Инквизиция. Просто статистика

Мораль­ная сто­рона инкви­зи­ции не обсуж­да­ется. Сколько бы чело­век ни были ею от имени хри­сти­ан­ской церкви отправ­лены на смерть – три, три тысячи, трид­цать тысяч или три мил­ли­она – к Нагор­ной про­по­веди Христа это имеет лишь  вза­имно-несов­ме­сти­мое отно­ше­ние.

Но есть три уровня раз­го­вора о ней:

1. мораль­ный
2. исто­рико-куль­ту­ро­ло­ги­че­ский
3. про­па­ган­дист­ский

Вот именно от тре­тьего хорошо бы уйти.

2014 год пока­зал, как настырно могут вестись инфор­ма­ци­он­ные войны. Но одна из первых таких войн в исто­рии – это про­те­стант­ско-масон­ское песто­ва­ние «черной легенды» о като­ли­че­ской инкви­зи­ции.

«Мил­ли­оны жертв инкви­зи­ции» вошли в каноны школь­ной науки. И лишь в конце 20 века, когда у исто­ри­ков проснулся вкус к дотош­ному копа­нию в пыль­ных архи­вах, когда стало при­ня­тым инте­ре­со­ваться не только «жизнью заме­ча­тель­ных людей», но и обыч­ными обы­ва­те­лями, эта легенда стала шататься.

Тоталь­ный чёс исто­ри­ков по архи­вам пока­зал  непри­вычно малые цифры:

Инквизиция в Испании

В архи­вах Suprema (Вер­хов­ного суда инкви­зи­ции), хра­ня­щихся сейчас в Наци­о­наль­ном исто­ри­че­ском архиве, сохра­ни­лись отчеты, еже­годно предо­став­ля­е­мые всеми мест­ными судами. Дела были изу­чены Густа­вом Хен­нинг­се­нем и Хайме Кон­тре­ра­сом.

Всего там хра­нятся 49 092 досье.

Из них:

иудей­ству­ю­щие  5007;

мори­ски – 11 311;

люте­ране- 3499;

гно­стики (alumbrados) – 149;

суе­ве­рия – 3750;

допус­кав­шие ере­ти­че­ские суж­де­ния – 14 319;

двое­женцы – 2790;

сек­су­аль­ные пре­ступ­ле­ния духо­вен­ства (solicitación) – 1241;

хула на Святую Инкви­зи­цию (ofensas al Santo Oficio) – 3954;

разное – 2575.

Из них смерт­ные при­го­воры выне­сены всего лишь 775 обви­нен­ным. Боль­шин­ство из них по-преж­нему состав­ляли иуда­и­занты, но среди них было и несколько десят­ков мори­с­ков,более сотни про­те­стан­тов (глав­ным обра­зом, ино­стран­цев, осо­бенно фран­цу­зов), около 50 гомо­сек­су­а­ли­стов и несколько баск­ских ведьм.

По рас­че­там этих авто­ров, только 1,9 % при­го­во­ров опре­де­ляют вину обви­ня­е­мого и пере­дают дело свет­ским вла­стям для испол­не­ния смерт­ного при­го­вора.

Осталь­ные 98,1% обви­ня­е­мых были либо оправ­даны, либо полу­чили легкое нака­за­ние (штраф, пока­я­ние, палом­ни­че­ство).

От чет­верти до трети всех при­вле­чен­ных к суду отпус­ка­лись безо вся­кого нака­за­ния; в Толедо этот пока­за­тель состав­лял две трети (Dedieu J.-P. L’Inquisition. Paris, 1987, р. 79).

В ряде слу­чаев (1,7 про­цента от общего числа казней) казни были совер­шены лишь на бумаге: сжи­га­лись мане­кены отсут­ству­ю­щих осуж­ден­ных; в этой более позд­ней пуб­ли­ка­ции цифра про­цес­сов ниже, чем ранее: 44 674 за несколько боль­ший период: с 1540 по 1700).

Эти 49 092 про­цесса про­хо­дили не во вре­мена Торкве­мады, а с 1560 по 1700 годы.

Для дел, более ранних, чем 1560, надо изу­чать архивы  из мест­ных судов, но боль­шин­ство из них были поте­ряны. Сохра­ни­лось лишь архивы Толедо, Куэнка и Вален­сии.

