Могла ли Россия отказаться от участия в Первой мировой?

В последнее время тема Первой мировой обсуждается довольно часто. Обсуждается с крайне полярных точек зрения. И эти точки зрения базируются на идеологии прошедшего столетия и послезнании. Но!

Раньше русские были другими и думали они по другому. Первая мировая была не такой войной, от участия в которой можно было, вот так запросто отказаться, это США, отделенные от Европы океаном, могли себе позволить подождать до 1917. Россия же была настолько связана цепью обязующих официальных и неофициальных договоров, что вступление в войну оказалось неизбежным. Другое дело, что вышло это нам боком: страна переживала кризис, который в условиях войны приобрел столь гипертрофированные размеры, что и привело к коллапсу. Так что вопрос не в том, надо было ли вступать в войну в 1914 году (об этом надо было думать намного раньше, когда оформляли Антанту), а можно ли было (и за счет чего) избежать последующих революционных потрясений. 

Правые предупреждали царя против вступления России в эту войну. И достаточно назвать меморандум бывшего министра внутренних дел Петра Николаевича Дурново. (здесь его изложение:  http://on-island.net/History/Durnovo.htm)  В феврале 1914 года он обратился к царю с запиской. Он писал: "Если военные действия будут складываться неудачно, социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна".  Витте, находившийся в эмиграции, вернулся в Россию, чтобы предупредить высшего царского сановника о том, что России не стоит ввязываться в войну из-за тех территориальных приращений, которые она хотела в войне достигнуть. Такие предупреждения правительству были, но правительство России не могло занять нейтральную позицию, самую лучшую, как считаю я, какая могла быть тогда для него. Россия была слишком связана международными обязательствами с той же Францией и тоже знала об агрессивных намерениях Германии. Их нечего скрывать. Как отреагировал Николай II на записку Дурново – неизвестно. Ясно то, что царь руководствовался не доводами разума, а патриотическим порывом. Однако нужно заметить, что Николай до последнего надеялся остановить войну. 29 июля 1914 года он отправил германскому императору Вильгельму II телеграмму с предложением «передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию». Вильгельм на нее не ответил. «Моя совесть чиста. Я сделал все, чтобы избежать войны», – писал Николай II.

Могла ли Россия не вступать в войну?

Россия не была сильнейшим игроком и инициативу задавала не она. А суть мировой политики в том, что если инициатива не у тебя, то сильные перед тобой всегда ставят выбор из нескольких худших вариантов - причем выбор пассивности - это, как правило, самый худший вариант, ведущий в никуда. 
Россия идти в никуда не хотела, а хотела играть роль в мировой политике, поэтому выбора - ввязывать/не ввязываться у нее не было. 
Вот у США был выбор, но США сознательно отказались от пути пассивности и втащила в Первую Мировую себя сама за уши, чем извлекла для себя огромный профит.

Официальная версия вступления России в войну – это выполнение союзнических обязательств перед Сербией. Действительно, Россия согласно договору, обязывалась оказать военную помощь Сербии в случае посягательств на территориальную целостность последней. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии и в тот же день начала обстрел Белграда, но Россия не торопила события. Реакция последовала только два дня спустя – 31 июля, когда в стране была объявлена всеобщая мобилизация.
Германия в ультимативной форме потребовала от России отменить мобилизацию, на что получила отказ.

1 августа немецкий посол в Петербурге граф Фридрих Пурталес передал ноту об объявлении войны российскому министру иностранных дел Сергею Сазонову, после чего, по воспоминаниям министра, «отошел к окну и заплакал». 2 августа уже Николай II подписывает манифест о начале войны.

Разгром Сербии означал, что все Балканы становились зоной монопольного влияния Германии. Немцы уже давно строили Багдадскую железную дорогу, которая должна была связать Берлин, Вену, Константинополь и турецкий порт Басра в Персидском заливе. В 1911 году Россия и Германия пришли к соглашению, по которому железная дорога могла быть достроена и открыта, но с учетом российских экономических интересов в Персии. Однако усиление германского влияния было встречено с надеждой при дворе молодого персидского шаха, где с трудом переносили английских и русских «миротворцев».Теперь Германия могла бы пренебречь интересами России, а кроме того, получала доступ к нефтеносным районам Персидского залива. В случае такого исхода от Балтики до Средней Азии создавался антирусский кордон под германским руководством. Два основных торговых пути России – Черноморский и Балтийский – оказывались в немецких руках. Прогерманские настроения финляндцев (финского и шведского населения Великого княжества Финляндского) и остзейцев (немцев Прибалтики) были предопределены. Россия теряла статус великой державы. В такой ситуации Франция – шестинедельная держава – неизбежно оказалась бы под пятой у кайзера, а Британия без союзников на континенте была бессильна. Новый европейский порядок по указке Берлина был бы обеспечен.

Приведу слова российского министра иностранных дел Сергея Сазонова:
«Моя формула проста, мы должны уничтожить германский империализм. Мы достигнем этого только рядом военных побед; перед нами длинная и очень тяжелая война. Император не имеет никаких иллюзий в этом отношении. Но чтобы «кайзерство» не восстановилось снова из своих развалин, чтобы Гогенцоллерны никогда больше не могли претендовать на всемирную монархию, должны произойти большие политические перемены».

Зачем понадобилось устраивать эту четырехлетную бойню? За что было убито свыше 10 миллионов и ранено 55 миллионов солдат? Ради каких целей это безумие можно было оправдать?  А цель проста, как карандаш. Расчленить Россию, ввергнуть её в прах и хаос, и тем самым убрать одного из основных геополитических игроков с мировой арены. Причём сделано это было откровенно шулерским способом.

