Тысячелетие вокруг Балтики (8)

8. Балтийский Надлом
(начало, предыд.) 
На пути анализа и разметки общерусского Подъема и его ветвей мы плавно подошли к очень интересному моменту, когда в 1801 году Подъем балтийской «правой» ветви сменяется ее Надломом. При этом общерусский Подъем продолжается.

Заметим также, что каждой четверти большой стадии Подъема соответствует свой политический центр – доминирующее сообщество политической элиты, находящееся в свой большой стадии Надлома. У этого «надломного» политического сообщества тоже есть свои центр и три ветви.. Соотношение фаз Надлома и его «исполнительного контура» мы уже исследовали в предыдущих работах. Это соотношение одинаково для любых сообществ (процессов) в фазе Надлома, но мы пока имеем первое приближение этого переплетения фаз двух контуров – центрального, политического и исполнительного.

Напомню также, что разбивка большой стадии Надлома на четверти и на стадии (четверти четвертей) основана на выявлении узлов Смены центра в политическом центре и в «центре центра». В нашем случае политическим центром имперской элиты является императорский двор, в центре которой монархическая семья в широком политическом смысле. Внутри имперской элиты «правой ветвью» или иначе «исполнительным контуром» является дворянство. У дворянства тоже есть свой политический авангард в лице имперской гвардии или военной бюрократии, соответственно, в первом и во втором исполнительном цикле. Совместная эволюция этих двух контуров – центрального и исполнительного отражена ниже в таблице 10. Два других контура: представительный и третейский – мы пока подробно не рассматриваем.

Таблица 10. Фазы имперской эпохи, исполнительной ветви имперского политического центра и правой ветви общерусского Подъема:

Западная, балтийская ветвь общерусской истории, как ни странно, завершает свой имперский период собирания земель к началу XIX века. После этого, как и положено, собранные в единое политическое пространство элиты начинают активно выяснять между собой отношения. Весь XVIII век русской истории в имперской столице и в балтийской ветви доминирует «немецкая партия». После смерти Павла I правительство остается «европейцем», однако на смену гвардии как политического центра дворянства идет министерская бюрократия. Соответственно, и в элите балтийской ветви при Александре I на первые роли выходит «польская партия».

Узел 13/14 Смены центра можно назвать также узлом «вертикального раскола». На 14 стадии набирает силу острое соперничество между разными ветвями элиты, доходящего до гражданской войны – горячей или «гибридной» (подковерной) в зависимости от внешнего контекста. Если сравнить с 14 стадией российской истории после Брестского мира (1918), там тоже европейская (немецко-польская) имперская элита уступает место расколотой элите, в которой на первые роли выходят представители черноморской ветви (кавказцы, украинцы, евреи). Но и поляки с прибалтами, и часть питерской дворянской элиты участвуют в революционной схватке элит.

Также и в рамках балтийской ветви Смена центра означала «вертикальный раскол» и острое соперничество между «немецкой» и «польской» партиями (правой и левой подветвями). Внутри этих партий тоже имеет место соперничество еще меньших «матрешек». Тем не менее, основной раскол проходил между остзейским и прочим немецким окружением матери и «дворами» ее сыновей – императора Александра и наследника Константина. Последний стал лидером «польской» партии, а сам Александр балансировал между всеми партиями, опираясь на выходцев из коренной России.

Впрочем, углубляться в «калейдоскоп», флуктуации мозаичной картины придворных интриг не только не нужно, но даже вредно для политического анализа отношений между формирующимися нациями, составляющими разные ветви одной цивилизации. Значение имеют только долгосрочные и среднесрочные тренды. Эти тренды лишь отражаются в ключевых фактах, узловых событиях. Хотя, конечно, к таким важным фактам можно отнести типичное поведение тех или иных национальных элит в тех или иных ситуациях.

Например, вряд ли является случайностью преобладание немецких, остзейских фамилий среди «русских генералов», подавлявших польские восстания, а также угрожавшее восточно-европейскому статус-кво венгерское восстание. Хотя, для польских и пропольских историков важнее подчеркнуть значение одного из немногих великорусских по происхождению генерала М.Муравьева. Впрочем, и этот тренд в военно-политической пропаганде понятен, поскольку борьба шла и идет за политическое господство над белорусскими и малороссийскими землями с православным населением. Российские политические элиты в этой борьбе опаснее чуждых немцев. Вот именно такого рода политические отношения конкуренции или совпадения интересов, разделение функций между группами и коалициями, а также идеологические проекции политических отношений будут предметом анализа, а не интриги внутри монархических семейств.

