Персональный духовный опыт

В комментах к тесту «Идеология как концепт 7. Церковь. Предисловие» Камрад Коралл попросил рассказать о моем духовом опыте, что я и обещал сделать. В силу некоторой ленности и загруженности, исполняю обещанное не сразу, и не целиком, употребляя уже готовый текст, опыт которого также любопытен.

Кандидатский минимум в разгар перестройки сдавал в Ин-те философии АН СССР. Поскольку «скрепы» еще были, но уже не «скрепляли», а от «м-л-жвачки» воротило и обучаемых, и обучающих, поступил нагло и вместо реферата на заданную тему написал эссе «Онтология идеалистического мировоззрения глазами представителя естественнонаучного знания», в котором, в том числе, рассказал о части своего персонального духовного опыта с анализом оного, получив в итоге экзамен автоматом. Этим текстом и воспользуюсь, по возможности сократив.

Как и подавляющее большинство моих сверстников, я рос твердым материалистом. Существование идеализма, религии и приверженность им многих умнейших людей удивляли, но не более того. Всякого рода совпадения и странные события без малейшего колебания относились к случайностям. И вот такой твердо стоящий на земле реалист, студент-зоолог попадает в енисейскую тайгу, вешает на плечо ружье, на пояс - охотничий нож и отправляется «промышлять». Но лес пуст, в нем присутствуют только те виды, которые как объект добычи абсолютно не интересуют. И так день за днем. До тех пор, пока необходимость идти, забыв об охоте, не делает лес живым. Мне некогда, но я вижу выводки глухарей и уток, слышу хруст убегающего лося. И я помню свое удивление - почему? И ответ, всплывший в голове сам собой. Оказывается, выходя из дверей нужно полностью забыть о том, что ты вооружен, что собираешься кого-то убивать. Оказывается, мысль материальна. Транслируя мысли о своей вооруженности и своих намерениях, я просто распугивал вокруг себя всю дичь. С тех пор я стал контролировать свои мысли и лес постепенно ожил. Позже, я спросил знакомого промысловика: помнит ли он в лесу о своем оружии. Он удивился и ответил, что это также неестественно, как постоянно помнить, что у тебя на ногах портянки. Когда я рассказал ему свою историю, он подтвердил, что с ним в детстве было абсолютно то же самое.

Лес стал «живым». Но это не означало, что проблемы с добычей животных исчезли. Достаточно часто повторялась одна и та же ситуация. Я замечал животное, и в тот же момент оно поворачивалось, встречалось со мной взглядом и исчезало. Так повторялось до тех пор, пока не понял - вспугиваю их сам, глядя в упор. С этого момента начал стараться не смотреть пристально, сосредотачивая взглад лишь в последний момент прицеливания. Самое удивительное, что это помогло. Надо было лишь согласиться с тем, что и взгляд тоже материален. Но согласиться и понять - оказалось, что это разные вещи. Соглашаемся, мы на эмоциональном уровне. Понимаем же - объясняя, строя логические конструкции. И часто то, с чем легко соглашается душа, отторгается разумом.

Ну хорошо, мысль материальна. Уже много десятилетий известно, что при переносе нервного импульса (электрического заряда) через мембраны нервных клеток производится работа с выделением кванта электромагнитной энергии. Таким образом, нервные процессы сопровождаются энергетическим излучением в электромагнитном диапазоне. А энергия и информация - две ипостаси одной реальности, и друг без друга не существуют. Но взгляд? Зрачок черен потому, что его задача максимально поглощать фотоны, и минимально их излучать. И того незначительного количества, которое он все же излучает, явно недостаточно для возникновения наблюдаемых эффектов. Можно было предположить, что чувствуют не взгляд, а мысль по поводу видимого, но фиксация взгляда в условиях остановки потока мыслей, при «пустой голове» наоборот усиливала эффект, делала взгляд более концентрированным.

Наконец, разнообразные эффекты можно наблюдать вообще без всякого участия сознания. Пусковым моментом может быть, например, определенный тип дыхания. Хорошей иллюстрацией является «ребефинг» Станислова Грофа, представляющий, по сути, вариант «пранаямы». И оздоравливающий эффект (у меня была проблема с почками), и ощущения практикующих настолько сильны, что способны круто менять мировосприятие. Показательна была реакция женщины из нашей группы - доцента Физфака МГУ. После сеанса она с ошарашенным видом сказала: «Этого не может быть! Мы же знаем, что существует четыре типа взаимодействий и ничего больше! Но со мной это было!».

