«Феноменология духа». Предисловие – 2

Публикация первой части предисловия вызвала смешанные реакции (что, в принципе, естественно). Я ожидал даже худшего приёма, потому что Гегель – уж точно не из тех мыслителей, которые сразу располагают к себе и оставляют приятное впечатление. Глубины его мысли таковы, что в них входят постепенно, перечитывая и всё лучше осмысливая каждое предложение. Со своей стороны я стремился, чтобы перевод был настолько достоверным, насколько возможно, дабы читатели были уверены, что материал для осмысления не искажён переводчиком. Следующий фрагмент, наверно, должен быть легче для понимания, потому что в нём Гегель употребляет больше конкретных смысловых единиц. Но в любом случае вы можете задавать мне вопросы по тем местам, которые непонятны. И да, напоминаю, что слово «наука» употребляется здесь в значении «философская система».

Начало развития⁷ и выработки себя из непосредственности субстанциальной жизни всегда должно будет полагаться тем, что добывают знание общих исходных положений и точек зрения, чтобы лишь только пробиться к мыслям о существе вопроса вообще, как минимум, обоснованно защищают или опровергают их, схватывают по общим определённостям⁸ конкретное и богатое наполнение и знают, как придать им надлежащее изложение и дать о них взвешенное суждение. Но ближайшим образом это начало развития создаст взвешенности наполненной жизни⁹ пространство, которое вводит в опыт¹⁰ самого существа вопроса, – а если при этом привходит ещё и то, что всё больше становится в своей глубине взвешенность понятия, то такое знание и оценивание будет занимать в беседе своё подобающее место.

Истинный облик, в котором существует истина, может быть только научной системой её. Внести вклад в то, чтобы философия приблизилась к форме науки – к цели стать способной сдать своё имя «любовь к знанию» и быть действительным знанием, – это то, что я себе поставил целью. Внутренняя необходимость того, чтобы знание было наукой, лежит в природе его, и удовлетворяющим объяснением этого служит только преподнесённость самой философии. Внешняя же необходимость (в той мере, в которой она, не считая случайности отдельного лица и индивидуальных поводов, улавливается в общем порядке) есть то же, что и внутренняя, – в облике того, как время представляет пребывание своих моментов данными. Показать, что возвышение философии до науки пребывает во времени, было бы потому единственным истинным оправданием обозначенной здесь попытки, что это обоснование демонстрировало бы необходимость её, – мало того, оно вместе с тем реализовывало бы её.

На фоне того, что истинный облик истины заключается в научность – или, что то же самое, на фоне того, что истина утверждается имеющей стихию своего существования только в понятии, – я знаю, что это кажется находящимся в противоречии с одним представлением¹¹ (и следствиями из него), претенциозность которого так же велика, как и разрастание его в ходе убеждения современников. Поэтому объяснение по поводу этого противоречия видится нелишним; если оно и здесь не может быть дальше чем-то иным, нежели таким же уверением, как то, против чего оно направлено. А именно, если истинное существует только в том – или скорее даже только в качестве того, что называется то созерцанием, то непосредственным знанием абсолютного, или религией, или пребыванием (не в центре божественной любви, а её самой), то, исходя из этого, для преподнесённости философии в то же время требуется скорее даже нечто обратное форме понятия. Тогда абсолютному надо не пониматься, а чувствоваться и созерцаться, не понятию его, а чувствованию и созерцанию его надо брать слово и высказываться.

Если явленность¹² такого требования схватывается в её общей внутренней связанности и видится на том этапе, на котором ныне находится осознающий себя дух¹³, то тот пребывает за пределом субстанциальности¹⁴ своей жизни, которую в остальных случаях он вёл в стихии мысли, – за этой непосредственностью своего верования, за удовлетворённостью и уверенностью в достоверности, которой владело его сознание вследствие своего примирения с истощённой сущностью и общим (как внутренним, так и внешним) присутствием её. Он пребывает вышедшим не только за предел всего того, в другую крайность (бессубстанциальной обдуманности его в самого себя¹⁵), но и за предел её. Не только его сущностная жизнь потеряна по отношению к нему – он также осознаёт эту потерю и конечность¹⁶, которая есть его содержание. Отворачиваясь от своих отжимок, признавая, что он в запущенном состоянии, и бранясь на это, он теперь просит у философии не столь знание того, каков он есть, сколь через неё вначале вновь прийти к восстановленности той субстанциальности и к солидности пребывания. Значит, ей в ответ на эту нужду надо не столько разомкнуть запертость субстанции духа и возвысить её до самосознания – не столько вернуть её хаотичное сознание обратно к тому порядку и к простоте понятия, сколько скорее даже слить вместе порознённости мысли, подавить дифференцирующее понятие и восстановить чувствование сущности; даровать духу не столь узрение, сколь возведённость¹⁷. Слова «прекрасное», «священное», «вечное», «религия», «любовь» есть приманка, от которой требуется пробуждать охоту к закусыванию её; словно не понятию, а экстазу, не бесстрастно продвигающейся необходимости существа вопроса, а бродящей¹⁸ одухотворённости надо быть позицией и ведущим вперёд разрастанием обилия субстанции.

