"Метафизический страх и тоска в немецкой и русской культурах"

Страх должен быть рассмотрен в связи с человеческим бытием, которое имеет задачей свести воедино конечное и бесконечное. Страх – это зов бесконечности, обращенный к конечному человеку. Он освобождает от иллюзий и тем самым является возможностью свободы. Благодаря страху, человек получает возможность сделать свободный выбор в пользу Бога. Это, по Кьеркегору, «прыжок веры», связанный с радостью переживания милости и прощения, который является основанием человеческой жизни.

По мнению П. Тиллиха, в различные исторические эпохи страх приобретает различные характеристики: в эпоху античности это был «онтический страх» перед судьбой и смертью; на исходе средневековья – «моральный страх» перед виной и проклятием; для Нового времени – страх перед пустотой и бессмысленностью жизни.

 Л.В. Чеснокова "Метафизический страх и тоска в немецкой и русской культурах"
Омск: ОГПУ (Омский Государственный Педагогический Университет), 2015 г., 153 стр.
http://www.omgpu.ru/sites/default/files/dissertaciya_chesnokovalv.pdf

Недавно у Иванова-Петрова был вопрос про скуку, там в комментах Идвик дал ссылку на статью Ческноковой, а уж ее диссертацию я нашел в сети сам. Прочел. Какой-то своей мысли автора не увидел, но как проработка существующей литературы - хорошо. Понаотчеркал цитат, так что просто приведу их здесь, такую выжимку из выжимки.

Наиболее отчетливо дух языка проявляется в так называемых непереводимых словах (лакунах), для которых в других языках не существует соответствующего вокабуляра, и которые часто заимствуются другими языками. По мнению Ю. Лимбах, в таких словах «присутствует дополнительный смысл, соответствующий менталитету и стилю мышления данного народа».

Истоки понимания концепта лежат в философии средневековья. В средневековой философии концепты понимались в качестве неких образований, несущих в себе определенную смысловую функцию, раскрывающуюся в диалоге. Мир сотворен посредством Слова и раскрывается и комментируется с помощью слова, творящего новый текст. Диалогичность концепта заключается в том, что он всегда предполагает наличие собеседника. В религиозном сознании Средневековья обращенность к слушателю предполагала одновременно и обращенность к высшему Слушателю – Богу. Оставаясь в рамках конкретного смысла, концепт предполагал обращенность к трансцендентному.

А. А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев предлагают в качестве наиболее значимых понятий русской культуры концепты «простор», «воля», «удаль», «тоска».
В качестве важнейших концептов английской культуры исследователями называются «дом», «свобода», приватность», «честная игра», «джентльменство», «наследие», «юмор», здравый смысл». Значимыми концептами французской культуры являются: «дух критицизма», «свободолюбие», «республиканские ценности», «любовь», «meritocratie» («власть достойных»), «дух рыцарства», «индивидуализм», «элегантность», «бережливость», «вкус к комфорту». Для немецкой культуры можно назвать такие концепты как страх, порядок, пунктуальность, идеализм, потребность в чувстве безопасности…

Ключевые концепты культуры - это базовые единицы картины мира, обладающие экзистенциальной значимостью как для отдельной личности, так и для культурного сообщества в целом. Концепт связан с ценностным наполнением культуры: в отличие от понятия он субъективен, персоналистичен, диалогичен, национален. Совокупность концептов культуры составляет ее концептосферу. Анализ концептов позволяет выявить специфику конкретной культуры. 

Концепты – слова, несущие в себе опыт предшествующих поколений, культуры и национального самосознания народа. Из концептов той или иной культуры складывается концептосфера определенного языка, рисующая национальную картину мира. Система концептов оказывает особое влияние на восприятие мира человеком. Объективная реальность «преломляется» через нее и соответствующим образом категоризируется и интерпретируется.
Таким образом, специфика концептов объясняется исторически закрепленными ценностными ориентациями, принятыми в соответствующей культуре. Совокупность концептов образует концептосферу народа. Различия между культурами проявляются в предпочтении различных признаков при концептуализации мира. Объяснение таких предпочтений требует обращения к истории, психологии, философии того или иного народа. Исследование национальной концептосферы является одним из способов выяснить уникальность и особенности данной культуры.

По-видимому, отсутствие единого, однозначного эквивалента концепту метафизического страха является одним из наиболее значимых элементов русской картины мира, отличающим ее от картин мира, представленных в ряде западноевропейских языков, и, в частности, немецкого языка.