На первом этапе этого аутотренинга (данный термин сам по себе ничего не объясняет) достигается состояние гипероксии и в какой-то момент возникает желание не дышать. Некоторые члены группы следовали этому желанию и переставали дышать на значительное время (до получаса). Это было совершенно невероятно. На последнем занятии я специально позволил себе не дышать и тщательно наблюдал за своим состоянием. Я не дышал (отсутствовала экскурсия грудной клетки) около получаса, сохраняя абсолютный контроль над сознанием, ощущая полное отключение дыхательного рефлекса и отсутствие даже самого поверхностного дыхания. Так и не дождавшись появления желания вздохнуть, я начал дышать после просьбы инструктора переходить к заключительному этапу процедуры. Ассистент инструктора (врач-реаниматолог) подтвердила, что дыхание в таких случаях действительно прекращается, вентиляция легких не осуществляется и в рамках общепринятых медицинских воззрений этот факт не имеет никакого объяснения (даже с учетом предваряющего обогащения крови кислородом время задержки дыхания все равно слишком велико). Она подтвердила, что отключение дыхательного рефлекса всегда временно и он обязательно восстанавливается, спонтанно и без каких-либо затруднений.

За 15 лет экспедиционной жизни и около 25 лет занятий дыхательными упражнениями, цигун, массажем точек акопунктуры (оказалось, что наиболее эффективен мысленный массаж, а не непосредственное физическое воздействие), пришлось столкнуться со значительным количеством различных «артефактов». На эмоциональном плане наличие некоей реально существующей стороны жизни, не укладывающейся в научные представления, стало привычным и оказалось воспринято как часть «опытного знания о мире». На умственном плане наличие двух несовпадающих картин мира воспринималось как состояние определенного внутреннего дискомфорта, требующее преодоления.

Для осмысления некоей реальности, нахождения ее места в общей картине мира необходимо установить, с чем, собственно, мы имеем дело, т.е. обратиться к основным атрибутам познаваемых феноменов. Ими являются энергия, проявляющая себя в наблюдаемых событиях, и информация, определяющая их содержание. К этому можно прибавить очевидное наличие некоторой субстанциальной среды, взаимодействие с которой (или в пределах которой) и вызывает возникновение соответствующих феноменов. Все это напоминает Аристотелевы «акт и потенцию», его представления об энтелехии. Но три названные атрибута полностью соответствуют основным атрибутам физических полей - формы существования материи. Они также материальны, а значит доступны научному исследованию. Однако, использование приборов, работающих в электромагнитном спектре, приносит весьма ограниченные результаты. А иных средств наблюдения, кроме живых объектов, в распоряжении исследователей нет. Использование же живых объектов, как процесс не контролируемо. Механизм таких экспериментов представляет собой «черный ящик» и с этой точки зрения он есть интроспекция и субъективизм.

В тоже время, предположение о существовании и иных кроме четырех известных науке энергий-сил-взаимодействий-полей-частиц не только не противоречит, но скорее соответствует современным научным представлением. Нет абсолютно никаких данных, говорящих о том, что список существующих полей (формировавшийся в течении весьма длительного времени) должен быть закрыт. То обстоятельство, что эти поля воспринимаются и даже индуцируются живыми существами, но не регистрируются существующим арсеналом приборов, существования их никак не опровергает. Оно говорит лишь о существенных ограничениях наших нынешних технических возможностей и ни о чем больше. Что касается некорректности интроспекции как научной процедуры в связи с ее необъективным характером, то это мнение не более чем дань эпохе картезианско-ньютоновского научного восприятия мира. Как уже говорилось выше, обыденное (а значит массовое) мировосприятие соответствует научным представлениям классической механики. Психологически, мы все еще представляем собой людей ХШУ - XIX веков, хотя сама наука уже почти сто лет развивается в рамках релятивистских и квантовомеханических представлений. А согласно им, невозможно в соответствии с картезианским разделением на мир и личность сообщать информацию о мире так, чтобы самому оставаться в тени. Наблюдатель - это неотъемлемая часть эксперимента. Проблема «объективности» опыта лишь в договоренности, в признании определенного уровня приближенности результатов и упрощения их интерпретаций приемлемым.

