Как царь Николай придумал украинцев

Украинофильство

— общественно-литературное движение среди малороссов России и Галиции. Момент зарождения У. установить трудно. Национальное самосознание не замирало в Малороссии никогда. Литературное выражение оно стало находить с начала XIX в., когда сказалось в произведениях Котляревского, Гулак-Артемовского и Квитки. Позже, под влиянием романтизма и славянского возрождения, появилось теоретическое У., которое, имея вначале археологическую окраску, явилось затем малорусским народничеством, а в последнее время, в Галиции, сделалось, в лице одной из своих фракций, политической партией с социал-демократическим оттенком (Франко). Начинатель малорусской литературы, Котляревский, был вместе с тем и отцом У., хотя последнее у него не было ясно выражено. Он первый серьезно отнесся к малорусской народности и ее быту. Несмотря на карикатурность его "Энеиды", в ней проглядывает такое знание народа, которое могло быть получено только благодаря внимательному изучению, свидетельствующему о сильной инстинктивной любви. В "Наталке-Полтавке", поставленной на сцене в 1819 г., уже ясно видна идеализация народа, столь характерная для позднейших украинских народолюбцев. Даже в "Москале-Чаривнике" сказываются, в образе Тетяны, попытки такой же идеализации, несколько нарушаюшие ценность художественного впечатления. Котляревский был одним из первых этнографов-собирателей произведений народного творчества. Он издавал малорусские народные песни; им же была доставлена часть малорусских пословиц, напечатанных в издании Снегирева: "Русские в своих пословицах". Еще более несомненно значение Котляревского для дальнейшего развития У. По словам Кулиша, Котляревский своими произведениями напомнил малороссам, "что у них есть родной язык не для того только, чтобы выбранить неисправного мужика". Почти одновременно с Котляревским появляется целая плеяда малорусских писателей, отчасти подражавших ему, отчасти продолжавших его дело. Таковы были В. А. Гоголь (отец Н. В. Гоголя), Белецкий-Носенко, Гулак-Артемовский, Думитрашков и др. К началу XIX в. относится и деятельность наиболее крупного после Котляревского малорусского писателя дошевченковского времени — Квитки. С 1816 г. начинает выходить "Украинский Вестник"; в 1818 г. появляется малорусская грамматика Павловского, в 1819 г. — "Опыт собрания старинных малорусских песен", кн. Цертелева. Способствовали пробуждению малорусского национализма стремление к народности в литературе, явившееся и на севере Руси в конце XVIII в., как реакция против ложноклассицизма, затем общий подъем национализма, обусловленный отечественной войной, и, наконец, западные влияния, вызывавшие в то время "возрождение" западных славян. Интерес к малорусской народности в начале XIX в. проявлялся не только среди малороссов Украины, но и в польском обществе. Так, уже в 1805 г. в "Pamiçtnik Warszawski" была помещена статья о свадебных и других обрядах; в 1811 г. вышла книга Игнатия Червинского, дающая описание обычаев надднестровского населения, жившего между Стрыем и Ломпицей; в начале XIX в. усердно собирал между прочим и малорусские песни известный под именем Зориана Доленга Ходаковского поляк Адам Чарноцкий; материалы и статьи о малорусской народной поэзии появлялись во львовском альманахе "Pielgrzym lwowski". Между малорусскими изучениями в России и Галиции скоро устанавливается связь. Так, первый сборник писем Максимовича (1827) заключает в себе две песни из "Pielgrzyma lwowskego" и пять галицких песен, сообщенных виленским профессором Лобойком. С другой стороны, польский этнограф Вацлав Залеский, сборник которого в Галиции произвел такое же сильное впечатление, как в России — сборник Максимовича, был знаком со сборниками, выходившими в России, а будущие деятели галицкого возрождения, Головацкий и Вагилевич, еще на школьной скамье мечтали о создании в Галиции такого же национального сборника, как сборник Максимовича. Начавшееся изучение малорусской народности породило увлечение ею в русском и польском обществе. Гоголь, приехав в конце 20-х годов в Петербург, нашел там такой интерес ко всему малорусскому, который заставил его сначала думать о постановке на сцене комедий его отца, а потом и самому взяться за изображение малорусского быта. В польской литературе малорусские увлечения создали целую "украинскую" школу, главными деятелями которой были уроженцы нынешнего юго-западного края. Полуобруселые или