Сергей Переслегин: О результатах научно-технической революции в ушедшем году и самых опасных технологических и социальных вызовах и рисках близкого будущего

«Где мы находимся, будет понятно в районе 2030-40 годов» 

— Сергей Борисович, начнем с вашего видения: в какой фазе находится человечество, в частности, его деятельная и передовая часть? 

— Мы находимся в конце индустриальной фазы развития. Конкретный этап, в котором сейчас находится авангардная часть человечества, это трансиндустриализм. Еще совсем недавно эта часть человечества находилась на этапе постиндустриализма. Постиндустриальный кризис начался примерно с 1970-х годов и сейчас продолжает углубляться.

— В чем основное отличие трансиндустриализма от постиндустриализма?

— Постиндустриализм — это преодоление индустриализма. Это экономика потребления, экономика услуг, экономика впечатлений. Это кредитная экономика с развитым банковским сектором. Это «зоосад капиталов» (знаниевого, человеческого, репутационного и так далее), политкорректность и гей-парады, превращение индустриальных пространств городов в рекреационные зоны. Это экология, охрана природы, энергосберегающие технологии.

Трансиндустриализм — это преодоление постиндустриализма. Это производящая экономика, основанная на робототехнике и аддитивных технологиях (когда объекты создаются с помощью 3D-модели и послойного соединения материалов — прим. ред.). Это кризис банков и финансовых технологий, отчасти и кризис экономики услуг. Это возникновение «планетарных» форм капитала и переход от охраны природы к рациональному природопользованию, основанному на замыкании производственных циклов. 

Трансиндустриализм включает в себя этап перехода к шестому и, возможно, седьмому технологическому укладу. Если шестой уклад — это аддитивные технологии, квантовые копиры, робототехника, производство, возглавляемое искусственным интеллектом, то седьмой — это программирование на естественных языках. То есть будут технологии, основанные на объединении искусственных и органических, «живых» систем. Официально этого в планах пока еще нет, но многие айтишники говорят, что это вопрос недалекого времени. Кстати, нужно отметить, что, раз будет происходить быстрая коэволюция (совместная эволюция) естественных и искусственных языков, начнет меняться и картина мира. Эволюция естественного языка — это всегда изменения в картинах мира.

— Когда же изживет себя постиндустриальная фаза?

— Индустриальная фаза изжила себя еще в начале 1970-х, сегодня изживает себя и постиндустриальный ее этап. Четкой даты вам никто не скажет. Другой вопрос, что кризис с большой вероятностью заканчивается фазовым откатом, и тогда мы возвращаемся в достаточно глубокое прошлое, грубо говоря, в технологическое варварство. А потом из этого варварства снова попытаемся выйти, возможно, в следующую фазу. С другой стороны, кризис может заканчиваться и созданием следующей фазы. Мы ее называем когнитивной, хотя в действительности мы немного о ней знаем и плохо понимаем, что это такое. Мы понимаем, что она будет принципиально отличаться от индустриальной. Будут принципиально иные механизмы познания, управления, производства и так далее. Кризис должен так или иначе разрешиться приблизительно в течение полувека, то есть в районе 2030-40-х годов будет понятно, где мы находимся — в зоне фазового отката или в зоне фазового перехода. 

— Какие события ушедшего года подтверждают ваши выводы о переходе из одной фазы индустриальной эпохи в другую, из постиндустриальности в трансиндустриальность? Россия движется в рамках этого тренда или у нее «особый путь», как любят говорить «почвенники»?

— А куда она денется? Хотя двигается она в нем не так быстро, как бы хотелось. Опять же, как посмотреть. По робототехнике мы здорово отстаем, зато по дронам двигаемся вполне уверенно. Примером служит российский проект «Статус 6» — самоходная, беспилотная, многоцелевая система, предназначенная для поражения объектов экономики противника в районе побережья. Ее разработало ЦКБ МТ «Рубин». Интересно не то, что это военная торпеда, а то, что это дрон, а значит, искусственный интеллект. Тот факт, что ФСО и ФСБ все время вносили законопроекты о полном контроле над дронами, означает, что эти аппараты постепенно становятся социальным явлением, важными элементами жизни, с помощью которых можно много чего добиться.