По ходу различных обсуждений здесь, на АШ, не раз задавались вопросы, а могла ли Россия не выполнить принятые на себя международные обязательства и отказаться от вступления в войну? Отвечу - нет. А почему - позволю себе рассказать о клубке противоречий, опутавших всю тогдашнюю европейскую политику.

... Австрийским генералам и группе банкиров захотелось после Боснии и Герцеговины присоединить к своей лоскутной империи еще и Сербию. Замечу, что от южной границы Сербии до Дарданелл всего 300 км, а до Эгейского моря – только 50 км.

Французы уже сорок с лишним лет мечтали о реванше за 1870 г. и жаждали отторгнуть от Германии Эльзас и Лотарингию.

Англичане боялись за свои колонии, страдали от конкуренции мощной германской промышленности, а пуще всего опасались быстрого усиления германского военно-морского флота. Германские линкоры имели лучшую артиллерию, броню и живучесть, чем британские, а по числу дредноутов обе страны должны были сравняться к 1918–1920 гг.

Германия желала обуздать французских реваншистов и с вожделением поглядывала на огромные британские колонии, над которыми «никогда не заходило солнце».

Таким образом, в 1914 г. война отвечала насущным интересам всех великих европейских держав.

А как же Россия? Ведь еще в 1768 г., в начале русско-турецкой войны, граф Григорий Орлов заявил: «Если война целей не содержит, так это вообще не война, а… драка. Тогда и кровь проливать не стоит». Через полвека прусский генерал Карл Клаузевиц сформулирует эту мысль более четко: «Война есть продолжение политики иными средствами».

Спору нет, Франция стала союзницей России в 1893 г. в царствование Александра III, и к заключению договора Николай не имел никакого отношения. Но «царь-миротворец» заключил союз с Францией не только против Германии, но и против Англии. Об этом почему-то изволили забыть практически все наши историки. На самом же деле в 80-е и 90-е гг. XIX века Франция несколько раз была на грани войны с «владычицей морей». Русские эскадры не зря жгли уголь в Средиземном море. Наши и французские адмиралы неоднократно отрабатывали на штабных и корабельных учениях совместные действия против британской средиземноморской эскадры.

Надменный Альбион оказался в крайне затруднительном положении – все крупные государства Европы оказались против него. И, надо сказать, не без основания. Англия была всегда международным жандармом, лезла в любые спорные вопросы от Европы до Центральной Африки и Дальнего Востока. В ходе Русско-японской войны Англия фактически воевала на стороне Японии. Франция предала свою союзницу и заняла позицию враждебного нейтралитета, то есть ее правительство трактовало спорные положения международного права в интересах Японии.

Самый верный способ, который не раз использовала английская дипломатия – это война, причем чужими руками. Любопытный факт: всеобщая воинская обязанность в Соединенном Королевстве была введена только в январе 1916 года – через 16 месяцев после начала мирового конфликта! Англия выжидала, пока Россия теряла свои силы. Как тут не вспомнить лозунг английской дипломатии: «Защищать интересы Британии до последнего русского».
Первым и главным шагом по втягиванию России в войну стала российско-британская конвенция 1907 года. Накануне рокового соглашения немецкий рейхсканцлер Бернгард фон Бюлов пророчески писал: «Если Российская империя объединится с Британией, это будет означать открытие направленного против нас фронта, что в ближайшем обозримом будущем приведет к большому международному военному конфликту».
«Выйдет ли Германия победительницей из этой катастрофы?», – размышлял Бюлов, – «Увы, скорее всего Германия потерпит поражение, и все кончится триумфом революции». Но еще раньше этот трагический путь суждено будет пройти России.

Замечу, что у нас нашлись умные люди и слева, и справа, предостерегавшие Николая от авантюры. Еще в феврале 1914 г. видный государственный деятель, бывший министр внутренних дел Петр Николаевич Дурново подал Николаю II обширный доклад. (http://on-island.net/History/Durnovo.htm ) Дурново писал, что чисто оборонительный франко-русский союз был полезен: «Франция союзом с Россией обеспечивалась от нападения Германии, эта последняя – испытанным миролюбием и дружбою России от стремлений к реваншу со стороны Франции, Россия необходимостью для Германии поддерживать с нею добрососедские отношения – от чрезмерных происков Австро-Венгрии на Балканах».

Как реагировал на сей доклад император? Спрятал в стол, в самый дальний ящик. А может, он в чем-то обиделся на Вильгельма? Тоже нет. Царь исправно ездил в Германию к кузену и прочим родственникам. В 1913 г. для России на верфи «Шихау» были заложены два крейсера – «Адмирал Невельский» и «Граф Муравьев-Амурский».

Однако давление со стороны британской разведки, французских масонов, русских заводчиков и банкиров, тесно связанных с англо-французским капиталом, оказалось сильнее и родственных уз, и здравого смысла.

Еще в 1913 г., когда Бетман-Гольвег представил доклад о балканской ситуации, Вильгельм на полях написал, что требуется хорошая провокация, дабы иметь возможность нанести удар:

“При нашей более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессе таковую (провокацию) можно сконструировать… и ее надо постоянно иметь под рукой”.