полуополяченные малорусские интеллигенты Украины и Галиции почувствовали себя малороссами и стали стремиться к возрождению народности, которую в Галиции уже считали "погребенной", а в Украйне — "исчезающей". Интерес к своей народности пробуждался даже в тех малороссах, которые его совершенно утратили. В этом отношении огромна роль Гоголя, с его малорусскими рассказами. Как бы ни был далек Гоголь от У. в его позднейших формах, он был до известной степени малорусским националистом; его любовь к Малороссии, романтическая идеализация ее быта передавалась читателю и воспитывала будущих украинофилов. Тот самый Кулиш, который впоследствии так строго осуждал Гоголя, в начале своей литературной деятельности питал настоящий культ этого писателя и более чем кто-либо из современников сделал для памяти Гоголя (издание сочинений, писем и материалов для биографии). Вообще народность была в 30 — 40-х годах у всех на устах, и малороссы, проникаясь убеждением в ее необходимости и законности, приближались к У. Один из органов официальной народности — "Маяк", стяжавший себе, в общем, печальную славу, охотно открывал свои страницы малорусским писателям и исследователям; здесь появлялись повести и стихотворения Шевченко, стихотворения Гулак-Артемовского, труды по малорусской этнографии Костомарова, Срезневского и др. К направлению официальной народности примыкал один из наиболее видных малорусских ученых — Максимович. Сочувственно относились к малорусскому возрождению и романтики славянофильского оттенка. Один из ранних представителей этого течения, Вадим Пассек, в своих "Путевых очерках" проявляет большую любовь к малорусской старине и народности. Связь У. со славянофильством была вообще настолько сильна, что самое теоретическое У. некоторые определяют как малорусское славянофильство. Источником как того, так и другого было одно и то же романтическое влечение к старине и народности, но различием исторических традиций и современного положения сев. и южной Руси обуславливается коренное различие между У. и славянофильством. Наиболее видными из старших представителей украинофильства были Костомаров, Кулиш и Шевченко. Костомаров в своей автобиографии говорит, что привязанность к малорусской народности едва ли не впервые была возбуждена в нем чтением "Вечеров на хуторе" и "Тараса Бульбы". Чтение Гоголя заставило Костомарова взяться за малорусские песни и думы, изданные Максимовичем, и выучить их наизусть, хотя малороссы потешались над его выговором. В 1837—38 г. Костомаров слушал лекции Шевырева и, вернувшись весной 1838 г. на родину, почувствовал "какую-то страсть ко всему малороссийскому"; у него явилось желание писать по-малорусски, а для этого ему пришлось сближаться с народом и учиться языку, которым он недостаточно владел. В Харькове он встречался с Квиткой, Метлинским, Гулак-Артемовским, И. И. Срезневским и другими людьми, так или иначе интересовавшимися Малороссией и ее народностью. Переселившись на Волынь, Костомаров натолкнулся на воспоминания о войнах Хмельницкого (поездка в Берестечко), сблизился с поляками, среди которых в то время тоже жили малорусские симпатии; наконец, попав в Киев, Костомаров встретил и здесь тот же интерес к малорусской народности и сблизился с Шевченко, Кулишом, Белозерским. Проникнутые украинофильско-романтическими мечтами, они образуют в 1846 г. панславистское Кирилло-Мефодиевское общество, центром которого становятся Костомаров и Шевченко. Идеал этого общества был следующий: 1) освобождение славянских народностей из-под власти иноплеменников; 2) организация их в самобытные политические общества с удержанием федеративной связи между ними; 3) уничтожение всякого рабства, под каким бы оно видом ни скрывалось; 4) упразднение сословных привилегий и преимуществ; 5) религиозная свобода и веротерпимость; 6) при полной свободе всякого вероучения употребление единого славянского языка в публичном богослужении всех существующих церквей; 7) полная свобода мысли, научного воспитания и печатного слова и 8) преподавание всех славянских наречий и их литературы в учебных заведениях всех славянских народностей. Малорусская народность рассматривалась кружком как равноправная со всякой другой, отдельная славянская народность. Определенной постановкой этого тезиса члены Кирилло-Мефодиевского общества решительно отличались от представителей более раннего малорусского национализма, а также от Гоголя. Началом настоящего У. можно считать именно