Минобороны России прокомментировало слова министра обороны Британии.

Как важно не быть серьезным

В Англии в основе всех форм светского общения лежит скрытое правило, согласно которому запрещено проявлять «излишнюю серьезность». Пусть мы не обладаем исключительным правом на юмор, и даже на иронию, но англичане, как никакой другой народ, остро чувствуют разницу между «серьезным» и «выспренним», между «искренностью» и «пылкостью».

Эти различия существенны для понимания английской самобытности. Я не могу на словах провести четкую грань между этими понятиями, но, если вы не способны уловить эти ключевые нюансы, вам никогда не удастся понять англичан. Даже если вы в совершенстве владеете английским языком, вы все равно никогда не будете чувствовать себя уверенно в разговоре с англичанами. Пусть ваш английский безупречен, но ваша поведенческая «грамматика» будет полна вопиющих ошибок.

Как только вы научитесь чувствовать эти различия, правило «Как важно не быть серьезным» больше не будет для вас загадкой. Серьезность приемлема, выспренность недопустима. Искренность дозволена, пылкость строго запрещена. Напыщенность, важничанье — вне закона. Серьезные вопросы можно обсуждать серьезно, но никто не должен воспринимать слишком серьезно самого себя. Способность посмеяться над собой, пусть это даже проявляется в форме высокомерия, — одна из самых привлекательных особенностей англичан. (Во всяком случае, я надеюсь, что права в своем суждении: если я переоценила нашу способность смеяться над самими собой, моя книга будет крайне непопулярна.)

Например, напускная, бьющая через край пылкость и помпезная выспренность, свойственные почти всем американским политикам, не найдут понимания у англичан. Мы наблюдаем их выступления в программах теленовостей с отстраненной снисходительностью, изумляясь легковерности ликующих толп, покупающихся на подобную высокопарную чушь. Иногда речи американских политиков пробуждают в нас не презрительную насмешливость, а неловкость: нам трудно понять, как они решаются произносить постыдные банальности таким смехотворно пафосным тоном. Разумеется, мы предполагаем, что политикам положено говорить банальности — наши в этом отношении от американских не отличаются, — но нас поражает и заставляет морщиться их убежденный тон. То же самое можно сказать и про излишне сентиментальные, слезливые речи американских актеров на церемониях вручения премии «Оскар» и других кинопремий, на которые английские телезрители все как один реагируют одинаково: «Меня сейчас стошнит». Редко увидишь, чтобы кто-то из получивших «Оскар» англичан позволил себе расчувствоваться на публике; их речи обычно коротки, полны достоинства или самоуничижительного юмора, и все равно при этом они всегда испытывают неловкость и смущаются. Любой английский актер, посмевший нарушить эти неписаные правила, будет подвергнут осмеянию и назван «душкой».

Разумеется, не только американцы становятся объектом наших циничных нападок, хотя янки больше, чем другие, дают поводов для критики. С таким же неприятием и презрением мы воспринимаем сентиментальный патриотизм вождей и напыщенную серьезность писателей, художников, артистов, музыкантов, ученых мужей и других общественных деятелей всех национальностей, ведь англичане за двадцать шагов чуют малейший намек на важничанье, они способны уловить его даже на зернистом изображении телеэкрана или в иностранной речи, которую совсем не понимают.

Ой, да будет тебе! (Oh, Come off it!)

Существующий в Англии негласный запрет на излишнюю серьезность и особенно на важничанье означает, что нашим политикам и прочим общественным деятелям приходится ох как нелегко. Наблюдательная английская публика не прощает нарушения этих правил на своей родной земле, и стоит оратору допустить малейшую оплошность, чуть-чуть переусердствовать, переступив невидимую грань, отделяющую искренность от пылкости, это будет мгновенно замечено, раскритиковано, и в его адрес полетят презрительные крики: «Ой, да будет тебе!»

В повседневном общении мы так же строги друг к другу, как и к нашим знаменитостям. В принципе, если бы сказали, что каждая страна или культура должна иметь свой девиз, для Англии я предложила бы выбрать фразу «Ой, да будет тебе!» («Oh, come off it!»). Джереми Паксман ратует за девиз «Я знаю свои права» («I know my rights») — на самом деле он не оперирует понятием «девиз», но на саму эту фразу ссылается постоянно, он даже включил ее (единственную из подобных фраз) в свой личный список определяющих особенностей английской самобытности. Я принимаю его точку зрения: во фразе «Я знаю свои права» нашли полное отражение присущие англичанам непримиримый индивидуализм и сильно развитое чувство справедливости — исключительно английское сочетание качеств. Однако, на мой взгляд, пассивный цинизм, заключенный во фразе «Ой, да будет тебе!», более точно характеризует психологию англичан, чем воинствующий активизм фразы «Я знаю свои права». Возможно, поэтому, как кто-то однажды заметил, у англичан не бывает революций, их заменяет сатира.