Но от “конструирования” провокации немцев избавили сербские заговорщики, также рвущиеся к войне. 28.6.1914 г. в боснийском городе Сараево от рук террористов погибли эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена София Хотек. Кстати, и сербский премьер Пашич, и российская дипломатия сумели по своим каналам добыть сведения о готовящемся покушении и пытались предотвратить его, предупредив Австро-Венгрию. Пашич — через посланника в Вене Иовановича, глава российского МИДа Сазонов — через румынского министра Братиано. Но до Франца Фердинанда эти предупреждения то ли не дошли, то ли он пренебрег ими… Вильгельм узнал о теракте во время празднования “Недели флота” в Киле. И на полях доклада начертал: “Jetzt oder niemals” — “Теперь или никогда”. Он любил фразы “для истории”.

28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну. 29 июля началась бомбардировка Белграда кораблями Дунайской флотилии и батареями крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.

После объявления войны Австро-Венгрией Сербии Николай II согласился на частичную мобилизацию. Начальник Генштаба Янушкевич доказывал, что если не мобилизовать Варшавский округ, останется неприкрытым как раз тот участок, где, по разведданным, должен быть сосредоточен ударный кулак австрийцев. И что если начать импровизированную частичную мобилизацию, это сломает все графики железнодорожных перевозок — и при необходимости объявить потом общую мобилизацию все окажется скомкано и перепутано. Тогда Николай решил пока вообще не приступать к мобилизации — ни к какой. Информация к нему стекалась самая противоречивая. Приходили обнадеживающие телеграммы от Вильгельма, посол Пурталес передавал, что Германия склоняет Вену к уступкам, и Австрия, вроде, соглашалась. Но тут же прикатилась упомянутая выше нота Бетман-Гольвега. Стало известно о бомбардировке Белграда, о придирках к Франции. А Вена после всех виляний наотрез отказалась от любого обмена мнениями с Россией.

И 30 июля царь отдал приказ о мобилизации. Но сразу и отменил. Потому что пришли еще несколько миролюбивых телеграмм Вильгельма, заявлявшего: “Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли”. Особо кайзер просил не начинать военных приготовлений — это, мол, помешало бы его посредничеству. Царь направил ответ, сердечно благодаря за помощь и предлагая вынести конфликт на рассмотрение Гаагской конференции.

Это на самом деле очень важный момент. Можно почти не сомневаться, что международный суд в Гааге скорее всего пожертвовал бы всеми интересами Сербии, ради сохранения мира в Европе. Можно не сомневаться, что Николай Второй понимал это. Но можно не сомневаться и в том, что понимал это и Вильгельм - именно поэтому он не ответил на эту телеграмму Государя, проигнорировал предложение передать спор между Австро-Венгрией и Сербией в Гаагу! Уточню только, что Государь послал эту телеграмму 29 июля 1914г. При этом, телеграммы доходили в течение часа или двух до адресата, если не раньше. Привожу здесь ссылку на англоязычный сайт о ПМВ (The World War I Document Archive):    

Там видно, что 29-31 июля по две-три телеграммы в день был обмен телеграммами. Есть там и эта телеграмма: Цитата:

<<Tsar to Kaiser, July 29, 8:20 P.M.

Peter's Court Palace, 29 July 1914

Thanks for your telegram conciliatory and friendly. Whereas official message presented today by your ambassador to my minister was conveyed in a very different tone. Beg you to explain this divergency! It would be right to give over the Austro-servian problem to the Hague conference. Trust in your wisdom and friendship.

Your loving Nicky>> 

После этого еще пять или шесть телеграмм (в том числе три от Вильгельма) - но ни в одной из них ответа на предложение Государя передать рассмотрение конфликта в Гаагский суд нет.

Сазонов пытался снова вырабатывать отправные точки для урегулирования. Но в следующих телеграммах кайзера тон вдруг сменился на куда более жесткий, фактически повторял ноту Бетмана. Австрия отказывалась от любых переговоров, и поступили доказательства, что она четко координирует действия с Берлином. А по разным каналам стекались сведения, что в самой Германии военные приготовления идут полным ходом. Об угрожающих перемещениях немецкого флота из Киля в Данциг на Балтике, о выдвижении к границе кавалерийских соединений — уже в полевой форме. А для мобилизации России и без того требовалось на 10-20 дней больше, чем Германии. И становилось ясно, что немцы просто морочат голову, желая выиграть еще и дополнительное время… Когда все выводы доложили царю, он задумался и сказал: “Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением”. Но потом, взвесив все аргументы, добавил: “Вы правы. Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание об общей мобилизации”.

Она была объявлена 31 июля.

Причем сопровождалась заверениями МИДа, что будет остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но Австрия ответила, что остановка военных операций невозможна, и объявила общую мобилизацию — против России. А кайзер, получив подходящую зацепку, отправил Николаю новую телеграмму, что теперь его посреднические усилия становятся “призрачными”, и царь еще может предотвратить конфликт, если отменит все военные приготовления. Впрочем, ответа даже и не подразумевалось. Всего через час после отправки телеграммы Вильгельм торжественно въехал в Берлин и под восторженный рев толпы выступил с балкона, объявив, будто его “вынуждают вести войну”. В Германии вводилось “военное положение” — что просто легализовывало приготовления, которые она вела уже неделю. И тотчас были направлены ультиматумы, опять в два адреса, Франции и России. 

История с ультиматумом России еще более показательна. В Петербурге о нем сперва узнали… из прессы.

