Глобальная медиакратия

лекция Александра Дугина о средствах массовой информации

текст большой. букв очень много. в конце есть видео.

для понимания – что есть сми и кто такие журналисты

в общем – такое «чтиво на ночь»

Александр Дугин: Мы продолжаем рассмотрение секторального анализа международных отношений, то есть как определённые социологические или политологические явления преломляются в зависимости от парадигмы международных отношений для того, чтобы лучше понять саму структуру этих парадигм. Мы рассмотрели уже два вопроса: это князь, элиты и массы.

Теперь, как я говорил, мы рассмотрим средства массовой информации в различных типах моделей парадигм международных отношений, их функции, их роль.

Сразу надо сказать, что средства массовой информации - это явление политического модерна. Они соответствуют тому, что в исторической социологии Бузана (Buzan), Литтла (Little) называется глобальной интернациональной системой, или соответствуют тому, что называется современное общество. Это специфическое явление современности, но, конечно, как у любого явления современности, даже появившегося в новое время и имеющего совершенно уникальный смысл, функцию, логическое значение и статус, были определённые предшественники.

Так вот, на самом деле можно рассмотреть средства информации как одну из разновидностей трансляций дискурса в обществе. То есть средства массовой информации - это организованный социальный дискурс. Если само явление как средство массовой информации появляется в новое время и по мере становления нового времени, как социологической модели, значение СМИ всё больше и больше растёт, пока не достигает понятия четвёртой власти (мы это сейчас рассмотрим). На самом деле и в досовременном обществе (в предсовременном обществе, в обществе премодерна) существуют, безусловно, различные версии социального дискурса - организованного социального дискурса, который существует до средств массовой информации. Это принципиально. Соответственно, мы можем рассмотреть средства массовой информации с одной стороны и как новое явление, возникающее в новое время (в эпоху Просвещения), и как продолжение какой-то тенденции более общей - организованный социальный дискурс.

Как распространяется организованный социальный дискурс в обществах премодерна, в обществах, где существует жёсткая, эксплицитная, то есть откровенно выраженная иерархия между элитами и массами. Или где существует фигура князя, которая признана и эксплицитно (открыто), юридическим образом, и соответственно обладает полнотой принятия ответственных решений.

Так вот здесь возникает вертикальная ось социально-организованного дискурса, которая имеет два неравнозначных вектора.

Первое. Существует понятие декрета (предписание) или приказа. Князь, или обобщённо элиты, сообщают о том, как обстоит дело в мире, о том, что надо делать и как надо всё понимать, массам. Этим декретом, который проистекает из аукторитас, то есть от власти ("Auctoritas" латинское) или от элиты (что мы рассматривали на прошлом занятии), или от лица князя - индивидуального или коллективного, или от лица того, что Карл Шмитт (Сarl Schmitt) называл Potestas Directa, то есть открытый, прямой, прямолинейный центр власти, центр могущества, - исходит некоторое указание, некоторый дискурс. Это властный дискурс, который имеет значение, по сути дела, закона.

Этот властный дискурс распространяется не только на то, где можно кому селиться, а где - нет, сколько налогов надо платить, какое количество детей надо сдавать в войска и так далее. Такие вот социально-политические вещи декларирует властный дискурс. Но одновременно властный дискурс декларирует, во что надо верить, что человека создал Бог (говорят представители Церкви), как надо молиться, что является истиной, а что является ложью, что является добром, а что является злом.

То есть этот дискурс (властный дискурс), который можно назвать authoritative knowledge (авторитарное знание), он имеет строго вертикальный характер: власть говорит, а масса слушает и принимает.

Весь дискурс в обществе (социально-организованный дискурс) представляет собой предписание (носит предписательный характер) или нормативного утверждения, формулируемого элитой и предназначенный массам.

- Церковь говорит, во что верить.

- Царь говорит, как служить, как жить.

И, соответственно, вокруг этого дискурса социально-организованного выстраиваются те, кто его, так или иначе, транслирует - так называемые глашатаи (керигматики). Есть греческое слово "керигма" - это призвание, призыв (арабское "Даават"). Вот, царь решает что-то, приходит его посланник (глашатай) и зачитывает царский указ. Или приходит проповедник, выходит на кафедру после богослужения и говорит: "Вот это - добро, это - зло. Истинный Бог такой, а не такой".

