На проект нового пенсионного Закона наложили гриф "Секретно"

для тупых: государство СССР не платило пенсии колхозникам. Их обеспечивал колхоз если мог. Если не мог, не обеспечивал, так что им приходилось побираться. И не только в пенсионном возрасте, но и вполне работоспособным с детьми:

Сообщение № 536 2-го спецотдела НКВД СССР по письмам колхозников Рязанской обл. 1 июля 1939 г.

«Прошу Вас, пришлите мне крупы овсянки, мы сидим по неделе голодные. Вы, наверное, знаете, что у нас озимый клин (рожь, пшеница) весь пропал. Прошу, пожалуйста, помираем с голоду, семья большая — 8 душ, а у меня 6 чел. ребят. Для Вас десять или 12 кг овсянки стоят малые деньги. До чего я дожила, ребята все оборвались, ходят побираются. Мы тоже работаем. Прошлый год заработали 737 трудодней. Дали нам на трудодень только 800 г хлеба. Мы этот глазами съели. Картошки не было, капусты не было, сейчас мы работаем 4 чел., дают нам на 8 душ 32 кг муки, и больше ничего нет. Мы работаем за одни [трудо]дни, считаешь, а осенью получать нечего. Ржи, пшеницы, хотя бы один колосик был бы, так что опять получать нечего, только надежда вся на картошку, на огород. Хотели завербоваться все, но нас не пускают. Все равно где умирать, но все-таки лучше было бы. Стали побираться, стали кормиться. Тут мы умираем с голоду» (Рязанск[ая] обл., Николо-Гай — в Москву, П. Шинкаревой).

в 1954 году в Москве и Ленинграде начали сотнями задерживать побирающихся нищих, приехавших из Калужской области. В ходе проверки выяснилось, что члены шести местных колхозов регулярно выезжают христарадничать в столицы, беря с собой детей, которые из-за этого даже не ходят в школу. При этом попрошайничать ездили не только простые колхозники, включая комсомольцев и коммунистов, но и жёны заведующих животноводством и молочно-товарной фермой. В отчёте утверждалось, что побираться колхозники ездили в «целях личного обогащения»

Московский пенсионер Евдоким Николаев 9 июня 1931 года записал в свой дневник:

"На улицах Москвы очень много появилось сравнительно молодых и крепких деревенских парней, обутых в лапти и одетых в домотканые армяки. Некоторые из них с сумками. Все они, исхудалые и тощие-грязные, оборванные, жалобно просят милостыню. Я некоторых порасспросил, откуда они. Они назвали свои местожительства, преимущественно из степных губерний — Орловской, Брянской, Калужской и др. Все они убежали из своих родных мест, так как, они говорят, жизнь у них стала невмоготу. С двух часов утра в колхозе выгоняют их на работу, а кончают в одиннадцать часов вечера. Труд равносилен каторжному, так как заставляют вырабатывать норму, причем ничего не дают, да ничего и нет, совершенный голод, так что в этих губерниях, кроме страшного свирепствования большевиков, еще свирепствует голодный тиф, или, как его теперь зовут, "вшивый тиф", люди мрут ежедневно, так что всех объял ужас, и многие бегут в леса и разбегаются в разные стороны от этих колхозов, как от чумы. И так по всей и во всей России"

После массы подобных сигналов, поступавших на протяжении нескольких лет, в 1940 году за их проверку взялась Прокуратура СССР. Выявленная картина могла поразить воображение любого незнакомого с советскими реалиями. Около 70% председателей колхозов до назначения не имели ни малейшего опыта работы на земле. В колхозы направлялись любые не справляющиеся с собственными обязанностями районные работники вплоть до проворовавшихся заведующих магазинами. Прокуратура специально отмечала, что имеется масса случаев, когда председатель, разваливший и разворовавший один колхоз, тут же отправляется руководить другим.