Усло­вия на пе­ре­до­вой в 2023 и 1942

Слово самим участ­ни­кам.  Про­сто срав­ни­те.

---

Veles, Март 2023

Конец марта, мы на­ча­ли дви­же­ние по марш­ру­ту, путь в пару сотен ки­ло­мет­ров не рас­по­ла­гал к сюр­при­зам, и по­езд­ка шла в ве­сё­лом ритме. Я сидел, пе­ре­клю­чал му­зы­ку на маг­ни­то­ле, парни сзади что-​то об­суж­да­ли и пили энер­ге­ти­ки, лёг­кий снег таял на ло­бо­вом стек­ле, остав­ляя мел­кие раз­во­ды.

Ас­фальт сме­нил­ся про­се­лоч­ной до­ро­гой, ухо­дя­щей куда-​то в кусты, вет­хие дома с по­ко­сив­ши­ми­ся за­бо­ра­ми вы­гля­де­ли серо и уныло. По зву­кам стрель­бы и раз­ры­вам мин стало по­нят­но, что мы где-​то рядом...

За по­во­ро­том по­яви­лись шлаг­баум и пара пар­ней с ору­жи­ем, мы пред­ста­ви­лись и со­об­щи­ли к кому при­бы­ли. По­лу­чив под­твер­жде­ние, нас про­пу­сти­ли на тер­ри­то­рию.

Сос­но­вый лес со мно­же­ством блин­да­жей вы­гля­дел за­бав­но, нас про­во­ди­ли и пред­ло­жи­ли выбор из двух пу­стых блин­да­жей. Мок­рый снег немно­го уси­ли­вал­ся, за­сти­лая землю и мо­мен­таль­но пре­вра­ща­ясь в грязь. Один из блин­да­жей начал про­те­кать, и мы пе­ре­се­ли­лись в со­сед­ний. Мест­ные оби­та­те­ли при­нес­ли нам печку, но си­ту­а­ция лучше не стала.

Пара мет­ров под зем­лей и про­те­ка­ю­щая крыша, от­сут­ствие элек­три­че­ства, кучи му­со­ра от преды­ду­щих жи­те­лей, де­ре­вян­ный на­стил с от­вер­сти­я­ми и лужа на полу, - в общем, мы по­ня­ли, что блин­даж был не луч­шим укры­ти­ем на пару дней...

По­ни­мая, что в сне­го­пад мы тут за­мерз­нем, я от­пра­вил­ся ис­сле­до­вать со­сед­ние блин­да­жи в по­ис­ках наи­бо­лее об­жи­тых...

Про­дви­га­ясь по узкой тро­пин­ке, про­хо­дя­щей через за­сне­жен­ные сосны, встре­тил пар­ней, ко­то­рые за­го­тав­ли­ва­ли дрова. В ходе непро­дол­жи­тель­но­го диа­ло­га мы нашли общих зна­ко­мых, и я спро­сил про сво­бод­ные места в блин­да­же. Парни ска­за­ли, что как раз есть пара сво­бод­ных мест, и пред­ло­жи­ли пе­ре­ехать к ним...

Мень­ше чем через де­сять минут я уже рас­кла­ды­вал вещи и сна­ря­же­ние в теп­лом блин­да­же с мат­ра­са­ми на ско­ло­чен­ных нарах. Сам блин­даж вы­гля­дел до­воль­но боль­шим: от двери вдоль стены ско­ло­че­ны нары в два этажа, в узком про­хо­де сде­ла­ны полки для про­дук­тов и вещей, ближе к по­тол­ку стоит те­ле­ви­зор, нары пер­во­го этажа за­ме­ня­ли столы, в углу - печка и во­круг - им­про­ви­зи­ро­ван­ная ве­шал­ка с вко­ло­чен­ны­ми в доску гвоз­дя­ми.

К ве­че­ру снега за­мет­но при­ба­ви­лось, и вер­хуш­ки де­ре­вьев при­ги­ба­лись к земле от тя­же­сти мок­ро­го снега, какие-​то ветки не вы­дер­жи­ва­ли и об­ла­мы­ва­лись.  

