Пройдись по парижским бульварам – писал князь В.Львов (22 сентября 1922 года), бывший обер-прокурор Святейшего синода при Временном правительстве, – и вы увидите выставленные в витринах магазина золотую утварь, золотые драгоценности и ризы, снятые с икон. Позор

Перед тем, как перейти к содержанию статьи, приведу еще одну интересную оценку «волонтерам» Иностранного легиона, данную  в воспоминаниях генерал-майора Эрнеста фон Валя. (В годы Первой мировой он был начальником штаба 12 кавалерийской дивизии, а затем командовал 3-м уланским Смоленским полком,

так что «навидался» всякого, и удивить его чьим-то внешним видом, или распущенностью, было нелегко). Летом 1919 года он (вместе с женой и детьми) эвакуировался из Крыма (во время первой эвакуации «белых» с полуострова) на французском военном корабле. Вот, что ему запомнилось:

«Переезд во Францию был удачен в смысле погоды. На борту была масса французских офицеров, из которых один балагур, устраивавший всякие штуки и даже детские шалости. Он переодевался в женское платье и изумлял нас своим поведением.. 
Ещё больше, однако, меня удивили какие-то чрезвычайно подозрительные личности, поступившие во французский иностранный легион, - это были русские, настоящие разбойники.
Из разговоров их между собой (они, конечно, никак не могли подозревать, что я их понимаю) я узнал о совершённых ими убийствах, грабежах и прочих преступлениях, причём они то служили у большевиков, то в добровольческой армии.
(Воспоминания. Гражданская война. 1918-1919 г.г. Эрнест-Карл-Вольдемар фон Валь).

Как видим, в добровольцы-легионеры Иностранного легиона некоторые белогвардейские «настоящие разбойники» записывались еще летом 1919 года, когда до краха врангелевской армии и массовой эвакуации белых было еще очень далеко. Характерно и то, что эти «легионеры» открыто похвалялись совершенными на территории России ими грабежами и убийствами.

Теперь поговорим по теме этой главы.  В «перестроечные» годы вышла масса статей, в которых рассказывалось, как большевики, в 20-е годы, во время страшного голода в Поволжье, занимались изъятием различных церковных ценностей. Слов нет, конечно, для истинно верующих людей (которых в то время в стране было немало), это казалось страшным кощунством и оскорблением их святынь. Можно сколько угодно оправдывать эти изъятия тем, что на вырученные деньги правительство закупало продовольствие и стремилось хоть как-то облегчить положение миллионов голодающих, но для церковнослужителей и верующих эти изъятия были настоящей трагедией о которой очень много и эмоционально писали современные либеральные публицисты.

 Само собой подразумевалось, что на такое кощунство были способны ТОЛЬКО «богомерзские» большевики, «ведомые иноверцами», а уж «белые освободительные армии», повсеместно встречаемые церковным благовестом, попами и крестными ходами, ни о чем  подобном даже и помыслить бы не могли.

Как выясняется, знаменитая фраза из известного кинофильма «Белые пришли – грабют!», довольно точно описывала отношение некоторых белогвардейских военачальников (и их подчиненных) к церковным ценностям и святыням.
 
На самом деле, тотальный грабёж храмов, еще летом  1919 года, первыми начали белогвардейцы во время знаменитого «мамонтовского рейда» по «красным» тылам. В итоге они вывезли десятки тонн награбленных драгметаллов и ценностей в Европу, на что и существовала их эмигрантская верхушка.
Попробуем повнимательнее разобраться в этом вопросе.

Как уже говорилось в одной из предыдущих глав, очень интересные воспоминания оставил один из казаков врангелевской армии,  И. Лунченков, написавший книгу воспоминаний «За чужие грехи. Казаки в эмиграции», которая была издана в 1925 году. Лунченков  и в России, и в эмиграции, был членом казачьего Круга, входил в состав его финансово-контрольной    комиссии, а значит,   был прекрасно осведомлен о самых «деликатных», финансовых вопросах деятельности «верхушки» врангелевской армии. Он  в своей книге довольно  обстоятельно рассказывает об этом. Касается он и вопросов службы казаков во французском Иностранном легионе:

«Часть казачьей массы соблазнилась предложением французов и до трех тысяч записалось и уехало в легионы. Условия службы таковы: в Марселе, куда сосредоточивали всех легионеров перед отправкой в колонии, подписывается контракт на пять лет, при чем в контракте есть оговорка, что каждому начальнику предоставляется налагать на провинившегося подчиненного дисциплинарное взыскание в виде удлинения срока службы. Жалованье 100 франков в месяц на руки и 100 франков в фонд, каковой выдается по истечении срока службы. Пища и обмундирование от правительства.

Спустя  некоторое время от легионеров начали получаться письма, из которых между строк видно стало, что уехавшие попали в белое рабство. Редко кто оканчивает службу в пять лет; большинство за разные взыскания должно служить от 10 и до 15 лет…
На руки получает легионер 75 сантимов в день, т.-е. 25 франков в месяц. 
Существуют жесточайшие физические наказания—подвешивание, палки, кормление в карцере соленым без воды. Разговаривать на родном языке воспрещают. Письма перлюстрируют. В Россию писать не разрешают. Часты случаи самоубийства. Кроме того, косит жесточайшая лихорадка.

Так „культурные" французы вводят у себя самое жесточайшее белое рабство, так закрепостили они три тысячи несчастных казаков», подчеркивает И. Лунченков.

«Когда казачья масса стала разбегаться и уплывать  из   лагерей, командование  вначале   приняло самые изощренные меры агитационного характера; когда же   это   не  помогло,  стало  препятствовать репатриации просто физической силой. Интересные картины происходили на берегу острова в момент отправки партии на „Решиде": роты юнкеров, предводительствуемые, главным образом, генералами Хрипуновым и Ивановым, охотились за пробивающимися к борту парохода  казаками; изловленных тащили в лагеря и там дико с ними расправлялись, избивая и истязая их.
 
В это время уже пробившиеся счастливцы отпускали с борта по адресу своих вчерашних начальников в упор самую отборную ругань, хоть этим расплачиваясь с ними за долгие дни мучений. 
Когда атаманы поняли, что при изменившемся отношении   французов   по   распылению   русских частей казаков им не удержать, решено было, пока не поздно, остатки лемносских узников  перевести куда-либо в такое место, откуда казачья масса не распылялась бы. После долгих толков и переговоров остановились на Болгарии.
В марте 1921 года началась переброска в Болгарию».

Как уже говорилось, в Болгарии (впрочем как и в соседней с ней Югославии) казаков-эмигрантов, в основном, использовали на самых тяжелых работах: в угольных шахтах, на строительстве дорог в горных местностях, батрачили у местных хозяев на сезонных сельхозработах и т.п. Разумеется, это относилось, прежде всего, к обычным, рядовым казакам и младшим казачьим офицерам. Впрочем, даже бывшие станичные атаманы в эмиграции нередко бедствовали до самой старости.