Если говорить в «мировых масштабах», то из области науки могу отметить значимые результаты, полученные космической станцией NASA «Новые горизонты». Напомню, что этот аппарат был запущен еще в 2006 году для изучения Плутона, его спутника Харона и пояса Койпера, но результат дал только сейчас. На данный момент самым важным результатом этой миссии стало открытие геологической активности Плутона и его планетоподобия. И то, и другое, мягко говоря, не то что неочевидно, а в свете сегодняшних астрономических представлений почти невозможно. Соответственно, результат здесь в том, что Вселенная оказалась заметно сложнее наших моделей — даже в таких «мелочах», как Плутон, которому не так давно отказали в статусе планеты. И вдруг выясняется, что у него сложное внутреннее строение, какая-то «геология»…

В целом в ушедшем году, в отличие от позапрошлого, когда были открыты нейтринные осцилляции, что поставило под сомнение многие устоявшиеся и общепринятые теоретические модели, ничего столь же значимого не произошло. Год продолжал тренды предыдущего: роботизация, аддитивные технологии и искусственный интеллект. В том году было много выставок робототехники. Я с удовольствием пообщался с роботами, они вполне могут вести разговор. Не знаю, могут ли пройти тест Тьюринга (на способность машины убедить человека, что перед ним не машина, а человек — прим. ред.), скорее всего, могут. 

Стоит сказать и о двух важных прогнозах 2016 года. Первый — отказ в аддитивных технологиях от 3D-принтинга. Будет создаваться следующая версия — то, что называется квантовым копированием. В двух словах: обычная голограмма создает оптическую копию объекта, голограмма же, полученная с помощью гамма-лазера (то есть сверхультрокоротких лучей), будет создавать не только оптический, но и электромагнитный образ объекта. Иными словами, его можно будет «потрогать». Гамма-лазер в среде будет создавать точный образ объекта — до молекулярной и даже атомной структуры. Это и есть квантовое копирование. Второй прогноз: мы допускаем (хотя решающих подтверждений этому пока нет) сильные изменения в области электротехники, включая беспроводную передачу больших энергий. 

В общем, в 2016 году меня обрадовали, как ни странно, не столько новости из области науки или технологий, сколько из области политики.

— Какие политические события вы имеете в виду? Brexit и победу Трампа?

— Конечно. Поскольку я предсказал эти события, причем задолго до того, как они произошли. И мне это приятно. Но, кроме того, что особенно приятно, это сами по себе важные события для мира. Brexit интересен совершенно не с точки зрения распада Евросоюза. Тема распада была интересна в 2003-07 годах, когда это еще было вопросом будущего, на сегодня это вопрос прошлого. Brexit символизирует и сигнализирует, что ожидается такое довольно интересное политическое явление, как всплытие реликтов, конкретнее — всплытие реликта Британской империи. Об этом говорит множество фактов, в том числе и удачное выступление англичан на Олимпиаде (второе место после команды США — прим. ред.). Это означает углубление связей Англии с Канадой, Австралией и Новой Зеландией. С большой вероятностью возникнут новые локальные политические блоки. Кстати, я глубоко убежден, что в этой ситуации англичанам придется ставить задачу строительства сверхзвукового авиалайнера. Пока об этом больше говорят американцы, но делать придется англичанам. 

Что касается Трампа. Проблема не в том, что в Америке избран невменяемый президент. В принципе, такое ожидалось давно. Более того, все кандидаты на президентских выборах в США были невменяемы. Важнее то, что Трамп стоит на позиции: «Америка — для американцев». А значит, Трамп выступит против транснациональных компаний. Вот какой конфликт последует после выборов, и вот в чем их значимость. Они ставят под угрозы вненациональные мировые структуры, которые я называю доминатами. Но также они ставят очень большое количество локальных мелких политических элит в Европе и на постсоветском пространстве, которые проектировались кланом Клинтона. С проигрышем этого клана становятся ненужными и эти элиты. В общем и целом ожидаются чистки, а в Америке реален гражданский конфликт.

— Как президентство Трампа повлияет на технологическое развитие? 

— Считается, что Трамп победил за счет того, что работал с новыми сетевыми технологиями. В этом плане его победу можно рассматривать как победу сетевых технологий. Но честно говоря, я склонен думать, что это скорее внешний фактор, чем реальная ситуация. Когда я предсказывал победу Трампа, вообще никак не учитывал вопрос использования технологий. Здесь я бы сказал следующее: Трамп, несомненно, будет стремиться к трансиндустриализму, а не к постиндустриализму. И это значит — приоритет био-, инфо-, нанотехнологиям и робототехнике над финансовыми технологиями и экономикой услуг. Проблема шестого уклада диагностирует, что возникли серьезные проблемы с развитием энергетики и мощного двигателестроения. Энергетику потихоньку начинают двигать, но с двигателестроением все по-прежнему плохо. Я склонен думать, что в ближайшее время Америка будет разрабатывать новые, очень мощные двигатели для авиации и космоса. Но нельзя сказать, что это результат победы Трампа, это консенсус всей американской правящей элиты.

