Борьба с эстетикой порока Юкио Мисимы

Аватар пользователя blues

Эстетика порока и смерти против жажды жизни: гений начинает и проигрывает

14 января 1925 года родился японский писатель Юкио Мисима (настоящее имя — Кимитакэ Хираока), получивший всемирную известность своими провокационными произведениями, создававшими и разрушавшими особую эстетику смерти и порока

 

regnum_picture_1484219127120927_big.jpg

«В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну иль нет?» — восклицал герой Фёдора Достоевского уже где-то в конце XIX века. Прошло не полных два века, и этот вопрос, обращённый узкому кругу «декадентской» интеллигенции и элиты, встал перед среднестатистическим «цивилизованным» потребителем.
С экранов телевизоров и кинотеатров, страниц модных журналов, из офисов «тренеров личностного роста», с губ понравившейся вам девушки или молодого человека вы можете услышать призыв стать «успешным», «жить красиво». Причем мерилом «успеха» выступит явно не Бетховен или Эйнштейн, а коллективный Абрамович — или, по меньшей мере, прилизанный «Волк с Уолл-Стрит». «Красота» жизни условного олигарха — не в благолепной аристократической семье, гудящих частных заводах и счастливых рабочих. А в алкогольно-наркотических оргиях, беспорядочных половых связях с «фотомоделями», Куршевелях, яхтах и самолётах. В ощущении полной безнаказанности и права на господство. Конечно, для обычного «Васи из пятого подъезда», даже если он будет подличать и воровать, вероятность поездки в Куршевель предательски стремится к нулю. Ему не суждено проводить часы в великолепии дворца, в обнимку с прекрасными женщинами и дорогим вином. Но ничто не мешает ему разыгрывать тот же принцип в других, «бюджетных» декорациях окраины Москвы или затерянного где-то на просторах России маленького городка.

Пожалуй, современный человек даже рай не может представить себе без чувственных удовольствий. Слишком естественным стало для нас потребление — что элитное, что «бюджетное». Призывать в этой обстановке к нравственности, честности, аскетизму, «традиционным ценностям» и прочим ещё недавно нормальным для нашей страны благам — кажется начинанием малоперспективным, если не сказать аморальным. Как убедить молодого человека в том, что девушки и алкоголь не принесут ему счастья, когда они сулят столько удовольствия? И что останется ему в жизни, если их отнять? Не окажется ли высоконравственный молодой человек лишённым и счастья, и удовольствий?

regnum_picture_14842191312032262_big.jpg
Утагава куниёси. Ведьма и скелет. До 1861 года

За всем этим сквозит ощущение неминуемости смерти. В черепе на майке, в угасании первоначального шока от готов и эмо, в строках популярной сейчас группы «Ленинград» («…Вышел на улицу, случайный выстрел. Можно ждать его, но лучше ускориться. Я лично пью, а кто-то колется»)… В статистике молодёжной смертности, в мрачных интернет-пародиях на социальную рекламу «посмотри как прекрасен мир без наркотиков», в праздновании Хэллоуина… Что тут скажешь: жизнь западного человека издревле сочеталась с плясками смерти. С ней заигрывали, её пытались умилостивить, но каждый постоянно ощущал её присутствие в опасной близости от себя.

Делу не поможешь ни нравоучительными лекциями, ни проповедями Савонаролы. Уроки «религиозного воспитания» в лучшем случае превратятся в лекции школьного психолога о вреде курения. Родители, сами стремящиеся к олигархическому раю, мало о чём могут предостеречь своих детей. Однако именно в такой безнадёжной ситуации на выручку приходит богатая человеческая культура.

regnum_picture_148421912945820_big.jpg
Зачарованный дьявол

Японский писатель Юкио Мисима почти всю жизнь выстраивал — в первую очередь для самого себя — эстетику смерти и порока. Каждый его шаг сочетал в себе патетику, эпатаж и мелкую подлость. Под прицелом телекамер он принял странную смерть от рук своих фанатичных последователей. Но гениальность Мисимы — не в воспевании порока, а в ниспровержении созданной им же самим эстетики. Под конец своего творческого и жизненного пути он вскрыл тайну, тщательно оберегаемую современным миром: что порок не красив, а уродлив; что смерть не притягательна, а омерзительна. Что рисуемый на экранах молодой, харизматичный и здоровый «Волк» — в реальности изъеденный болезнями и безумием старик, окружённый не горячими объятьями элитных красавиц, а холодом предательства и одиночества.