образование этого кружка. Романтические взгляды на народность сыграли при этом весьма важную роль. Существование Кирилло-Мефодиевского кружка было непродолжительно. Донос обратил на него внимание III отделения, и членов кружка постигла суровая кара, вовсе не соответствовавшая степени их преступности. Шевченко отдан был в солдаты, Костомаров сослан в Саратов. Испытал опалу и Кулиш, который даже материалы для биография Гоголя должен был выпустить под чужим именем. Только в 60-х годах У. опять получило возможность литературного выражения. — Украинские увлечения в Польше обязаны были своим существованием тому же романтизму, который содействовал развитию У. среди русских. Идея народности проводилась сознательно в польской литературе уже "предтечей Мицкевича", Казимиром Бродзинским; панславизм проповедовался поэтом и епископом Вороничем. Те поляки, которые происходили из полонизированной западно-русской аристократии и шляхты и не вполне утратили связь с массой населения, вернулись к малорусской народности, интерес к которой в польской литературе был возбужден еще раньше этнографическим ее изучением. Наиболее видными представителями польской украинской школы были Антон Мальчевский, Богдан Залесский и Северин Гощинский. У. этих писателей соединялось с чисто польской точкой зрения на прошлое малорусской народности; они останавливались на тех моментах, когда она действовала заодно с поляками. Казак польских украинофилов был казак на службе у Речи Посполитой. Языком этих писателей был польский; но польское романтическое У. выдвинуло и поэта, слагавшего свои стихи на малорусском наречии. Это был Тимко (Фома) Падура, часто импровизировавший свои стихотворония наподобие народных эпических певцов. Он жил при дворе польского магната, романтика Вацлава Ржевусского, отличавшегося пристрастием к театральности и окружавшего себя целой свитой "казаков". Содержание поэзии Падуры было воспевание подвигов казачества, рассматриваемого с чисто польской точки зрения. Романтическое увлечение малорусской народностью и казачеством создало среди поляков политическую теорию так назыв. "казакофильства", или "хлопомании". Это было демократическое течение, особенно развившееся среди польской молодежи перед последним польским восстанием, но ведущее свое начало еще с 30-х годов. Во время первого польского восстания отряд повстанцев, сформированный Ружицким из волынской и киевской шляхты, казался участникам восстания казацким полком. Позднее одним из офицеров этого отряда, Чайковским, была сделана попытка восстановления в Турции Запорожской Сечи с тем же польско-казацким оттенком, какой носили казаки в произведениях украинской школы. Восстановленная сечь должна была, по мысли Чайковского, служить возрождению Польши. Позднейшая "хлопомания" сознавала уже права народной массы и смотрела на нее не сквозь розовые очки романтизма. Хлопоманы понимали необходимость освобождения крестьян и религиозной терпимости. В 60-х годах хлопоманы частью слились с русскими украинофилами, частью были увлечены польским восстанием, отношение к которому малорусского народа значительно ослабило украинофильские увлечения польского общества. Польские и русские увлечения малорусскою народностью оказали сильное влияние на пробуждение национального самосознания в Галицкой Руси (см. Галицко-рус. литературно-обществ. движение). — В 60-х годах, когда общественная жизнь в России получила более простора, стало вновь возможно развиваться и У. Главными его деятелями были те же люди, которые были центром Кирилло-Мефодиевского общества: Костомаров, Шевченко, Кулиш. Литературное выражение свое обновленное У. нашло в журнале "Основа", издававшемся в Петербурге в 1861—1862 гг. на малорусском и великорусском языках. Шевченко умер вскоре после зарождения "Основы", но в журнале этом и после его смерти печаталось много его произведений, написанных во время ссылки и после неё. Руководящие статьи принадлежали по большей части Костомарову и были написаны на великорусском языке ("Две русские народности", "Мысли о федеративном начале в древней Руси", "Правда полякам о Руси", "Правда москвичам о Руси", "Крестьянство и крепостное право" и т. д.). К "Основе" примкнули и молодые украинофилы: В. Б. Антонович, Чубинский, Конисский, П. С. Ефименко, Номис, Новицкий. Украинофильство "Основы" значительно отличалось от У. Кирилло-Мефодиевского общества. Украинофилы "Основы" не были уже теми романтиками-панславистами, какими