Разумеется, были отдельные храбрецы, боровшиеся за права и свободы, которыми мы теперь обладаем, но большинство простых англичан ныне принимают это как должное, предпочитая со стороны иронизировать и насмехаться над любой деятельностью в защиту и поддержку этих завоеваний. Многие даже не берут на себя труд принять участие в выборах в органы власти, а ученые мужи и лица, проводящие опросы общественного мнения, тем временем никак не могут договориться, цинизм или апатия — более вероятно, что и то, и другое — являются причиной столь постыдно низкой явки избирателей. Большинство же из тех, кто голосует, к самим выборам относятся так же скептически, действуя по принципу: выбирай «лучшее из худшего» или «меньшее из двух зол». Среди них вы не увидите людей с горящими глазами, убежденных, что партия, которой они отдали предпочтение, изменит мир к лучшему. Это мое суждение наверняка будет встречено привычным «Ой, да будет тебе!».

Молодежь и те, кто восприимчив к лингвистическим изыскам, возможно, вместо фразы «Ой, да будет тебе!» иронично заметят: «Ну да, конечно!» («Yeah, right!») — но смысл от этого не изменится. Равно как нет смысловых различий между последней сленговой новинкой up themselves и более традиционным full of themselves (оба выражения можно перевести на русский язык как «распирает от собственной важности». — Примеч. пер.), применяемых в отношении людей, нарушающих правило «Как важно не быть серьезным». Возможно, к тому времени, когда вы прочтете это, данные выражения уже вытеснят другие, но скрытые правила и ценности глубоко укоренились в сознании англичан и останутся неизменными.

Правила английской иронии

Англичанам несвойственно хвастаться своим патриотизмом. По сути, и проявление патриотизма, и хвастовство считаются заслуживающими порицания качествами, поэтому сочетание этих двух пороков вдвойне постыдно. Но из данного правила есть одно исключение: мы испытываем патриотическую гордость за наше чувство юмора, и особенно за виртуозное умение иронизировать. Бытует мнение, что у англичан, в сравнении с другими народами, более тонкое, более развитое чувство юмора и что другие народы мыслят прозаически и не способны ни понять, ни оценить иронию. Такое суждение высказывали почти все англичане, которых я интервьюировала, и многие иностранцы, как ни странно, с ними покорно соглашались.

И хотя мы убедили себя и многих других в превосходстве нашего чувства юмора, лично я, как я уже отмечала, в том совсем не убеждена. Юмор — явление всеобщее, а ирония — универсальный важнейший элемент юмора, поэтому ни одна культура не может монополизировать право на нее. Данные моих исследований предполагают, что в случае с иронией это опять-таки вопрос степени — вопрос количества, а не качества. Именно вездесущность иронии и то значение, которое мы ей придаем, делают английский юмор уникальным. Ирония — не пикантная приправа, а основной ингредиент в английском юморе. Ирония — всему голова. По словам одного проницательного наблюдателя^[38], англичане «рождаются в иронии. Мы выплываем в ней из чрева матери. Это — амниотическая жидкость… Мы шутим не шутя. Волнуемся не волнуясь. Серьезны не всерьез».

Следует сказать, что многих иностранцев, с которыми я беседовала, эта особенность англичан приводит в замешательство, а не забавляет. «С англичанами вся беда в том, — пожаловался мне один американский бизнесмен, — что невозможно уловить, когда они шутят, никогда не знаешь, всерьез они говорят или нет». Его коллега из Голландии, хмурясь, поразмыслила с минуту и затем нерешительно заключила: «По-моему, они в основном шутят, да?»

В общем-то, она была права. И мне вдруг стало жаль их обоих. Из разговоров с иностранцами я выяснила, что пристрастие англичан к иронизированию создает больше проблем для тех, кто приезжает в Англию по делам, чем для туристов и других любителей развлечений. Д. Б. Пристли^[39] отмечал: «Климат, в котором живем мы, англичане, благоприятствует юмору. Зачастую сплошной туман, и очень редко бывает по-настоящему ясно».