Dedieu изучил дела из Толедо (12 000 при­го­во­ров). García Cárcel про­ана­ли­зи­ро­вал работу суда Вален­сии. Иссле­до­ва­ния этих авто­ров пока­зы­вает, что в 1480–1530 годах про­цент людей, при­го­во­рен­ных к смерт­ной казни был гораздо более зна­чи­тель­ным, чем в годы, изу­чен­ные Хен­нинг­се­ном и Кон­тре­ра­сом.

После 1530 года пре­ступ­ле­нием, карав­шимся с наи­боль­шей (срав­ни­тельно) суро­во­стью, было ско­то­ло­же­ство, кото­рое под­па­дало под юрис­дик­цию инкви­зи­ции только в Ара­гоне: здесь мы обна­ру­жи­ваем 23 смерт­ные казни на 58 при­го­во­ров, причем число каз­нен­ных дости­гало 40% (по кон­трасту, число каз­нен­ных даже среди обви­ня­е­мых-иуда­и­зан­тов теперь состав­ляло 10%)». (Монтер У. Ритуал, миф и магия в Европе ран­него Нового вре­мени. М., 2003, сс. 91)

Carcel пола­гает, что всего инкви­зи­ция на про­тя­же­нии всей своей исто­рии рас­смот­рела при­мерно 150 000 дел. Число жертв можно оце­нить в пре­де­лах 3000.

Х. Стивен, один из ученых, рабо­тав­ших в архи­вах инкви­зи­ции, сказал, что он обна­ру­жил, что инкви­зи­торы исполь­зо­вали пытки “неча­сто” и, как пра­вило, они дли­лись не более  15 минут.

Из 7000 дел в Вален­сии в менее чем 2% были исполь­зо­ваны пытки и никто не под­вер­гался им более двух раз. Дважды пытка при­ме­ня­лась только в одном про­центе слу­чаев. Кроме того, сбор­ник реко­мен­да­ций, раз­ра­бо­тан­ный испан­ской инкви­зи­цией, запре­щал раз­лич­ные формы пыток, исполь­зу­е­мые в других стра­нах Европы. Инкви­зи­торы были обра­зо­ван­ными людьми, кото­рые скеп­ти­че­ски отно­си­лись к цен­но­сти пыток для обна­ру­же­ния ереси.

О том же: – Томас Мэдден Правда об испан­ской Инкви­зи­ции.

– Генри Кеймен “Испан­ская инкви­зи­ция” (Henry A. Kamen The Spanish Inquisition: A Historical Revision. London and New Haven: Yale University Press, 1998.

– Geoffrey Parker. Some Recent Work on the Inquisition in Spain and Italy // The Journal of Modern History, vol. 54, no. 3 (Sept, 1982): 519–532.

– Edward Peters. Inquisition. New York: The Free Press, 1988.

Испан­ская Supremo уже в 1538 году сове­то­вала своим отде­ле­ниям: инкви­зи­торы не должны верить всему, что содер­жится в «Молоте ведьм», даже если автор «пишет об этом как о чем-то, что он сам видел и рас­сле­до­вал, ибо при­рода этих дел такова, что он мог оши­баться, как и многие другие» (Монтер, с. 91).

Впро­чем, фран­цуз­ский исто­рик отме­чает, что высший инкви­зи­ци­он­ный три­бу­нал Испа­нии (Supremo) нико­гда не верил в кол­дов­ские шабаши. Более того, «он систе­ма­ти­че­ски застав­лял осво­бож­дать обви­ня­е­мых», ока­зы­вая для этого дав­ле­ние на мест­ные суды (Dedieu, p. 48).

Кстати, «при Филиппе 4 рас­ши­ри­лась само­сто­я­тель­ность инкви­зи­ции: она не при­зна­вала более за Рим­ской курией права запре­щать в  Испа­нии чтение какой-либо книги, как об этом сви­де­тель­ствует случай с Гали­леем. В Риме нашли необ­хо­ди­мым внести в индекс «Диа­логи», и пап­ский нунций в Испа­нии рас­по­ря­дился при­бить к дверям церкви эдикт о запрете этой книги, не испро­сив раз­ре­ше­ния вели­кого инкви­зи­тора. Инкви­зи­ция обра­ти­лась за помо­щью к Филиппу 4, дока­зы­вая ему, что она в борьбе между коро­лев­ской вла­стью и абсо­лю­тист­скими стрем­ле­ни­ями рим­ской Курии все­гдал ста­но­ви­лась на сто­рону первой, и не запре­щала, несмотря на тре­бо­ва­ния Рим­ской курии, тех книг, кото­рые защи­щали пре­ро­га­тивы коро­лев­ской власти. Было бы поэтому спра­вед­ливо, чтобы Филипп теперь принял сто­рону инкви­зи­ции и не допус­кал бы вме­ша­тель­ства Рима в дело цен­зуры книг. Филипп внял просьбе Вели­кого инкви­зи­тора, и имя зна­ме­ни­того фло­рен­тийца дей­стви­тельно не фигу­ри­рует на стра­ни­цах испан­ских индек­сов» (Лозин­ский С. Г. Исто­рия инкви­зи­ции в Испа­нии Спб., 1914, С. 306).