являлись некоторые из них в 40-х годах. Их программа была проще и трезвее. Освобождась от романтической мечтательности, У. становится малорусским народничеством. Народничество в то время было господствующим течением и общерусской жизни. Не этому обстоятельству, однако, было обязано своим зарождением малорусское народничество. Народничество входило уже в программу Кирилло-Мефодиевского кружка; им была проникнута с самого начала поэзия Шевченко. Малорусское народничество одинаково по возрасту с великорусским, если не старее его. Новое У. стремилось к просвещению народа на родном ему языке, к изучению народа и сближению с ним. Деятельность украинофилов, однако, не могла развиваться свободно. Уже в 1862 г. прекратила свое существование "Основа". Встретили препятствия и просветительные начинания украинофилов. Деятельность их должна была свестись, главным образом, к изучению народа и развитию художественной литературы. Изучение малорусской народности в это время сделало огромный шаг вперед. Из среды малорусской интеллигенции выдвинулась целая плеяда выдающихся ученых и исследователей — В. Б. Антонович, Драгоманов, Потебня, Чубинский, Житецкий и мн. др. Научное изучение Малороссии сосредоточилось, главным образом, в Киеве. Юго-западный отдел географического общества проявил весьма энергичную и плодотворную деятельность, остановленную в 1876 г. закрытием отдела. В 70-х годах из У. выделилась "крайняя левая", которая увлечена была начавшимся в то время в России социалистическим революционным движением. Во главе этой группы стоял профессор М. П. Драгоманов, который, эмигрировав, издавал в Женеве орган радикального украинофильства, "Громаду". Большинство украинофилов осталось, однако, в стороне от этого движения. Этнографические изучения, после прекращения деятельности западно-русского отдела географического общества и ограничения свободы печатанья книг на малорусском языке, должны были значительно сократиться. В равной мере ослабела производительность украинских беллетристов. В 80-х годах не только не появилось новых украинских беллетристов, но и ранее выступившие либо совсем перестали писать, либо писали только по-русски (Марко-Вовчок, Мордовцев и др.). Исключение составляют писатели драматические. Интерес к малорусской народности поддерживался только историческими изучениями и разработкой ранее собранного этнографического материала. Новых этнографических данных появлялось мало. Главным центром изучения остался Киев, где работает В. Б. Антонович, создавший целую школу исследователей-историков (Багалей, Грушевский, Голубовский и др.); в Киеве же издается журнал "Киевская Старина", посвященный украинской старине. Другим центром был Харьков, где изучение Малороссии в другом направлении велось покойным А. А. Потебней и его учениками. Начиная с 70-х годов, в России У. и самый интерес к малорусской народности постепенно ослабевают. У. переносится в Галицию, где продожает расти и развиваться.

Литература. Петров, "Очерки истории украинской литературы XIX в."; Дашкевич, "Отзыв. о сочинении Петрова" (в "Отчете о 29 присуждении наград гр. Уварова"); Пыпин, "История русской этнографии" (т. I и III); Пыпин и Спасович, "История славянских литератур" (о малор. лит. ст. Пыпина); Костомаров, "Автобиографии" (в "Литературном наследии" и, без пропуска важной главы, в "Русской Мысли", 1885, кн. V и VI); Василевский, "Современная Галиция" (СПб., 1900); журнальные статьи о движениях в Галиции: "Вестн. Европы", 1888, № 7; 1886, № 9; 1892, № 11; 1887, № 1; "Русская Мысль", 1891, № 5.

Н. Коробка.

Малороссы

(в антр. отнош.), или южно-русы, — одна из трех русских народностей, превышающая, по численности, в 4 раза белорусов и уступающая в 2¹/₃ раза великорусам. Некоторые видят в М. потомков древних полян, угличей, тивердов, древлян и других южно-русских племен; но, по-видимому, большинство этих племен исчезло еще в начале русской истории, подвергшись разорению и смешению с тюркскими кочевниками (половцами и др.), а затем страна была опустошена монгольско-татарским нашествием, причем все оставшееся население бежало на запад. Здесь, в Галиции и на Волыни, и сложилась, по-видимому, малорусская народность (Малая Россия), выступающая уже отчетливо, с особенностями своего языка, в XIV в. отсюда она заселила, мало-помалу, все Приднепровье, дав начало различным украинским говорам. Сперва были заселены более безопасные северные пределы — от Припяти и Стыри до Киева, вся