Разочарованный дьявол

Юкио утверждает, что с раннего детства был пленён смертью. Сам его псевдоним — Мисима — можно прочитать как «зачарованный смертью дьявол». В подростковом возрасте он любил рассматривать картинки с изображением жизни самураев. На них сила и элегантность воинов-феодалов сочеталась со сценами жестокости: поединков, ритуальных самоубийств, насилия над простым людом. Также ему нравились картины современных сражений, особенно изображение гибели от пуль героических имперских солдат. Единство стиля, красоты и зла вызывало у юного Юкио эротическое возбуждение.

regnum_picture_1484219132220447_big.jpg
Первая мировая

Однако уже тогда он остро ощутил разницу между приукрашенными изображениями в журналах и законами действительной жизни: «…Огромное наслаждение доставляло мне воображать, будто я погибаю в сражении или становлюсь жертвой убийц. И в то же время я панически боялся смерти. Бывало, доведу горничную до слез своими капризами, а на следующее утро смотрю — она как ни в чем не бывало подает мне с улыбкой чай. Я видел в этой улыбке скрытую угрозу, дьявольскую гримасу уверенности в победе надо мной. И я убеждал себя, что горничная из мести замыслила меня отравить. Волны ужаса раздували мне грудь. Я не сомневался, что в чае отрава, и ни за что на свете не притронулся бы к нему…»

Эта подлость, порождаемая невозможностью сочетать реальное зло с храбростью и благородством, кажется, приносила Юкио особое удовольствие. Поэтому когда судьба предоставляла ему шанс воплотить его больные фантазии — например, во время Второй Мировой — писатель с лёгкостью отходил на шаг назад, уклоняясь от призыва в армию или от любой другой подобной инициативы. Мисима мог посвящать много времени тому, чтобы научиться летать на боевом самолёте, — но он никогда не стал бы реальным камикадзе. Юкио мог рисовать чарующие картины смерти и порока, пытаться увязать их с молодостью и внешней привлекательностью, но глубоко в душе понимал: в реальности нет харизматичных опереточных злодеев, а есть лишь человеческая слабость, мелкая подлость и страх, порождающие крайне нелицеприятное зло. Мисима сам был не великим грешником, не «Волком с Уолл-стрит», а типичным героем Достоевского, подпольщиком, мелочным пакостником с изысканным пафосом. И даже в его произведениях Зло — не мрачный самурай, сходящийся в эпичной битве с силами добра, а трусливый подросток, лицемерная улыбка горничной, бытовой пьяный угар, отвратная сцена боязливого разврата.

regnum_picture_1484219132193438_big.jpg Японский герой

В какой-то момент вся эта эстетика наскучила Мисиме. Писатель побывал в Греции, где загорелся новой, противоположной идеей — воплощения красоты не в теле развратника, а в теле древнегреческого героя. Будучи с детства крайне болезненным и слабым, он занялся культуризмом (в чём достиг больших успехов — его фотографию поместили в соответствующую статью в энциклопедии 1963 года), плаванием, японским фехтованием (кэндо), карате. Юкио хотел создать из себя «полную свою противоположность» — в соответствии с изменившимися жизненными установками. Роман «Шум волн», написанный в те года, поражал отсутствием в нём обычной для писателя болезненности, смакования разврата и убийства.

Однако Мисиму ждало разочарование. Он пришёл к убеждению, что истинная красота трудно уживается не только со злом и пороком. Она изначально чужда реальному миру как таковому. Да, путь разврата и чувственных наслаждений не может привнести красоту в мир. Однако и следование античным добродетелям не позволяет создать её. Прекрасное возможно только на картинках, в мифе, в воображении — но не в реальной жизни. Эти размышления породили «Золотой храм» — произведение о буддийском монахе, сжегшем мучивший его своей красотой храм.