Он был опубликован во всех германских газетах 31 июля. А посол Пурталес получил инструкцию вручить его только в полночь с 31 июля на 1 августа, и срок ультиматума давался 12 часов, до полудня субботнего, выходного дня. Чтобы русским было труднее сорганизоваться, проконсультироваться с союзниками и предпринять какие-то конкретные шаги. В тексте требовалось не только отменить мобилизацию, но и “дать нам четкие разъяснения по этому поводу”, однако слово “война” не упоминалось, а говорилось: “Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью”. Сазонов в недоумении уточнил: “Означает ли это войну?” Пурталес округло выкрутился: “Нет, но мы близки к ней”. 

Николай II стремился избежать войны. Он направил в Берлин заявление, что мобилизация — это еще не война, и настаивал на переговорах. Но по истечении срока ультиматума к Сазонову явился Пурталес, официально спросил, отменяет ли Россия мобилизацию, и услышав “нет”, вручил ноту, где говорилось, что “Его Величество кайзер от имени своей империи принимает вызов” и объявляет войну. Вот только посол при этом допустил грубейшую накладку. Дело в том, что ему из Берлина передали две редакции ноты — в зависимости от ответа России. И война объявлялась в любом случае — варьировался только предлог. А Пурталес, переволновавшись, отдал Сазонову обе бумаги сразу…>> 

Итак, войну России объявила Германия. Теперь о том, как Вильгельм якобы предлагал Государю ее прекратить, уже после ее объявления. Поздно вечером 1 августа Николай Второй вдруг опять получил от Вильгельма телеграмму — опять чрезвычайно любезную, в которой кайзер по-дружески выражал надежду, что “русские войска не перейдут границу”. Николай был поражен: объявлена все-таки война или нет? Срочно связались с Пурталесом, не получил ли он каких-то новых инструкций? Даже проверили, не залежалась ли телеграмма на почте со вчерашнего дня. Однако отправлена она была в 22 часа 1 августа.

Действительно, представьте себе, что Николай II отменяет объявленную накануне мобилизацию - уже после объявления Германией войны России. Весь мир уже знает об этом. Более того, Германия еще до этой телеграммы Вильгельма, днем 1 августа вторглась в Люксембург, начиная поход на Францию. Отменить мобилизацию в России в этих условиях, или отдать войскам приказ не начинать военные действия, означало бы в глазах всего мира и русского народа капитулировать перед Германией на следующий день после объявления Германией войны России и вторжения Германии в Люксембург. Смешно даже говорить об этом. Смешно также сомневаться в том, что, если бы Государь сделал это, то, злорадно посмеявшись "над простачком Ники" и выставив его дураком перед всем миром и собственным народом, Вильгельм все равно начал бы войну против России.

Накануне ультиматума Сербии (накануне 10(ст.ст.)(н.с.) июля 1914г) закончился визит президента Франции Пуанкаре в Россию. Император Николай II сказал послу Франции М. Палеологу: «... Я не менее миролюбив чем он, и он не менее, чем я решительно настроен сделать все, чтобы не допустить нарушение мира. Он опасается австро-германского движения против Сербии, и он думает, что мы должны ответить на него тесным и прочным согласием нашей дипломатии. Я думаю также, что мы должны будем показать себя столь же непоколебимыми, как и объединенными в поисках мировых сделок и необходимых средств к примирению».

Таким образом, мы видим, что и русский Царь и французский президент предполагали возможность «австро-германского движения» против Сербии, а не вторжения в нее, и Россия с Францией собирались отвечать на эти демарши Австрии и Германии «тесным и прочным согласием наших дипломатий». То есть, ни о каких военных действиях речи даже не шло. Итак,  президент Пуанкаре покинул Россию 9-го июля, а 10-го в Петербург пришло известие об австро-венгерском ультиматуме Сербии.

В условиях наступившего европейского кризиса, для предотвращения войны Царь решил действовать двумя путями: обычным дипломатическим, приказав Сазонову войти в сношения с различными заинтересованными в мирном улаживании конфликта державами, и личными сношениями с кайзером Вильгельмом, как с государственным деятелем, который, с одной стороны, в данной обстановке фактически один руководил действиями как Германии, так и Австро-Венгрии, а с другой был связан с Николаем II давними и внешне дружественными отношениями. Телеграммы Николая II, посланные императору Вильгельму, наполнены искренностью, сознанием ответственности перед своей страной, поиском компромисса и призывом к миру. 

Как только в Петербурге получили известие об австро-венгерском ультиматуме Сербии, а из Белграда пришла телеграмма с криком о помощи, в русской столице сразу же оценили серьезность положения. Первыми действиями русской дипломатии, было предложение Австро-Венгрии, сделанное в самых дружеских тонах, еще раз обсудить содержащиеся в австро-венгерском ультиматуме пункты. Тогда же Сазонов направил в Белград телеграмму, в которой убеждал сербское руководство ответить австрийцам в самых примирительных тонах. Сама Сербия, не менее русского Царя, заинтересованная в мирном решении конфликта, ответила Австро-Венгрии в самых примирительных тонах, предложив провести переговоры по вопросам поднятым в ультиматуме.

Ответом Австро-Венгрии был демонстративный отзыв из Белграда своего посланника. Вильгельм II горячо приветствовал австрийскую решимость: «Так как вся эта так называемая великая сербская держава является бессильной, – заявил он, – и так как все славянские народы подобны ей, следует твердо идти к намеченной цели».

А цель эта была вполне ясна: «В Берлине полагают, – телеграфировал в Вену австрийский посол граф Сечени, – что ответ Сербии вызовет немедленно объявление нами войны, связанное с военными действиями. Нам советую действовать поспешно и незамедлительно и поставить мир перед свершившимся фактом».