нынешняя Черниговская губ. на юг от Десны и сев. часть Полтавской. Эта сверная полоса украинского наречия граничит с областью полесских говоров, с припятским Полесьем и Залесеньем, население которых, по языку, представляет переходы от малорусского наречия к белорусскому — на З и от малорусского к великорусскому — на В. В XVII в. притеснения польского правительства и панов, а также войны, имели следствием массовое переселение М. за Днепр, в Полтавскую и далее, в Харьковскую и Воронежскую губ., а также заселение Подольской губ. В XVIII в., с завоеванием Новороссийского края, М. распространяются и по губ. Херсонской, Екатеринославской и Таврической, переходят в 1792 г., в лице черноморских казаков, на Кубань, проникают затем в Ставропольскую губ., даже за Волгу и в Сибирь. В физическом отношении М. представляют, в общем, отличие от белорусов и великорусов средней России, прежде всего, по своему росту, который, в среднем (по данным о воинской повинности в империи за 1874-83 гг.), на 1-4 см выше. Хотя такие же величины среднего роста встречаются и в некоторых великорусских уездах, но в Малороссии нет малых величин (163-162 см), довольно распространенных в уездах средней России. Дальнейшее отличие составляют: больший процент темноволосых (60-70%), темноглазых (хотя нередки также и голубоглазые) и смуглокожих, сравнительно с бело— и великорусами и особенно с поляками; несколько большая длина ног (особенно бедер). Голова, абсолютно и в отношении к росту невелика (как и вместимость черепа), лоб и нос тоже, тогда как нижняя треть лица имеет, сравнительно, большие размеры; по форме — преобладает голова короткая и широкая (брахицефалия), в несколько большей степени, чем у поляков и великорусов; замечаются иногда довольно высокие, выступающие скулы и широкое межглазничное пространство (несколько плоское переносье). По словам г. Гильченка, некоторые из размеров головы и лица весьма близко подходят к соответственным размерам то иранцев (осетин и др.), то тюрков (напр. крымских татар). Не подлежит сомнению, что малороссы должны были воспринять в себя немало крови древних тюркских народов южной России — во всяком случай более, чем великорусы, которые зато ассимилировали многие финские народности. Антропологическое различие проявляется, отчасти, и в темпераменте, и в характере, на которые, впрочем, могли еще иметь влияние окружающая природа и весь ход истории, иной, чем на севере. Как бы то ни было, М. отличаются от великорусов многими чертами своего умственного и нравственного склада, своим отношением к религии, к женщине, к семье, к собственности и т. д. (ср. ст. Великорусы). Они имеют особый (мужской и женский) костюм, их селения (из хат) представляют иной вид, волы у них часто имеют большее значение, чем лошадь, их "громада" не то, что великорусский "мир", их песни, думы, поговорки, сказки проникнуты иными чувствами, мыслями и воспоминаниями. С развитием культуры эти различия отчасти сглаживаются, и хотя М. даже в своих отдаленных, сибирских колониях долго сохраняют свои особенности, тем не менее, проведение жел. дорог, развитие городской жизни, умножение фабрик и заводов, всеобщая воинская повинность, школа и т. д. оказывают постепенно свое влияние и ведут к утрате многих самобытных и оригинальных черт.

Ср. Diebold, "Ein Beitrag zur Anthropologie der Kleinrussen" (Дерпт, 1886); Чубинский, "Труды экспедиции в Юго-западный край" (т. VII); Mayer и Kopernicki, "О населении Галиции" (в "Трудах Краковской Академии"); Эркерт, "О малороссах Харьковской губ." (в "Изв. Кавк. отд. И. Р. Геогр. Общ.", VII, 1882-83); Иков, "Заметки по кефалометрии белорусов, сравнительно с велико— и малорусами" (в "Днев. Антр. Отд.", 1890, вып. IV); Kopernicki, "Characterystyka fizyczna Goraliv-ruskich" (Краков, 1889); Д. Анучин, "О геогр. распределении роста мужского населения России по данным о всеобщей воинской повинности за 1874-83 гг." (СПб., 1889); H. Гильченко, "Кубанские казаки" ("Труды Антрополог. Отдел. Общества Любителей Естеств.", т. XVIII, вып. 2, Москва, 1895).

Д. А.

Малорусское наречие