«Любовь к иронии» он помещает на верхнюю строчку своего списка составляющих английского юмора. Наша благоприятствующая юмору окружающая среда очень хорошо подходит тем, кто приезжает к нам на отдых, но, когда вы обсуждаете условия сделки на сотни тысяч долларов, как мои злополучные собеседники, которых я цитировала выше, этот неясный, пропитанный иронией культурный климат становится помехой^[40].

Те, кто пытается акклиматизироваться в этой атмосфере, должны помнить, что ирония — ее неотъемлемый атрибут: как и юмор в целом, ирония — постоянный, заданный, стандартный элемент повседневного общения. Пусть англичане не всегда шутят, но они всегда готовы к восприятию юмора. Мы не всегда говорим не то, что имеем в виду, но мы всегда готовы отреагировать на иронию. Задавая кому-то прямой вопрос: «Как дети?», — мы в равной степени готовы и к прямому ответу («Хорошо, спасибо»), и к ироничному («О, они просто чудо — очаровательны, услужливы, аккуратны, прилежны…»). На что обычно слышим: «Ну-ну. Веселый, значит, выдался денек, да?»

Правило преуменьшения

Я включила этот раздел в главу об иронии, потому что преуменьшение — это форма иронии, а не отдельный, самостоятельный вид юмора. Это также очень английский тип иронии: правило преуменьшения — близкий родственник правил «Как важно не быть серьезным», «Ой, да будет тебе!» и различных правил сдержанности и умеренности, регулирующих наши повседневные социальные взаимоотношения. Разумеется, преуменьшение ни в коей мере не является исключительно английской формой юмора: опять мы говорим здесь скорее о количестве, чем о качестве. Джордж Майкс отмечает, что преуменьшение — «не просто отличительная черта английского чувства юмора; это образ жизни». Англичане по праву славятся своим умением использовать преуменьшение. И дело вовсе не в том, что мы изобрели этот способ иронии или владеем им лучше других, просто мы применяем его очень часто. (Ну, возможно, мы и впрямь делаем это чуть лучше других — но именно потому, что у нас больше практики.)

В общем-то, наша склонность к преуменьшению вполне объяснима. Причина тому — строгий запрет на выказывание чрезмерной серьезности, сентиментальности, хвастовства и своих переживаний. Опасаясь показаться чересчур пафосными, эмоциональными или пылкими, мы впадаем в другую крайность — демонстрируем сухость и безразличие. Согласно правилу преуменьшения, изнурительную хроническую болезнь мы называем «досадной неприятностью»; о пережитом страшном происшествии говорим: «Ну, это не совсем то, что я бы для себя выбрал»; при виде захватывающей дух красоты констатируем: «Довольно мило»; о великолепном представлении или выдающемся достижении отзываемся: «Неплохо». Акт гнусной жестокости в нашей интерпретации — «не очень дружественный поступок», непростительно глупое суждение — «не очень умная оценка». Мы говорим: в Антарктиде «довольно холодно», в Сахаре «несколько жарковато на мой вкус»; выдающийся человек или потрясающее событие, которые в других культурах были бы оценены в превосходных степенях, у нас получат лишь один эпитет — nice («славный/чудный/милый» и т. п.) или, если мы хотим выразить одобрение в более красноречивой форме, — very nice («очень славный» и т. п.).

Незачем говорить, что склонность англичан к преуменьшению — еще одна черта, которая многих иностранцев озадачивает и приводит в ярость (или, как мы, англичане, говорим, «несколько смущает»), «Ни черта не понимаю! — возмущался один из иностранцев, которых я опрашивала в ходе исследования. — И это считается смешным? Если смешно, тогда почему они не смеются — или по крайней мере не улыбнутся? Или хоть как-то отреагируют. Как, черт побери, можно узнать, что «неплохо» означает «великолепно» или просто «хорошо»? Как они сами друг друга понимают — тайные знаки подают или еще что? Почему не могут прямо сказать то, что имеют в виду?»

В этом проблема с английским юмором. В большинстве случаев английский юмор, особенно когда используется преуменьшение, не очень смешной, по крайней мере, не настолько смешной, чтобы вызвать громкий смех, и, вне сомнения, понятен не всем народам. Даже сами англичане, которые понимают его, не реагируют на преуменьшение безудержным хохотом. В лучшем случае сказанная к месту изящная преуменьшительная фраза вызовет лишь усмешку. С другой стороны, в этом как раз и вся суть преуменьшения: оно забавно, но только в качестве недомолвки. Это — юмор, но юмор сдержанный, изощренный, тонкий.