Инквизиция в Италии

«Около 80% вене­ци­ан­ских инкви­зи­ци­он­ных про­цес­сов, отно­сив­шихся к пери­оду до 1580 года, были свя­заны с обви­не­ни­ями в люте­ран­стве и род­ствен­ных ему формах крипто-про­те­стан­тизма. 130 при­го­во­ров, о кото­рых было сооб­щено в Рим в 1580—1581 годах изо всех рай­о­нов север­ной Италии, пока­зы­вают посто­ян­ное вни­ма­ние инкви­зи­ции к про­те­стан­тизму. Однако раз­лич­ные ответв­ле­ния рим­ской инкви­зи­ции изме­нили основ­ное направ­ле­ние своей дея­тель­но­сти неза­долго до 1600 года, когда вни­ма­ние к ере­ти­кам было вытес­нено одер­жи­мо­стью иско­ре­не­нием магии и других суе­ве­рий. Во Фриули до 10% судеб­ных про­цес­сов (из 390), состо­яв­шихся до 1595 года, было свя­зано с магией, а в тече­ние после­ду­ю­щих пят­на­дцати лет под эту руб­рику под­па­дала поло­вина дел (558). В других местах этот сдвиг был менее замет­ным и про­изо­шел быст­рее; в Неа­поле магия стала един­ствен­ным обви­не­нием, поро­див­шим зна­чи­тель­ное число инкви­зи­ци­он­ных про­цес­сов в 1570‑е годы, и оста­ва­лась тако­вой на про­тя­же­нии деся­ти­ле­тий, вплоть до 1720‑х годов. В Вене­ции пере­ход от ереси к (с. 90) был столь же резким, как и во Фриули, но про­изо­шел на две­на­дцать лет раньше. В тече­ние XVII века пред­ме­том оза­бо­чен­но­сти рим­ской инкви­зи­ции стали все формы магии, от ведов­ства до пред­ска­за­ний: в каждом три­бу­нале около 40% дел, рас­смат­ри­вав­шихся на про­тя­же­нии этого сто­ле­тия, могли быть отне­сены к раз­ряду пре­сле­до­ва­ний суе­ве­рия и магии. Самые тща­тель­ные оценки коли­че­ства ере­ти­ков, каз­нен­ных в Риме на про­тя­же­нии пер­вого сто­ле­тия дея­тель­но­сти инкви­зи­ции, насчи­ты­вают сотню – по боль­шей части про­те­стан­тов» (Монтер У. Ритуал, миф и магия в Европе ран­него Нового вре­мени. М., 2003, сс. 90–91 и 95).

Среди других дел, рас­смат­ри­ва­е­мых в инкви­зи­ции, до 15 про­цен­тов было дел, свя­зан­ных с обви­не­ни­ями свя­щен­ни­ков в сек­су­аль­ных домо­га­тель­ствах, плюс двое­жен­ство, гомо­сек­су­а­лизм и т.п. Заме­тим, что ученых-аст­ро­но­мов и физи­ков среди жертв инкви­зи­ции нет.

В целом по като­ли­че­ским стра­нам Европы:

За два с поло­ви­ной сто­ле­тия «между 1550 и 1800 годами перед судом инкви­зи­ций пред­стало около 150 тыс. чело­век, но лишь 3000 из них были при­го­во­рены к смерти» (Монтер, с.84), то есть все те же почти два про­цента.