Юкио потерял вкус к жизни — как порочной, так и благородной. Внешне он ушёл в политику — стал писать памфлеты во славу японской императорской монархии, создал ультраправое военизированное «Общество Щита», начал втираться в доверие к армейской верхушке. Мисима не «сошёл с ума», не пытался заполнить внутреннюю пустоту патриотической идеей. Он готовил себе реквием — красочный балаган, который ознаменовал бы его уход со сцены жизни.

regnum_picture_1484219133875868_big.jpgВыступление перед солдатами

25 ноября 1970 года Мисима с четырьмя своими сторонниками приехал на аудиенцию в столичный армейский штаб. Люди Юкио взяли в заложники генерала, потребовали собрать всех солдат на плаце. Мисима вышел на балкон, чтобы выступить перед собравшимися с речью про «утрату самурайского духа», «возвращение власти императору», «восстановление армии» и т.д. Однако к тому времени над зданием висели полицейские вертолёты, толпа галдела, и слов его никто не услышал. Не окончив речь, Юкио вернулся в здание, расстегнул одежду и вспорол себе живот кинжалом. От предложенной бумаги и кисточки — по обычаю самурай должен написать прощальное стихотворение — он отказался. Его ближайший сторонник по имени Морита три раза пытался закончить сэппуку наставника, отрубив тому голову, но не смог — дело пришлось завершать другому студенту…

Провал восстания, как и эта кровавая сцена, явно были спланированы заранее. Уже долгое время Юкио интересовался бунтом молодых японских офицеров 1936 года, начавшимся с требования освободить императора из-под власти чиновников — и закончившимся выступлением этого самого императора, осудившего восставших. Мисима заранее пригласил в генштаб международных журналистов с телекамерами. Он и его люди были одеты в красочные театральные мундиры. У Юкио мундир был на голое тело (чтобы легче было резать живот), дополняли его белые перчатки (на них хорошо смотрелась бы кровь) и меч XVI века. Он взял с собой набор всех ритуальных вещей для харакири — правда, так и не использованный. Восстание адресовалось к его увлечению образами молодых погибающих солдат, сэппуку же соединяло кровь, смерть и благородный самурайский колорит. Наконец, незадолго до смерти Мисима в очередной раз проиграл борьбу за Нобелевскую премию, которую на этот раз получил Михаил Шолохов.

regnum_picture_148421913377773_big.jpg
Сеппуку. какдр из фильма "Патриотизм" снятого по рассказу Мисисмы

При жизни Юкио ультраправые японские националисты были настроены к нему с подозрением и враждой. После смерти — пытались поднять его на знамя, стали отмечать годовщину «неудачного восстания». Кроме них никто не воспринял всерьёз ни «Общество Щита», ни события в генштабе. Мисиму до самого конца считали чудаком, любившим играть на публику.

Его самоубийство было продиктовано не тем, что он исписался или потерял внимание публики — нет, Юкио находился на пике писательской карьеры, даже несмотря на очередную неудачу с Нобелевской премией. Однако как человек он был опустошён — его разочаровал и путь порока, и путь добродетели. Ему оставалось только красиво закончить свою жизнь — но и это Мисиме не удалось: реальное харакири оказалось не таким привлекательным, как на детских картинках, а восстание было принято как простое чудачество, а не реальное сражение.

Тем не менее, последние произведения Юкио, исполненные разочарования и отчаяния, произвели настоящий фурор. В них и вместился жизненный опыт глубоко чувствующего красоту и уродство гения.

Разоблачение зла

Биография и творчество Мисимы заставляет вспомнить другую известную своей извращённостью историческую личность — маркиза де Сада. Это странное родство чувствовал и сам Юкио, отражая свои неутешительные выводы о жизни в пьесе под названием «Маркиза де Сад».