Об одном из таких атаманов, встреченных в конце 30-х годов на юге Франции,  в своих мемуарах  «Я унёс Россию. Апология русской эмиграции», вспоминает Роман Борисович Гуль:

«Иван Никитич донской казак, бывший атаман своей станицы, живет по соседству, на ферме, в развалинах древнего католического аббатства; земля у него неудобная, безводная, скалистая. Казаку пошел седьмой десяток, и он, как перст один, ковыряется в этих скалах, а ночь напролет спит с горящей лампой, ибо как только потушит, то в развалинах, говорит, поднимается такая шамата, такая шамата, что тут же зажигает лампу, и шамата тогда, со светом, исчезает.

В революцию Иван Никитич потерял трех сыновей, двух в Белой армии и одного в Красной, девочка-малолетка умерла без него, а о жене он так ничего и не знает. 
За годы странствований чего только Иван Никитич не перевидал: Турцию, Болгарию, Румынию, Германию, Корсику, север Франции, Гасконь, но лучше Тихого Дона для него нет страны, и он очень любит вспоминать донские степи, где гонял табуны долгогривых дончаков…» 

Эмигрантский атаманский «генералитет» и их приближенные устроились намного комфортнее и жили куда богаче: со слугами, адьютантами, на собственных виллах и квартирах. О том, откуда у них взялись деньги на столь комфортное проживание, в своей книге как раз и рассказывает казак И. Лунченков.  Большую роль в его осведомленности в финансовых «проделках» казачьего генералитета, сыграло то, что он входил в состав финансово-контрольной комиссии казачьего Круга, которая была обязана контролировать деньги и другие ценности Донского корпуса в эмиграции. Вот, что он об этом пишет:

«„Высшее командование"  прежде всего постаралось избавиться от ненавистного ему Круга, время от времени, хоть робко, но дававшего знать о своем существовании и в левой части своей сильно оппозиционного Богаевскому.   
Прибыв   на рейд Босфора на пароходе   „Елпидифор",  Круг,   под   влиянием  левого крыла   своего,  так   называемой   „демократической группы",   не   сходя   с борта парохода, 14-го ноября вынес следующее постановление: „Избрать из своей   среды    финансово-контрольную    комиссию.  Задачей    комиссии    ставится:    срочно    привести в   известность  вывезенные   донские ценности, сократить   расходы   атамана   и    правительства   до минимума. 
Для осуществления этого избрать комиссию из членов Круга Лунченкова, Зотова и   Мазанкина. Без согласия комиссии воспретить какое-бы то ни было расходование войсковых сумм. 
Донские  ценности   хранить в расположении донского корпуса.   Вместе   с   корпусом обязаны находиться Круг, правительство и атаман».  

Упомянутый тут атаман Богаевский был примечательной фигурой. Надо сказать несколько слов о нем. Генерал-лейтенант Африкан Петрович Богаевский  - это один из военачальников  Добровольческой армии и руководителей Белого движения на Юге России. Его отец, войсковой старшина Войска Донского Петр Григорьевич Богаевский, был участником Севастопольской обороны и большим оригиналом, если судить по именам трех его сыновей: Африкан, Митрофан и …Януарий! 6 февраля 1919 года Африкан Богаевский  был избран Атаманом Всевеликого Войска Донского, вместо скомпрометировавшего себя сотрудничеством с германским оккупационным командованием   бывшего атамана П. Краснова. Богаевскому  принадлежала идея создания Объединённого Совета Донского, Кубанского и Терского казачьих войск с тремя войсковыми правительствами. Надо сказать, что соперничество с атаманом Красновым, принимавшее порой довольно острые формы, у Африкана Богаевского продолжалось до самой его смерти последовавшей в 1934 году, от сердечного приступа в Париже.

В книге И. Лунченкова также неоднократно упоминается жена Африкана Богаевского  Надежда Васильевна Перрет. Её первый муж  граф Артур Артурович Келлер (родной брат знаменитого графа Федора Артуровича Келлера, убитого петлюровцами в Киеве в 1918 году). Генерал-майор А.А. Келлер в годы Первой мировой был  командир бригады 4-й Донской казачьей дивизии. Весной 1915 года он получил тяжелую контузию, от последствий которой и скончался в Кисловодске 5 июля 1915 года. После этого его вдова вышла замуж за Африкана Богаевского.  Надежда Васильевна Перрет была родной сестрой генерала Евгения Васильевича Перрета, который  в годы Гражданской войны «состоял при генерале Богаевском». В начале 1920 года он эвакуировался из Новороссийска в Константинополь. 3 июля 1920 года уволен в отставку с производством в генерал-лейтенанты. В 1922 году генерал Богаевский назначил Перрета директором Донского кадетского корпуса (который находился в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев); в этой должности Перрет состоял вплоть до закрытия корпуса в 1933 году.

Вот после этой краткой биографической справке об Африкане Богаевском и его родственниках и продолжим рассказ казака И. Лунченкова. (Слог и «эпитеты» Лунченкова я изменять и «сглаживать» не буду, ибо они хорошо передают «атмосферу» той эпохи):

«В декабре 1919 года, когда белые безостановочно катились от Орла на юг, в…Новочеркасске царили полная паника и  хаос.   Успокоительным   приказам   Богаевского никто не верил, в том числе первый сам он. 
„Державный хозяин Дона"—Круг тоже закружился, растерялся, панически расползаясь к семьям, а хитрый и дальновидный Богаевский использовал этот момент и под сурдинку хаоса начал эвакуацию всего ценного. 
Заботу о ценностях проявила и алчная супруга Богаевского, графиня Келлер, особенно старавшаяся в эти дни побольше запастись  „про черный день".Распоряжением своим от 19 декабря 1919 г. Богаевский приказал эвакуировать из Новочеркасска по железной дороге Екатеринодар—Новороссийск, музеи—войсковой, лейб-гвардии атаманского и лейб-казачьего полков, донское серебро (разменное и банковское) в количестве до 3 тысяч пудов, небольшое количество золотой монеты, случайно уцелевшей от хищнической руки П. X. Попова (бывшего походного атамана !), процентные бумаги как войсковые, так и частных лиц, Новочеркасское Отделение Государственного Банка, Александро-Грушевское и Либавское казначейства. 
Всего процентных бумаг этих казначейств было вывезено на два миллиона золотых рублей».

(И. Лунченков дает о Походном атамане П.Х. Попове такую справку: «Уходя в феврале 1918 г. в степи, он захватил с собой самое ценное—запасы золота, всего 21 пуд… золото это было присвоено Поповым и поделено с чинами его штаба. На требование Круга в августе 18 года дать отчет об этом золоте, Попов, отделавшись общими фразами, спрягал концы в воду. Золото погибло безвозвратно».