русского яз. некоторыми учеными считается самостоятельным славянским языком. За исключением Миклошича (см. его "Сравнит. грамматику слав. яз."), подобный взгляд встречается обыкновенно у малорусских писателей, напр. у Науменка, тщательно избегающего в своем "Обзоре фонетич. особенностей М. речи" (К., 1889) термина наречие и употребляющего взамен его речь и язык, или у Огоновского, в его "Studien auf dem Gebiete der Rutenisch. Sprache" (Львов, 1880). H. И. Житецкий, наоборот, систематически употребляет термин наречие. На строго научной почве нельзя не отнестись отрицательно к теории, провозглашающей M. наречие самостоятельным славянским языком. Все фонетические особенности (а они-то и являются единственными существенными признаками языков, наречий и говоров, в противоположность малохарактеристичным морфологическим и лексическим особенностям), которые отделяют русский яз. от польского или старославянского и т. д., имеются и у М. наречия. Так, М. разделяет с другими русскими наречиями, белорусским и великорусским, следующие общие черты: 1) полногласие (см.): борода (стсл. брада, пол. broda); 2) начальное о — вм. инославянского je: озеро (старослав. , пол. jezioro); 3) раннее исчезновение носовых гласных, вместо которых находим у и а-р. дуть, мр. дути (старослав. ), рус. жать, малорус. жати (старослав. ); 4) переход сочетаний: dj в ж (госпожа — стсл. госпожда, чеш. hospoza), mj и km, гт, хт перед небными гласными в ч (рус. свеча, малорус. свiчка — старослав. свешта, пол. świeca); p. ночь, мр. нiч (стсл. ношть и т. д.); 5) отсутствие д перед л и н — напр. р. упал, упала и мр. упав, упала (пол. upadł, upadła); р. вянуть и мр. вянути (więdnąć); 6) развитие л после губных согласных + j: р. и мр. люблю — пол. lubię и т. д. Во всех других славянских языках в указанных категориях мы находим те или другие отличия от общих русских (великорусск., М. и белорусск.) звуковых особенностей. Очевидно, стало быть, что в ту эпоху, когда речь поляка, чеха, серба, болгарина, словинца и т. д. представляла в перечисленных отношениях большие или меньшие отличия от русской речи, речь великоросса, малоросса и белоруса их не имела, т. е. представляла один русский язык. Все фонетические особенности, отличающие в настоящее время М. нар. от прочих русских наречий, возникли уже после отделения общерусского языка от праславянского, стало быть, являются признаками языковой разновидности более нового происхождения, называемой обыкновенно наречием. Отношение М. наречия к русскому языку может быть приравнено к отношению между словацким наречием и чешским языком, кашубским наречием и польским и т. д., но не к отношению между языками польским, чешским, сербским и т. п., с одной стороны, и русским, с другой. Само собой разумеется, что из признания М. наречием, а не языком отнюдь не вытекает отрицание его права на независимое употребление в роли языка литературного, научного, школьного и т. д. Не следует забывать, что и теперешние различия слав. языков между собой некогда (в общеславянском периоде) были различиями диалектическими и лишь впоследствии выросли в различия языковые. Отдельные индоевропейские языки также некогда были лишь наречиями, а еще раньше — говорами индоевропейского праязыка. Разница между языком и наречием сводится, главным образом, к большей или меньшей древности их отличительных признаков, т. е., в сущности, является вопросом времени. До известного возраста языковая разновидность носит название наречия, а после него — языка. В теории M. наречие имеет полную возможность сделаться со временем языком: весь вопрос в том, наступил ли для него предельный возраст наречия или нет. На этот вопрос покуда можно дать лишь отрицательный ответ: различия между прочими русскими наречиями и М. не настолько еще велики и многочисленны (довольно многие из них свойственны и великорусским говорам), чтобы сильно затруднять взаимное понимание их представителей. Не сложились еще вполне и нормы М. литературного языка. В этой области до сих пор наблюдается брожение, объясняющееся разрозненностью и малочисленностью попыток создать такой язык и отсутствием культурных и политических центров, где он мог бы окрепнуть и развиться. Самое существование этих попыток, указывает, однако, на известную живую потребность, на природное стремление М. наречия стать самостоятельной языковой единицей, превратиться в независимый язык. Видеть в этом стремлении злонамеренное порождение М. сепаратизма слишком наивно и возможно лишь при глубоком невежестве в вопросах языка. Стремления М. писателей создать свой самостоятельный литературный язык не будут успешны, если они действительно беспочвенны — и, наоборот, попытки затормозить его самостоятельное развитие либо излишни, либо бесполезны.