А тем вре­ме­нем, мы были за­ня­ты при­го­тов­ле­ни­ем ужина. Крас­ный га­зо­вый бал­лон лит­ров на пять и уста­нов­лен­ный на него казан за­ни­ма­ли весь про­ход, по­это­му при­хо­ди­лось ле­жать и на­блю­дать за при­го­тов­ле­ни­ем го­ро­хо­во­го супа...

---

Алек­сандр Шу­ми­лин,  ян­варь 1942

Как-​то после войны, лет трид­цать спу­стя, мы слу­чай­но 9 мая со­бра­лись и по­еха­ли в город Белый. И город в па­мя­ти остал­ся дей­стви­тель­но белым. И по сей день ста­рая ка­мен­ная часть го­ро­да вы­де­ля­ет­ся своей чи­сто­той и необык­но­вен­ной свер­ка­ю­щей бе­лиз­ной. Здесь, среди белых, как лет­ние об­ла­ка, домов, в тени узких мо­ще­ных бу­лыж­ни­ком улиц, чув­ству­ешь себя свя­зан­ным с да­лё­ким про­шлым рус­ской земли. Здесь и воз­дух свой, осо­бен­ный, после дыма, гари и ко­по­ти Моск­вы.

Если по нели­дов­ской до­ро­ге пе­рей­ти мост через Обшу в сто­ро­ну го­ро­да, то здесь среди де­ре­вян­ных по­стро­ек хо­зяй­ствен­но­го типа вы сразу по­чув­ству­е­те зна­ко­мый запах сто­ло­вой и кухни. По­вер­ни­те чуть впра­во и вы уви­ди­те Бель­скую сто­ло­вую у до­ро­ги. На самом деле! Не зайти ли нам сна­ча­ла туда? Было ре­ше­но. Мы так и сде­ла­ли. Если вы здесь от­ве­да­е­те сто­лов­ских щей со сви­ни­ной, то на­дол­го за­пом­ни­те их на­ту­раль­ный запах и вкус. Даже чер­ный хлеб здесь дру­го­го вкуса. А по­лу­слад­кий сто­лов­ский чай с жид­кой за­вар­кой не имеет здесь при­вку­са хлор­ки, как у нас в Москве. Хо­ти­те вы или не хо­ти­те, а всё здесь имеет свой на­ту­раль­ный и про­вин­ци­аль­ный запах и вкус.

Когда в ян­ва­ре сорок вто­ро­го года мы по­до­шли к го­ро­ду Бе­ло­му, сто­лов­ски­ми щами нам здесь не пахло. Тогда мы часто, вме­сто сол­дат­ской по­хлёб­ки по­лу­ча­ли немец­кие пули, сна­ря­ды и бомбы. Даже пол­бу­хан­ки мо­ро­же­но­го хлеба не все­гда до­хо­ди­ли до нас. 

Снаб­же­ние нашей ди­ви­зии было в то время от­ре­за­но. Наши тылы оста­лись по ту сто­ро­ну линии фрон­та и сто­я­ли где-​то в рай­оне Нели­до­во. Зима сорок пер­во­го за­пом­ни­лась нам осо­бен­но го­лод­ной и лютой. Вот по­че­му зна­ком­ство с по­сле­во­ен­ным го­ро­дом на­ча­лось имен­но со сто­ло­вой. Мне ка­за­лось, вер­нись я снова в Белый и я буду там го­ло­дать. Сто­лов­ские щи со сви­ни­ной раз­ве­я­ли мои со­мне­ния

...

В го­ро­де и на окра­ине в руках у нем­цев были все жилые дома. А мы си­де­ли в ка­мен­ном пу­стом под­ва­ле. Он на­хо­дил­ся в два­дца­ти мет­рах от жи­ло­го дома.

Немцы были не ду­ра­ки, они не стали за­ни­мать пу­стой и хо­лод­ный под­вал. Им в го­ло­ву не при­шло, что в ка­мен­ный об­ле­де­не­лый под­вал можно по­са­дить живых людей и за­ста­вить там си­деть целую зиму. Наш ге­не­рал рас­суж­дал иначе. Вин­ный по­греб он окре­стил «скла­дом с/х машин» и велел по­са­дить туда полро­ты сол­дат с вин­тов­ка­ми.