В ней о личности де Сада и о смысле жизни спорят несколько женщин. Жена маркиза, графиня де Сан-Фон и Анна на разные лады расхваливают порок, плотские наслаждения, путь низости и зла. Они начинают с робких и двусмысленных воспоминаний, а заканчивают — поистине религиозной одой де Саду. В ней распутник представляется благородным воином духа, ломающим прогнившие нормы общественной морали, ищущим правду жизни. Его разврат — не падение, а возвышенный религиозный ритуал, открывающий путь к Богу. Женщины, находя в подругах сочувствие, открывают все свои самые тёмные секреты. Они чувствуют безнаказанность, их интрижки превращаются из постыдных деяний в подвиги героизма. Порок в их речах становится красивым, оказывается истиной. Все радетели морали представляются лицемерами и лжецами, неудачниками, неспособными нормально вкушать радости жизни.

regnum_picture_1484219132210642_big.jpgМисима на празднике

И действительно — мать маркизы, госпожа Монтрей, изначально олицетворяет собой общественную мораль, а баронесса де Симиан — религиозные законы. Их слова неубедительны, слабы. В итоге оказывается, что сами защитницы норм веры и морали — не без греха. Что ещё хуже — они внутренне желают стать участницами разврата. Им нечего противопоставить эстетике зла.

Маркиза как бы живёт «полноценной» жизнью, в то время как её противники — лицемеры, которые действуют по принципу «ни себе, ни людям». Они могут только мешать радоваться жизни, но не могут предложить взамен никакого особого счастья. Такую картину рисует и современное нам общество: есть некие олигархи-маркизы, «берущие от жизни всё». И есть неполноценные ханжи, которые «просто завидуют», а в тайне хотят причаститься тем же «жизненным радостям».

Однако эта ладная схема разом рушится в конце пьесы. К женщинам возвращается сам де Сад, долгие годы находившийся в тюремном заточении. Созданные маркизой и компанией «воздушные замки» и фантазийные схемы должны встретиться с реальностью. Выдуманный де Сад, достигший в умах женщин уровня Бога — вынужден будет столкнуться с де Садом реальным, прошедшим через настоящий разврат и понёсшим все его последствия.

regnum_picture_1484219128200998_big.jpg
Дома

Маркиза спрашивает у служанки: как выглядит пришедший реальный де Сад? Оказывается, что он стал облезлым, обрюзгшим, старым и больным. Женщины, слишком далеко зашедшие в прославлении порока, вынуждены прогнать своего героя — а вместе с ним и настоящие проблемы, идущие вслед за жизнью в разврате и грехе.

Окончательное разоблачение авторитета зла наступает в пьесе «Мой друг Гитлер». Эти слова твердит Эрнст Рём, глава штурмовых отрядов, бесконечно восхищённый нацистским вождём и верящим в его покровительство. Однако Гитлер у Мисимы — не хитрый и сильный политик, гнущий свою линию, готовый на предательство друзей для достижения цели. Он — слабый, бегущий от трудных решений человек, боящийся рисковать и закрывающий глаза на жертвы собственной нерешительности. Гитлер не желает идти на риск, чтобы спасти Рёма (и получить реальную власть) — он отсиживается, выжидает, готовится при первой возможности встать на сторону победителя (что, кстати, вполне соответствует реальной истории). Рисуемый образ «великого злого гения», «вождя нации» — оказывается фикцией, плодом возбуждённой фантазии. А, учитывая, что все герои поднимают Гитлера на флаг, чтобы оправдать грядущие нацистские зверства — образ этот служит ещё и для оправдания своих собственных пороков. Точно так же, как служит мнимое великолепие де Сада успокоению совести его любовниц.

regnum_picture_1484219129307010_big.jpg
Самурайская эстетика

В итоге, Мисима разоблачает оба положительных качества, которые пытаются приписать злу: красоту и силу. Де Сад — уродлив, Гитлер — слаб.

Зло и красота — две вещи несовместные

Но что же остаётся в мире без зла? Этому вопросу посвящён «Золотой храм». Главный герой — Мидзогути — становится послушником в храме Кинкакудзи. С детства он слышал рассказы о храме, рассматривал его изображения — в них храм представал чем-то прекрасным, возвышенным, идеальным. Увидев же своими глазами реальное сооружение, Мидзогути был разочарован. Храм показался ему старым, обветшалым, невзрачным. Однако прекрасный образ преследовал главного героя — со временем он стал проступать сквозь стены реальной постройки. Мидзогути снова стал очарован, он не мог отвести взгляда от храма — но постоянно чувствовал, что истинная красота всё ещё остаётся сокрытой от глаз.