Главные особенности М. наречия, отличающие его от великорусского: 1) древнее общерусское о в закрытых слогах, получившихся вследствие исчезновения кратких гласных ъ, ь, дает в некоторых М. говорах дифтонг уо, в других гласный у, в третьих i: куон, кунь, кiн = великор. конь; 2) древнее общерусское дает или дифтонг iе, или е (узкое и смягчающее предшествующий согласный), или гласный i (также узкий), как в некоторых северных великорусских говорах: лiemo, лето, лiто = великорус. , новгор. лито; 2) древнее общерусское е в закрытых слогах, получившихся вследствие исчезновения кратких гласных ъ и ь, дает: или а) те же результаты, что о: мр. тюотка, тютка, mimка = великорус. тётка (форма, которую следует предполагать основной для всех трех М. форм), или б) те же результаты, что древнее : M. шiесть, шесть, шiсть = в.-р. шесть. Разница объясняется влиянием следующего согласного: в тетка следующий за е согласный был твердый и е звучало широко, в шесть следующий за е согласный был мягкий (или средний) и е звучало узко; 4) общерусские гласные и и ы после согласных (исключая j) в большинстве М. говоров совпали в и (широком, не смягчающем предшествующего согласного) или в ы: М. мити или мыты = древнер. мыти; 5) древние общерусские мягкие согласные перед е утратили мягкость (что она была, свидетельствуют случаи как тюотка, тiтка, вюол = вёл и т. д.): в.-р. дерево звучит по-М. как дэрэво; 6) древние общерусские звонкие согласные, очутившиеся в конце слов или перед следующими глухими согласными, вследствие исчезновения гласных ь и ъ, сохраняют в большинстве М. говоров свою звонкость: М. дiд, вiз = великорус. , вос = воз; М. нiжка = великорус. ношка = ножка и т. д. Кроме этих главнейших звуковых особенностей М. наречия, чуждых (кроме 2-й) великорусскому, имеется, и несколько второстепенных, свойственных и великорусским говорам: губно-губное w (как английское) или даже неслоговой гласный у вместо в или л (как в вологодских говорах): М. воук, прауда = волог. воук, прауда, моск. волк, правда; спирант h вместо взрывного г (как в белорусском наречии и в рязанском, и даже некоторых северных великорусских говорах): M. нoha = в.-р. нога и т. д. В формальном отношении М. наречие нередко сохраняет древние формы, утраченные великорусским: дат. ед. и им. мн. древних основ на и: богови, богове; местн. ед. м. и ср. р. и дат. местн. ед. ж. р.: на nopòзi, нозi = великорус. ; зват. ед. козаче, мicяцю, жiнко и т. д. Рядом с этим есть немало и новейших уклонений: 1 л. наст. в. р. можу, печу = в. р. могу, пеку, 3 л. ед. ч. ведé, дума = в. р. ведет, думает (формы ведéе, дерé встречаются и в великорусск. говорах, напр. Новоладожского у., С.-Петербургской г.) и др. Словарь М. наречия довольно богат заимствованиями: в западных М. говорах, соседних с польским населением, много полонизмов, а в говорах карпатских и угорских к ним присоединяются и словацизмы. В общем М. наречии резче всего выделяются два поднаречия: северно-М. и южно-М. (украинско-галицкое). Первое наблюдается в большей части М. уездов Черниговской губ. (граница с белорусским, занимающим северную часть этой губернии, проходит приблизительно по ее середине), в частях Переяславского и Пирятинского уу . Полтавской губ., в сев. части Киевской (Радомысльский у.) и Волынской (Полесье), в юго-зап. части Минской (Пинский у.), в малорусских уездах Гродненской (Брестском, Кобринском, Белостокском, частью Пружанском и Бельском) и Седлецкой губ. (вост. уезды: Бельский, Константиновский, Радинский). Второе занимает всю остальную часть М. территории в России: юго.-зап. часть Области Войска Донского, южн. часть Воронежской, почти всю Екатеринославскую, большую часть Харьковской, небольшую часть Курской (между реками Сев. Донцом и Осколом), почти всю Полтавскую, небольшую часть Черниговской, южную часть Киевской и Волынской губ., часть Подольской, Херсонской и Бессарабской губ., вост. часть Люблинской (уезды Холмский, Грубешовский и Томашевский). Вне пределов России находим его в Галиции и сев.-зап. Буковине. К южному поднаречию принадлежат и переселенцы-малороссы, живущие на Кубани, в вост. части Новороссии, Поволжье. Самый значительный из южн. говоров — украинский (Слободской Украины), легший и в основание литературного языка восточных, или русских, малороссов. Галицкие и карпатские говоры и большая часть венгерских (лемков, бойков, гуцулов, тухольцев и верховинцев) принадлежат также к южному поднаречию, а остальные венгерские (в комитатах Сатмарском, Бережско-Угочском и Марамарошском) — к северному.