Наши стрел­ко­вые роты в Белом встре­ти­лись с нем­ца­ми в ян­ва­ре сорок вто­ро­го. Они по­до­шли к го­ро­ду и стали вы­дви­гать­ся впе­рёд после по­пол­не­ния, чтобы сме­нить остат­ки дру­гой стрел­ко­вой роты, ко­то­рая по­нес­ла здесь боль­шие по­те­ри. Когда наши «сла­вяне» вы­дви­га­лись впе­рёд и по­пы­та­лись про­дви­нуть­ся и с хода во­рвать­ся в город. Немцы ре­ши­тель­но, пу­ле­мёт­ным огнём, пре­сек­ли их про­дви­же­ние. Несколь­ко сол­дат за­полз­ли в под­вал и ча­сов­ню, чтобы пе­ре­ждать об­стрел до темна. Так и сло­жи­лась линия обо­ро­ны.

Бе­ре­зи­ну до­ло­жи­ли, он при­ка­зал дер­жать ука­зан­ный рубеж — и ни шагу назад!

...

С моим при­хо­дом в под­вал сол­да­ты несколь­ко ожи­ви­лись. Но видя, что я устро­ил­ся на полу и не со­би­ра­юсь ухо­дить, ещё боль­ше по­ник­ли и при­уны­ли. Они по­ня­ли. Если сюда, в под­вал, су­ну­ли рот­но­го, то их, сол­дат, из под­ва­ла во­об­ще не вы­пу­стят. Я под­ло­жил под го­ло­ву чей-​то ста­рый ды­ря­вый ко­те­лок и вско­ре за­снул. Сол­да­ты по­тёр­лись, по­вер­те­лись на месте и быст­ро успо­ко­и­лись. Всё было по-​прежнему вяло, уныло, по­лу­сон­но, непо­движ­но, хо­лод­но и го­лод­но. Люди давно уже про­мёрз­ли в этом ка­мен­ном гробу. Сол­да­ты не роп­та­ли. Они ви­де­ли, что их рот­ный ко­ман­дир так же, как и они, ва­ля­ет­ся на хо­лод­ном полу.

Я об­ра­щал­ся несколь­ко раз в ба­та­льон и непо­сред­ствен­но в полк с прось­бой вы­дать на роту ещё одну же­лез­ную печку. Мне не обе­ща­ли. Но её так и не было по сей день, её так и не при­сла­ли до самой весны. И даже ска­за­ли:

— Всё равно не на­тас­ка­е­те дров! А лу­чи­ной под­вал не на­гре­ешь.

Сол­да­там, это было непо­нят­но. Лёжа на полу, они кор­чи­лись от хо­ло­да. В под­ва­ле сто­я­ли ча­со­вые. Тот, кто сме­нял­ся с де­жур­ства, немед­лен­но устра­и­ва­лись спать. Сон на неко­то­рое время из­бав­лял людей от мыс­лей, от хо­ло­да, от го­ло­да и мук. Ка­мень не толь­ко из­лу­чал страш­ный холод, он про­ни­зы­вал че­ло­ве­ка до самых ко­стей. От него ло­ми­ло су­ста­вы, бо­ле­ли впа­ди­ны глаз. Холод своим остри­ём под­би­рал­ся к по­зво­ноч­ни­ку. В по­звон­ках за­сты­ва­ла живая кост­ная жид­кость.

Если сол­да­та пы­та­лись бу­дить, то по­буд­ка на­чи­на­лась с рас­тал­ки­ва­ния и пи­ха­ния. Сол­да­та долго тряс­ли, при­под­ни­ма­ли от пола, толь­ко после этого он от­кры­вал глаза и удив­лен­но смот­рел на сто­яв­ших над ним сол­дат. Из па­мя­ти у сол­да­та от хо­ло­да всё вы­ле­та­ло.

Когда ле­жишь на боку на ле­дя­ном ка­мен­ном полу, то за­сты­ва­ет по­ло­ви­на лица и вся ниж­няя часть тела. Она не толь­ко за­сты­ва­ет, она неме­ет. И когда тебе нужно встать, по­ше­ве­лить ты мо­жешь толь­ко одной по­ло­ви­ной. Рот и лицо пе­ре­ко­ше­ны, шея неесте­ствен­но со­гну­та на один бок. Лицо вы­ра­жа­ет гри­ма­су стра­да­ния и смеха.