Иссле­до­ва­ние, кото­рое в тече­ние шести лет вели свет­ские исто­рики по просьбе папы Иоанна-Павла Вто­рого, опуб­ли­ко­ван­ное в 2004 году, дает схожие цифры:

«Из 125 000 испы­та­ний, про­ве­ден­ных в исто­рии испан­ской инкви­зи­ции, 59 “ведьм” были при­го­во­рены к смерти. В Италии каз­нено 36 ведьм,  в Пор­ту­га­лии – 4. Если мы скла­ды­ваем эти данные, мы не полу­чаем и ста слу­чаев». Хуже (осо­бенно в про­пор­ции к  чис­лен­но­сти насе­ле­ния) было в про­те­стант­ских реги­о­нах:

в Швей­ца­рии с насе­ле­нием около 1 мил­ли­она сожгли 4000 ведьм;

в Речи Поспо­ли­той с  насе­ле­нием 4 400 000 – около 10 000 чело­век;

в Гер­ма­нии с насе­ле­нием в 16 млн – 25 000 казней;

в Дании-Нор­ве­гии с насе­ле­нием 970 000 – 1350 чело­век».

Про­те­стант­ские страны по срав­не­нию с като­ли­че­скими были гораздо более суровы в отно­ше­нии женщин, обви­ня­е­мых в заня­тиях магией или обще­нии с демо­нами. Так рушится рас­про­стра­нен­ное пред­став­ле­ние, милое либе­раль­ной ита­льян­ской мысли, согласно кото­рому люте­ран­ский про­те­стан­тизм пре­вос­хо­дил като­ли­цизм в том, что каса­ется гаран­тии инди­ви­ду­аль­ных прав.

При­выч­ную мора­ли­за­тор­скую пози­цию надо хотя бы допол­нить исто­ри­че­ской и спро­сить: аль­тер­на­ти­вой чему была инкви­зи­ция? Ответ, по-моему, оче­ви­ден: инкви­зи­ция как глас­ный суд была аль­тер­на­ти­вой сти­хий­ному лин­че­ва­нию.

Инкви­зи­ция предо­став­ляла слово самому обви­ня­е­мому, а от обви­ни­теля тре­бо­вала ясных дока­за­тельств. В итоге – ни один другой суд в исто­рии не выно­сил так много оправ­да­тель­ных при­го­во­ров. Для обви­не­ния тре­бо­ва­лись пока­за­ния двух сви­де­те­лей, кото­рые в одно и то же время в одном и том же месте видели и слы­шали одно и то же. В случае рас­хож­де­ния пока­за­ния сви­де­те­лей обви­ня­е­мый отпус­кался.

Реально инкви­зи­ция функ­ци­о­ни­ро­вала как учре­жде­ние, скорее защи­ща­ю­щее от пре­сле­до­ва­ний, нежели раз­жи­га­ю­щее их. Как ни странно, но у рож­да­ю­щейся науки и инкви­зи­ции была общая черта: и там и там тре­бо­вали дока­за­тельств и не слиш­ком верили субъ­ек­тив­ным сви­де­тель­ствам, доно­сам и заяв­ле­ниям, ста­ра­ясь найти спо­собы объ­ек­тив­ной их про­верки.

В Инкви­зи­цию отби­ра­лись наи­бо­лее обра­зо­ван­ные свя­ще­но­слу­жи­тели – «до 17 века они рекру­ти­ро­ва­лись в интел­лек­ту­аль­ной элите страны» (Dedieu, p. 64).

Вели­кий Инкви­зи­тор Испа­нии Фран­сиско Химе­нес де Сис­не­рос с 1507 по 1517 годы уни­что­жал араб­ские биб­лио­теки. Но сам стал осно­ва­те­лем Уни­вер­си­тета Алкала де Хена­рес, создан­ного с целью открыть Испа­нию для новых тече­ний евро­пей­ской мысли (там же с. 63).