«Либо будущее для всех, либо для немногих избранных» 

— В книге нобелевских лауреатов по экономике Ангуса Дитона, Элвина Э. Рота, Роберта Шиллера, Роберта М. Солоу «Через 100 лет. Ведущие экономисты предсказывают будущее» говорится о росте безработицы в связи с роботизацией производства. Что вы думаете на этот счет?

— Они правильно боятся роботизации. Начался интенсивный процесс замены рабочих роботами в Китае. Это означает, что роботы стали лучше, чем дешевый китайский рабочий. Они дешевле, а работают более качественно. Уже сейчас искусственному интеллекту может быть передана значительная часть научной деятельности, вряд ли 100%, но 99% — без проблем. А оставшийся один процент можно объявить никому не нужным, не интересным и так далее. 

У нас складывается принципиально страшная ситуация. Для производства, вообще для любой сферы деятельности — будь то управление, образование или медицина — оказываются ненужными 6,9 млрд из 7 млрд всего человечества. Это не просто безработица, это лишение человечества принципиального смысла существования. Да, конечно, можно обманывать людей разными формами волонтерской деятельности, якобы креативной работой, которая, дескать, не под силу роботам. Но это воссоздает абсолютно неприемлемые социальные риски. Мы сталкиваемся с вызовом, к которому в конечном счете сводятся вызовы будущего и о котором много раз говорили: либо будущее для всех, либо для немногих избранных. 

До сих пор мировая элита видела спасение мировой экономики в идее трансиндустриального перехода, прекрасно сознавая, что на следующем этапе это приведет к колоссальному социальному кризису.

— Как он может выглядеть?

— Трансиндустриальный переход приводит к широчайшей роботизации не только производства, но также управления, образования и познания. Это приводит к ненужности людей, и это первый громадный риск. Даже не столь важно, будут ли они «выброшены на улицу», или им будут назначены вполне приемлемые пособия, от 500 до 2000 евро на современные деньги. Миллиарды людей, выброшенных из реальной экономической (а стало быть, и из социальной, из политической жизни), — это и есть социальный кризис. Причем, совсем не обязательно, что кризис примет формы массовых волнений или луддизма (движение протеста против автоматизации производства в первой четверти XIX века, отличалось погромами и разрушением машин — прим. ред.), он может принять и совершенно другие формы. Мы не можем сейчас сказать, какие именно.

Нынешняя элита полагает, что вопрос выхода из кризиса будет проблемой следующего поколения. Как быть? Создать систему тотального контроля? Уже сейчас за счет разного рода систем наблюдения можно установить полный контроль над физическим пространством. Более того, очень скоро за счет жесткой интеграции всего в сеть появится контроль и за поведением. Это система нейронет. И все это стандартно оправдывается борьбой с терроризмом. Надеюсь, не надо напоминать, что гибель Римской республики началась как раз с того, что в целях борьбы с пиратством были упразднены некоторые положения конституции и Помпею были переданы полномочия, превосходящие все разумные пределы. 

И все же надо понимать: какую бы систему контроля вы ни создали, пусть тот же нейронет или еще что-то, ситуация с 7 миллиардами, которые остались ни с чем, может пошатнуть любую, даже самую устойчивую систему. Это второй значимый риск на сегодня. Кстати, опыты, проведенные в прошлом году, показали, что для нормального развития общества некоторая доля преступности необходима. Понимание этого есть почти у всех философов, раньше или позже дойдет и до власть имущих. Я склонен полагать, что крушение системы слежения и контроля рано или поздно произойдет. Например, с помощью квантовой криптографии, то есть совокупности методов конфиденциальности. 

— Известный футуролог Митио Каку в своей книге «Физика будущего» пишет: «Сегодня роботы сравнимы по интеллекту с тараканами. В будущем они вырастут и сравняются с мышами, кроликами, собаками и кошками». Сегодняшний искусственный интеллект может слышать и считать лучше человека, но он даже не знает, что это делает. Пока это всего лишь все та же программа, а не интеллект. Митио Каку также пишет: «Машины будут медленно двигаться по этой шкале, и человек успеет подготовиться. Я считаю, что это (возникновение искусственного интеллекта — прим. ред.) произойдет ближе к концу века, так что времени на обсуждение всевозможных вариантов у нас достаточно».