Рот и лицо ис­кри­ви­лись, как будто че­ло­век пе­ре­драз­ни­ва­ет вас. Хотя каж­дый, кто это видит, по­ни­ма­ет, что это всё че­ло­ве­че­ские муки, а вовсе не гри­ма­сы и злоба, ко­то­рую можно уви­деть на сытых и до­воль­ных лицах.

Хо­лод­ным сталь­ным об­ру­чем ле­дя­ной холод давит на го­ло­ву, в вис­ках по­яв­ля­ет­ся страш­ная но­ю­щая боль. Глаз­ные яб­ло­ки не ше­ве­лят­ся. Если я хочу по­смот­реть в сто­ро­ну, я по­во­ра­чи­ваю туда всё тело. Потом, окон­ча­тель­но встав на ноги, на­чи­на­ешь хо­дить по под­ва­лу. Так по­сте­пен­но от­та­и­ва­ешь и по­да­ёшь свой голос.

Все два­дцать сол­дат в под­ва­ле на­пря­га­ли свои по­след­ние силы, но никто не роп­тал. Ве­ли­кий рус­ский народ! Ве­ли­кий рус­ский сол­дат!

...

Печей в под­ва­ле не было. Это была самая близ­кая точка, рас­по­ло­жен­ная к нем­цам. Мы сто­я­ли друг про­тив друга так близ­ко, что вряд ли кто-​то видел перед собой немец­кие по­зи­ции ещё ближе, чем мы. Мне до­ве­лось и потом, до конца войны во­е­вать на пе­ред­ке, но нигде и ни­ко­гда мы не сто­я­ли от нем­цев так близ­ко, как здесь. И это не эпи­зод, не оста­нов­ка на два, на три дня. Мы здесь дер­жа­ли обо­ро­ну, счи­тай, не мень­ше по­лу­го­да.

...

Как ог­не­вая опор­ная точка, наш под­вал ни­ка­кой осо­бой цен­но­сти не пред­став­лял. Он был во всех от­но­ше­ни­ях, для нашей обо­ро­ны не удо­бен. Он был да­ле­ко вы­дви­нут от ос­нов­ной линии обо­ро­ны. Каж­дый вы­стрел из уз­ко­го под­валь­но­го окна в сто­ро­ну нем­цев обо­ра­чи­вал­ся, для нас каж­дый раз но­вы­ми по­те­ря­ми своих сол­дат.

При пер­вом же вы­стре­ле с нашей сто­ро­ны, немец от­кры­вал бе­ше­ный пу­ле­мёт­ный огонь из несколь­ких пу­ле­ме­тов и бил по несколь­ко часов под­ряд со всех сто­рон по тропе и по всем окнам под­ва­ла. Сотни трас­си­ру­ю­щих, бро­не­бой­ных и раз­рыв­ных сразу вры­ва­лись вовнутрь под­ва­ла. От стен ле­те­ли брыз­ги, пули со скре­же­том и виз­гом ри­ко­ше­ти­ли по ка­мен­ным сво­дам. Де­вать­ся было неку­да. Все ло­жи­лись на пол, от­пол­за­ли в углы, но кого-​то за­де­ва­ло, хо­ро­шо, если легко. Лучше не стре­лять, — рас­суж­да­ли сол­да­ты.

...

Наш под­вал за­ни­мал ис­клю­чи­тель­но невы­год­ное место. Тропа, по ко­то­рой хо­ди­ли сол­да­ты в под­вал, на всём про­тя­же­нии пути про­стре­ли­ва­лась нем­ца­ми. В своём конце тропа под­хо­ди­ла к бо­ко­вой стене под­ва­ла, об­ра­щён­ной к немец­кой пу­ле­мёт­ной точке, об­ло­жен­ной меш­ка­ми с пес­ком. Немец­кую пу­ле­мёт­ную точку, к со­жа­ле­нию, нам нечем было по­да­вить.

