — так что какова вещь в отношении бытия, такова она и в отношении истины.

Ясно, однако, что есть первопринцип и что действующие причины вещей не бесконечны ни по ряду, ни по роду. Ибо нельзя понять ничего определённого у тех, кто говорит о бесконечном числе принципов (будь они чем-то одним по роду или более чем одним), как нельзя и научиться чему-то большему у тех, кто без определения их природы говорит, что их несколько, чем если бы они вообще не говорили об их количестве. Ибо для этой цели невозможно пойти в бесконечность как от субстрата (например, плоть исходит из земли, земля из воздуха, воздух из огня, последний же не стоит на месте) и от источника движения (например, что человек движим воздухом, воздух солнцем, солнце борьбой, и так без конца), так и от «того, ради чего» (ходьба ради здоровья, здоровье ради счастья, счастье ради чего-то ещё и т.д. — словом, что-то ради чего-то ещё); равно как и от «того, чему было быть» [как видно, Аристотель доказывает невозможность неопределённого множества первопричин с точки зрения своих четырёх видов фундаментальных причин].

Столь же невозможно пойти и от бесконечности сверху вниз — так, что из огня порождается вода, а из неё земля, и таким образом порождается любой другой род вещей. Ибо такое исходит не одно из другого (т.е. не так, как Олимпийские игры из Истмии), а двумя способами: 1) как человек трансформируется из ребёнка; 2) как воздух образуется из воды. В первом случае порождённое таково от становящегося или от завершённого (ибо всегда есть что-то среднее между ними: как бытие и небытие суть источник становления, так же и становление суть становление того, что есть, и того, чего нет [ср. начало «Науки логики» Гегеля] — например, тот, кто учится, становится знающим, и это говорится потому, что он становится таковым из того, кто учится); во втором же случае для порождения одного уничтожается другое. Поэтому  в первом случае вещи не превращаются одна в другую, т.е. человек не исходит из ребёнка (ибо становящееся таково не от факта рождения, но от того, что есть после рождения, — равно как и день не исходит из утра, потому что он не порождён утром, но есть то, что после него), а во втором — превращаются.

Итак, в бесконечность невозможно пойти обоими теми путями, ибо промежуточно существующие вещи должны иметь конечную цель, а те вещи, что переходят одна в другую, обновляются за счёт прехождения друг друга. Также невозможно прехождение первичного вечного существа, ибо т.к. порождение идёт не вверх в бесконечность, то необходимо, чтобы преходящее не было вечным. Более того, намерение, для которого существует конечная цель, таково, что оно не ради другого, но ради самой той цели, — так, что если будет такая окончательная вещь, то она не будет бесконечной, а если таковой нет, то не будет намерения; однако те, кто делает ту вещь бесконечной, скрывают природу блага тем, что исключают окончательный предел (хотя никто не возьмётся сделать что-либо, не намереваясь достичь своей конечной цели), но тогда не было бы и нуса в том, что есть, ибо он всегда действует ради чего-то, и это — конечная цель, ибо она есть предел.

Однако невозможно и чтобы из «того, чему было быть» была выведена другая дефиниция, невыразимая в логосе, ибо в таком случае идущее «до» всегда больше, а идущее «после» не существует — тогда не существует и идущее «до». Те, кто говорит так, отрицают познание, ибо невозможно знать что-то до того, как будет достигнута неделимость этого, равно как невозможно и понимать это — ибо каким образом возможно мыслить вещь, которая бесконечна? Ведь на линии не может быть расположено такой вещи, которая, согласно делениям, не существует и, значит, не была порождена (потому что бесконечное количество секций не может быть посчитано); поэтому целое необходимо мыслить неподвижным. И ничему не быть в бесконечное; если же нет, то это не бесконечному было бы быть в бесконечное. Но даже если бы виды действующих причин были бесконечны по числу, то понимание этого всё равно было бы невозможно, ибо мы думаем, что знаем, тогда, когда знаем действующие причины. А бесконечное не может быть пройдено в конечном путём сложения.

Однако слушание происходит согласно привычке — потому что наши привычки определяют то, что мы считаем достойным произнесения, тогда как то, что от этого отличается, кажется более странным и чужеродным из-за незнакомства с ним; ибо знакомое есть известное. Но поскольку общее право имеет силу, то декларируются законы, согласно которым знание мифических и «детских» вещей более действительно для целей морали. Поэтому одни не принимают тех, кто не говорит о вещах математически, другие — тех, кто не приводит примеры, третьи же требуют засвидетельствования от поэтов. Некоторые всегда точны, однако иным точность доставляет неудовольствие либо потому, что они не могут связывать одно с другим, либо из-за их мелочности; ибо точное имеет то качество, из-за которого как в договорах, так и в рассуждениях (логосе), некоторые чувствуют себя несвободными. Почему и нужно быть образованным в том, как принимать каждую вещь, ибо невозможно требовать одновременно знание и метод получения знания — а заполучить нелегко и то, и другое. Математическая точность требуется не во всех случаях, а только в тех, где не имеют дела с субстратом. Вот почему этот метод неестественен, ибо природа имеет субстрат, пожалуй, во всём. Поэтому нам нужно сначала рассмотреть, что́ есть природа, ибо так нам станет ясно, о чём натурфилософия и то, принадлежат ли действующие причины и принципы одной науке или нескольким.