Перед героем открылось два пути. Первый — добродетельный — олицетворялся наивным и добрым Цурукавой, встречи с которым осветляли сердце Мидзогути. Второй — путь лжи и порока — олицетворялся хромым как чёрт из народных сказок Касиваги, играющем на своём уродстве и признающем только веления плоти. В какой-то момент Цурукава совершает самоубийство из-за неразделённой любви, а затем оказывается, что он сам обращался за жизненными советами к Касиваги. Тогда Мидзогути делает выбор:
«…Дорога, ведущая к светлой поверхности жизни, мне заказана. А Касиваги впервые показал мне, что в жизни существует и еще один путь — окольный, с черного хода. На первый взгляд могло показаться, что путь этот ведет лишь к разрушению и гибели, но как богат он был неожиданными хитрыми поворотами, подлость он превращал в мужество; его следовало бы назвать алхимией, поскольку он регенерировал злодейство, возвращая его в исходное состояние — чистую энергию. Разве это была не настоящая жизнь? Она тоже шла своим чередом, претерпевала изменения, имела свои свершения, в конце концов ее тоже можно было лишиться! Безусловно, обычной ее не назовешь, но все необходимые атрибуты присутствовали и в ней. Если где-то там, за невидимой нашему глазу чертой, заранее определено, что всякое существование лишено цели и смысла, значит, жизнь, которой жил Касиваги, была ничем не хуже любой другой»

regnum_picture_1484219128121505_big.jpgМисима

Так убеждает себя главный герой. Он признаёт правоту за добродетельным Цурукавой, но ставит зло Касиваги с ним в один ряд. Мол, есть путь добродетелей, а есть — ничуть не худший — путь порока. И то, и то даёт доступ к «настоящей жизни». И там, и там есть своё «мужество».

Правда, Мидзогути проговаривается: это так только при условии, что жизнь лишена цели и смысла. А главное — истинной красоты. Герой старается следовать советам Касиваги. Он пытается пуститься в разврат с разными встреченными им женщинами, но каждый раз перед его глазами возникает образ золотого храма, и Мидзогути оказывается вынужден отступить. Да и сам Касиваги — не Сатана из произведений Джона Мильтона: он мелочен, смешон, карикатурен. Реальное зло не дотягивает до той высокой оценки, которую даёт ему Мидзогути.

Наконец, главный герой понимает, что путь Касиваги не приведёт его к истинной красоте, олицетворяемой золотым храмом. Но, с другой стороны, пока в сердце жив идеальный образ храма — невозможно получить и те минимальные приземлённые наслаждения, которые сулит разврат. Герой разрывается между несбыточным счастьем, которое сулит храм, и мелкими радостями порока, достичь которые возможно, но только ценой отказа от храма.

regnum_picture_148421913238174_big.jpgЮкио Мисима и Синтаро Исихара, 1956

Мидзогути сравнивает красоту с гнилым зубом, который «ноет, тянет, пронзает болью». Он принимает решение избавиться от храма, чьё существование не позволяет ему опуститься на дно жизни и довольствоваться тамошними удовольствиями. Накануне сожжения храма герою впервые удаётся предаться физической любви — но вместо живого тепла Мидзогути ощущает холод:
«Для этой женщины я был просто безымянным представителем породы мужчин. Я и помыслить не мог, что меня можно воспринимать таким образом… Это, безусловно, было приятно, но я никак не мог поверить, что такие чудесные вещи происходят со мной. Физическое наслаждение существовало где-то вне меня. Потом оно оборвалось. Я тут же отодвинулся от женщины и лег подбородком на подушку. Обритая голова мерзла, и я слегка похлопал по ней ладонью. Вдруг нахлынуло чувство заброшенности, но плакать не хотелось».