Для того, чтобы по­пасть в под­вал, нужно было на виду у нем­цев по­дой­ти к бо­ко­вой стене, по­вер­нуть­ся к ним лицом, опу­стить­ся на ко­ле­ни, лечь на землю и, сколь­зя на жи­во­те по снегу, от­тал­ки­ва­ясь ру­ка­ми, по­пасть но­га­ми в узкое от­вер­стие слу­хо­во­го окна, ко­то­рое было рас­по­ло­же­но в стене у самой земли. Попав в окно но­га­ми и по­да­ва­ясь задом в под­вал, сол­дат про­тис­ки­вал свое тело через узкое от­вер­стие. Даже ночью, при пло­хой ви­ди­мо­сти, немцы могли за­ме­тить неосто­рож­ное дви­же­ние сол­да­та, ко­то­рый по тропе под­бе­гал или под­пол­зал к этой стене. Немцы знали, что с на­ступ­ле­ни­ем тем­но­ты мы пой­дем по тропе к под­ва­лу и об­рат­но. И они охо­ти­лись за нами. Снеж­ная тропа была утоп­та­на и ме­ста­ми даже об­ле­де­не­ла. Вдоль тропы с одной сто­ро­ны воз­вы­ша­лась неболь­шая бров­ка. За ней можно было в неко­то­рых ме­стах ле­жать или полз­ти. В под­вал каж­дую ночь ходил стар­ши­на роты и его по­мощ­ник по­во­зоч­ный. По­во­зоч­ный на спине нес тер­мос с сол­дат­ской по­хлеб­кой, а стар­ши­на тащил на плече мешок с мо­ро­же­ным хле­бом. Неко­то­рое время спу­стя, когда ухо­дил стар­ши­на, в под­вал от­прав­ля­лась груп­па сол­дат на смену. Они ме­ня­ли сол­дат, от­си­дев­ших в под­ва­ле неде­лю. С на­ступ­ле­ни­ем тем­но­ты немец на­би­вал па­тро­ны в ме­тал­ли­че­ские ленты и на­чи­нал об­стрел наших людей вдоль тропы. По­па­да­ли под пули в ос­нов­ном бо­яз­ли­вые и нерас­то­роп­ные. У них не хва­та­ло вы­держ­ки, со­об­ра­же­ния и мгно­вен­ной ре­ак­ции, как у на­ше­го стар­ши­ны. Он тоже рис­ко­вал каж­дую ночь. Но ходил осто­рож­но, и в то же время ре­ши­тель­но. Каж­дую ночь на тропе сол­да­ты рас­пла­чи­ва­лись своей кро­вью по­яв­ля­лись уби­тые и ра­не­ные. Утром немцы пре­кра­ща­ли стрель­бу, уто­мив­шись за ночь. На посты вста­ва­ли дру­гие рас­че­ты. 

...

Ино­гда сол­дат успе­вал лечь и про­су­нуть ноги в окно, но, по­лу­чив оче­редь свин­ца, оста­вал­ся ле­жать непо­движ­но. Неко­то­рые успе­ва­ли про­су­нуть в под­вал ноги, бока и ту­ло­ви­ще, но в по­след­ний мо­мент хва­та­ли воз­дух ртом, за­хле­бы­ва­ясь соб­ствен­ной кро­вью. Были и такие, ко­то­рые, до­став но­га­ми до пола, на­чи­на­ли хри­петь и ва­ли­лись с окро­вав­лен­ным лицом на пол.

...

При­бе­жал за­пы­хав­ший­ся сол­дат и с по­ро­га за­кри­чал, что он нашел съест­ное.

— Там в яме пах­нет съест­ным!

Немыс­ли­мое дело! Его слова до­ле­те­ли до сол­дат. В одно мгно­ве­ние всех сдуло с ле­жа­нок.

— Каким съест­ным? Где? — Они сто­я­ли все на ногах.

— Целая яма съест­но­го! — с гор­до­стью пер­во­от­кры­ва­те­ля объ­явил он, — На всех хва­тит! Я там ломом дыру про­бил. От­ту­да запах идет.

— Где запах? Какая дыра? — И сол­да­ты тол­пой по­да­лись за от­кры­ва­те­лем. Потом при­сла­ли за мной.

— Про­сят Вас, то­ва­рищ лей­те­нант, опре­де­лить, при­год­на ли она к пище!