К характеристикам экзистенциального страха относятся:
- безобъектность и иррациональность: если обычный страх вызван конкретной угрозой, то экзистенциальный страх никогда не связан с реальной и конкретной опасностью - он исчезает, как только человеку становятся понятны причины, вызвавшие его;
- это чисто человеческая форма страха: если обычный страх биологически детерминирован, то экзистенциальный представляет собою культурное творение: в истории человечества он сформировался, по-видимому, в процессе возникновения сознания;
- диффузность, размытость, неопределенность. Экзистенциальный страх представляет собой комбинацию нескольких базовых эмоций: страха, обиды, злости, стыда, возбуждения;
- амбивалентность: страх – это одновременно страдание и прозрение, робость и влечение. Он открывает путь к смыслу и к творчеству. Это предчувствие чего-то необычного и ожидание нового, головокружение перед пропастью и желание преодолеть ее. Без страха не было бы культуры. 

Страх должен быть рассмотрен в связи с человеческим бытием, которое имеет задачей свести воедино конечное и бесконечное. Страх – это зов бесконечности, обращенный к конечному человеку. Он освобождает от иллюзий и тем самым является возможностью свободы. Благодаря страху, человек получает возможность сделать свободный выбор в пользу Бога. Это, по Кьеркегору, «прыжок веры», связанный с радостью переживания милости и прощения, который является основанием человеческой жизни.

По мнению П. Тиллиха, в различные исторические эпохи страх приобретает различные характеристики: в эпоху античности это был «онтический страх» перед судьбой и смертью; на исходе средневековья – «моральный страх» перед виной и проклятием; для Нового времени – страх перед пустотой и бессмысленностью жизни.

Особенно разительно отличие картины мира, представленной в немецком языке от русской картины мира. В русском языке не существует точного эквивалента западноевропейским концептам Angst, angoisse. [...] 
Вероятно, это связано с тем, что русский менталитет гораздо лучше приспособлен к выживанию в состоянии неопределенности, чем немецкий. Русская культура настолько терпимее относится к ситуации неопределенности, что в ней даже выработалось особое, непереводимое на другие языки, слово «авось».

Русский «авось» не является простой надеждой на благоприятное развитие событий. В нем присутствует чрезмерная беспечность, порой ведущая к трагическим событиям. Действуя на авось, человек старается не думать о возможном неблагоприятном развитии, надеясь, что «все обойдется» или «пронесет».
Еще одно дискурсивное слово прямо указывает на отсутствие экзистенциального страха и стремления все предвидеть, чтобы заранее подготовиться к ударам судьбы: «небось» – сокращение от «не бойся», «не трусь», «смелее». Словарь Даля приводит характерную пословицу: «Русак на трех сваях крепок: авось, небось, да как-нибудь».
Можно предположить, что беспечность русских является условием выживания, так как жизнь настолько тяжела и непредсказуема, что нет смысла чего-то опасаться заранее. По словам Ю. М. Нагибина, «у нашей жизни есть одно огромное преимущество перед жизнью западного человека: она почти снимает страх смерти». 

Страх в большей степени связан со временем – это всегда страх перед смертью. У русских же, в отличие от западноевропейцев, и, в особенности немцев, слабое чувство времени. Если в России, в силу огромной территории, существует диктат пространства, а время и ритмы истории должны преодолевать его сопротивление, то в более компактной Германии очень важно время и чувствуется история. 

В начале XIX века полагали, что скука есть болезнь аристократическая. Так, сплином, введенным в моду лордом Байроном в образе Чайлд Гарольда, страдает англоман Евгений Онегин. Его демонстративная скука была новым явлением в русской культуре. Как указывает М. Ф. Мурьянов, создание слова «скука» - «одно из лексических ухищрений эпохи Просвещения, направленное на то, чтобы выбить почву из-под ревнителей церковного благочестия, обличавших барские пороки».
В эпоху Просвещения произошло крушение традиционных русских устоев. Уже через сто лет после петровских реформ появляются всем пресыщенные, скучающие молодые люди, жизнь которых наполнена посещениями театров, балов, амурными похождениями, дуэлянством. Разумеется, подобная болезнь распространялась не на все слои общества, а лишь на лишенную материальных проблем элиту. Этот недуг выставляли на всеобщее обозрение как черту, характеризующую возвышенный нрав.
Скучающее дворянство облекало свои чувства в новомодные слова, такие какскука, хандра, сплин, хотя в русском языке издавна существовали свои слова, обозначающие это безблагодатное душевное состояние – уныние и праздность. Согласно православной этике, подобное душевное состояние может свидетельствовать об опасном отдалении души от Бога.