— У Севера Гансовского есть рассказ «День гнева», он начинается с цитаты: «Вы читаете на нескольких языках, знакомы с высшей математикой и можете выполнять кое-какие работы. Считаете ли вы, что это делает вас Человеком? Ответ: Да, конечно. А разве люди знают что-нибудь еще?» Я позволю себе задать вопрос: а что такого может делать человек, чего бы сейчас не мог делать искусственный интеллект? Объективно ИИ обыгрывает в шахматы и Го чемпионов мира, объективно он способен управлять сложнейшими системами на производстве, объективно он может управлять процессами познания. Объективно он может точно ставить диагнозы болезни, лучше, чем это делает среднестатистический доктор. Объективно он может учить на уровне, по крайней мере, выше среднего учителя. Это не делается только из-за сильного сопротивления определенных лобби.

А теперь я задаю вопрос: а что он не умеет в смысле того, что мы считаем задачами интеллекта? Да, само собой, он не умеет отличать важное от неважного. Он не умеет отличать работающее от неработающего. Он уже способен создавать новое, но не способен создавать иное. Но скажите, а много людей умеет отличать важное от неважного или создавать иное? Боюсь, что немногие. А роботы уже прошли первый критерий интеллектуализации. Вы уже можете вести разговор с искусственным интеллектом, не понимая, что вы говорите не с человеком. Такой опыт уже поставлен. 

Роботы еще не преодолели критерий Лема, они не способны к созданию иного. Но сколько на это понадобится времени? Раньше считалось, что для создания искусственного интеллекта нужны столетия, а прошло всего несколько десятков лет. Роботы развиваются в мире, созданном людьми в их высоком интеллектуальном поле. А потому эволюция там идет с невероятно высокой скоростью. Уже сейчас искусственный интеллект — это вовсе не уровень развития таракана. Да, идут колоссальные споры, знает ли играющая в шахматы машина о том, что она играет в шахматы. Но рано или поздно искусственный интеллект научится имитировать рефлексию, это уже сейчас не очень сложно. А теперь скажите, как мы будем распознавать, имитирует он или это и вправду его рефлексы? 

— Думаю, что свойства интеллекта — это способность отклоняться от заданной программы и принимать нестандартные решения, то, что вы назвали иным. А игра в шахматы — это просто подбор вариантов решения задач. 

— Во-первых, что такое интеллект, никто не знает. Принимать нестандартные решения может очень небольшое число людей. И то не всегда. Как говорит мой учитель Владимир Африканович Никитин, «я был личностью только несколько раз в жизни». Любой человек делает это тоже всего несколько раз в жизни. Во-вторых, Лем еще где-то в 1975 году довольно убедительно доказал, что система искусственного интеллекта способна преодолеть любые рамочные ограничения, поставленные ее программой. Это не означает, что они все их будут преодолевать, но так ведь и не все люди преодолевают свои рамочные ограничения. Поэтому если искусственный интеллект состоит из совокупности программ, то это еще не значит, что он будет им следовать. И в еще меньшей степени значит, что мы будем способны различить, когда он следует программам, а когда нет. Кстати, американцы осенью прошлого года выпустили на экраны небольшой сериал «Мир Дикого Запада», где они подробно анализируют эту проблему.

Наконец, самое существенное: сегодня любая машина связана с большим количеством других машин. Это означает, что в системе принципиально возможны программные мутации. То есть: вы запустили программу, она прошла через 10 тысяч компьютеров, с чем-то там взаимодействовала, где-то при передаче 0 поменялся на 1, и на выходе получаем уже измененную программу. Это говорит о том, что мы не знаем, как работает программа, программные мутации лишают нас такой возможности. 

Итак, машина, созданная человеком, попадает в ту же самую ситуацию, в которую когда-то попал человек. Надо хорошо понимать, что, создавая роботов, мы пытаемся продемонстрировать «небесному отцу», что мы выросли и уже тоже можем сотворить по образу и подобию своему что-то, обладающее разумом и свободой воли. Это комплекс творца. В этом смысле мы будем идти по пути не имитации жизни, а ее создания. 

— И все же есть ли у вас ответ, как в будущем преодолеть противоречие между роботизацией и занятостью? Или крайнее социальное неравенство станет неизбежным?