Интересно, что 5 мая 1918 года генерал-лейтенанту П.Х. Попову был предложен был пост представителя Войска Донского в Константинополе.  С 7 февраля по 19 октября 1919 года он числится  Председателем Донского правительства и министром  иностранных дел (!) при атамане А. П. Богаевском. С ноября 1919г. по  март 1920 -  «в распоряжении атамана Богаевского», а с 15 марта 1920 года – он  Представитель Донского атамана в Константинополе. Как видим, опытного генерала, который некоторое время в 1918 году даже числился командующим Донской армией, а ы феврале 1919 г. даже получившего звания «полного» генерала от кавалерии  и «пожизненного Походного атамана», А. Богаевский, отчего-то держал «на дипломатическом поприще» в далеком Константинополе.  Вполне возможно, что там он занимался куда более важными, для Богаевского, делами). Продолжим рассказ И. Лунченкова о «работе с ценностями» А.П. Богаевского:

«Все это завершено было пресловутой „мамонтовской добычей", присланной Мамонтовым из рейда, как „подарок Дону".
Главную часть этой добычи составляли драгоценные ризы, иконы и кресты, „изъятые" из „храмов божиих"   центральной   России,   да  многочисленные   сейфы  банков   тех городов,   где прошел огнем и мечом   Мамонтов.   
Этот „подарок  Дону" стал яблоком раздора между Сидориным и Богаевским еще в бытность белых па Дону.
 
Перехватив „подарок"   в Миллерово   (штаб  донской   армии), Сидорин   беззастенчиво   начал выбирать   из него самое ценное.  
Алчный  Богаевский не прочь был и сам поживиться „добычей". Начавшийся раздор между атаманом и командармом   оборвался с эвакуацией,  чтобы затем в еще  более ожесточенной форме продолжаться за границей.
К мамонтовской   церковной   утвари   „христолюбивый"   Богаевский не забыл прихватить ценности старочеркасского и новочеркасского соборов (главным образом, драгоценные иконы, ризы с них, кресты и чаши).
Только одного золота Богаевский вынул из этих двух храмов 11 фунтов (около 5 кг).

Эту партию, как наиболее ценную, захватила с собой богомольная и златолюбивая Надежда Васильевна Богаевская, вместе с эмблемой атаманской власти, перначем, весом, к слову сказать, одиннадцать фунтов червонного золота.
Вывоз всего добра поручен был управляющему Новочеркасским Отделением Государственного Банка А. А. Скворцову. 
Нужно добавить, что „операция" производилась секретно. 
Обдирание икон и растаскивание  музеев происходило ночью».

Надо бы вспомнить об этом, печально знаменитом, «мамонтовском рейде». В последних числах июля 1919 года между Таловой и Новохоперском была собрана конная группа под командованием Мамонтова из 7-8 тыс. сабель. Деникиным ей была дана задача прорвать фронт красных и овладеть железнодорожным узлом – Козловым. Ввиду пассивности левого фланга направление было изменено на Воронеж. Задача была выполнена, и Мамонтов двинулся назад, переправился через Дон и соединился с корпусом генерала Шкуро.

Этот рейд нанёс огромный урон красным. Мамонтовские войска уничтожали склады и запасы, взрывали мосты, громили местные Советы убивали коммунистов и активистов, сеяли панику в «красных» тылах. Но Мамонтов запомнился в этом рейде не только хорошо проведённой войсковой операцией, а невиданным размахом  грабежей. Его войско тащило всё, что можно. Вот что писала «белая газета» «Приазовский край» в номере от 27 августа 1919 года:

«Разгромлены все тылы и советы. Посылаем привет, везём родным и близким богатые подарки, войсковой казне 60 млн. рублей». 

Генерал Деникин  ликовал: 

«Громадную ценную добычу привёз он. Чего в ней только не было – тысячи золотых и серебряных вещей, иконы в золотых окладах, церковные сосуды, жемчуга и бриллианты».

Откуда взялись эти церковные ценности в обозе Мамонтова? Всё просто – он подчистую ограбил около 80 церквей. Для учёта награбленного генералом Мамонтовым церковного имущества,  Деникиным была составлена специальная комиссия, которая без излишних прикрас называлась «Комиссия по реализации военной добычи». К примеру, это одна из её описей:

«Акт №142. Ст. Мариуполь, 22 октября 1919 года.
Я, доверенный агент Комиссии штабс-капитан Глебович отправил в вагоне за №456.790 по накладной за №084952 на имя протопресвитера военного и морского духовенства Шавельскому следующее:
Икон – 250т штук
Ящиков с церковным имуществом – 6 штук
Колоколов разной величины – 4
Некоторые части подсвечников».

Обратите внимание на характерный момент: Белая армия Деникина, «освобождая» собственную страну от большевиков, ОТКРЫТО занимается грабежом собственного же, «освобожденного» народа, кокетливо именуя награбленное «военной добычей»!!!  В качестве этой самой «военной добычи» наличествуют: иконы, колокола,  подсвечники  и прочее церковное имущество (золотые ризы, чаши и т.п.)  Для батыевской орды XIII века такая добыча была вполне нормальным делом, но вот для «белого православного воинства», провозглашавшего своей целью «борьбу с безбожными большевиками» это было абсолютным безобразием, на которое, почему то, «закрывали глаза» её руководители.

Надо сказать, что этот невиданный  и открытый грабеж крайне негативно повлиял на уровень дисциплины и боеспособности донских казачьих полков. Нескончаемые обозы с награбленной в этом рейде добычей требовали от их владельцев «хозяйского глаза» и круглосуточного присмотра  за вновь приобретенным «добром». Тут уж было не до молодечества и стремления воевать по принципу «или грудь в крестах, или голова в кустах». «Грудь в крестах», конечно, дело хорошее, но если в следующем бою твоя голова вдруг окажется «в кустах», то и вся твоя «военная добыча» будет мигом поделена между более везучими станичниками, что мало кому могло понравиться.  А как только бойцы в военном походе начинают «беречь себя», боеспособность их войска стремительно падает. Давайте посмотрим, что писал об этом сам Врангель в своих воспоминаниях:

«Донские части генерала Мамонтова окончательно потеряли всякую боеспособность, "совершенно разложились", как доносил сам генерал Мамонтов. Перед наступающей конницей красных казаки, бросая артиллерию и оружие, бежали за Дон…

На следующий день по прибытии моем в Ростов я выезжал в Батайск для свидания с генералом Мамонтовым. Последний, высокий, статный, бравого вида генерал в эту минуту казался совершенно подавленным. По его словам, казаки совсем "вышли из рук" и у него не оставалось даже нескольких человек для посылки в разъезд. Он с несколькими офицерами пытался навести какой-нибудь порядок среди скопившихся в Батайске беглецов. 
К счастью, противник преследовал весьма вяло и, видимо, не отдавал себе отчета в нашей беспомощности. 
В Ростов явился ко мне прибывший со своим штабом генерал Покровский, коему я подчинил части генерала Мамонтова, приказав, не стесняясь мерами, привести их порядок….

Развал достиг и верхов армии. Политиканствовали, интриговали, разводили недостойные дрязги и происки. Благодатная почва открывала широкое поле деятельности крупным и мелким авантюристам. 
Особенно шумели оставшиеся за бортом, снедаемые неудовлетворенным честолюбием, выдвинувшиеся не по заслугам генералы: бывший командующий Кавказской армией генерал Покровский, генерал Боровский, сподвижник грабительского набега генерала Мамонтова, его начальник штаба, генерал Постовский. Вокруг них собиралась шайка всевозможных проходимцев, бывших чинов многочисленных контрразведок, секретного отдела Освага и т.п….