Ана­ло­гично и в России при первой попытке создать инкви­зи­цию как регу­ляр­ную службу обра­ти­лись к един­ствен­ному уни­вер­си­тету: В гра­моте, данной царем Федо­ром Алек­се­е­ви­чем на учре­жде­ние в Москве Сла­вяно-Греко-Латин­ской Ака­де­мии, было ска­зано: “А от церкви воз­бра­ня­е­мых наук, наи­паче же магии есте­ствен­ной и иных, таким не учити и учи­те­лей тако­вых не имети. Аще же тако­вые учи­тели где обря­щутся, и оны со уче­ни­ками, яко чаро­деи, без вся­кого мило­сер­дия да сожгутся” (Афа­на­сьев А. Н. Поэ­ти­че­ские воз­зре­ния славян на при­роду. Опыт срав­ни­тель­ного изу­че­ния сла­вян­ских пре­да­ний и веро­ва­ний в связи с мифи­че­скими ска­за­ни­ями других род­ствен­ных наро­дов. Т. 3. М., 1995, сс. 300–301). Ини­ци­а­то­ром этой нормы был самый про­све­щен­ный пуб­ли­цист эпохи – Симеон Полоц­кий. Впро­чем, «при­ви­ле­гия, кото­рая должна была бы пре­вра­тить Ака­де­мию в своего рода инкви­зи­ци­он­ный три­бу­нал, так и оста­лась на бумаге, не оказав ника­кого вли­я­ния на судьбу реаль­ного учре­жде­ния» (Лавров А. С. Кол­дов­ство и рели­гия в России 1700–1740 гг. М., 2000, с. 352).

По мнению фран­цуз­ского исто­рика Мюшам­бле, охота на ведьм была частью про­све­ти­тель­ской про­граммы: «Соб­ственно кол­дов­ство в этот период никак не изме­ни­лось. Изме­нился подход к нему со сто­роны судей и куль­тур­ной элиты. Отныне кол­дов­ство стало сим­во­лом народ­ных пред­рас­суд­ков, с кото­рыми боро­лась коро­лев­ская власть и мис­си­о­неры. Чтобы аккуль­ту­ри­ро­вать деревню, надо было изгнать маги­че­ские веро­ва­ния и обряды. Были ли судьи согласны с этим или нет, но ауто­дафе поз­во­лялидина­мич­ной ученой куль­туре отбро­сить и осла­бить почти непо­движ­ную и очень древ­нюю народ­ную куль­туру, кото­рая с огром­ной силой про­ти­во­дей­ство­вала вся­че­ским изме­не­ниям» (Muchemblet R. Culture populaire et culture des elites dans la France moderne (XVe-XVIIIe siecles). Paris, 1978, p. 288).

Монтер – аме­ри­кан­ский исто­рик из уни­вер­си­тета Огайо, книга кото­рого в рус­ском пере­воде уви­дела свет бла­го­даря «Фонду Сороса» – пишет:

«Согласно настой­чиво повто­ря­ю­щейся, хотя и непро­ве­рен­ной легенде, инкви­зи­ци­он­ные три­бу­налы сре­ди­зем­но­мор­ского реги­она были фана­тич­ными и кро­во­жад­ным, а испан­ская инкви­зи­ция явля­лась самой жесто­кой из всех. Само слово «инкви­зи­ция» давно стало сино­ни­мом нетер­пи­мо­сти. Однако когда исто­рики нако­нец стали систе­ма­ти­че­ски изу­чать огром­ный массив про­то­ко­лов инкви­зи­ций, были полу­чены совер­шенно иные резуль­таты, и посте­пенно начало выра­ба­ты­ваться новое пред­став­ле­ние о них. Сейчас, пожа­луй, уже можно гово­рить о все­об­щем при­зна­нии двух прин­ци­пи­аль­ных выво­дов, хотя иссле­до­ва­ния еще не завер­шены.

Во-первых, сре­ди­зем­но­мор­ские инкви­зи­ции были менее кро­во­жад­ными, нежели евро­пей­ские свет­ские суды ран­него Нового вре­мени. Второй важный вывод состоят в том, что сре­ди­зем­но­мор­ские инкви­зи­ции, в отли­чие от свет­ских судов, выгля­дели более заин­те­ре­со­ван­ными в пони­ма­нии моти­вов, дви­гав­ших обви­ня­е­мыми, нежели в уста­нов­ле­нии самого факта пре­ступ­ле­ния. Ранее пред­став­ля­лось, что инкви­зи­торы, тща­тельно соблю­дав­шие ано­ним­ность своих инфор­ма­то­ров, в мень­шей сте­пени забо­ти­лись о правах обви­ня­е­мых, чем свет­ские суды. Но послед­ние иссле­до­ва­ния пока­зы­вают, что инкви­зи­торы были более про­ни­ца­тель­ными пси­хо­ло­гами, нежели свет­ские судьи, и ока­зы­ва­лись вполне спо­соб­ными прийти к кор­рект­ному — а зача­стую и снис­хо­ди­тель­ному — при­го­вору.