Этому требованию отвечает усиленное (и показывающееся едва ли не ревностным и раздражённым) старание вырвать людей из погрязнутости в сенсуальном, повседневном и одиночном и возвести их взор к звёздам – как если бы они, полностью забывая о божественном, пребывали на грани того, чтобы удовлетворяться, как червь, прахом и водой. В иные времена они наделяли небеса несметным богатством мыслей и образов. Значение всего, что пребывает, лежало в тонком луче света, которым то всё было привязано к небесам; по нему взор, вместо того чтобы задерживаться на этом настоящем, скользил за предел его, к божественной сущности, к тому, если возможно так сказать, потустороннему настоящему. Око духа должно было принудительно направляться на земное и стойко держаться его; потребовалось длительное время, чтобы ту ясность, которую имело только сверхземное, втиснуть в притупленность и общую спутанность, в которой лежал смысл посюстороннего, и сделать сосредоточенность на настоящем как таковом (которая была названа опытом) тем, что представляет интерес и имеет силу. — Сейчас видится налицо необходимость обратного – смысл всего, что пребывает, столь глубоко укоренился в земное, что нужно равное усилие, чтобы возвысить его над ним. Дух показывается настолько истощавшим, что он видится себе жаждущим (как бродяга в песчаной пустыне – простого глотка воды) лишь мизерного чувства божественного вообще, чтобы освежить свои силы. В том, чего духу было бы достаточно, измеряется величина его потери.

Эта достаточность получения или бережливость отдавания, однако же, не подобает науке. Тот, кто стремится только к духоподъёмности, кто испытывает потребность заволакивать туманом земное многообразие пребывания данным и мышления и получать неопределённое наслаждение этой неопределённой божественностью, любит смотреть туда, где он находит это; ему будет легко самому найти себе то, как поупиваться чем-то и покрасоваться этим. Философия же должна остерегаться желания быть духоподъёмной.

Ещё меньше эта достаточность, делающая заявление об отказе от науки, должна иметь притязание на то, что такая одухотворённость и расплывчатость есть нечто более высокое, чем наука. Это предвещающее говорение мнит себя остающимся именно прямо в са́мом средоточии и глубине, презрительно глядит на общую определённость¹⁹ и намеренно держится вдали от понятия и необходимости – как и от обдумывания, обитающего у него только в конечности всего. Но как бывает пустая широта, так бывает и пустая глубина, как бывает экстенсивность субстанции, изливающаяся на многообразие конечного без силы сцеплять его, – так и это есть бессодержательная интенсивность, которая, удерживаясь как одна только сила без разрастания, есть то же, что поверхностность. Сила духа лишь столь велика, сколь велика её проявленность, глубина его лишь настолько глубока, насколько он в своём разворачивании возьмёт на себя смелость самораспространиться и потеряться. — Вместе с тем, когда это беспонятийное субстанциальное знание делает вид, что имеет специфичность самости окунутой в сущность и философствует истинно и свято, за этим скрывается то, что оно вместо того, чтобы быть посвящённым Богу, скорее даже, пренебрегая мерой и определённостью, только попустительствует то в самом себе случайности содержания, то в нём – собственному свободному усмотрению. — В то время как они вверяются несдержанному брожению субстанции, они за счёт заволакивания самосознания и отхождения от интеллекта мнят себя Его возлюбленными сыновьями, которым во сне Бог даёт мудрость; на деле же то, что они так во сне получают и рождают, есть поэтому тоже грёзы.

⁷ «Формирование» (Bildung) – конкретно здесь имеется в виду, по-видимому, формирование человеческого духа через получение философского образования. В остальных случаях оно употребляется в контексте формирования духом самого себя, а также иногда в значении «образованность» (в смысле «философская среда»). Bildung – это всё-таки «развитие» и, да, также «образованность».

⁸ Здесь имеются в виду общие понятия, общие исходные положения и т.п.

⁹ Здесь имеется в виду жизнь индивидуума, приступающего к такому формированию себя.

¹⁰ «Опыт» (Erfahrung) – употребляется в значении «опыт познания». Только в отличие от кантовского значения опыта как акта рационального познания, в результате которого образуется познанность (т.е. нечто познанное), Гегель употребляет его ещё и в значении «опыт-переживание» – как опыт познания, через который внутренне проходят, а не просто осуществляют интеллектом.

¹¹ В этом и подобных случаях Гегель занимается непрямой критикой взглядов своих современников.

¹² «Явленность» (Erscheinung) – явленное; то, что явлено. Это более философски чистый синоним слова «явление».

¹³ Напоминаю, что под духом везде понимается активная субстанция, которая саморазвивается за счёт познания самой себя.

¹⁴ Здесь имеется в виду непосредственное, не формирующееся пребывание духа.

¹⁵ «Обдуманность (или иногда «обдумывание») в самого себя» (Reflexion in sich selbst) – один из основных специфических терминов «Феноменологии духа». Он означает обратный ход движения субстанции, в саму себя (или результат этого). «Обдуманность» же потому, что она вернулась в себя как обдумавшая себя же. Звучит криво, да, но лучший вариант подобрать сложно. Более того, это один из главных моментов всей философии Гегеля.

¹⁶ Слово «конечность» (Endlichkeit) образовано от слова «конечный» как антонима слова «бесконечный». Конечными зовутся, как правило, вещи и представления о них.

¹⁷ Слово «возведённость» (Erbauung) образовано от слова «возводить». Здесь оно означает, что дух хочет возвести (выстроить) себя заново.

¹⁸ Слово «бродящий» (gärend) образовано от слова «брожение».

¹⁹ В оригинальном тексте здесь идёт пометка *Horos*. Это отсылка к греческому слову ορος (орос), от которого произошло слово «горизонт». Тогда общая определённость понимается здесь как горизонт сферы философского познания, выход за который, по мнению Гегеля, уже не есть истинная философия.