Ключевым фактом политических отношений, определяющих само существование «балтийской ветви» общерусской истории, является принципиальная автономия всех прибалтийских земель. Несмотря на усилия по унификации политико-правовой системы и необходимой для этого русификации элит, вплоть до распада Российской империи в 1917 году остзейские и привисленские губернии сохраняли свою автономию, свое отдельное от коренной России право – унаследованное от Швеции и Речи Посполитой.

Не менее важным фактом является более чем активное участие остзейского дворянства в военных кампаниях на польских и литовских землях, пусть и при поддержке имперского центра, продолжающего московскую политическую традицию воссоединения триединой Руси. Как сама Прибалтика была естественным полем экспансии на север для Речи Посполитой, так же объяснимо обратное движение маятника со стороны остзейцев. Поэтому военные кампании 1800-10 годов, формально между империями, являются в существенной степени внутренними войнами для Прибалтики в широком политико-географическом смысле. Имеет место параллель с аналогичными 14 стадиями гражданской войны в России или Тридцатилетней войны в Германии.

Здесь придется сделать оговорку. 14 стадия (1918-22) российской истории является одновременно активной четвертью 14 стадии (1918-43) общерусской истории. Отделить события Гражданской войны в ее центральной российской ветви от событий в соседних ветвях общерусской «тридцатилетней войны» сложно, если вообще возможно. Тем не менее, можно выделить некоторые этнополитические тренды в обеих «матрешках». Так, в Гражданскую войну контрреволюция и интервенция имели главной опорой Юг России и в целом «черноморскую ветвь». Во всех этнополитических сообществах «левая ветвь» в мирное время интенсивнее развивает внешние торговые связи, но в периоды кризисов легко становится проводником для внешнего влияния вплоть до военных интервенций. И точно так же в период 1801-1812 годов проводником для западноевропейской интервенции была польская «левая ветвь» внутри «балтийской ветви».

При этом в 1918-22 годах правая балтийская ветвь проводит двойственную политику по отношению к революционной российской центральной ветви. «Белые» получают ограниченную поддержку прибалтов для отпора «красным» ровно до той черты, которая гарантирует относительную независимость. Хотя по факту это все равно будет баланс между двумя зависимостями – в экономике от советских партнеров, в политике – от немецких. Зато на других фронтах «латышские стрелки», как и прибалтийские или польские чекисты внесли существенный вклад в поражение «южан». Примерно такое же соотношение сил и политических союзов имело место внутри балтийской ветви в 1801-12 годах. Угроза с польского направления, как и со стороны Швеции, сделала необходимой мобилизацию остзейских провинций против общего с Россией врага. При этом тесный союз остзейских немцев с Пруссией был нужен самой России и служил опорой для почти полной политической автономии Прибалтики.

Сразу после поражения интервенций и окончания внутренних войн политическая ситуация разворачивается. Южные «черноморские» республики в новом СССР получат большие права, а российский политический центр будет опираться на них, чтобы удержать баланс против условных союзников из балтийской ветви. После 1815 года Александр I уравновешивает британское влияние французским, и соответственно остзейское влияние польским во внутриимперской политике. Политически «правая ветвь» сохранит почти полную независимость, но станет важным торговым партнером. Разница между Ригой 1820-х и 1920-х годов лишь в направлении обмена зерна за золото. Но общее содержание «нэпа» заключается в восстановлении экономики, росте торговли, поддержании внешнего и внутреннего баланса сил. Одним из важных событий автономного прибалтийского «нэпа» стало освобождение крестьян остзейских губерний в 1819 году.

Следующим очевидным узлом 15/16 для «балтийской ветви» будет декабрь 1825 года. Как мы уже выяснили, для опорной российской ветви – это узел 10/11 Раскола, он же Дно Надлома завершающей имперской четверти российского Подъема. Такой разметке соответствует факт издания в 1828-33 годах кодифицированного законодательства империи, включая законы, регулирующие отношения высших органов, компетенцию политической элиты. Это своего рода «самодержавная конституция» имела наибольшее значение для российских земель, поскольку балтийские, польские, другие инородческие провинции империи сохраняли свое законодательство. Для той же Прибалтики кодификация законов в начале правления Николая I имело значение примерно как серия поправок к российской конституции в начале 16 стадии (декабрь 1992 – октябрь 1993) учреждения Российской Федерации.

До декабря 1825 года сохранялась неопределенность, интрига в вопросе наследования престола, подогревающая амбиции и опасения как «польской», так и «немецкой» партии в рядах служилого дворянства и его гвардейской элиты. После разрешения кризиса и воцарения Николая Павловича произошла условная консолидация элиты вокруг монархической семьи и понятного теперь порядка наследования. Притом что внутри монархической семьи и, особенно, между «дворами» сохранялось немалое напряжение и споры по поводу дальнейшего развития империи. Что тоже соответствует началу 16 стадии Надлома. Этот спор между немецкой и польской партиями решился в пользу тренда на русификацию имперской элиты, чему немало способствовало польское восстание 1830 года, его подавление при активном участии остзейских дворян при росте патриотических настроений и национального самосознания в российских землях.

