Белая-белая Русь (Р. Дервиш)

Так получилось, что последний свой хоровод водил в Беларуси. Есть там в волшебной Беловежской Пуще резиденция Деда Мороза. Хотя многие другие страны приписывают себе постоянную прописку дедушки. Финны, например, клянутся, что он на постоянке обитает где-то в Лапландии. Мой юный друг Родион убеждает, что Дед — чисто русский, на угро-финском не ботает и кантуется в межсезонье в Великом Устюге. Но мне ближе белорусская версия. По трем причинам.

Во-первых, в Пуще у Мороза приличная резиденция, где и прилично наливают. Со мной лично старина принял стакан зубровки, демократично занюхав красным рукавом. Душевно так. Во-вторых, Снегурочка у него еще та штучка, в смысле внучка. Мороз по коже... Ладно. В-третьих, и это главное, прямо около его терема растет громадная ель. Вроде самая большая в Европе. Вот вокруг нее и заставили меня после зубровки водить хоровод ребятишки из Администрации президента и охраны. Все было настоящее: ночь, лес, снежинки, факелы, украшения на стометровом дереве, тосты за дружбу и вера в такое близкое новое счастье... Беларусь моя. Страна уходящего настоящего...

А начиналось все прозаично. Просто тренинги с президентским кадровым резервом. Умные и светлые молодые люди. Все ловили на лету. Запомнилась их бурная реакция на один сюжет. Спросили меня насчет будущего их социально-экономической модели. Я предложил им продумать варианты будущего самим при следующих вводных.

На въезде в столицу справа и слева от магистрали виднеются часовой завод и киностудия. Завод — «лялечка». Ухожен, обустроен, с кипучей жизнью. Киностудия мрачна, запущена, необитаема. (Так по крайней мере было в то время.) Спрашивается, что производят эти объекты? Завод — штамповку по китайской лицензии. Киностудия — смыслы бытия для своей страны. Наверное, по их состоянию и можно прогнозировать перспективы страны. Долго молчали и долго аплодировали...

Вообще, замечательна белорусская молодежь. Растрогала очаровательная девушка-экскурсовод в музее Брестской крепости. Рассказывала подробно о защитниках. (Именно от нее я впервые узнал, что среди героев крепости было много моих земляков — чеченских воинов.) И вдруг разрыдалась. Вытирая слезки объяснила, что не может об этом спокойно говорить. Вот опять в сотый раз разревелась. А я подумал, что в последний раз видел столь красивую плачущую диву у себя дома, когда она на парковке поцарапала свою «Бентли».

Беларусь моя... Такая близкая и такая загадочная. Хотя люблю разгадывать ребусы. Особенно политические. Например, загадку намечающейся дружбы юного и наивного украинского президента Зе и такого матерого зубра, как Батька. Была у меня экзотичная версия, что их сближают общие аллюзии. Как ни парадоксально, оба они ощущают себя реинкарнацией былинных российских имперских правителей. (Вообще, чем сильнее русофобия, тем острее ностальгия по русскости.)

Зе явно «косит» под императора-реформиста Петра I. Такое же радикальное обновление элиты, рубка «окна» на Запад. Опять же, характер типа нордический. Правда, без петровского высокого роста, большой силы и искренней веры. И конечно, умения пить. А так вылитый Петр. Ну или Петрушка...

Батька тяготеет к образу Ивана Васильевича Бунши... Тьфу, Ивана Грозного. Такой же дерзкий, неумолимый, беспощадный. Правда, Иоанн сына своего порешил ради государства. А Батька ради сына готов свое государство... Ну, вы понимаете. А так вылитый Иван. Ну или Ванька-встанька...

Хотя в последнее время их все же больше сближает, наверное, явное раздражение российской соседкой. То, что «Украина не Россия», мы уже читали. А Беларусь? Или Белая, как российские флаги на будущей Олимпиаде, Русь? Те, кто говорит о почти тождестве Великой Руси и Белой, явно выдают желаемое за действительное. И дело здесь не только в том, что за «прорусские настроения» можно огрести по физиономии от белорусской как бы оппозиции прямо на центральной улице Минска. И не только в потакании как бы власти националистическим кружкам, сообществам, движам. Все глубже. Значительно глубже...

Конечно, сбивает с толку то, что белорусы, в отличие от украинцев, ценят наше общее прошлое. Но это совсем не значит, что они так же ценят наше общее будущее... Насколько все же проще с Украиной. Здесь столько подсказок от самого бытия. Смотрю, например, на новые русские и украинские дороги. Все сразу становится ясным. Украинские шляхи — это убитое дорожное полотно, но прекрасно обустроенные обочины. Особенно у сельских домов. Тут все понятно. При всей своей генетической близости или даже тождестве русский ментально стремится вложиться в общее, которое может стать личным. А украинец — только в личное, которое никогда не станет общим.

А ресторации на тех же обочинах? Роскошные шинки на украинских дорогах и сиротливые сосисочные на русских. Тоже понятно. Для украинца дорога — неудобный подъезд к заведению. Для русских закусочная — досадная пауза в вечном пути. Иначе говоря, Украина в контексте этих аналогий — сплошной затейливый пикник на обочине. Россия — неуемное стремление нестись в какую-то заоблачную даль. Страна — обочина. Страна — магистраль.

А Беларусь? Их шашы (шоссе) совсем неплохи. И хлебосольны обочины с драниками, капытками и колдунами. И ехать быстро хочется, и засесть плотно в придорожном шалаше. И есть пока еще понимание, что любая отстойная обочина превращается в майдан...

А водочка? Вроде общий национальный продукт. Но как она выдает уже по названию различие ментальностей. Лучшая украинская водка называется «Гетманская». В названии закодирована извечная хуторская мечта по «панству» — быть выше, богаче, круче других. В этой мечте и лычка на погонах, и покладистые наложницы, и холопы у ног. Лучшая русская водка — «Белуга». Здесь органическая Емелина мечта о чуде: морское чудо-юдо, черная икра, говорящая щука, праздник без похмелья. А вот лучшая белорусская водка «Презент». Это что, мечта дарить всем радость широко, душевно, по-русски, но с европейским жеманством? («Выпьем?» — «Чиз!»)

Видимо, пока Беларусь — это белая страница. На ней еще не написаны все знаки судьбы, кодексы, и символы. России просто. Ее душа раскинута по немыслимым просторам. Где-то ей колко лежать на острых хребтах, грязновато на нечерноземной хляби, стыло на полярных островах... Но не тесно! Точнее, теснота «квартирного вопроса» здесь всегда компенсировалась безбрежностями путей. Отсюда и щедрость души, и ее расхлябанность, и бескрайняя отвага, и безграничный пофигизм.

Беларусь, сжатая потными плечами и острыми локтями соседей, рвется на простор, то спасая свою душу незаурядным пространством прошлого, то вверяя ее унылому и заурядному пространству местечкового национализма. (Любой национализм — самая душная и тесная оболочка любой национальной души.) И здесь помочь и посоветовать ничего нельзя: можно не понять и не простить. Сама, детка, сама... Беларусь моя. Белая-белая...