От проезжавших через Рубежную отдельных офицеров и солдат генерала Мамонтова он имел самые неутешительные сведения о состоянии нашей конницы. Кубанские и терские части окончательно вымотались, было много безлошадных казаков. Донские части, вконец развращенные еще во время рейда генерала Мамонтова в тыл красных, совсем не желали сражаться…

 Донцы бежали, бросая артиллерию, пулеметы и обозы…
8-го числа я получил телеграмму от генерала Улагая: «Конница конной группы становится совершенно небоеспособной. Малочисленная по сравнению с кавалерийской армией противника, она совершенно потеряла сердце, разлагается с каждым днем все больше и больше.
 
Для наглядности разложения и донских частях посылаю копию донесения генерала Науменко, который за отъездом генерала Мамонтова временно командует Донским корпусом. Разбогатевшая награбленным имуществом, особенно богатая добычей после кавалерийского рейда, потрясенная беспрерывными неудачами, конница совершенно не желает сражаться, и часто несколько эскадронов гонят целую дивизию… 
Рассчитывать на успех нельзя, так как новые обходные колонны действуют панически и, чтобы избежать окончательной потери всей артиллерии, приходиться опять оттягивать назад. При создавшемся положении вещей вообще рассчитывать на эту конницу невозможно, ее надо лечить другими мерами, может быть, даже с тяжелыми жертвами…

Копия донесения генерала Науменко, Нр 036/Е: 

"Генералу Улагаю. 10 
Донская дивизия около 13 часов ушла под впечатлением большой колонны конницы, двигавшейся по большой дороге из Сватова на Кременную. 
Бегство не поддается описанию: колонна донцов бежала, преследуемая одним полком, шедшим в лаве впереди конной колонны. Все попытки мои и чинов штаба остановить бегущих не дали положительных результатов, лишь небольшая кучка донцов и мой конвой задерживались на попутных оборонительных рубежах, все остальное неудержимо стремилось на юг, бросая обозы, пулеметы и артиллерию. Пока выяснилось, что брошены орудия: двенадцатой, восьмой и двадцатой донских батарей. 
Начальников частей и офицеров почти не видел, раздавались возгласы казаков, что начальников не видно и что они ускакали вперед.
Лисичанск.
8/12.
Нр 0530.
Улагай.

Вечером генерал Улагай вновь телеграфировал:
Я уже докладывал неоднократно, что конная группа небоеспособна. 
Донские части, хотя и большого состава, но совсем не могут и не желают выдержать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо, не говоря уже о массовом наступлении противника. Кубанских и терских частей совершенно нет. Жалкие обрывки, сведенные в один полк, совершенно никуда не годны. 
Артиллерии почти нет, пулеметов тоже.
 
Вчера донские дивизии бежали, гонимые несколькими эскадронами, за которыми в колоннах двигалась конница противника. Под натиском противника и обходимые со стороны Ново-Астрахани части группы с большим трудом и потерями перешли р. Донец… 

Вся группа, переправившаяся через Донец, совершенно неспособна ни к каким активным действиям и, кроме того, принуждена была уничтожить переправы… Разложение частей настолько сильно, что даже лечить их путем присылки пополнений и вливания в остатки едва ли возможно. Все мои сообщения относительно состояния конницы есть горькая правда, которой не имею нравственного права скрывать от Вас.
8-12-19.
Генерал Улагай».

Как видим, о ПОЛНОМ разложении и потери боеспособности донской казачьей кавалерии, «разбогатевшей награбленным имуществом»,  Врангелю докладывали  авторитетные боевые генералы:  сам Мамонтов (впоследствии отстраненный Врангелем от должности), Улагай и Науменко. Подчеркнем, что они совершенно не стеснялись употреблять термин «награбленное имущество» по отношению к собственным войскам, даже в своих официальных донесениях! Вот такой огромной ценой «икнулось» донцам массовое участие в грабежах и «забота» о награбленной добыче…

Надо понимать, что склонность к грабежам и мародерству, в военное время, присуща многим армиям и народам. Гибельность безделья и безнаказанного грабежа для боеспособности и морального духа своих войск была наглядно продемонстрирована  разложением ганнибалового войска, случившегося с ним, после победы в битве при Каннах. Поэтому любое, уважающее себя и свою армию, командование стремится пресекать грабежи, разбои  и мародерство собственных войск, самыми жестокими способами.

А вот в Вооруженных Силах Юга России, возглавлявшихся А.И. Деникиным, возникшая практика  «самоснабжения войск», за счет местного населения, негласно одобрялась, что и привело, в конце концов к разложению его армии и поражению в войне. Вернемся к рассказу И. Лунченкова о судьбе награбленных ценностей:

«Первый налет на вывезенные ценности был произведен (конечно, кем-то из хорошо знавших об их отправлении) еще в пути под Екатеринодаром. Была взломана крыша вагона и взято несколько ящиков наиболее ценного, в том числе и золото, случайно оказавшееся здесь. Управляющим Новочеркасским Отделением Государственного Банка А. А. Скворцовым об этом был составлен акт, в котором, между прочим, характерно было указание на то, что количество и наименование украденного определить не представилось возможным, так как... ценности были отправлены без описей. Первый характерный документ, громко свидетельствующий о том, каким хищническим путем увозилось за границу народное достояние.

За несколько дней до падения белых ценности прибыли в Новороссийск и были погружены на итальянский частный пароход „Чита-ди-Венеция" торговой фирмы „Аслан Фреско и Сын" для отправки в Константинополь. Вместе с донским золотом и серебром на борту этого парохода расположились и члены правительства, напоминая воронье около своей добычи. Расплата за этот фрахт произведена была натурой в Новороссийске—Фреско было выдано 145 пудов банковского серебра.

Через Феодосию—Севастополь в начале апреля 1920 года на том же пароходе ценности прибыли в Константинополь, а вместе с ними и так называемая „Серебряная комиссия", назначенная Богаевским в Крыму, в составе членов правительства — генерала В. Н. Балабина, Светозарова. Н. Захарова, И. П. Буданова. Характерно то, что в Константинополе не оказалось ни хранителя  ценностей Скворцова, ни описей. 
Этот предусмотрительный „финансист" предпочел, набив себе карманы и чемоданы, куда-то скрыться».

Итак, значительная часть награбленных ценностей, золота и ценных бумаг еще в апреле 1920 года (задолго до падения Крыма) была вывезена в Константинополь на итальянском (!) коммерческом пароходе!!!
Реализовывать все эти ценности  было поручено, назначенной Богаевским, «Серебряной комиссии».
Команда итальянского парохода, видя удивительную безответственность и бесхозяйственность этой «комиссии», тоже «не теряла времени даром»:

«Комиссии было поручено реализовать вывезенное имущество на бирже Константинополя, а деньги, вырученные от продажи, положить в один из местных иностранных банков на имя правительства или частного лица, но только из своих людей.
По прибытии „Чита-ди-Венеция" в Константинополь обнаружено было, что  на   борту парохода произошло   второе  расхищение  ценностей   благодаря халатности комиссии. Оказалось, что в трюм, куда сложены были ящики   с   ценностями, совершенно  свободно   можно,  было  проникнуть, чем   и воспользовалась   команда  парохода.   
На   Босфоре полицией   „союзников"   был   составлен   по   этому поводу  акт,  но  выяснить,   что   именно   украдено, не удалось.   Во   всяком   случае   на  этот  раз  похищено   было   не   много,   и  часть   похищенного серебра     была    найдена    в    укромных    уголках трюмов. В Константинополь было привезено 1778 пуд. серебра, музеи и  „мамонтовская добыча".