Герой внутренне объединяет жрицу любви и Касиваги. Их вид начинает внушать ему отвращение. Он видит, как на его любовницу садится муха: «Муха — спутница гниения, думал я. Значит ли это, что в Марико происходит процесс гниения? Может быть, и ее недоверчивость — признак этого недуга? Категоричный, абсолютный мир, в котором живет Марико, и визит мухи — я не мог понять, в чем связь между двумя этими явлениями».

regnum_picture_1484219130294409_big.jpg
Актёр театра кабуки Утаэмон VI и Мисима Юкио. 1958

Мидзогути приходится многое в себе сломать, но он, наконец, поджигает храм. Герой первоначально хотел сгореть вместе с ним, но ему это не удаётся. Смотря издалека на зарево и поднимающий дым, Мидзогути ощутил на душе лишь спокойствие. Произведение заканчивается утверждением: «Еще поживем». Однако ясно, что жизнь эта — уже и не жизнь вовсе. Это просто медленное гниение, как у Марико и Касиваги.

Ад и рай

Мисима считал себя обречённым идти по пути порока. Он пытался оправдать себя, выстраивая особую «эстетику зла». Но, будучи гением, Юкио увидел: реальный порок — мелочен и уродлив, он не может быть путём к истине. Измениться Мисима не смог, и ему оставалось лишь два варианта: либо отказаться от красоты и медленно загнивать. Либо — уничтожить себя. Юкио выбрал второе.

Жизнь и творчество великого японца утверждают: перед нами нет «компромиссного» пути. Мы не можем отказаться от «постного христианского счастья» и радоваться земной жизни, с её бесчисленными плотскими утехами. Попытка построить рай из порока и зла обречена на провал. Мы можем либо становиться лучше, нравственнее, человечнее, — либо деградировать и разлагаться, всю жизнь проведя в погоне за неким миражом удовольствия, так ни разу его не коснувшись.

regnum_picture_148421913299451_big.jpg
Юкио Мисима, 1956

К сожалению, это означает, что у нашего поколения совсем не остаётся выбора. Потребление и погоня за «успехом» — путь в никуда, в этом поборники морали и нравственности правы. Но есть ли у нас позитивная альтернатива? Сможем ли мы разрешить коллизию, жертвой которой стал Мисима? Это не вопрос для размышления. Это — колокол, звонящий по наши души, призывающий каждого на реальную борьбу.

Высоко искушение заглушить болезненность вопроса восхвалением зла. Однако на этом пути у человечества шанса нет. И мы обязаны следовать завещанию реальных людей, поднимавшихся на тревожный колокольный звон: «Нет ничего хуже, чем отказ от борьбы, когда борьба необходима».

regnum_picture_148421912934566_big.jpg
Эстет

Дмитрий Буянов

Комментарий автора: 

От себя замечу - поистине великий писатель, один из моих любимейших, с чьим творчеством я столкнулся ещё в славные перестроечные времена, когда впервые массово стали переводить ранее запретную в СССР западную качественную литературу в журнале "Иностранная литература" - та самая знаменитая "Иностранка", где впервые был опубликован и Джойс, и многие другие прекрасные западные авторы., в том числе это именно там были первые публикации Мисимы на русском - новелла "Патриотизм" и роман "Золотой храм".

Комментарий редакции раздела Внешний и внутренний мир

Заплутавшая душа.

Комментарии

Аватар пользователя Простой советский парень.

Шеф, надо что то делать.Девица предлагает экскурс в канибализм, юноша в восточную эстетику со вспарыванием брюха. Не думаю, что это одна из форм похмельного синдрома.

Аватар пользователя Замполит
Замполит(10 лет 8 месяцев)

название странное - он прославлял, а не отрицал...тем более он не боролся с этим

Аватар пользователя PIPL
PIPL(11 лет 23 минуты)

Спасибо. 

 

Аватар пользователя stas1980
stas1980(8 лет 10 месяцев)

Да мало ли всяких педиков-извращенцев! Зачем их пиарить?

Комментарий администрации:  
*** Распространяю мусор из помойных ям ***
Аватар пользователя blues
blues(10 лет 10 месяцев)

Я вот тоже не понимаю - зачем разрешать безграмотным мудозвонам писать комментарии?

Аватар пользователя вилюй
вилюй(12 лет 10 месяцев)

Для меня эти эстетика не понятна. Всегда считал русскую баню на уровень выше чайной церемонии.

В чем разница не знаю, но для меня ни для души, ни для тела. Возможно может поэтому на Руси не было явления рыцарства? Мы крестьяне?
 