Между тем, Россия и Франция, каждая по своим соображениям, пытались мирно разрешить конфликт. Вивиани предложил следующее:

1) чтобы Сербия немедленно согласилась на все требования совместимые с ее достоинством и независимостью,

2) чтобы она попросила у Австрии продление срока ультиматума,

3) чтобы Англия, Франция и Россия согласились о поддержании этой просьбы,

4) чтобы Тройственный союз изыскал возможности провести расследование через международную комиссию (а Николай II предлагал передать австро-сербский конфликт в Гаагский Международный суд).

Все было напрасно. Германское государство сходу отметало любые попытки к примирению. Германия и АВстро-Венгрия спешили сделать все, чтобы процесс сползания к войне стал необратимым.

Итак, планы германского руководства были ясны: войну нужно было начинать, во что бы то ни стало, а виноватой в ней нужно было сделать Россию.

В тот же день 15/28 июля 1914 года австро-венгерская тяжелая артиллерия начала обстрел Белграда, а регулярные войска Австро-Венгрии пересекли сербскую границу. ЭТО И БЫЛО НАЧАЛОМ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.

Для России встал вопрос, как реагировать на эту агрессию. Все законы военной стратегии предписывали России начать всеобщую мобилизацию уже в тот момент, когда ее начала Австро-Венгрия, то есть 13/26 июля. Но Государь, не желая давать повода Вильгельму II воспринять такую мобилизацию, как действия направленные против Германии, допустил лишь мобилизацию частичную, ограничившись Киевским, Одесским, Московским и Казанскими военными округами. Накануне, 12/25 июля в Красном Селе состоялось совещание высших военных и государственных лиц империи в Высочайшем присутствии. Вот, что вспоминал об этом военный министр России генерал В. А. Сухомлинов: «На совещании выступил Сазонов. Сазонов говорил, что непомерные требованиям Австро-Венгрии, после того как все дипломатические средства оказались бесплодными, можно противопоставить только военную демонстрацию; он заключил указанием на то, что наступил случай, когда русская дипломатия может посредством частичной мобилизации против Австрии поставить ее дипломатию на место. Технически это означало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи".

Таким образом, как видно из приведенного отрывка, Россия даже перед лицом австрийской мобилизации, продолжала делать все, чтобы не допустить войны. (Подробнее см. статью П.Мультатули «Как Россия вступила в Первую мировую войну»: "По приказу Николая II, Сазонов заметил германскому послу Пурталесу, что мобилизация этих округов никак не направлена против Германии. Однако когда кайзер узнал о мобилизации русских войск на австро-венгерской границе, его реакция была прямо противоположной чем та, на которую рассчитывали в России. «И это мера защиты от Австрии, – вскричал он, – которая не собирается нападать на него! Я не мог предвидеть, что Царь встанет на сторону бандитов и цареубийц, не считаясь с возможностью вызвать войну в Европе!".)

Формальным поводом для вступления в войну была защита братьев-славян. Да, это был неплохой пропагандистский лозунг – русская душа склонна к состраданию, особенно когда это касается слабых и убогих. Но братья-славяне были, увы, ненадежными союзниками и проявляли любовь к матушке России лишь когда это было им выгодно. Вспомним, как братья-славяне передрались между собой в 1912 г., как Болгария в обеих мировых войнах воевала против России, дважды предоставляла свою территорию для агрессии против Югославии: первый раз Гитлеру, а второй – НАТО.

Уже в ходе войны Англия и Франция пообещали России Константинополь, а сами заключили тайный сепаративный договор, по которому взаимно обещали никаким образом Проливы России не отдавать. Мало того, и Лондон, и Париж вынашивали планы раздела Российской империи после разгрома Германии. Отъему подлежали Привисленский край, Прибалтика, Финляндия, а по возможности, и Украина, и Кавказ. Первый раз в истории Россия воевала не за присоединение к себе каких-то территорий, а за собственное расчленение! 

Небольшое отступление в историю.

Вступив в 1825 г. на престол, Николай I решил прикрыть западную границу империи, построив там ряд новых крепостей, которые в сочетании со старыми должны были образовать три линии обороны.

В первую линию вошли крепости, расположенные в Царстве Польском: Модлин, Варшава, Ивангород и Замостье. Все большие крепости Царства Польского во второй половине XIX века были связаны между собой шоссейными и железными дорогами. Кроме того, между крепостями была установлена телеграфная и телефонная (кабельная) связь.

Во вторую линию западных крепостей входили (с севера на юг): крепость II класса Динамюнде (с 1893 г. Усть-Двинск, в 1959 г. вошла в черту г. Рига), крепость II класса Ковно, крепость II класса Осовец и крепость I класса Брест-Литовск.

В тылу располагалась третья линия крепостей, главными из которых были Киев, Бобруйск и Динабург.

С помощью фирмы Круппа в России в 70-х – 80-х гг. XIX века была создана лучшая в мире осадная и крепостная артиллерия. Эти превосходные оценки не мое личное мнение. Три линии русских западных крепостей назвал сильнейшими в мире… Фридрих Энгельс, который занимался не только политикой, но и военным делом, и считался в последнем большим авторитетом. Кстати, он был большим русофобом, так что зря хвалить наши крепости он, думаю, не стал бы.

Но вот на престол вступает Николай II, и все работы по укреплению западных крепостей прекращаются. А между тем на Западе в области тяжелой артиллерии и фортификации происходит новая революция.