Даже иностранцы, способные оценить английский скрытый юмор и находящие его забавным, испытывают значительные трудности, пытаясь шутить так же, как англичане. Отец рассказывал мне о своих приятелях-итальянцах, больших приверженцах всего английского, которые во всем стараются походить на англичан, — они говорят на безупречном английском, одеваются по-английски, даже развили в себе вкус к английской кухне. Но при этом итальянцы сетуют, что никак не могут освоить правило английского преуменьшения, поэтому постоянно обращаются к отцу за советами. Однажды один из них описывал, горячо и пространно, свой визит в местный ресторан, где его накормили отвратительной пищей: еда была несъедобная, само заведение омерзительно грязное, официанты — сущие грубияны и т. д. и т. п. «В общем, не стоит туда ходить, да?» — прокомментировал мой отец, когда его приятель закончил свою тираду. «ВОТ ВИДИШЬ? — вскричал тот. — Вот оно! Как ты это делаешь? Как у тебя так получается? Откуда ты знаешь, что нужно так сказать?» — «Не знаю, — извиняющимся тоном отвечал отец. — Не могу объяснить. Мы просто так говорим. У нас это получается само собой».

В этом еще одна проблема с английским юмором: преуменьшение обусловлено правилом, но это правило в четвертом подразумеваемом значении понятия «нормальное или обычное положение вещей» — мы подчиняемся ему неосознанно, оно впечатано в наше сознание. Нас не учат использовать способ преуменьшения, мы усваиваем его постепенно. Фразы-преуменьшения слетают с наших уст «естественным образом», потому что правило преуменьшения — это элемент английской культуры, составляющая психологии англичан.

Правило преуменьшения трудно для понимания иностранцев еще и потому, что оно, по сути, является насмешкой над нашими неписаными правилами английского юмора.

Характеризуя свои тяжелые, болезненные переживания как «неприятность», мы признаем правила иронии и табу на излишнюю серьезность, но в то же время мы насмехаемся над тем, что сами, как это ни абсурдно, покорно соблюдаем эти законы. Мы демонстрируем сдержанность, но в столь преувеличенной манере, что тоже (тихо) посмеиваемся над своим поведением. Мы пародируем сами себя. Каждое преуменьшение — это личная насмешка над правилами английской самобытности.

Правило самоуничижения

Как и склонность англичан к преуменьшению, наше пристрастие к самоуничижению можно рассматривать как форму иронии. Обычно, это вовсе не проявление подлинной скромности; мы просто говорим противоположное тому, что имеем в виду, или — по крайней мере — противоположное тому, что, по нашему замыслу, люди должны понять.

О скромности англичан еще не раз будет говориться в данной книге, поэтому мне следует прямо сейчас объяснить, что я подразумеваю под этим понятием. Говоря о «правилах скромности», я совершенно не имею в виду, что англичане от природы более скромны и благопристойны, чем другие народы, — я веду речь о строгих правилах, предписывающих англичанам демонстрировать скромность. В числе этих правил есть как «запретительные», порицающие хвастовство и важничанье в любой форме, так и «разрешительные», поощряющие самоуничижение и самоиронию. Само обилие этих неписаных правил уже предполагает, что англичанам несвойственна природная или врожденная скромность. В лучшем случае можно сказать, что мы придаем большое значение скромности, что мы стремимся быть скромными. На самом деле мы обычно проявляем ложную скромность — или, выражаясь более снисходительно, ироничную.

И в этом заключен юмор. Но мы опять-таки говорим не о таком смешном, что вызывает громкий хохот: английский юмор самоуничижения, как и юмор, содержащийся во фразах-преуменьшениях, это скрытый юмор, зачастую почти неуловимый — и непонятный тем, кто не знаком с английскими правилами скромности.

