Галина Иванкина: Будущего — нет?

Стоит лишь войти в социальные сети, включить любую программу ТВ, заскочить на кинопремьеру или же увидеть бывшего коллегу, нас тут же погружают в прошлое. В разговоры о прошлом. В полемику о прошлом. «Как дела?» — это неактуально, ибо озвучивает и подразумевает жизнь-в-настоящем.

«А не зря ли мы разрушили СССР? А можно ли было избежать стрельбы 90-х? Да и вообще — не явилась ли ошибкой война с Наполеоном-то?» Не так важно, кто задаёт подобные вопросы. Важно — почему. В блогах любимая тема для споров и — взаимной ненависти: война за «правильное» понимание советской и до-советской истории.

Эссе на тему «Самое вкусное в мире мороженое» или риторическое жевание «Советская школьная программа — лучше или хуже нынешней?» соберёт больше восторженных и гневных комментариев, чем любая злободневная статья.  Дискуссии о том, кто предал, продал, убил царя-мученика Николая II тоже привлечёт грозные полчища диванных аналитиков.

Чуть меньше будут ругаться насчёт Ивана Грозного, Петра Великого, Николая I и декабристов. Меньше. Но — будут. Люди на полном серьёзе обрушивают тонны «словесной руды» (о, нет, Маяковский тут не годится, ибо субстрат абсолютно другой) на оппонентов, полагающих, что до Революции рабочим жилось отвратительно / хорошо.

Замечу, что позицию никто не проговаривает до конца — все перебивают.  Главное — это поругаться о великом / гадком / тёмном / скучном / отличном / обалденном СССР / Империи/ 1990-х. «Без прошлого нет будущего!» — заученно твердят «свидетели пломбира за 48 копеек», равно как и их враги, полагающие, что хомо-советикус просто не знал ничего вкуснее.

Но пока выходит, что прошлого-то — навалом. Граждане гораздо лучше знают, как правильнее было проводить европеизацию в XVIII столетии; когда следовало отменить крепостное право и кого надо бы расстрелять товарищу Сталину, чтоб …в 1980-х не случилась клятая Перестройка. Даже на тему поправок в Конституцию почти все смыслообразующие идеи — из около-исторической области.

Слышится беспрестанное «Возродить!» Зачерпнуть из Леты. Жизнь с повёрнутой назад головой. Поиски гармонии — там.  Выбор — велик: от славянского язычества до «социализма с человеческим лицом». Впрочем оно так во всём мире — со своими вариациями, и усталый Голливуд выдаёт ремейки и прочих «Рембо на пенсии». Во фразе Дональда Трампа насчёт great again ведущим словом является этот самый again. Опять, снова. Не как нонеча, а как — давеча.

Получается, что никому не интересно …будущее. При серо-тоскливом  настоящем и тотальном равнодушии к завтрашнему дню (точней — в состоянии страха перед ним) остаётся лишь спорить о том, сколько мяса клали в советскую котлету и сколь выгодно отличалась политика Александра III от его европейских коллег.

А будущее как-то заблудилось. Где-то увязло. Сгинуло. Поэтому детский фильм «Гостья из будущего» сделался ностальгически-надрывным. Всем хочется пересматривать ленту тридцатипятилетней давности, когда у нас то будущее было открытым. «Прекрасное далёко», мне страшно одиноко! И затем плакать со взрыдом: «Какую страну про**али!»

Есть снобское мнение, что No future – это для дядек-тёток от 40+, а младые да рьяные в своих коворкингах очень даже в курсе, «что день грядущий нам готовит…» и чем порадует старина-Apple.

Не соглашусь! Не бывает отдельного будущего для юношей — оно считывается всеми слоями и категориями социума. Футуризму все возрасты покорны, если он есть. В 1960-х годах, например, старики ощущали свежий ветер новизны, а недоучившиеся отцы шли в институт, чтобы не отставать от интеллектуально-развитых отпрысков. Все грезили космосом.

Все читали фантастику. Никто не стонал по поводу и без повода насчёт «циркуляра о кухаркиных детях», кроме профессиональных историков. При всём уважении к этой науке, тогда все козыри были на руках физиков и лириков — созидателей и певцов Грядущего.

Сейчас историками стали ВСЕ. И это ужасно. Когда физика-и-лирика уходят в тень, отдавая  первенство музе Клио — наступает No future. Вернее, она — Клио — безраздельно воцаряется там, где неинтересно, что будет дальше. А сейчас именно такое время — у человечества какой-то «возраст дожития».