Смерть в 1831 году бывшего наследника Константина, обманувшего ожидания магнатов и шляхты, как и смерть в 1828 году его матери, оставила обе партии без лидеров, вынудив искать счастье сначала в провоцировании мятежей, а затем – после ничьей в пользу императора и его российской опоры – в законосовещательном оппонировании. В такой же 16 стадии (1930-41) российской истории речь тоже пойдет о своего рода «самодержавной конституции», лишь отчасти корректирующей унаследованные военно-феодальные обычаи и «партийные нормы». Только вместо восстания шляхты в «левой ветви» УССР будет «партизанский» мятеж в форме саботажа хлебозаготовок и искусственного голода, после чего де факто Киев перейдет под прямое управление Комитета партийного контроля во главе с «наместником» Кагановичем. Впрочем, призрак мятежа, настоящего или мнимого, но с реальным подавлением троцкистской ветви партийной элиты – тоже будет в декабре 1934 года, убийство Кирова.

Следующие драматические события в русской и русско-балтийской истории – это 1837 год (цепочка событий: смерть Пушкина – инфаркт Бенкендорфа – пожар в Зимнем дворце). Затем смерть шефа жандармов и близкого друга царской семьи в 1844 году. Роль Александра Бенкендорфа в системе политической власти можно пояснить на современном примере. Так, скажем, Второе отделение Е.И.В. Канцелярии во главе с М.Сперанским – это аналог Государственно-правового управления Президента РФ. А Третье отделение, первым главой и организатором которого был Бенкендорф – это аналог Совета Безопасности РФ. Его политическая роль – координация и обратная связь всех силовых ведомств, не только корпуса жандармов (или ФСБ сейчас), но и лейб-гвардии (ФСО), полиции, таможни, фельдъегерей, пограничной и других служб. Если учесть большой вес остзейских дворян среди российских военных, и столь же большой вес польской элиты как потенциальной опасности режиму – политическая роль Бенкендорфа была в большой мере сопряжена именно с «балтийской ветвью».

Попытка примирить непримиримые противоречия ради сохранения стабильности ведет к популярности такой фигуры на начальных этапах работы, но затем к разочарованиям, стрессам и подрыву доверия, когда радужные надежды все исправить и наладить испаряются. Отсюда и противоречивость таких популярных поначалу фигур как Бенкендорф или же первый секретарь Совета Безопасности РФ Юрий Скоков. Фазы падения популярности, отхода от дел и ухода из политики в первой половине 16 стадии учреждения РФ соответствуют фазам отхода от дел и уходу из политической жизни Бенкендорфа, если измерять по фазам завершающей четверти имперской эпохи или по сопряженным фазам Надлома «балтийской ветви».

Сама фигура Бенкендорфа была переходной от «гвардейского» первого цикла имперского дворянства к военно-бюрократическому второму циклу, когда роль бравых остзейцев в собственно имперском центре падает, сохраняя свое влияние на окраинах, в том числе в военной администрации польских земель. Аналогично Скоков представлял в политическом центре остаточное влияние советского ВПК. Если же искать параллель в 16 стадии (1930-41) российской истории, то в роли советского Бенкендорфа, цековского координатора спецслужб выступал сам И.В.Сталин. Только он сумел переложить весь негатив на коллег по политбюро и руководство спецслужб. Кроме того, Сталин сам руководил всеми «отделениями» политической администрации ЦК ВКП(б). Потому и выжил, что не имел иллюзий в отношении элиты, и прятал свою роль. Однако и в этом случае совпадают фазы падения популярности и ухода с политической сцены руководства ОГПУ-НКВД, как и «старой гвардии» военачальников.

Следующее драматическое событие, повлиявшее на соотношение сил в «балтийской ветви» – венгерское восстание 1848 года и его подавление армией наместника Польши фельдмаршала Паскевича. Для поляков ослабление Австро-Венгрии, не способной удержать народы без помощи извне, означало возрождение надежд и большую свободу действий против России из австрийской части Польши. Опора на остзейских военных не привела к симпатиям Европы и даже немцев к действиям России по выполнению союзного договора с Веной. И даже в самой Австрии для успокоения венгров решили всю вину возложить на русских, что и привело к последующему предательству союзника во время Крымской войны 1853-55 годов.

Этот разворот и австрийцев, и пруссаков от «священного» союза к недружественному нейтралитету не мог не сказаться на политических позициях прибалтийских немцев в Петербурге. Дело не в личных качествах, а в коллективной роли связных с немцами в Европе, в том числе и по польскому вопросу. Так что смерть Николая Первого в ходе Крымской войны – это следствие огромного стресса от разрушения одной из политических опор империи. При этом сам же Николай I замыкал на себя через военную и оборонную активность обратную связь с остзейским и польским дворянством, так что его смерть стала и разрушением контура обратной связи, то есть узлом 16/17 Дно Надлома балтийской ветви.