В качестве примера я приведу весьма характерный случай. Мой жених — нейрохирург. Когда мы познакомились, я поинтересовалась, что побудило его выбрать эту профессию. «Ну, хм, — отвечал он, — я изучал философию, политику и экономику в Оксфорде, а потом понял, что мне это не по плечу, и подумал… э-з… что лучше заняться чем-то менее трудным». Я рассмеялась, но потом, как он, должно быть, и ожидал, заметила, что нейрохирургию вряд ли можно назвать легким занятием, тем самым предоставив ему новую возможность для самоуничижения. «Ну что ты, моя профессия совсем не требует большого ума, как это принято считать; честно говоря, это в какой-то степени работа наугад. Как слесарно-водопроводное дело, правда, прокладка труб под микроскопом. Но, пожалуй, слесарно-водопроводные работы требуют большей точности». Позже выяснилось, как он, вероятно, и предвидел, что Оксфорд отнюдь не был ему «не по плечу»: при поступлении в университет ему была назначена стипендия, и он окончил его с отличием. «Я был ужасным зубрилой», — объяснил он.

Что ж, разве мой жених вел себя по-настоящему скромно? Нет. Но и его шутливые самоуничижительные ответы тоже нельзя расценивать как умышленное, расчетливое проявление «ложной» скромности. Он просто играл по правилам, иронизируя — потому что так у нас заведено — над своими успехами, хвалиться которыми в открытую ему было неловко. А именно в этом и есть смысл умаления собственного достоинства. В самоуничижении моего жениха не было ничего необычного или примечательного: он просто вел себя по-английски. Мы все так поступаем, постоянно; у нас это получается само собой. Даже у тех из нас, у кого менее престижные дипломы и не столь впечатляющие достижения. Мне повезло — многие просто не знают, кто такие антропологи, а те, кто имеет представление, обычно рассматривают нас как низшую форму научной жизни. Поэтому я меньше рискую показаться хвастливой, когда меня спрашивают о моей работе. И все же, чтобы избежать подозрений в том, что я интеллектуалка или человек семи пядей во лбу, я на всякий случай быстро поясняю тем, кто не знаком с данным термином, что это «просто красивое словечко, которым называют любопытных», а ученым говорю, что я «всего лишь поп-антрополог» и не имею никакого отношения к настоящим, бесстрашным «исследователям глиняных лачуг».

В общении между собой англичане друг друга прекрасно понимают. Всем известно, что, умаляя собственное достоинство, мы подразумеваем противоположное, и это производит должное впечатление: мы высоко ценим человека, который принижает себя, — и за достигнутые им успехи, и за нежелание распространяться о них. (Даже в моем случае, когда мои ответы о работе едва ли можно расценивать как самоуничижение — что, в общем-то, как это ни печально, соответствует истине, — люди зачастую ошибочно полагают, что я, вероятно, занимаюсь чем-то менее тривиальным.) Проблемы возникают, когда англичане пытаются следовать этому правилу в разговоре с представителями других культур, которые не понимают наших традиций, не способны оценить иронию и, к несчастью, склонны принимать наши самоуничижительные заявления за чистую монету. Мы по привычке скромничаем, а несведущие иностранцы верят нам на слово и не выражают восхищения нашими «незначительными» достижениями. И никто из нас не может повернуться и сказать: «Нет, подождите, вам следует скептически улыбнуться, давая понять, что вы раскусили мой трюк и прекрасно сознаете, что я шучу, умаляя собственные достоинства, и вы не верите ни единому моему слову и высоко оценили мои способности и мою скромность». Иностранцы не знают, что в Англии это установленный ответ на обусловленное нашими традициями самоуничижение. Они не догадываются, что мы ведем сложную игру, и не поддаются на провокацию. В результате наш блеф оборачивается против нас же самих. И, честно говоря, поделом нам за нашу глупость.

Юмор и комедия

Поскольку эти два понятия часто смешивают и воспринимают как единое целое, стоит указать, что здесь я веду речь исключительно о правилах английского юмора, а не о канонах английской комедии. То есть я рассматриваю юмор в повседневной жизни, в повседневном общении, а не в комическом романе, пьесе, фильме, поэзии, скетче, комиксе или на эстраде. Чтобы осветить тему юмора в искусстве, нужно написать еще одну книгу, причем ее автор должен обладать гораздо более глубокими познаниями в этой сфере, чем я.

Как я уже отмечала, я не эксперт в данной области, но мне кажется очевидным, что английская комедия сформировалась и развивается под влиянием повседневного английского юмора и некоторых других «правил английской самобытности», сформулированных в других главах, в частности правила смущения (большинство английских комедий, по сути, о смущении). Английская комедия, что ожидаемо, подчиняется правилам английского юмора и также играет важную социальную роль в их распространении и закреплении в сознании общества. Почти во всех лучших английских комедиях мы смеемся сами над собой.