Стало быть, только одного серебра, на этом пароходе, из России было вывезено 28 тонн и 448 килограмм!!!

---

Судьба вывезенных ценностей и их владельцев.

Командование и штаб 1-го армейского корпуса перед отбытием с Галлиполи. 15.12.1921г.

Продолжим рассказ о судьбе вывезенных «белыми» ценностей и о том, кто и как ими распоряжался.
Одним из главных «бенефициантов» был Атаман Всевеликого Войска Донского, генерал Африкан Богаевский. Вот что о нем в своей книге воспоминаний «За чужие грехи. Казаки в эмиграции», рассказывает  один из эмигрантов-казаков врангелевской армии,  И. Лунченков:

«Семья Богаевского со своим „багажом" прибыла раньше на английском пароходе и в числе „гостей короля Георга У" поместилась в английском лагере, в вилле на острове Принкипо (в окрестностях Константинополя, один из живописных уголков Мраморного  моря).
Кроме привезенного на „Чита-ди-Венеция" добра, в Константинополе к этому времени сосредоточились еще и крупные партии товаров, шедших в свое время на Дон из Бельгии: мануфактура, медикаменты, спички, нитки, автомобильные части и принадлежности и др., на сумму около одного миллиона золотых рублей. Здесь, на Босфоре, стоял и пароход „Федор Феофани", купленный Богаевским за 350 тысяч золотых рублей.

Стоимость привезенного в Константинополь серебра по курсу дня апреля 1920 года равнялась 37  миллиона золотых рублей. Точно определить стоимость музеев и «добычи» за отсутствием описей было невозможно, но, принимая во внимание, что и в музеях и в „добыче" большую часть составляли разные золотые вещи с драгоценными   камнями   (бриллианты,  жемчуга   и   алмазы)—приблизительная   стоимость   их  равнялась до 10 миллионов золотых рублей…

Эти ценности были размещены: музеи в подвалах кухни здания Русского посольства, процентные бумаги и „добыча" — в американском транзитном складе в бухте Золотой Рог. Товары и пароход оставались в распоряжении Васильева. Всем этим богатством по праву захвата исключительно распоряжался Богаевский и его „правительство". Оставаясь с двумя-тремя „управляющими отделами" (донской „министр") в Крыму, всех остальных атаман отправил в Константинополь, где этими дельцами поднимается вокруг донского добра вакханалия легкой наживы».

Не правда ли, очень характерно то, где Богаевский и Ко хранили вывезенные из России ценности: на итальянском коммерческом  пароходе „Чита-ди-Венеция" и американском транзитном складе. 
Передавались туда эти ценности крайне небрежно, без всяких описей (об этом мы еще поговорим), что давало широкие возможности для иноземной команде и охране для их разграбления. Ну, и своего, «родного»  жулья, разумеется, тоже хватало с избытком:

«Так, с апреля 20 года в Константинополь перебрался управляющий отделом торговли и промышленности В. Т. Васильев, имея задачей „изучить условия здешнего рынка и создать здесь торговый аппарат". Ему же была передана Богаевским,   кроме   ведомственной   кассы,  также   и войсковая.
Рядом с торговым аппаратом Васильева до  июля   20 года   организуется   так   называемое „закупочное   бюро" во   главе   с   бывшим  членом Круга Т. А. Ковалевым из ст. Раздорской на Дону, другом  и  ставленником председателя Круга Харламова.   
Ковалев,  съедая  колоссальнейшие   суммы еще  в  бытность   белых  на  Дону,   с   эвакуацией Новороссийска, настолько   беззастенчиво  и  нагло начал грабеж, что обращает внимание даже правительства. 
Нищий на Дону, он в Константинополе открыл собственную комиссионную торговую контору. С закрытием „Бюро"  Ковалев   отчета  никому не дал. 
По  ведомостям Васильева  за  Ковалевым  остался «долг»—20.000 золотых рублей. Это официально. 
Сколько   в   действительности   расхитил   Ковалев, знает он сам да Харламов.
До августа 20 года лица, объединяющего „торговый аппарат" и Серебряную комиссию, в Константинополе не было. 

Фактически кассой распоряжался Васильев и из-за этого началась борьба между двумя этими „учреждениями". Васильев, вовсе не склонный упускать из рук то, что совершенно случайно к нему попало, в одном из своих секретных докладов Богаевскому в Крым, писал:

„К кассе тянутся десятки рук с одним желанием—урвать, и как можно больше. Особенно этим отличаются члены правительства и Круга. Необходимо принять меры, чтобы прекратить расхищения войсковых сумм, чтобы не создавать в беженской массе вполне справедливых нареканий и озлоблений против правительства".

Как видим, Васильев, пораженный таким размахом грабежа вывезенных денег и ценностей, жалуется на это атаману А.П. Богаевскому. По свидетельству И. Лунченкова, сам  атаман Богаевский в финансовых вопросах тоже «был  не промах» и жил в это суровое время «на широкую ногу»:

«К числу этих „тянувшихся к кассе" принадлежал и сам Богаевский с семьей. 
Живя в Крыму по высшей ставке Врангеля, он регулярно получал из Константинополя от Васильева значительные суммы для „личных нужд". 
Его семья, находясь на полном иждивении у англичан, только за 4 месяца получила „пособия" 25.000 золотых рублей.
Злосчастному серебру, прежде чем окончательно исчезнуть в подвалах европейских банкиров, пришлось пройти целый ряд небезынтересных и поучительных приключений».

Вот давайте и посмотрим на эти «поучительные приключения» вывезенных из России ценностей.
И. Лунченков рассказывает:

«24 апреля 20 года Серебряная комиссия по совету Фреско сдала серебро на хранение на итальянский крейсер — стационер „Сардиния", стоявший на рейде, получив довольно оригинальный документ от командира судна.

Вот дословный текст этого документа:
«КОМАНДИР
Итальянского     
крейсера „САРДИНИЯ"
24/1V-20r. г. Константинополь.
Удостоверяю, что правительством Дона положена на борт вверенного мне корабля их собственность.
Поль Марини».

