«Феноменология духа». Предисловие – 12

Первый из двух фрагментов дополненного авторского предисловия. В русле предыдущего фрагмента, Гегель продолжает раскрывать глубинную разницу между спекулятивным и резонёрствующим осмысливанием. Примечателен последний абзац, где он с сожалением констатирует факт, что каждый непосредственно считает себя способным философствовать и судить о философии, опираясь только на свой природный разум и не понимая, что философствование – такой же долго развиваемый навык, как и любой другой. Ничего не изменилось и сегодня, Вильгельм.

Большей частью, жалобы на непонятность философских сочинений⁵⁵ зиждятся на этом непривычном торможении⁵⁶​​​, если в остальном у индивидуума имеются налицо прочие условия развития для понимания их. В сказанном мы видим основание для совершенно определённого упрёка, который нередко делается в их адрес, – что многое должно быть не раз прочитано, прежде чем оно сможет стать понятым, – упрёка, которому надо заключать в себе что-то насчёт ненадлежащего и окончательного, так что он, когда подкреплён, не допускает дальнейших ответных реплик. — Из вышесказанного видно, с чем здесь обстоит дело. Философское положение, поскольку это положение, пробуждает подразумевание обычного отношения субъекта и предиката и привычного нахождения знания в отношении. Это нахождение в отношении и подразумевание его разрушают философское содержание положения; подразумевание получает опыт того, что оно подразумевается иначе, нежели им подразумевалось, и эта корректировка его подразумевания вынуждает знание вернуться к положению и теперь уловить его иначе.

Трудность, которой надо было бы избегаться, составляет смешение спекулятивного и резонёрствующего порядка осмысливания: когда в одном случае сказанное о субъекте имеет значение понятия его, в другом же случае – лишь только значение предиката или акциденции его. — Один порядок осмысливания мешает другому, и только то философское изложение достигло бы того, чтобы быть пластичным, которое строго исключало бы способ обычного отношения частей положения.

На деле, и неспекулятивное осмысливание имеет своё право – которое законно, но при проведении спекулятивного положения не принимается во внимание. То, что упраздняется форма положения, не должно происходить только непосредственным путём, просто через содержание положения. А вместо этого, это противоположное движение должно становиться высказанным; оно должно преподносить не только то внутреннее торможение, но и уход понятия обратно в себя. Это движение, которое составляет то, чему в иных случаях надо было бы выполняться посредством доказательства, есть диалектическое движение самого положения. Оно только и есть действительное спекулятивное и только высказывание его есть спекулятивное преподнесение. Как положение, спекулятивное есть только внутреннее торможение и не пребывающий данным возврат сущности в себя. И потому в философских изложениях мы нередко видим себя отосланными к этому внутреннему созерцанию и за счёт этого сбережёнными от преподнесения диалектического движения положения, потребность в котором мы имели. — Положению надо выражать то, что есть истинное, а это существенным образом субъект; будучи им, истинное есть только диалектическое движение, этот ход, образующий самого себя, ведущий себя вперёд и идущий обратно в себя. — В случае прочего познания, эту сторону высказанной внутреннести составляет доказательство. А после того, как диалектика стала отделённой от доказательства, на деле пропало понятие «философское доказывание».

Насчёт этого могут вспомнить, что диалектическое движение таким же образом имеет положения своими частями или элементами; и потому указанная трудность кажется всегда возвращающейся и трудностью самогó существа вопроса. — Это схоже с тем, что при обычном доказательстве бывает так, что основания, которыми оно пользуется, сами опять же нуждаются в подведении основы под них, и так далее в бесконечное⁵⁷. Но эта форма подведения основы и обусловливания принадлежит тому доказыванию, от которого диалектическое движение отличается, – а значит, внешнему познанию. Что касается самого этого движения, то стихия его есть понятие в чистом виде; наряду с этим оно имеет содержание, которое есть целиком и полностью субъект в нём самом. Поэтому не бывает такого содержания, которое вело бы себя как лежащий в основе субъект и которому его значение было бы свойственно как предикат; непосредственно, положение есть только пустая форма. — Помимо сенсуально созерцаемой или представляемой самости, главным образом имя как собственно имя есть то, что обозначается чистым субъектом, пустым беспонятийным «одним». На этом основании, служить делу может, например, избегание имени «Бог», поскольку это слово не есть непосредственно вместе с тем понятие, а есть имя собственное, которое есть нерушимый покой субъекта, лежащего в основе; тогда как сами выражения «пребывание» или «единое», «одиночность», субъект и т.д. непосредственно указывают и на понятия. — Пусть даже о том субъекте говорятся спекулятивные истины, но содержание их всё же лишено имманентного понятия, поскольку он имеется налицо только как покоящийся субъект, и они, в силу этого обстоятельства, легко приобретают просто форму духоподъёмности. — Таким образом, с этой стороны, и препятствие, которое лежит в привычке улавливать спекулятивный предикат по форме положения, не как понятие и сущность, сможет становиться больше и меньше по вине самогó философского консенсуса. Преподнесение, будучи верным узрению в природу спекулятивного, должно сохранять диалектическую форму и не вбирать ничего, кроме как в той мере, в которой содержание понимается и есть понятие.

Настолько же, насколько и резонёрствующее нахождение в отношении, изучению философии препятствует нерезонёрствующее воображание насчёт установленных истин, к которым их обладатель подразумевает ненужным приходить обратно, но кладёт их в основу и высказывает их, равно как и полагает себя способным посредством них судить и отказывать. С этой стороны, имеется особенная необходимость, чтобы из философствования вновь было сделано серьёзное занятие. Для всех наук, искусств, умений, ремёсел справедливо убеждение, что для того, чтобы овладеть ими, необходимы многократные старания в научении и практиковании. В противоположность этому, в отношении философии сейчас, по-видимому, господствует предубеждение, что – хотя у каждого действительно есть глаза и руки, но если он получает кожу и инструменты, он оттого не в состоянии делать ботинки, – каждый непосредственно мыслит философски и достаточно понимает философию, чтобы производить оценку её, поскольку для этого он обладает мерилом в своём природном разуме; как если бы он, по аналогии, обладал мерилом ботинка не в своей ноге. — Видится, что владение философией заключено именно в недостаток знаний и учёбы, и что оно перестаёт быть тогда, когда начинаются они. Философию постоянно принимают за формальное и бессодержательное знание, и очень не хватает того узрения, что то, что есть истина и по содержанию в любом знании и в науке, только тогда и может заслужить это имя, когда оно образовано философией; что другие науки, совершай они сколько угодно попыток при помощи резонёрства без философии, не способны без неё иметь в нём жизнь, дух, истину.

⁵⁵ Гегель, по-видимому, имеет в виду свои собственные спекулятивно-философские сочинения.

⁵⁶ См. предыдущий фрагмент предисловия.

⁵⁷ Буквальный перевод выражения ins Unendliche. Он выбран по причине того, что устойчивое русскоязычное выражение «до бесконечности» философски противоречиво, так как предполагает в бесконечности некий пункт, которого якобы возможно достигнуть, чтобы сказать, что этим достигнута бесконечность. Тогда как выражение «в бесконечное» сохраняет собственный характер бесконечности и не делает её в то же время чем-то конечным, как выражение «до бесконечности».