Просторечное слово, выражавшее сходное душевное состояние – это хандра. Данный неологизм, получивший в русском языке распространение вместе со «сплином» в начале XIX века, происходит от греческого «ипохондрия» и буквально переводится как «болезнь под ложечкой». [...]
Hypochondria (hypo «под» + hondros «грудная кость») означало «орган, расположенный ниже грудной кости», а также болезнь, развивающуюся в этом органе: подавленное состояние духа. [...]
Впоследствии существительное «ипохондрия» не изменило свой смысл, оставшись описанием определенной душевной болезни. Однако в результате его переделки в русском разговорном языке появилось новое слово – «хандра». Как отмечает М. Ф. Мурьянов, хандра – это искусственно созданный семинаризм, «возникший в среде, где греческий зубрили достаточно хорошо, чтобы знать семантику префикса uπo – «под». Его отсекли из озорства, с намерением
выразить, что хандра имеет такое же превосходство в силе перед ипохондрией, как, например, дьякон перед иподьяконом». Благодаря творчеству Пушкина слово «хандра» получило широкое распространение в русской литературе. 

Примечательно, что постепенно в русской культуре происходит индивидуализация этой эмоции. Если в Древней Руси такие чувства как горе,печаль, скорбь требовали публичного проявления: громких стенаний, плача и т.д., и их причиной, как правило, являлись события, принесшие горе многим людям: война, пожар, голод, то с XIX века интерес вызывают внутренние переживания отдельного человека. То есть история этого понятия в России была связана с развитием индивидуального начала, внимания к душевным переживаниям отдельной личности, хотя и принадлежащей только лишь к верхушке общества; народные массы западная мода тогда не затронула.

Особенностями тоски в русском сознании являются антропоморфность и активность. Она, подобно живому существу, может приходить и уходить. 

Характерным признаком тоски является отсутствие рациональной причины ее появления. Подобно экзистенциальному страху (Angst), причины переживания русской тоски трудно объяснимы - ее сущность как бы не рефлексируется сознанием. 

Если этимология русской тоски связана с идеей тесноты, давления, сжатия, то немецкий концепт по своим смысловым ассоциациям связывается с чем-то тянущимся, натяжением, тягой. Как отмечает А. Е. Барзах, немецкая Sehnsucht «даже непосредственно содержит в своем составе Sehne – тетиву – зримый, овеществленный образ тяги, натяжения». 

Пространство подавляет человека, вызывает у него ощущение тоски и безысходности. Можно предположить, что причиной, по которой простор ассоциируется с тоской, является его связь с пустотой, Ничто. Простор - это тощее, пустое, ничем не заполненное пространство, тогда как тоска – это пустота душевная. Связь тоски с пустотой многообразна: тоска заполняет образовавшуюся пустоту; тоска опустошает человека и, наконец, тоска сама является пустотой. В русской природе неизменно наличествует пустота, энтропия, и бесполезны все попытки человека противостоять ей.
Огромная пустота вызывает страх и тоску. Именно этим объясняется тот факт, что на огромных русских пространствах люди издавна жили скученно, словно боялись затеряться в бескрайнем просторе. Теснота в России – факт метафизический, противоречащий всем ее физическим данным. По словам М. Н. Эпштейна, «русская теснота рождена отчаянным, героическим сопротивлением русскому же простору. Пустота страшна... Кажется, что в России мы все страдаем комплексом любви-ненависти к пространству». Пресловутая русская любовь к
«быстрой езде» связана с тем же тоской-страхом перед пространством, которое угнетает человека, потому он стремится поскорее его преодолеть.

Воля существует, как правило, вне упорядоченного социума. Она есть, прежде всего, возможность жить, не стесняясь никакими социальными узами, проявляясь или в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Если личная свобода немыслима без уважения к чужой свободе, то воля эгоистична. Иначе говоря, воля возможна только в сочетании с простором, удалью, загулом и тоской, а в европейских четко оформленных рамках ей тесно и тоскливо.

Любому наблюдателю бросается в глаза, что в России нет стремления чем-то заполнить пустоту пространства (в отличие от европейской культуры) – может быть, потому что оно настолько огромно, что это бесполезно? [...]
В качестве причины подобного восприятия жизни как обузы, непосильного бремени, можно предположить неумение принять обыденное существование, заняться обустройством частной жизни. [...]
Если немцев экзистенциальный страх вынуждает обустраивать свой мир от хаоса, строить защитную дамбу, делать свой окружающий мир максимально уютным, то русские предпочитают бежать от мира. Для них характерна бесприютность, странничество, заброшенность мест обитания, может быть, из страха перед огромным пространством, которое нельзя обиходить, сделать уютным.

Источник