Аватар пользователя blues
blues(10 лет 10 месяцев)

У нас не крестьянская, а христианская эстетика. Та, о которой Япония не знала и не знает практически ничего. Поэтому разница простая - у них эстетика стыда, а у нас эстетика совести. Но "душа человека по природе своей христианка", и поэтому ставила перед Мисимой вполне обычные христианские вопросы, но он не знал как их разрешить по причине не знания им Христа.

В то же время у нас, даже ярые атеисты воспитаны в христианской эстетике "с молоком матери", и вот именно поэтому так интересен феномен Мисимы, который нам со стороны показывает - без Христа всё Ничто.

Аватар пользователя вилюй
вилюй(12 лет 10 месяцев)

хорошее обьяснение. Насчет совести какое то внутренное не убеждение.

Хотя совесть естественное человеческое чувство, наверно так и есть, без вмешательства религии. 

 

Аватар пользователя Carcass
Carcass(11 лет 10 месяцев)

Отлично.

Аватар пользователя Ален Прост
Ален Прост(8 лет 3 недели)

Забавно. Крестьянин = христианин.

Аватар пользователя Alex Arx
Alex Arx(8 лет 10 месяцев)

45 лет, однако...

То есть, он совершил самоубийство в 45 лет. Средний возраст местных обитателей... Забавно.

А некоторые считают, что в 50 лет самый расцвет.. Самый рассвет.. )

Аватар пользователя aporiy_zenonov
aporiy_zenonov(9 лет 9 месяцев)

Срок жизни увеличился — и может быть, концы
Поэтов отодвинулись на время.

Аватар пользователя aporiy_zenonov
aporiy_zenonov(9 лет 9 месяцев)

Бодлер, Уайльд, да тот же Ницше... Одну, фигурально выражаясь, кость грызут.

Аватар пользователя Alex Arx
Alex Arx(8 лет 10 месяцев)

Ну да...

А также Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский... )

Аватар пользователя aporiy_zenonov
aporiy_zenonov(9 лет 9 месяцев)

Насчет Лермонтова с Есениным очень частично соглашусь, но уж куда Пушкина-то с Маяковским - вот уж абсолютно другая эстетика! ))

Аватар пользователя Carcass
Carcass(11 лет 10 месяцев)

Гражданин имел ввиду рано ушедших, а не последователей направления.

Аватар пользователя Ален Прост
Ален Прост(8 лет 3 недели)

В Москве правоохранители задержали режиссера Театра.doc Всеволода Лисовского и актрису Марину Карлышеву, полиция приняла реплики Карлышевой на спектакле «Неявные воздействия» за реальные угрозы самоубийства, сообщил пресс-центр Марии Бароновой.

Уточняется, что в соответствии со сценарием актриса, «стоя на балконе, кричала, что совершит самоубийство». Полицейский патруль на улице решил, что она действительно хочет покончить с собой и «пресек суицид». Когда ситуация прояснилась, правоохранители извинились, вернув актрису и режиссера на спектакль, передает РИА «Новости».

Театр поясняет, что действие спектакля разворачивается не на сцене, а в городском пространстве. Чтобы узнать, где состоится выступление, нужно приобрести билет. 

Аватар пользователя Alex Arx
Alex Arx(8 лет 10 месяцев)

Боже мой, как же хорошо было в Токио ранним майским утром 1956... Сакура цвела.

Впрочем, тогда было хорошо везде. И в Нью-Йорке, и в Париже, и в Москве... И как же всё изменилось... А прошло то всего 60 лет. Мгновение по меркам Солнечной системы. И вот уже везде царят уныние, упадок, кризис... )

Аватар пользователя Кыргын
Кыргын(9 лет 2 недели)

"Бунтом молодых японских офицеров 1936 года" - это события в Хакодатэ?

А читайте лучше Танидзаки. 

Аватар пользователя Bob-stroitel
Bob-stroitel(8 лет 7 месяцев)

Лет 10 назад читал роман Р.Аппиньянези "Доклад Юкио Мисимы императору". Не помню почти ничего, но осталось стойкое ощущение что этот Мисима - лишний человек, как говорили на советских уроках литературы. Совершенная трагедия креакла. Можно посочувствовать, но не проникнуться.

И второе ощущение - в Индию я не поеду никогда...