В целом они, в отли­чие от свет­ских судей, почти не пола­га­лись на пытку, чтобы убе­диться в истин­но­сти утвер­жде­ний обви­ня­е­мых. Инкви­зи­торы пыта­лись про­ник­нуть в созна­ние людей, а не опре­де­лить пра­во­вую ответ­ствен­ность за пре­ступ­ле­ние, поэтому про­то­колы инкви­зи­тор­ских допро­сов выгля­дят совсем иначе, нежели про­то­колы свет­ских три­бу­на­лов, и предо­став­ляют бога­тый мате­риал исто­ри­кам обы­чаев и народ­ных веро­ва­ний… В отли­чие от свет­ского судо­про­из­вод­ства того вре­мени, суды инкви­зи­ции рабо­тали очень мед­ленно и кро­пот­ливо. Если одни осо­бен­но­сти их дея­тель­но­сти, такие, как ано­ним­ность обви­ни­те­лей, защи­щали инфор­ма­то­ров, многие другие обычаи рабо­тали на благо обви­ня­е­мых.

Поскольку инкви­зи­торы в мень­шей сте­пени забо­ти­лись о том, чтобы уста­но­вить факт совер­ше­ния пре­ступ­ле­ния — ереси, бого­хуль­ства, магии и т.д., — но, скорее, стре­ми­лись понять наме­ре­ния людей, ска­зав­ших или сде­лав­ших подоб­ное, они глав­ным обра­зом раз­ли­чали рас­ка­яв­шихся и нерас­ка­яв­шихся греш­ни­ков, согре­шив­ших слу­чайно или наме­ренно, мошен­ни­ков и дура­ков. В отли­чие от многих свет­ских уго­лов­ных судов ран­него Нового вре­мени, инкви­зи­торы мало пола­га­лись на пытку как на сред­ство уста­нов­ле­ния истины в слож­ных и неяс­ных обсто­я­тель­ствах. Они пред­по­чи­тали под­верг­нуть подо­зре­ва­е­мого мно­го­крат­ному пере­крест­ному допросу, про­яв­ляя подчас уди­ви­тель­ную пси­хо­ло­ги­че­скую тон­кость, чтобы разо­браться не только в его словах и дей­ствиях, но и в его моти­вах.

Инкви­зи­торы были вполне спо­собны реко­мен­до­вать свет­ским вла­стям, кото­рые только и могли пре­дать смерти нерас­ка­яв­ше­гося ере­тика, при­ме­нить смерт­ную казнь, и сами вынесли много суро­вых при­го­во­ров. Однако в основ­ном инкви­зи­торы просто пред­пи­сы­вали пока­я­ние раз­лич­ной про­дол­жи­тель­но­сти и интен­сив­но­сти. Их куль­тура была куль­ту­рой стыда, а не наси­лия» (Монтер, сс. 84–85 и 99).

Из иссле­до­ва­ния инкви­зи­ци­он­ных архи­вов Монтер делает вывод, что инкви­зи­ция, встре­чая дела о кол­дов­стве, «рас­сле­до­вала подоб­ные дела неохотно и карала пре­ступ­ни­ков не слиш­ком сурово. Мяг­кость инкви­зи­тор­ских при­го­во­ров по обви­не­ниям в ведов­стве состав­ляет рази­тель­ный кон­траст с суро­во­стью свет­ских судей Север­ной Европы в те же сто­ле­тия. Филиал рим­ской инкви­зи­ции в Милан­ском гер­цог­стве про­ти­во­стоял мест­ной панике, при­вед­шей в 1580 году в милан­ские тюрьмы 17 ведьм. Девять из них были оправ­даны по всем ста­тьям обви­не­ния, еще пять — осво­бож­дены после при­не­се­ния клятвы, одна из них пол­но­стью при­знала свою вину, а две сде­лали частич­ные при­зна­ния, — но даже и эти три отде­ла­лись незна­чи­тель­ными нака­за­ни­ями.