— Если бы это было социальное неравенство, я бы отнесся к этому с удивительным спокойствием, неравенство меня не беспокоит. Я боюсь социального равенства практически всего населения Земли перед отсутствием цели, смысла и содержания жизни. Как раз проблема равенства приведет к деградации человечества, в том числе и к демографической. И что делать с этой проблемой, я не знаю. Ни у кого пока нет явного решения, что делать с проблемой «лишних людей» в глобальном смысле. Кризис этого типа был описан давно и многократно, а вот его решения нет. 

— Может, решение в провоцировании экологических, природных катастроф, эпидемий, войн? 

— Я даже как-то выступил с докладом «Глобальная катастрофа как оптимальное решение». Так что есть и такой риск. Но можно ведь и перестараться.

— А как же трансгуманистические проекты? Мы уже видели бионическую руку. Можно ли будет говорить о равенстве, причем негативном, когда появится киборг со сверхспособностями? 

— Трансгуманизм — это то, что делается от полной безнадежности. Это откровенная попытка сказать, что homo sapiens уже никуда не годен, он уже абсолютно проиграл соревнование с собственными творениями и наша последняя надежда — на homo super, на сверхчеловека. Киборгизация, искусственное управление геномом и так далее. Дальше возникает ситуация, при которой проходит граница между верующими и неверующими. Для человека верующего человек создан Господом, а значит, создан им правильно, и попытки создать сверхлюдей в результате дадут худшего человека, отклонившегося от «божьего стандарта». Для других, верующих и неверующих, развитие человечества происходит через стохастический выбор эволюционных моделей. Они, разумеется, считают, что своим разумом несомненно создадут то, что будет лучше, чем они сами и их предки. Обе стороны онтологически уверены в своей правоте. 

Но, к сожалению, обе стороны должны учитывать одну чрезвычайно простую вещь. Наш вид homo sapiens чрезвычайно эгоистический, он настаивает на своей монополии на разум. В прошлом были и другие варианты развития человечества: синантропы, неандертальцы и так далее, но почему-то остался только один вид — наш, все остальные были уничтожены. Сверхлюди, если они появятся, будут рассматриваться как альтернативный вид. На самом деле не так уж важно, мы их будем считать не-людьми или они нас, но то, что создание сверхчеловека приведет к колоссальной видовой борьбе, очевидно. Это будет такая война, что термоядерные войны между США и СССР из книжек фантастов 1950-60-х годов будут восприниматься как детский утренник. 

«Самое страшное, что у нас коллапс новых идей будущего» 

— Вероятно, поскольку все изменения будут происходить медленно по сравнению со средней человеческой жизнью, большинство и не заметит этих изменений. Но думающие и деятельные люди хотят знать о будущем уже сейчас и готовиться к нему, чтобы не стать теми самыми «лишними людьми». Что бы вы им посоветовали?

— Во-первых, вы ничего не сделаете с этой ситуацией на индивидуальном уровне. Все, кто утверждают, что будущее не для всех, про себя думают, что они незаменимы, предприимчивы и интеллектуальны. Нет, уж извините, но складывающаяся ситуация грозит всем. Россия, Европа, Китай, Индия не видят здесь никакой проблемы и не предпринимают мер к ее решению. США видят проблему, предпринимают меры, но, с моей точки зрения, их меры недостаточны. 

Что будут делать США? Первое — это, конечно, космос. Он недостаточен для того, чтобы занять миллионы людей, но достаточен, чтобы изменить взгляд на Землю. Перейти от геополитики, геоэкономики и геокультуры к астрополитике, астроэкономике и астрокультуре. То есть сделать мир принципиально незамкнутым и тем самым занять важнейшие позиции, которые пока никем не заняты. 

— Но нужен ли космос человечеству на самом деле? Что дают изображения далеких галактик, кроме эстетического удовольствия? 

— Космос — эта политика, Америка сделала из него политическую необходимость. Даже если вы переходите к астрополитике, все равно на очень долгое время остаетесь привязанными к Земле. Можно построить колонии на Луне или на Марсе, но это будут колонии всего лишь из сотен людей. По сравнению с миллиардами землян это не будет иметь большого значения. Но понимание того, что Земля перестает быть целым, а становится лишь частью, очень сильно меняет картину мира. Америка это делает в силу необходимости онтологического изменения людей, она меняет мифологию и идеологию своей части человечества. 