Не правда ли, потрясающий документ?! Командир итальянского крейсера дал «Серебряной комиссии» расписку о том, что получил «на борт» своего корабля некую «собственность» и больше НИЧЕГО: ни описи, ни перечня, ни даже количества ящиков с русскими ценностями он указывать не стал, а белогвардейские «хранители» этих ценностей, отчего-то, настаивать не решились. Впрочем, идиотизм такой ситуации все-таки до них дошел и белые «хранители» попытались получить от итальянского командира крейсера более внятный документ, да не тут-то было:

«Через несколько дней комиссия спохватилась и сунулась на „Сардинию" изменить расписку, но итальянцы комиссию на борт не допустили и разговаривать с ней не стали.
Серебро повисло в воздухе.
В конце концов комиссия добилась от Фреско (частного лица) следующей приписки к документу:

„Удостоверяю, что перегруженная с борта „Чита-ди-Венеция" на борт „Сардинии" собственность донского правительства заключалась в 889 ящиках.
Аслан Фреско»
 
Что в этих 889 ящиках, не оговаривалось.
Так расторопные итальянцы объегорили закружившееся правительство и Круг» - отмечает И. Лунченков.

Просто удивительное ротозейство и халатность (в самом лучшем для них случае) проявили в этом принципиальном вопросе члены «Серебряной комиссии»!  И. Лунченков так продолжает рассказ об этой афере:  

 «В Крым  к  Богаевскому  полетели   тревожные донесения. В августе в Константинополь  был командирован Н. М. Мельников,  как  заместитель  атамана. 
Ему и было поручено  „спасение"  серебра.   Ходатайством царского посла Нератова  перед верховным   итальянским   комиссаром   маркизом   Гарони удалось добиться от итальянцев устного заявления, что   „серебро   это  они  признают   собственностью русского народа, а возвращать пока не намерены никому".
 
Даже слезные мольбы Богаевского о необходимости использовать серебро для помощи рядовому беженству не оказали никакого действия.
Вышло   по   пословице: вор   у   вора дубинку украл.
Вокруг серебра поднялся шум, так как на право опеки над ним стали претендовать все засевшие в Константинополе „союзники" (англичане, французы).
 
Богаевский, чуя, что на этом базаре можно очутиться и без денег, и без товара, стал торопливо предлагать право на серебро всем трем „великим державам"   и весной 22 года, наконец, продал под шумок злополучное серебро за 200.000 турецких лир (около 1 миллиона золотых рублей) англичанам….»

Надо сказать, что и остальные члены «Серебряной комиссии» тоже не остались в накладе:

«Деятельность Серебряной комиссии, столь блестяще передавшей англичанам серебро, после завершения этой операции свелась к расхищению полученных английских фунтов. Ставке месячного содержания   каждого   из   членов   комиссии могли позавидовать даже  иностранцы  с  Галата и Пера: триста турецких лир в месяц, что равнялось двум с половиной тысячам золотых рублей при прожиточном максимуме   30 — 40   лир в месяц…

Массовые   разъезды   по   своим делам   ставились  комиссией   в   разряд служебных командировок. 
Так,   например,   Буданов  и Светозаров,   выехавшие   по   своим   делам   на   остров Лемнос   к   семьям,   пользовавшимся   там   „гостеприимством" англичан,  получили  на  это 25 тысяч золотых рублей  командировочных.   
Не отставали от них   и  другие  члены  комиссии. Помимо жалованья и квартир,  членами   их семейств ежемесячно получалось   пособие  от   25   до   100   турецких   лир   на   душу.   
Немым   укором,   наряду с   чудовищными   выдачами   себе,   на   страницах бухгалтерских   книг   изредка   мелькала   фамилия какого-нибудь   рядового   Пименова   с   распиской в получении  1—2-х лир   на действительно неотложную нужду.
Не   отставали   от   правительства    и    члены Круга.   
Так   Харламов,  выехав   из   Крыма в качестве „атташе" Богаевского в Париже, получил на эту поездку разновременно до 50.000 золотых рублей, плюс к этому регулярно соответствующее жалованье.
 
Другие члены Круга, беспечно проживая на острове Халки и получая паек от французов до августа 20 года, получили в общей сложности до 100.000 золотых рублей. После сдачи Крыма Богаевский прекратил выдачу денег и им, перейдя от „парламентарного" к единоличному расхищению донского добра.
По официальному отчету Мельникова к ноябрю 20 года, т.-е. за полгода, в Константинополе прожито около полмиллиона золотых рублей. Сюда не вошли значительные суммы, украденные главой торгового аппарата Васильевым. 
Этот голоштанник после ряда операций с вывезенными в Константинополь товарами (медикаменты, мануфактура и проч.) к осени 21 года купил на Принцевых островах виллу, которой могли позавидовать даже турецкие вельможи…» 

Но и это еще – далеко не все. В книге И. Лунченкова есть масса подробностей того, как Богаевский и его приближенные «осваивали» мамонтовскую добычу и прочие награбленные ценности. Вот некоторые примеры этого:

«Расхищением других ценностей  занялся Богаевский, еще сидя в Крыму. 
В начале октября 20 года им командируется в Константинополь премьер-министр М. В. Корженевский, он же и министр финансов, с определенным заданием—продать серебро и все, что можно, а деньги положить в банк. Серебряную комиссию за ненадобностью расформировать. 
Ему было поручено подготовить для атамана и правительства лучший особняк в Константинополе. 
Памятный рядовым беженцам-казакам особняк, где обосновался Богаевский после Крыма, был заново отремонтирован, на что истрачено было до 50 тысяч золотых рублей.
Поселившись во вновь отделанном особняке, Корженевский перевез туда же и принятую им от Васильева кассу, вернее, жалкие ее остатки. Главное свое внимание он обратил на „мамонтовскую добычу".
 
Боясь лапы союзников, он ухитрился войти в сделку с турецким таможенным чиновником и под полою регулярно начинает выносить через своих агентов наиболее ценное. 
Эта работа продолжалась вплоть до осени 21 года, когда с переселением на Балканы все ценное из имущества было изъято из ведения турецкой таможни, хламом же воспользовались запоздавшие „союзники".

Установить приблизительную стоимость „добычи" почти невозможно за отсутствием описей. 
Сюда входило до 10.000 разных золотых и серебряных вещей с драгоценными камнями (бриллианты,   жемчуга   и   алмазы),  драгоценные  ризы с икон, кресты, паникадила, лампады и прочая церковная утварь. 
О стоимости всего этого добра можно было судить лишь приблизительно.

Всю „добычу" Корженевский переместил на Тарла-Баши, 4 (атаманский особняк), соединив ее с войсковой кассой. 
Распорядителем всего стал персонально Богаевский…
Между прочим, месячный оклад жалования Богаевскому был 25.000 лева, тогда как болгарский министр получал 3.000 лева. На наем квартиры Богаевскому шло особо 10.000 лева в месяц.
На все нарекания со стороны трудовых масс казачества и небольшой оппозиционной части Круга, Богаевский стереотипно отвечал:
— Ответ дам на Дону, тем, кто меня выбирал, когда не будет там Советов…»

Иначе говоря, Богаевский собирался отчитаться за свои "художества", «когда рак на горе свистнет».
И этот его ответ напоминает  слова известного литературного персонажа: «От мертвого осла уши! Получишь у Пушкина!» 
 