Литература. Самое обстоятельное и полное обозрение особенностей М. наречия и его говоров, основанное, впрочем, на материале, собранном другими, у проф. Соболевского: "Очерк русской диалектологии. III. М. наречие" ("Живая Старина", 1892, кн. 4), где сделан свод всех имеющихся в научной литературе сведений (довольно скудных и неточных), разбросанных по малодоступным изданиям. Здесь же и хорошая библиография (хотя неполная) специальных статей и монографий по М. диалектологии. Грамматики: А. Павловский, "Грамматика М. наречия" (СПб., 1818); Lutskay, "Grammatica slavo-ruthena" (Пешт, 1830); Lewicki, "Grammatik der rutheûischen od. klein-R. Spr. in Galizien" (Пржемышль, 1834, 2 изд., 1850); Wagilewicz, "Grammatyka języka M. w Galicyi" (Львов, 1845); Łoziński, "Gramm. języka ruskiego" (Пржем., 1846); Pichler, "Kurzgefasste Russinische Sprachlehre" (Льв., 1849); Головацкий, "Росправа о языке южно-русском и его наречиях" (Львов, 1849) — важная для М. диалектологии; Осадца, "Грамматика русского языка" (по Миклошичу, "Vergl. Gramm, d. Slaw. Sprachen"; 2 изд., Львов, 1864; 3 изд., 1876); Дячан, "Методична гр. языка М." (Львов, 1865); Житецкий, "Очерк звуковой истории М. наречия" (Киев, 1876); Огоновский, цитир. выше "Studien" etc., важные для зап.-М. нар. по богатству и новизне материала; его же, "Грамматика русского языка" (Львов, 1889). Науменко, "Обзор фонетич. особенностей М. речи" (Киев, 1889); Житецкий, "Очерк литературной истории М. наречия в XVII и ХVIII вв." (ч. I, Киев, 1889); Смаль Стоцкий и Гартнер, "Руска граматика" (Львов, 1893). Монографии по М. наречию и говорам: Лавровский. "Обзор замечательнейших особенностей нарчия М. сравнительно с великорусским и др. славянскими наречиями" ("Жур. Мин. Нар. Просв.", 1859, СПб); Костомаров, "О некоторых фонетич. и граммат. особенностях южно-русского (м.-р.) яз., не сходных с великорусским и польским" ("Жур. Мин. Нар. Пр.", 1863, CXIX, сент.); Максимович, "Новые письма к М. П. Погодину. О старобытности М. наречия" (М., 1863); Потебня, "Заметки о М. наречии" (Воронеж, 1871; из "Филол. Записок", 1870); Михальчук, "Наречия, поднаречия и говоры южной России в связи с наречиями Галичины" (Чубинский, "Труды этногр.-статист. экспедиции в западно-русский край", т. VII, вып. 2, СПб., 1887); Семенович. "Об особенностях угрорусского говора" (СПб., 1883); Hanusz, "О jazyku maloruském" ("Slovansky Sbormk Jelinek'a" в Праге, т. II, 1883); Werchratskij, "Ueber die Mundart der Marmaroscher Ruthenen" (Станислав, 1883); Л. Л., "Материалы для характеристики наречий и говоров рус. языка" (северский говор; "Рус. Филол. Вестн.", 1884, кн. 1); Желеховский, "Заметка о рус. говорах Седлецкой губ." (там же. кн. 2); Карпинский, "Говор пинчуков" ("Рус. Филол. Вестн.", кн. 1); Werchratskij, "Ueber die Mundart der galizisch. Lemken" ("Archiv fur slaw. Philol.", т. XIV XV и XVI); Broch, "Zum kleinruss. in Ungarn" (там же, т. XVII, 1895); Ветухов, "Говоры слобод Бахмутовки и Нов. Айдари Старобельского у., Харьковской губ." ("Рус. Филол. Вестн.", 1893); его же, "Говор слободы Алексеевки Старобельского у. Харьковской губ." (там же, 1894, т. XXXI); Иван Верхратский, "Про говор Замioаïв" (Львов, 1893). О М. ударении писали: Hankiewicz, "Ein Beitrag z. Lehre vom klehiruss. Accent" и "Ueber d. Accent der Verba im Kleinruss." ("Archiv f. slaw. Philol.", т. II); Werchratskij, "Ein weiterer Beitrag znr Betonung im Kleinruss." (там же, т. III); Hanusz, "Ueber die Betonung d. Substantiva im Kleinruss." (там же, т. VII). По морфологии: Smal Stockij, "Ueber die Wirkungen der Analogie in d. Declination des Kleinruss" (там же, т. VIII и IX); по синтаксису: Dubrawski, "Der slavische Interrogativsatz mit besond. Berücksichtig, der kleinruss. Sprache" (Стрий, 1881) и Zahajkiewicz, "Die Verba perfectiva u. imperfectiva in der kiemrussische Sprache etc." (Тарнополь, 1883). Словари: плохие и неполные глоссарии Закревского, в его "Старосветском бандуристе"; Пискунова, "Словниця Украиньскоi Мови" (1 изд., Одесса, 1873, 2 изд., под заглавием "Словарь живого народного, письм. и актов. языков русских южан", Киев, 1882); Левченко, "Опыт русско-украинского словаря" (Киев, 1874); неоконченные словари: Афанасьев-Чужбинский, "Словарь М. наречия" (тетр. I, СПб., 1855, изд. Имп. акад. наук), Партицкий, "Словарь немецко-русский" (том I, Львов, 1867); Шейковский, "Опыт южно-русского словаря" (Киев, 1861). Ценные материалы у Верхуратского: "Знадоби до словара южно-русского" (Львов, 1877). Лучший словарь — Желеховского и Недильского: "Малорусско-немецкий Словарь" (Львов, 1886).

С. Булич.