Я не утверждаю, что английская комедия во всех отношениях лучше, чем произведения этого жанра у других народов, но тот факт, что мы не отводим юмору отдельное «время и место», что англичане мыслят категориями юмора, означает, что английским писателям, художникам и артистам комического жанра приходится очень стараться, чтобы заставить нас смеяться. Они должны создавать нечто превосходящее тот юмор, который присутствует во всех аспектах наших повседневных взаимоотношений. Если у англичан «хорошее чувство юмора», это не значит, что нас легко рассмешить. Напротив: наше тонкое, отточенное чувство юмора и пропитанная иронией культура являются залогом того, что вызвать у нас смех гораздо труднее, чем у большинства других народов. Способствует ли это как-то престижу английской комедии? Может, да, может, нет. Но это определенно способствует появлению огромнейшего количества комедийных произведений — хороших, плохих и посредственных. Если англичане не смеются, то вовсе не потому, что у нас мало плодовитых юмористов.

Я говорю это с искренней симпатией, ведь, если честно, та антропология, которой я занимаюсь, недалеко отстоит от эстрадного разговорного жанра — по крайней мере, от таких номеров, в которых содержится много шуток, начинающихся словами: «А вы замечали, что люди всегда?..» Лучшие эстрадные комики вслед за этим непременно высказывают в лаконичной остроумной форме тонкое наблюдение относительно поведения людей и социальных отношений в обществе. Социологи вроде меня очень стараются делать то же самое, но между нами и комиками есть разница: последние должны попасть в самую точку. Если их наблюдения звучат «неправдоподобно» или «не задевают чувств», публика не станет смеяться, а если подобное случается часто, они не заработают себе на жизнь. Социологи же могут годами нести полную чушь и при этом исправно платить по закладным. Но лучшие из социологов порой почти не уступают эстрадным комикам в проницательности и остроумии.

Юмор и классы

В других главах данной книги я подробно рассматриваю классовые различия в контексте применения и соблюдения определенных правил, но в этой главе, как вы, возможно, заметили, о классах нет ни слова. Это потому, что «руководящий принцип» английского юмора — бесклассовость. Табу на излишнюю серьезность, правила английской иронии, преуменьшения и самоуничижения укоренились во всех слоях общества. Нет такого правила общественного поведения, которое действовало бы повсеместно, но правилам английского юмора подчиняются (пусть и неосознанно) все англичане без исключения. Любое их нарушение — в какой бы классовой среде это ни происходило — мгновенно замечается, подвергается порицанию и осмеянию.

Однако, несмотря на то что правила английского юмора имеют бесклассовую природу, повседневный английский юмор тесно связан с классовыми проблемами. Впрочем, это неудивительно, ведь мы, англичане, помешаны на классовости и склонны все, что имеет какое-либо отношение к этому понятию, превращать в объект шуток. Мы смеемся над привычками и недостатками, свойственными представителям того или иного класса, высмеиваем стремления и глупые ошибки выскочек и честолюбцев и мягко подшучиваем над нашей классовой системой.

Классовые нормы культуры речи

Нельзя говорить об английском речевом этикете, не упоминая классы, потому что любой англичанин, стоит ему заговорить, мгновенно обнаруживает свою принадлежность к тому или иному классу. Возможно, это в какой-то степени справедливо и и отношении других народов, но наиболее часто цитируемые комментарии на данную тему принадлежат англичанам — от Бена Джонсона, заявлявшего: «Наиболее ярко характеризует человека язык. Говори, чтоб я понял, кто ты такой», — до Джорджа Бернарда Шоу, высказывания которого имели более выраженную классовую направленность: «Едва кто-то из англичан открывает рот, как у другого англичанина тотчас же просыпается либо ненависть к нему, либо презрение». Нам нравится думать, что в последнее время мы менее подвержены классовым предрассудкам, но наблюдение Шоу и поныне не утратило актуальности. Все англичане, признают они это или нет, имеют нечто вроде встроенного компьютера глобальной системы социального позиционирования, который определяет положение человека на карте классовой иерархии, едва тот начинает говорить.

Существует два фактора, помогающих определить это положение: лексика и произношение — слова, которые мы употребляем, и манера их выговаривать. Произношение — более точный индикатор (ведь усвоить лексику другого класса относительно легко), поэтому я сначала проанализирую этот фактор.