Таким образом, основные возражения активных критиков изучения «всяких там биополей» (см. серию текстов «Научная картина мира», в том числе часть 3. Биополе) должны быть сняты. Нет никаких оснований рассматривать мнение о возможности существования биополя как ненаучное, а непосредственное использование живых объектов как регистраторов и индукторов этих полей как процедуры, лежащие вне научных методов в связи с их «необъективностью» (сам я отождествляю биополе с единым физическим полем, в котором очень существенную роль играет его электромагнитная составляющая). Мы можем всячески стремиться повысить меру воспроизводимости экспериментов, увеличить роль приборной регистрации результатов, но это будет зависеть от наличествующих технических возможностей.

Сам термин «биополе» (морфогенетическое поле) возник в рамках собственно биологии. Его предложил еще в начале века известный цитолог, эмбриолог, биофизик, д.б.н., профессор, директор Института экспериментальной медицины АМН СССР (1943—1948) А.Г. Гурвич, послуживший по крайней мере одним из прообразов булгаковского профессора Персикова. Мысль о существовании биополя возникла у него при изучении процессов деления клетки и формирования новой стройной пространственной структуры, в обстановке постоянно происходящего внутри клетки «метаболического вихря» и растворения цитоплазменных тяжей.

В известной мере представления Гурвича «прочитывается», например, в теории «номогенеза» академика Л.С. Берга, суть которой заключается в двух обстоятельствах: удивительно быстром темпе эволюции и наличии определенных русел формообразования. Если видеть источник изменчивости только в случайных мутациях, то темпы эволюции должны быть значительно ниже, а частота появления близких морфологических черт у далеких филогенетически форм реже. Здесь уместно вспомнить работы А.А. Любищева, который, кстати, подобно А.Г. Гурвичу не остался незамеченным представителями культуры. Ему посвящена повесть Даниила Гранина «Эта странная жизнь». А.А. Любищев не разделял преобладающего мнения, что морфологическая упорядоченность есть лишь нечто производное только от физиологических и экологических законов. Он считал, что закономерности формы являются не только результатом приспособления, но имеют и собственную логику, могут рассматриваться как самодовлеющая сущность. В качестве конкретных работ в этом направлении А.А. Любищев указывал в том числе и на первоначальный вариант теории биологического поля А.Г. Гурвича.

Теория эволюции, удовлетворительно объясняющая весь спектр наблюдаемых феноменов, остается в настоящее время в биологии такой же нерешенной проблемой, как единая теория поля в физике. Все разнообразие феноменов, реализующихся без участия или с опосредованным участием вещества, мы относим к сфере непосредственного проявления и восприятия энерго-информационных полей. Естественно, что до появления современных научных представлений о поле, как форме существования материи, вся эта область опытного восприятия мира (независимо от характера вовлеченности в наблюдаемые процессы сознания конкретных субъектов) относилась к сфере духовного или религиозного в широком смысле этого слова. То обстоятельство, что человеческий организм в той, или иной мере (в зависимости от способностей, тренированности и, что очень немаловажно, ориентированности сознания) может воспринимать и индуцировать энерго-информационные поля, приводило к основанному на собственных ощущениях достаточно массовому убеждению в том, что каждый предмет, каждый объект физического мира имеет собственную «душу» - энерго-информационное поле, что полностью соответствует современным научным представлениям. Такую «душу» люди обнаруживали и у системных совокупностей объектов физического мира разного уровня вплоть до «Мировой души».

В европейской философской традиции представления о «Мировом разуме», «Мировой душе» и аналогичных феноменах более низких иерархических уровней начиная с древнегреческой философии носят характер преимущественно дедуктивных построений, базирующихся на служащих отправной точкой аксиомах. Опытно-познавательная же компонента восприятия этих феноменов с течением времени все более и более утрачивалась. Что касается аналогичных традиций других регионов мира, то в них дедуктивные конструкции всегда носили подчиненный характер. Как бы не было логически проработано учение, стержнем его оставалась сфера практического непосредственного восприятия и взаимодействия с энерго-информационно-полевыми феноменами.

Так, шаманизм является исключительно практическим, терапевтическим по своему содержанию занятием. Авторитет шамана у соплеменников зависит исключительно от его практических успехов. Что касается связанных с ним разнообразных по своей форме мифологических систем, то они производны от внутреннего опыта шаманов и являются попыткой переложить содержание этого опыта на язык понятий конкретной культуры, с учетом обязательной шифровки ключевой для шаманской практики информации. Соплеменники могут как угодно относиться к содержанию этих мифологем, но решать свои проблемы они к шаману придут, ибо убедились на опыте в его достаточно высокой эффективности.