Я нехо­тя под­нял­ся, пошел за сол­да­том. Еще не до­хо­дя до дыры, я в воз­ду­хе уло­вил дох­лый и тух­лый запах чего-​то непо­нят­но­го.

— Вот, по­ню­хай­те!

Сол­да­ты ломом и ло­па­та­ми рас­ши­ри­ли дыру, за­черп­ну­ли вед­ром гу­стой жижи, под­ня­ли на­верх и по­ста­ви­ли пе­ре­до мной. Я по­до­шел ближе, слег­ка на­гнул­ся, и мне в нос уда­рил ост­рый запах спер­то­го гни­ло­го ме­си­ва. Я по­смот­рел на со­дер­жи­мое в ведре, и понял, что в яме на­хо­дят­ся пе­ре­бро­див­шие кар­то­фель­ные очист­ки. Здесь когда-​то мыли крах­мал и ва­ри­ли па­то­ку.

Сол­да­ты, недол­го думая и не до­жи­да­ясь моего от­ве­та, при­во­лок­ли с мель­ни­цы же­лез­ный лист, на­бро­са­ли дров, раз­ве­ли огонь, бро­си­ли на огонь же­лез­ный лист, плес­ну­ли на него воды и стали по­ли­вать во­ню­чей жижей. Она ши­пе­ла. Об­ла­ко пара под­ня­лось над ней. Вонь уда­ри­ла в нос.

— Давай, сни­май! А то все съест­ное сго­рит! — за­кри­ча­ли сол­да­ты. Го­ря­чий, за­сох­ший блин пал­кой спих­ну­ли с листа же­ле­за, раз­ло­ма­ли на части и, пе­ре­бра­сы­вая в руках, дули и осту­жа­ли. Кусок та­ко­го блина по­да­ли и мне. Но есть его, пока он был го­ря­чим, я от­ка­зал­ся. Уж очень зло­вон­ный запах шел от него вме­сте с паром.

— Дуся, подай бли­нов с огня. Дуся, ско­рей целуй меня! — запел кто-​то из сол­дат, сто­яв­ших сзади. С утра до ве­че­ра на же­лез­ных ли­стах ши­пе­ла кар­то­фель­ная жижа, пус­кая пары и едкие за­па­хи. Же­лез­ные листы сни­ма­ли с ко­ст­ра, стря­хи­ва­ли в де­ре­вян­ный ящик го­то­вую про­дук­цию, да­ва­ли ей как сле­ду­ет остыть, в общем, имели су­точ­ный запас го­то­вой про­дук­ции. К за­па­ху по­сте­пен­но при­ню­ха­лись. |Дым от ко­ст­ров и вонь сто­я­ли с утра до ве­че­ра| Но вот с оче­ред­ным вед­ром вме­сте с очист­ка­ми на же­лез­ный лист вы­плес­ну­ли дох­лую крысу и блины с этого мо­мен­та пре­кра­ти­ли печь. Дыра в снегу те­перь во­ня­ла дох­лой кры­сой.

...

Я ма­ши­наль­но пе­ре­вел би­нокль и по­смот­рел в сто­ро­ну под­ва­ла. К под­ва­лу мед­лен­но по­дви­гал­ся немец­кий танк. В би­нокль было хо­ро­шо видно, как танк опу­стил ствол пушки вниз, и не дойдя с де­ся­ток мет­ров до под­ва­ла, замер, по­вра­щал своей баш­ней и повел ство­лом. Ствол его ока­зал­ся на­прав­лен­ным точно в бо­ко­вое окно под­ва­ла. Немцы с вин­тов­ка­ми на­пе­ре­вес и здесь дер­жа­лись сзади танка. И вот внизу лаза в окне мельк­ну­ла белая тря­пи­ца, и перед немец­ким тан­ком по­яви­лась фи­гу­ра сол­да­та в серой ши­не­ли с под­ня­ты­ми вверх ру­ка­ми. Взвод сол­дат, си­дев­ший в под­ва­ле, сдал­ся нем­цам. Не ми­но­вать бы мне немец­ко­го плена, будь я там, в под­ва­ле вме­сте с сол­да­та­ми. Де­вать­ся было неку­да. Судь­ба и в этот раз |сми­ло­ва­лась надо мной.