При­ни­мая во вни­ма­ние такое отно­ше­ние, не стоит удив­ляться тому, что немно­гие были каз­нены за ведов­ство по при­го­вору одной из сре­ди­зем­но­мор­ских инкви­зи­ций (дюжина басков в 1610 г., пpичем поло­вина из них умерла в тюрьме), невзи­рая на все предо­став­ляв­ши­еся для этого воз­мож­но­сти. Странно созер­цать огром­ные папки с собран­ными инкви­зи­то­рами бума­гами, мате­ри­а­лами дел о ведов­стве, зная о незна­чи­тель­ном реаль­ном ущербе, нане­сен­ном ими людям. … Поис­тине, настал век Про­све­ще­ния. Как мы видели, сре­ди­зем­но­мор­ские инкви­зи­торы осу­дили несколько тысяч чело­век за недоз­во­лен­ную магию, но каз­нили лишь около дюжины ведьм. Если уж на то пошло, в раннее Новое время они лишали жизни по обви­не­нию в ереси отно­си­тельно неболь­шое коли­че­ство людей. Если срав­нить эти данные с числом ана­бап­ти­стов, убитых в Австрии, Импе­рии и Нидер­лан­дах, сре­ди­зем­но­мор­ские инкви­зи­ции пока­жутся почти снис­хо­ди­тель­ными» (с. 95) – «ибо цель была не убить, а обра­тить» (Dedieu J.-P. L’Inquisition. Paris, 1987. p. 78).

«Иоанн Павел II поже­лал под­черк­нуть, что акт пока­я­ния Церкви был совер­шен перед Иису­сом Хри­стом ради боль­шей истин­но­сти веры, а не ради удо­вле­тво­ре­ния тре­бо­ва­ний мира. Спра­вед­ли­вый кри­те­рий суж­де­ния о про­шлом Церкви, по словам Папы, — этоsensus fidei (“чув­ство веры”), а не «мен­та­ли­тет, гос­под­ству­ю­щий в опре­де­лен­ную эпоху». В том числе и по этой при­чине Иоанн Павел II поже­лал, чтобы просьба о про­ще­нии сопро­вож­да­лась стро­гим исто­ри­че­ским иссле­до­ва­нием: «Прежде, чем про­сить про­ще­ния, необ­хо­димо иметь точное пред­став­ле­ние о фактах и выявить, в чем дей­стви­тельно про­яви­лись несо­от­вет­ствия еван­гель­ским тре­бо­ва­ниям». Кар­ди­нал Жорж Коттье, доми­ни­ка­нец и в этом смысле прямой пото­мок инкви­зи­то­ров, выра­зил это еще более точно: «Просьба о про­ще­нии может касаться только под­лин­ных и объ­ек­тивно при­знан­ных фактов. Невоз­можно про­сить про­ще­ния за некие образы, рас­про­стра­нен­ные в обще­стве, в кото­рых больше мифа, чем реаль­но­сти».

Каковы же резуль­таты мно­го­лет­него иссле­до­ва­ния?

Мас­штабы многих пред­став­ле­ний о Святой Инкви­зи­ции сокра­ти­лись, другие были пол­но­стью раз­ру­шены. Напри­мер, «охота на ведьм». В 80‑х годах теолог Ганс Кюнг гово­рил о девяти мил­ли­о­нах ведьм (девяти мил­ли­о­нах!), кото­рые пре­сле­до­ва­лись и были сожжены Цер­ко­вью (это более кро­ва­вый гено­цид, чем тот, что устро­или наци­сты в про­шлом веке по отно­ше­нию к евреям). Но свет­ские экс­перты, к кото­рым обра­тился Папа, суще­ственно опро­вергли оценки Кюнга. Пре­сле­до­ва­ния ведьм были весьма рас­про­стра­нен­ным явле­нием, но речь идет не о мил­ли­о­нах, а о несколь­ких тыся­чах слу­чаев.

Като­ли­че­ской Церкви в скан­ди­нав­ских стра­нах часто при­хо­ди­лось пре­се­кать бес­по­ря­доч­ные обви­не­ния или случаи само­суда, выра­же­ние ата­ви­сти­че­ских и язы­че­ских стра­хов по отно­ше­нию к людям, подо­зре­ва­е­мым в наве­де­нии порчи. Не только про­те­станты были суро­вее като­ли­ков, но и граж­дан­ское пра­во­су­дие было гораздо более жест­ким, чем пре­сло­ву­тое пра­во­су­дие рели­ги­оз­ное. Число осуж­ден­ных Инкви­зи­цией на сожже­ние исчис­ля­ется сот­нями против ста тысяч осуж­ден­ных свет­скими судами».

про­то­ди­а­кон Андрей

Источ­ник: портал “Пра­во­сла­вие и мир”