Атаман Богаевский и прочие вожди белой эмиграции, порой, шли на прямые аферы, совершенно не стесняясь вопросами чести, морали, порядочности и прочих «благородных благоглупостей».
И. Лунченков приводит несколько характерных примеров таких «проказ»:

«Интерес к донским ценностям, как со стороны союзников, так и Врангеля, весьма беспокоил Богаевского, который на всякий случай разработал ряд способов укрытия их. 
Одним из таких неудачных вариантов спасения был случай с коннозаводчиками Кульгавовым, Пишвановым и Ко. 
Считая их исключительно своими людьми, Богаевский совершенно секретно выдал им фиктивный вексель на внушительную сумму в 5 миллионов золотых рублей. 
Этот вексель предназначался для того, чтобы в случае ареста ценностей „союзниками" или Врангелем, предъявить к ним претензию. 
Вместе с векселем Кульгавову было выдано такое удостоверение:

АТАМАН
Всевеликого войска Донского
21 января 1921 г. к/751 -г. Константинополь, 
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Настоящее выдано Кульгавову, Б. В. в том, что у него 18-го марта 1920 года (т.е. после эвакуации Новороссийска. И. Л.) реквизировано для нужд Донской армии 75 племенных лошадей по 300 турецких лир за голову и 50 штук рогатого скота по 100 турецких лир за голову.
Реквизированные лошади и скот, как частная собственность Кульгавова, должны быть оплачены из войсковых сумм.
Генерального Штаба генерал -лейтенант
Богаевский.

Этот документ, случайно попавший в руки автора, в свое время доставил не мало неприятных минут Богаевскому. 
Опубликованный в заграничной прессе, он широко заинтересовал слои трудовых казаков и побудил правительство срочно выпустить „отчет о деятельности своей за границей". 
На общеказачьем съезде в Пловдиве (Болгария) в январе 22 года на запрос автора, чем руководствовался Богаевский, выдавая такие документы, и на какую сумму всего их было выдано, Богаевский не мог ответить иначе, как:
— Каюсь в своих грехах...

Движимый желанием помочь коннозаводчикам получить по этим векселям с Врангеля, он выдал этих документов на 1 миллион турецких лир. А коннозаводчики не дремали и перепродали эти векселя иностранцам. Те в свою очередь предъявили иск Богаевскому. 
Вмешалась международная полиция; в квартире атамана был произведен тщательный обыск. 
Ловкий финансист Корженевский выручил и на этот раз своего патрона. Все деньги были им заблаговременно переведены в болгарский банк, а наиболее ценные вещи розданы „своим" людям временно на хранение.
Увидев, что тучи сгущаются и, рано или поздно, „союзники" наложат свою лапу на ценности, Богаевский осенью 21 года ретировался в Болгарию, оставив в Турции Корженевского ликвидировать дела…»
 

Восхитительная история, согласитесь. Ничего кроме «каюсь в своих грехах», Богаевский в свое оправдание сказать так и не смог! Глядя на  него, свои «финансовые таланты» проявляли и другие генералы-атаманы. Вот что И. Лунченков рассказывает о замечательной афере терского атамана Вдовенко:

«Такую же финансовую деятельность проявил и терский атаман Вдовенко. Его „операции" по изысканию и добыванию средств более оригинальны, чем у Богаевского. 
Выехавши за границу нищим, Вдовенко и председатель терского правительства Букановский жили сначала на иждивении Богаевского, время от времени бросавшего им кусок пирога за поддержку и послушание. 
Однако это положение приживальщиков тяготит их, и они начинают изыскивать способы для улучшения своего материального положения. Благо к этому представился благоприятный случай.

Имея на руках постановление Терского Круга о том, что атаману в известных случаях принадлежит право сдачи концессий, Вдовенко ухитрился продать какому-то Шадинову, К. И. в Париже нефтеносные участки в наделе Грозненской станицы, Терской области, нынешнюю „Грознефть", общей площадью 300 десятин, за три миллиона франков…
Уполномоченный Шадинова, некий армянин Тер-Микелов, выехал в Константинополь и здесь подписан был им, с одной стороны, и Вдовенко Г.А., Букановским Е.А., Писаренко Д.О, Лисичкиным Н.В. и Хутиевым Д.С.— с другой, договор, в силу которого Терское правительство гарантировало дать Шадинову возможность приступить к эксплоатации промыслов, рассчитывая... на скорое падение Советской власти».

И здесь атаман Вдовенко применил тот же «беспроигрышный» прием, пообещав сполна рассчитаться с богатеньким «лохом» после  падения  Советской власти! И. Лунченкову удалось получить засвидетельствованную (!) официально копию этого интересного договора-документа:

«Вот некоторые пункты его в дословном изложении:
— Пункт 1. Войско сдало, а инженер Шадинов принял в арендное содержание на добычу нефти и газа триста десятин в наделе станицы Грозненской, Терской области.
— Пункт 2. Из указанного количества арендуемой Шадиновым земли остаются ему: 
а) сто десятин в составе трех участков в заведомо нефтеносной площади в пределах района, расположенного частью в местности „Соленая Балка", а частью на запад от нее,   на  смежной территории Старо-Грозненских промыслов, 
б) двести десятин в составе десяти участков вне заведомо нефтеносной площади, в пределах района шириною до 3-х и длиною до 5-ти верст, расположенного на Юго-Восток от „Соленой Балки", между последней и полосой отчуждения железнодорожн. линии Грозный—Беслан.
— Пункт 6. Стороны заключили настоящий контракт на случаи восстановления законного порядка на Северном Кавказе и по возвращении войску его земель и имущества.
— Пункт 10. Арендная плата за сданные Шадинову участки устанавливается в виде денежного вознаграждения и состоит из: а) четырех единовременных платежей, общей суммой в восемь миллионов французских франков, уплачиваемых в порядки и в сроки, в п.   10 установленные...
... Уплата восьми миллионов франков, обусловленных лит. А предыдущего пункта, производится в следующие четыре срока: 
а) триста тысяч франков уплачиваются при подписании сего договора, 
б) один миллион двести тысяч франков через тридцать пять дней от сего числа, 
в) один миллион франков через 65 дней от сего числа, 
г) наконец остающиеся 5 миллионов франков—в течение двух месяцев со дня отвода Шадинову участка в натуре...
Примечание. Сумма платежей, указанных под лит. Б и В сего пункта, вносится Шадиновым в банк на имя войскового атамана Терского казачьего войска генерал-лейтенанта Г. А. Вдовенко и лиц, подписавших от имени войска сей договор, а именно: Е. А. Букановского, Д. С. Писаренко, Д. С. Хутиева и Н. В. Лисичкина.
Предварительный взнос около двух с половиной миллионов франков был вложен в один из иностранных банков на имя Вдовенко».