Опыт народов, чью культуру европейцы считали «примитивной», не знает абсолютного разграничения между взаимодействием с миром вещественным и миром невещественным. Для них это единый опыт восприятия единого мира и миросозерцание их в этом смысле целостно. Вновь встретившись с ним, сознание европейцев достаточно долго и эффективно защищалось, отгораживаясь чувством собственного превосходства и заранее приготовленными «объяснениями». В результате, общераспространенные мнения о содержании «примитивного мировосприятии» сами оказались весьма примитивны и очень отдаленно отражают реальную картину мира. Внимание исследователей сосредотачивалось в первую очередь на мифах, а они представляют собой преднамеренно аллегорическую систему мироописания: « Истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах. Он не получит ее по-другому. Но тайны истины открыты в символах и образах. ... мы приникаем туда путем символов презираемых и вещей слабых» (Филипп, 67, 124, 125). Уместно вспомнить слова Моисея Маймонида о том, что если в священных книгах встречаются повествования, противоречащие здравому смыслу, можно быть твердо уверенным, что за ними скрывается глубоко потаенная истина. И чем нелепее смысл буквы, тем глубже мудрость духа.

В основе и идеализма, и материализма, составляющих антиномическую пару понятий и являющихся противостоящими мировоззренческими системами, существование и взаимодействие которых подчиняется закону единства и борьбы противоположностей, лежит опытное постижение мира. Если отправным пунктом материализма служит опыт взаимодействия с миром вещных феноменов и «плотной материи», то основой для идеализма является опыт восприятия и взаимодействия с другой формой существования материи - энерго-информационными полями. Но, жесткое разделение общественного мировоззрения на идеалистическое и материалистическое характерно только для европейской культурной традиции, где успехам в техническом творчестве, в «работе с материалом» сопутствовала постепенная утрата навыков непосредственного взаимодействия с энерго-информационно-полевой составляющей мироздания. С существованием энерго-информационно-полевых феноменов, как очевидных фактов бытия, европейская культура вновь столкнулась уже опосредованно, в результате приборного изучения строения материи.

Европейская мистика, представлявшая собой религиозное в узком смысле и являвшаяся последним ручейком практики, подпитывавшей наряду с богословием фундамент идеалистической философии, представлялась для ее окружения процессом чисто умственных спекуляций и лишь подчеркивала пропасть между «миром горним» и «миром дольним». Йогу же и цигун европейцы воспринимали главным образом как гимнастику и медицину (т. е. чисто практическую сферу), что весьма показательно. Являясь основой мистической практики, и йога, и цигун всегда демонстрировали не разрыв «мира материи» и «мира идей», а их принципиальное единство, взаимопроникновение и взаимовлияние. Более того, мир «плотной материи» воспринимался этими культурами не как нечто абсолютно реальное, а лишь как форму нашего восприятия одного из аспектов существования мира «тонких материй», т.е. иллюзию. Но практически то же самое постулирует и современная физика. Элементарные частицы, лежащие в основе вещества, представляют собой квантованные феномены (паттерны) некоей глобальной единой реальности, которую можно охарактеризовать как информационно-энерго-сило-полевой континиум.

Базовым представлением для мировоззрения всех «примитивных» культур является представление о единстве мира, единстве всего и вся в мире. Противостояние идеализма и материализма в том виде, в каком мы его знаем, в обозримое время станет фактом истории. Но означает ли это решение всех проблем? Вовсе нет. Проблема только отодвигается к моменту Начала, моменту «Большого взрыва», давшего старт развитию вселенной. Что касается целостности миросозерцания, то это лишь очередное приближение к нему. Абсолютное целостное постижение единства мира возможно лишь в «точке начала творения». История завершает свой виток и мы вновь приближаемся к целостному восприятию мира, целостности, имеющей новый уровень осознания действительности, новый фундамент опытного познания, но воспроизводящей в наисовременнейших терминах науки древние истины. Для этого необходимо было пройти через длительный этап разделенности мировосприятия, которая и придавала энергию поступательному движению познания.

В следующий раз выложу речь великого индейского вождя Сиэтла, произнесенная в 1854 году перед Ассамблеей индейских племен. Насколько эта речь могла быть странной для человека середины XIX в. и воспринималась как «цветистая туземная риторика», настолько она ясна, конкретна и понятна для людей XXI столетия.