Противоречия между немецкой и польской «партиями» были при этом слишком велики, чтобы обе части «русско-балтийской ветви» смогли воспользоваться резким ослаблением метрополии по итогам войны. Что не мешало поляками отвлекать на себя остзейские силы, а тем с готовностью отвлекаться от большего участия в войне, де факто храня такой же нейтралитет, как и Пруссия. Из этого для имперского центра вытекала необходимость большей опоры на русские губернии в военном строительстве и в экономическом развитии, проведения срочных догоняющих реформ в собственно российской опорной ветви.

В то же время для балтийских элит – и для поляков, и для прибалтов грядущие политические реформы в России означали потерю не только сословных привилегий, но и военно-феодальных границ и сдерживающих культурную русификацию факторов. В этом смысле Александр II и его брат Константин были для дворянства ничуть не лучше чем Сталин со своими послевоенными реформами для партийной военно-феодальной элиты. Поэтому польское восстание 1863 года как реакция на российские реформы имело явной целью отгородиться от политического влияния метрополии, сохранить привилегии. И хотя в русских гарнизонах Польши по-прежнему преобладали остзейские командиры, это не сильно мешало партизанской войне польской шляхты, скорее стимулировало. Особенно объявлением рекрутского набора недовольной молодежи на январь 1863 года.

Вообще, послекрымская ситуация в Польше середины XIX века чем-то напоминает послекрымскую ситуацию в Белоруссии начала XXI века. Такая же хитровывернутая многовекторность, поддерживаемая Европой. Тон задавали так называемые «белые» - европейски ориентированные гражданские чиновники и магнаты (директора). Их желания были понятны – разменять весьма условную лояльность царю на политико-экономические преференции, в том числе возвращение контроля над восточными белорусскими, литовскими, правобережными малороссийскими землями.

Однако, чтобы было, чем торговать на этом политическом базаре, «белым» необходима была «страшилка» в виде не столь уж многочисленных поначалу «красных» националистических партизан. Поэтому «красных» по мере сил морально поддерживали и снабжали. Однако и для военной администрации (назовем, эту генеральскую партию «синими») наличие «красных» было выгодно, а их усиление даже выгоднее, чем для проигравших свою партию «белых». Поэтому я бы не стал списывать провокацию с рекрутским набором на скудость генеральского ума, скорее – наоборот.

В условиях противостояния «белых» и «синих», использующих «красных» каждая сторона по-своему, неизбежно возрастала роль «черных» - польского духовенства, по сути ядра тогдашней национальной интеллигенции. Конечно, ксендзам, имевшим немалые привилегии от власти, не очень-то хотелось втягиваться в этот кризис. Более того, им нравилась стратегия «белых» по восстановлению влияния на восточные «кресы» бывшей Речи Посполитой. Однако идеология польской церкви сама по себе делала ее заложником эскалации межнационального конфликта. Сначала ведь «каков поп – таков и приход», но это лишь мирная половина формулы. В кризисное время – «куда приход, туда и поп». Так что в этой части проведенная аналогия с современной Белоруссией, по счастью, хромает. Там сохраняется постсоветское ядро национальной интеллигенции, которое ближе к нынешним «белым», чем к «черным» пропольским националистам.

В любом случае вялотекущая польская фронда с последующим обострением в 1850-х (активная четверть 17 «балтийской» стадии) соответствует хронической десятилетней партизанской войне бандеровцев и прочих «лесных братьев» в начале 17 стадии российской истории. Итогом сложившегося компромисса становится опора собственно российского центра на военно-промышленные регионы России при сохранении привилегий военно-феодальных элит национальных окраин. Завершение в 1881 году активного периода реформ, затрагивающего и прибалтийские, и польские губернии соответствует узлу 17/18. Аналогом в российской истории является рубеж 1964/65 года – переход к политическому «застою» при активном экономическом развитии, строительстве инфраструктуры, миграции в промышленные города.

Наконец, правление Николая II после русско-японской войны и всплеска революционной активности, формировании подпольных, а потом и думских партий – полностью соответствует для балтийской ветви завершающей четверти 18 стадии, аналог горбачевской перестройки. После революции 1917 года и распада Империи балтийская ветвь распалась на национальные государства, так же, как и СССР  в 1991 году. Началась 19 стадия Реставрации, которая завершится узлом 19/20 Консолидации по итогам второй мировой войны.

Продолжение следует

МЕТКИ: Белоруссия, Польша,Прибалтика, Россия, имперская эпоха,параллели, политика, психоистория,революция