В 90-х гг. XIX века во всех развитых странах на вооружение принимаются длинноствольные пушки, стреляющие бездымным порохом. Кардинально меняется и вид станка, ствол откатывается не вместе со станком, а по оси канала, а энергия гасится гидравлическим тормозом отката, затем гидропневматический накатник возвращает ствол на место.

В начале ХХ века в Германии и Австро-Венгрии были изготовлены сотни сверхтяжелых сухопутных орудий калибра 240, 305, 380 и 420 мм. В Германии к 1914 г. была создана и запущена в серийное производство целая система минометов. Германские минометы, подобно классическим орудиям, были снабжены противооткатными системами. 17-см миномет стрелял 54-кг снарядом на дальность 768 м, а 25-см миномет – 97-кг снарядом на 563 м.

Тяжелых орудий не было только в России. Самое интересное, что проектов сверхмощных орудий было более чем достаточно. В 1904 г. в Порт-Артуре в инициативном порядке наши офицеры спроектировали несколько типов минометов. Десятки их были применены в боевых условиях и показали отличные результаты. 

Забавно и горько, что за неимением лучшего Военное министерство в апреле 1915 г. заказало пятьдесят 6-фунтовых медных мортирок Кегорна на деревянных станках и по 500 штук чугунных сферических гранат к ним. Заказ был выполнен Петроградским заводом Шкилина. (Барон Кегорн спроектировал свою мортиру в 1674 г.!)

В 1915–1916 гг. германские самолеты разбрасывали над расположением русских войск листовки с карикатурами, где деловитый кайзер мерил сантиметром калибр огромного 800-килограммового фугасного снаряда, а Николай II в той же позе мерил член Григория Распутина. Спору нет, тевтонский юмор грубоват, но, увы, все было правдой – к августу 1914 г. наша тяжелая сухопутная артиллерия не имела снарядов весом более 41 кг, то есть наши снаряды были в 20 раз меньше, чем германские.

Для защиты от тяжелых тротиловых снарядов крепости западноевропейских государств начиная с 90-х гг. XIX века оделись в бетон. В крепостях Франции, Германии, Австро-Венгрии, Бельгии и других стран были установлены многие сотни бронированных артиллерийских башен среднего и крупного калибра. Подбашенные помещения были защищены бетонными перекрытиями толщиной 3–4 метра.

В наших крепостях бетонные сооружения применялись редко. Орудия стояли открыто за земляными валами, почти как в Белогорской крепости, описанной Пушкиным в «Капитанской дочке».

С 1906 по 1913 г. царь несколько раз то приказывал разоружать крепости на западных границах, то начинал их укреплять. За годы правления Николая II осадная артиллерия пришла в столь ужасное состояние, что в 1910–1911 гг. она была… вообще упразднена. В 1911 г. великий князь Сергей Михайлович предложил царю план создания тяжелой артиллерии с началом в 1917 г. и концом в 1921 г.! Крепостную же артиллерию собирались перевооружить с орудий образцов 1838 г., 1867 г. и 1877 г. на современные орудия к 1931 г.

12 марта 1914 г. в бульварной газете «Биржевые ведомости» появилась хвастливая статья «Россия хочет мира, но готова к войне». В ней многие узнали стиль военного министра Сухомлинова. Однако это не была его личная инициатива. Министр предварительно показал статью Николаю II, тот одобрил и приказал напечатать в целях «конспирации» в частной газете. Однако солидные газеты отказались публиковать ее, вот и пришлось ограничиться «Биржевым вестником».

Современники и позднейшие историки издевались над бахвальством Сухомлинова. Но самое любопытное, что Россия действительно была готова к войне. Впервые в истории войн Россия имела полностью укомплектованную полевую артиллерию. Полевых пушек у нас было больше, чем у немцев: 7112 против 5500, да еще союзная Франция имела 4500 пушек. Армия мирного времени в России достигала 1360 тыс. человек, у Германии – 801 тыс., у Франции – 766 тыс.

Но Россия была готова к войне с… Наполеоном, а никак не с кайзером. В 1914–1915 гг. конные лавы и густые колонны наступающей пехоты стали анахронизмом. Дело решали пулеметы, траншейная (батальонная) артиллерия, а главное, крепости и тяжелая артиллерия. Как уже говорилось, у Николая был шанс победить в мировой войне, если бы он вел ее, исходя из реальных соотношений сил и средств, а также не превращая своих солдат в «паровой каток», работающий на интересы союзников.

Кто мешал царю следовать по стопам отца, деда и прадеда – усиливать три линии крепостей, а главное, соединить эти крепости между собой? Замечу, что это не моя идея, она основана на опыте двух мировых войн. С 1900 г. ряд офицеров Главного Военно-инженерного управления (ГВИУ) предлагали построить такие укрепленные районы. Военное министерство с ними согласилось. Были разработаны рабочие чертежи укрепрайонов, но из-за бюрократических проволочек к 1 августа 1914 г. к строительству укреплений только приступили, да и то не везде.

Между тем Германия сама предоставила России образцы своих лучших тяжелых орудий. Их испытали на Главном артиллерийском полигоне и послали на… Хотя только один простаивавший без дела в 1907–1914 гг. Пермский завод мог изготовить сотни тяжелых орудий калибра 203–305 мм системы Круппа.

Наконец после Русско-японской войны Морское ведомство располагало сотнями устаревших пушек калибра 47-305 мм, как снятых с кораблей, отправленных на лом, так и хранившихся в арсеналах. Морвед неоднократно из разных побуждений пытался сбыть их Военному министерству, но получил отказ. Между тем эти пушки устарели лишь для морских сражений и могли еще десятилетиями служить в укрепрайонах.