Проблема вот в чем. Любая культура, которая живет в линейном времени, а мы живем именно в нем, либо развивается и переходит границы, либо перестает развиваться и переходит в цикличность. Даже в этом смысле нам необходим космос. А если говорить о прикладном смысле освоения космоса, то, например, геология не может быть нормальной наукой, пока у нас нет сравнения с другими планетами. Мы работаем с уникальным объектом, но не можем на основании него делать какие-то выводы. База всей геологической науки — тектоника плит. Вопрос: а на других планетах тоже есть тектоника плит или это особенность Земли? Поэтому космос важен для нас как единственная возможность планетной рефлексии. 

— Хорошо, вернемся к тому, как Америка будет справляться с кризисом «лишних людей».

— Сейчас американцы будут организовывать кризис и у себя, и в мире. В рамках этого кризиса они, может быть, смогут создать ситуацию, при которой использование роботов в огромных масштабах по разным причинам будет крайне затруднено. Возможно, это и станет решением. 

Но самое страшное даже не это. Сейчас у нас возникает коллапс новых идей будущего. Мы живем в не очень большом числе идей. Это конструкция галактической империи, азимовская конструкция конца 1940-х — начала 50-х. Это конструкция ноосферного коммунизма Вернадского, Леруа, де Шардена, а уже в позднее время Ефремова, Стругацких и другой советской фантастики 1960-70 годов. Это концепция устойчивого развития, полуэкологический «зеленый» бред о безуглеродных городах, который формировался в 1990-е. И концепция технологической сингулярности Вернора Виджа. Собственно, вот все базовые конструкции будущего. Ни одна из этих конструкций с проблемой справиться не может. Кстати, для гуманитариев масса работы: какие еще концепции могут быть?

— Вы очень много размышляете и пишете на тему образования в России. Какое образование получать, какими знаниями и умениями овладевать? К каким профессиям готовить детей? 

— Дам два ответа — конкретный и философский. К каким профессиям готовить детей? Инженерия во всех ее формах, начиная от просто инженерии, технической, и заканчивая генной, информационной и, что очень важно, геологической, то есть инженерии Земли, это управление ландшафтами и пространствами. Одним словом, инженерия — способ решать задачи в разных областях, это будет востребовано в мире будущего.

Теперь философский ответ. Александр Алехин как-то сказал о шахматисте Ароне Нимцовиче, что у того есть масса партий, проигранных по дебюту, потому что он, вероятно, придает дебютам слишком большое значение. Я имею в виду, что, когда человек взрослеет и учится, на самом деле абсолютно неважно, чем именно он занимается. Наше единственное конкурентное преимущество перед роботами: в огромном информационном потоке мы можем выделять ключевое, отделять важное от неважного. Плюс мы действительно способны думать за рамками утилитарности, решать задачи, которых еще нет. Чтобы научиться и тому, и другому, нужно просто уметь думать. А в какой форме — через физику, математику, философию, инженерию, теологию и так далее — на самом деле не так уж важно. Помните диалог из «Алисы в стране чудес»: 

— Куда мне отсюда идти?

— А куда ты хочешь попасть?

— А мне все равно, только бы попасть куда-нибудь.

— Тогда все равно куда идти. Куда-нибудь ты обязательно попадешь.

— Технологии киборгизации развиваются в западных странах, в России пока все еще усиленно строят православные храмы, гоняются за геями и обличают этот самый Запад в «расхристанности». Сверхлюди появятся именно там и оттуда начнут экспансию по миру?

— Как всегда, больше всего технологий в Штатах, быстрее всего их делают в Китае, а лучше всего соображают, почему это не работает и что нужно поменять, — в России. Вот вам и ответ. 

— Вы восторгаетесь проектом «Статус 6». Но другие примеры показывают, что Россия сопротивляется новым технологиям, считает их опасными для себя. Например, в прошлом году был принят закон, запрещающий ГМО, принят «пакет Яровой». 

— Что касается ГМО, я согласен, что в основе закона лежит невежество, но Россия не первая страна, кто их запрещает, она в общем тренде. В основе запрета ГМО лежат бизнес-интересы определенных компаний, идет спор хозяйствующих субъектов. Одним удалось протащить решение, которое на руку их бизнесу. При этом запрет ГМО — это из серии ограничения продажи пива, которое, как известно, способствует потреблению более опасных средств и препаратов, в том числе и наркотических, отсюда та же трагедия с «Боярышником». Что касается «пакета Яровой», то я очень надеюсь, что люди, которые его инициировали, голосовали за него, когда-нибудь будут наказаны за то преступление, которое они совершили перед народом России. Я ясно ответил? 

Источник