При виде этого дивного договора вспоминается известная  поговорка: «Богата Земля Русская дураками!» Одного из таких богатых дураков (Шадинова) и нашли ушлые помощники атамана Вдовенко.  Пообещали они ему нефтеносные земли у Грозного ПОСЛЕ «восстановления законного порядка на Северном Кавказе и по возвращении войску его земель и имущества», а 2.5 миллиона франков (огромные в то время деньги) получили СРАЗУ после подписания договора! Спустя некоторое время и до Шадинова стало «доходить», что его «кинули, как лоха педального». О том что было дальше в своей книге живописует И. Лунченков:

«Когда Шадинов (инженер — не кто-нибудь) понял своей дурацкой головой, что Советская власть падать не собирается, он забил тревогу, демонстрируя этим только свою алчную глупость, но было поздно—миллионы были уже у Вдовенко! Оказавшись миллионером, последний перебрался в Сербию, где, оставив в покое Терек и терцев, занялся спекулятивной деятельностью.

Внеся в один из сербских банков миллион динар, он становится пайщиком крупнейшего хлебного дела. В Дубровнике (в Сербии) Терским правительством приобретена была на имя частного лица одна из роскошнейших вилл на берегу Адриатического моря.
В Болгарии (под Софией) было заарендовано ими одно из крупнейших имений. В качестве рабочих туда были поставлены терские казаки, доходы же шли в карман Вдовенко.
Обеспечив себя материально, казачьи верхушки начали самый широкий образ жизни, разбрасывая деньги направо и налево. Скромные болгары и сербы только дивились богатству „братьев руснаков".

Так что «новые русские», поражавшие заграничных обывателей своим неизвестно откуда взявшимся богатством и безмозглым «швырянием» своих дармовых денег, появились на Западе задолго до ельцинских «святых девяностых» и «братков» в малиновых пиджаках и золотых цепях на шеях…

Но и это еще не все. И. Лунченков рассказывает об удивительной истории разграбления ценностей петроградской ссудной казны и прочих ломбардов Юга России, вывезенных из нашей страны белогвардейцами. Вот, что он об этом рассказывает:

«Полагаю, что небезынтересны в области расхищения добра русского народа авантюры и „самого" Врангеля. 
Самой крупной „операцией" его явилась продажа американцам, так называемой. „Петроградской ссудной казны"… 
К   сожалению,   она почти не была освещена в советской прессе. 
Пополняю этот  пробел и сообщаю ее подробно…
В  конце   1917   года,   когда   стало   ясно, что Октябрь    надвигается,   Временное    правительство эвакуировало  из   Петрограда,  конечно,   „под шумок", „Петроградскую   ссудную казну", т.е. ломбард, к слову—самый   богатый  в   России.
 
Постепенно,    по   мере    отхода    контрреволюционного фронта к югу, в эту казну вливались другие ломбарды и банки со своими сейфами. 
Таким образом в казне сосредоточились ценности громадной стоимости. 
Мелкая серебряная монета Петроградского монетного  двора,  драгоценные  камни, золото, серебро, часть   художественных   изделий   из  драгоценного металла из Эрмитажа и других музеев, картины   лучших   русских   художников   музея   Александра III, золотые  и серебряные  иконы, похоронные венки—вот что составляло казну.

В разгар гражданской войны казна оказалась у Деникина. 
Незадолго до Новороссийской эвакуации в 1919 году Деникин эвакуировал казну при самом деятельном участии помогавших тогда во всем англичан и на двух английских миноносцах в небольшой старинный югославский городок Катарро на берегу Адриатического моря.
С крымской эвакуацией распорядителем казны становится барон Врангель; ближайшие сотрудники его по казне—барон Тизенгаузен, князь Павел Долгоруков, Сахаров и Антон Гензель.

Когда в 1922 году дела барона ухудшились и Антанта перестала его субсидировать, встал вопрос об изыскании средств для дальнейшего существования всей баронской организации.
После ряда совещаний решено было ликвидировать казну. Посредниками по продаже были назначены барон Тизенгаузен и князь Долгоруков. 
Покупателями явились англичане и американцы. 
Англичане, боясь скандала, купили только мелкую серебряную монету, всего 70 ящиков по 15 пудов каждый,  на сумму   около   3.000.000 франков, или 30.000.000 динар. 
Сделка прошла через белградский банк „Руссосерб" с отчислением банку 10% куртажа. Главные ценности приобрели американцы.

В середине   1922 года в Катарро, под видом туристов, прибыла на специальном пароходе группа американских   миллионеров.   Осмотрев    ценности, они заявили, что в таком виде они, боясь огласки и   скандала,  их   не  купят—необходимо   ценности „обратить   в   лом". Заключили  договор, было  назначено было время присылки специального парохода из Америки.
 
  И вот  началась  вакханалия  вандализма. 
Для работы, т.-е.  „обращения в лом", были приглашены свои  верные   люди—офицерская кавалерийская молодежь, около 40 человек. 
Работали тихо, без шума.
 
Ломались совершенно новые часы (около 3.000 экземпляров), ложки,  ножи,  гнулись подносы, кофейники, портсигары,   траурные венки с гробниц исторических   лиц, модели памятников, предметы   церковной   утвари, ризы с икон, вынимались камни,  слоновая  кость, серебро сбрасывалось «ссыпом» в ящики по 15 пудов каждый, а все остальное шло ретивым рабочим. 
Обнаглевшие, они ходили   по маленькому  городку  и торговали слоновой костью, хрусталем, камнями. 
Вмешалась югославская прокурорская власть, были произведены обыски и найдена часть ценностей на квартире „рабочих". 
Дело пошло в суд.
 
Офицер Богачев сел на восемь месяцев в тюрьму. 
„Работа" продолжалась 2 месяца. Уложено было 700 ящиков по 15 пудов каждый, всего больше 10.000 пудов.
Под руками вандалов погибли единственные в своем роде уникумы исторической и художественной ценности. В октябре 1922 года пришел пароход из Америки и началась приемка ценностей. Сдавали Сахаров и Гензель. 
От американцев было получено 50.000.000 франков. Деньги были переданы лично Врангелю.
Так была продана половина казны—серебро. Осталось золото и драгоценные камни на сумму около 100.000.000 фр.

Когда вокруг этого преступления поднялась шумиха и югославские власти сделали распоряжение выяснить обстоятельства прокурорскому надзору, Врангель приказал тайно начать перевозить казну.
 Куда—об этом знают Сахаров и Гензель, ее непосредственные хранители.
По распоряжению прокурорского надзора казна была опечатана, при чем при осмотре ее прокурором было установлено, что наиболее ценные ящики спрятаны под полом.
Гензель и Сахаров были обеспокоены ходом дела и непрерывно ездили к Врангелю с докладом.

Благодаря связям с королем Александром, Врангель добился того, что прокурорская власть прекратила дело, и ценности снова перешли в его полное распоряжение.
Дальнейшие продажи производились весьма секретно и огласки не подвергались. Где находятся остатки ценностей сейчас—сказать трудно…»

Ну вот, пожалуй и все. Можно приводить и другие примеры, но и этих – достаточно. Они неплохо демонстрируют тот факт, что «рыцарей в сверкающих доспехах» среди лидеров белой эмиграции не было, а деньги и богатую жизнь «на широкую ногу» любили очень многие из них. Они и обеспечивали это себе не слишком-то стесняясь в выборе для этого средств или думами о том, «что скажут люди».