Наконец можно было разоружить морскую крепость Владивосток. Ведь в случае войны с Германией на стороне Антанты нападение Японии на союзницу Англии было исключено. В береговых крепостях Балтийского и Черного морей имелось огромное количество устаревших тяжелых орудий, которые также могли быть переданы в укрепрайоны.

Наконец в 1909–1911 гг. были полностью разоружены две большие морские крепости – Либава и Керчь. Использовав сотни орудий этих крепостей, можно было соорудить огромный укрепрайон. Но, увы, пушки частично рассовали по другим береговым крепостям, а большую часть сдали на лом или складировали.

Пусть читателя не вводит в заблуждение термин «устаревшая пушка». Действительно, морские береговые и корабельные орудия, изготовленные до 1905 г., имели низкую скорострельность и малую дальность стрельбы – 8-15 км и соответственно были малоэффективны для действий по морским целям в 1914–1918 гг. Но в крепостях и укрепрайонах большая скорострельность и не требовалась. Снимаемые с вооружения флота в 1907–1914 гг. пушки были, без преувеличения, шедевром технической мысли по сравнению с рухлядью образца 1877 г., 1867 г. и 1838 г., которые состояли на вооружении в наших крепостях.

Расположив свои армии за тремя линиями крепостей, Россия могла стать той обезьяной, которая залезла на гору и с удовольствием наблюдала схватку тигров в долине. А потом, когда «тигры» изрядно бы потрепали друг друга, Россия могла бы начать большую десантную операцию в Босфоре. Единственный для нас шанс взять Проливы мог возникнуть лишь в разгар войны.

А захватив Проливы – единственную, достойную России цель в войне, Николай II мог бы выступить и в роли миротворца, став посредником между воюющими державами. Даже если бы Антанта отказалась от переговоров и добилась капитуляции Германии, обессиленная Франция никогда не пошла бы на войну с Россией даже ради Константинополя.

Но, увы, все случилось наоборот. Французские и английские войска держались на линии укреплений между французскими крепостями (один Верден чего стоит) и были готовы драться до последнего солдата, естественно, русского и германского.

С началом войны и буржуазная и революционная пресса, несмотря на все рогатки цензуры, начали кампанию по дискредитации царского правительства, которое ввязалось в войну, не подготовив к ней армию. Честно говоря, все эти упреки были справедливы. Однако сделанные писаками выводы были, мягко говоря, несерьезны. Никакое «правительство народного доверия» не могло улучшить ситуацию на фронтах.

Мы до сих пор не разобрались, какую Россию мы потеряли в 1917 г. Раньше историки и писатели мазали ее ровным черным цветом, а сейчас их детки и внучки, брызгая слюной, перекрашивают ее в розовые тона. Я же человек нудный, беру справочное издание «Россия 1913 г.» (СПб.: БЛИЦ, 1995), открываю страницу 101 и читаю, что на 1913 г. казенных железных дорог было 46 284 версты, а частных – 22 086 верст. Причем почти все магистральные железные дороги были казенными. Значительная часть частных железных дорого обслуживала частные же заводы, в ряде мест железнодорожные ветки были проложены в имения и т. д. На казенных железных дорогах процент участков с двойной колеей был значительно выше, чем на частных, – 30,5 и 13 % соответственно.

Морской транспорт, включая каботажное мореплавание, на 90 % контролировался государством, точнее, Главным управлением мореплавания.

Сухопутные дороги Российской империи находились в ведении главным образом министерства путей сообщения и министерства внутренних дел.

Практически весь ВПК царской России к 1894 г. принадлежал казне. Морскому ведомству принадлежали Обуховский сталелитейный, Адмиралтейский, Ижорский сталелитейный и другие заводы. Военное ведомство владело системой заводов, именовавшихся арсеналами, – Санкт-Петербургский, Московский, Брянский, Киевский и т. д.; оружейными заводами – Тульским, Сестрорецким и др. Горное ведомство владело олонецкими заводами (в районе Петрозаводска), а также созвездием уральских заводов.

Давайте хотя бы бегло оценим динамику развития тяжелой промышленности России. В 60-х – 70-х гг., в начале царствования Александра II, произошла приватизация нескольких заводов, в том числе Севастопольского морского завода, было создано несколько новых больших частных заводов – Обуховский, Александровский и др. Но через несколько лет началась их национализация. Тот же Севморзавод перешел в казну, Обуховский и Александровский заводы были слиты и тоже стали казенными. В царствование Николая II военную продукцию выпускал лишь один большой частный завод – Путиловский, но это было связано с деятельностью великого князя Сергея Михайловича.

Первая мировая война стала манной небесной для русских капиталистов. Обратимся к монографии начальника Главного Артиллерийского управления (ГАУ) в 1914–1917 гг. генерал-лейтенанта А.А. Маниковского «Боевое снабжение русской армии в мировую войну» (Москва: Воениздат, 1937). На странице 144 приведены цены на боеприпасы в 1916 г.: 76-мм шрапнель стоила на казенном заводе 9 руб. 83 коп, а на частном – 15 руб. 32 коп., то есть переплата составляла 64 %. 76-мм граната (в данном случае осколочно-фугасный снаряд) стоила 9 руб. 00 коп. и 12 руб. 13 коп. соответственно; 122-мм граната – 30 руб. 00 коп. и 45 руб. 58 коп.; 152-мм граната – 42 руб. и 70 руб. и т. д.

Об аферах наших промышленников можно написать несколько пухлых томов. Вот характерный пример. Как уже говорилось, наша армия к началу войны не имела орудий ближнего боя. Из патриотических побуждений наши предприниматели начали производство всевозможных примитивных минометов и бомбометов, представлявших опасность исключительно для собственной прислуги. Все это охотно покупалось тыловыми чинами Военного министерства, а на фронте их отказывались даже принимать. По данным того же Маниковского, к июлю 1916 г. на тыловых складах скопилось 2866 минометов, от которых отказались войска. 

Выводы

1. Германия начала бы войну в 1914 году при любых обстоятельствах, даже если бы не было убийства в Сараево.

2. Николай делал все возможное для предотвращения войны, а его предложение передать спор Австро-Венгрии и Сербии в Гаагу потому и не было принято Вильгельмом, что снимало повод для начала войны.

3. Телеграмма Вильгельму Государю через сутки после начала войны не могла рассматриваться иначе, как циничное издевательство.

Что происходило 2 августа, после объявления войны (цитирую выдержки по книге Шамбарова «За Веру, Царя и Отечество»):" Вместе с торжественным объявлением войны в Германии была объявлена мобилизация — со следующего дня, 2 августа.

Тут, впрочем, требуется уточнение. Германия была единственным государством, где слово “мобилизация” автоматически означало “война”. То, что понималось под мобилизацией в других странах, вводилось уже “военным положением”. А команда на “мобилизацию” давала старт грандиозному “плану Шлиффена”. Тотчас на железных дорогах вводился военный график, многократно отработанный на ежегодных учениях. На узловые станции направлялись офицеры Генштаба, начиная дирижировать перевозками, — ведь в короткие сроки предстояло перебросить на рубежи наступления 40 корпусов — и для каждого требовалось 140 поездов. И от даты мобилизации во всех планах велся отсчет, на каких рубежах должны находиться войска в такой-то день. Поэтому и схитрили сами с собой, добавив “лишние” сутки — считать не с 1-го, а со 2-го августа.

И ситуация получилась весьма далекая от логики. Германия пока объявила войну только России, которая якобы угрожала ей и Австрии, а немецкие армии двинулись на Запад! Правда, и у немцев нервы были на пределе, и в последний момент чуть не произошел сбой. В Лондоне состоялся телефонный разговор между германским послом Лихневским и английским министром Греем. Министр опять изложил мысли насчет общеевропейского нейтралитета, но в столь обтекаемых выражениях, что Лихневский понял его иначе и телеграфировал в Берлин: “Если мы не нападем на Францию, Англия останется нейтральной и гарантирует нейтралитет Франции”. Правительство растерялось — войска-то уже шли на Францию. Но кайзер ухватился за мысль, что воевать можно с одной Россией, а Франция потом никуда не денется. Мольтке устроил истерику, доказывая, что так запросто планы не меняют, что развернуть полуторамиллионную армию уже невозможно — ведь это 11 тыс. железнодорожных составов. План Шлиффена был отработан до таких мелочей, что каждый офицер даже имел уже карту с маршрутом своего полка по Бельгии и Франции! Однако Вильгельм настоял на своем и направил Георгу V условия: “Если Франция предложит мне нейтралитет, который должен быть гарантирован мощью английского флота и армии, я, разумеется, воздержусь от военных действий против Франции и использую мои войска в другом месте”.

Понятно, что "другое место" - это Россия. Таким образом, при любом раскладе Вильгельм хотел войны именно с Россией>>.

И в заключение, специально для нынешних "красных" оппонентов, которые обычно игнорируют и как бы не замечают все вышеприведенные доводы, цитирую В.И. Ленина:

"Немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для Войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией". (Ленин В.И. ПСС. Том 26. "Война и российская социал-демократия").

Это было написано Лениным в сентябре 1914 г.  Напечатано 1 ноября 1914 г. в газете «Социал-демократ» №33. Как вы думаете, почему Ленин так написал?

Ответ очевиден: потому что это для всех было тогда очевидно, даже для ненавистников царской России и Николая Второго.

Кстати, и в 1904г, после начала Русско-Японской войны, некоторые большевики "сквозь зубы", но признавали, что царское правительство, когда угроза войны стала реальной, делало многое для сохранения мира с Японией (и шло на очень большие уступки). Признавали – и это, опять же, при ненависти к самодержавию. Почему признавали? - Опять же, потому, что тогда это всем было очевидно. Даже врагам самодержавия.

На этой цитате из сентябрьской 1914г статьи Ленина можно поставить жирную точку в дискуссиях о том, кто развязал Первую мировую войну и могла ли Россия избежать ее. Что касается лично Николая II, то можно не сомневаться, что он делал все возможное для предотвращения войны-хотя бы потому, что знал из предсказаний и пророчеств, что война закончится катастрофой для России и трагедией лично для него и его семьи. Ну а что он делал для предотвращения войны-об этом и написано в этом материале...

 

Часть рассуждений моя, часть - отсюда:

http://russian7.ru/post/whyy_wwi/full/

http://www.xliby.ru/istorija/velikii_antrakt/p3.php

PS

Премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж, узнав об отречении Николая II, воскликнул: “Одна из целей войны теперь достигнута!” А посол в Петрограде Бьюкенен, обратившись к Временному правительству, поздравил “русский народ” с революцией. Причем указал, что главное достижение страны в революции — это то, что “она отделалась от врага”. И под “врагом” понимался не кто иной, как Николай II.

PPS

А кто воевал в Первой мировой?