Соответственно социально-организованный дискурс в обществе премодерна имеет строго вертикальный эксплицитный характер. То есть он строится по принципу сверху вниз. Источником этого авторитарного дискурса, авторитативного дискурса, лучше сказать, аукторитас (властного дискурса) - является элита, получателем - массы. При этом у элиты есть право и обязанность говорить: напрямую или через своих посланников - легатов, например. А у массы есть право и обязанность слушать и выполнять (принимать к сведению). То есть этот дискурс - однонаправленный, он неравновесный. Власть говорит, как оно есть, а массы говорят: "Ну, понятно. Да, теперь всё ясно. Так вот и есть, как нам сказали".

Вот в традиционном обществе эта вертикаль социально-организованного дискурса является эксплицитной. То есть все, кто занимается анализом этого дискурса, знают, что он направлен сверху вниз и у кого есть право говорить, а у кого есть право только слушать. Соответственно, говорить - это привилегия господ. Логос, слово, дискурс, определение параметров нормального, необходимого, рационального, разумного, обязательного, истинного, благого, характер установления критериев реальности - это задача власти.

Властитель, в широком смысле властитель - элита: духовная, политическая. Та элита, которая в конкретном обществе существует, она определяет всё. То есть элита говорит - масса слушает: строго распределённые роли. Принц, князь говорит, как оно есть, а его подчинённые кивают, а если не кивают, то они могут почувствовать на себе, что значит хозяйский (господский) кнут. Тебе сказали, что так - и всё. Не хочешь - на конюшню.

Вот такая структура социально-организованного дискурса является характерной чертой и доминантой общества премодерна. Поэтому тексты, указы, романы, стихи - практически всё языковое наследие выстроено по этой вертикали. Если мы имеем дело с каким-то наставлением, это значит - это в интересах духовного могущества (духовного господства). Не случайно у нас название, например, епископа в Православной церкви - это "надзиратель" (episkopos: epi - "над", skopeo - "смотреть"). Ещё "владыко" - обращаются к митрополиту, к архиерею, к епископу. "Отче" - это принцип уважения.

Вот Отче говорит (отец говорит) - это признак аукторитас (власти), а паства слушает. Он - пастырь, или пастор (как у протестантов). Это называют ещё "экс-катедра". Может быть, вы сталкивались с таким выражением: "С кафедры вещают". Это означает, что "они говорят, а мы слушаем". То есть "экс-катедра" с позиции неравновесной: "экс-катедра" провозглашается, как есть, а внизу только человек говорит: "Ну, да. Ну, как же. Вот так вот". И всё.

Конечно, нельзя полностью свести реальную структуру общества к этой модели, хотя эта модель является по сути дела нормативной для всего общества премодерна. Но ведь люди иногда что-то говорят в ответ. И есть канал для этого ответа масс властному дискурсу - это называется жалоба. То есть послушал, что сказали, и соответственно либо ты исповедуешься, что ты не совсем такой, поэтому признаёшь свою вину, либо жалуешься, что "вот, вы-то, мол, правильно говорите, но что-то вот не совсем так".

Вот эти жалобы представляют собой ответный вектор, это голос масс, обращённый к элитам, или донос, как версия жалобы. Донос и жалоба - это ответ масс элитам. Он бывает такой, как бы яркий, когда забрасывают жалобами начальство. Жалобы обычно никто не рассматривает, очень редкий случай. Если только надо написать жалобу на какого-то другого начальника, который не рассматривает жалобы, тогда где-то в бюрократии можно найти человека, который послушает жалобу.  А так, жалобу выбрасывают в помойное ведро, как правило. Но, тем не менее, люди не устают их писать и жаловаться.

Между декретом как массивно организованным дискурсом властным и жалобой существует неравновесие в традиционном обществе. Жалоба - это писк недовольства определённого в отношении такого громового грохота, утверждения того, как оно есть (с точки зрения властной организации, властного дискурса).

Да, ещё одна форма - это слухи (третья форма организации социального дискурса). Это то, как массы общаются между собой. У масс нет права на авторитарный дискурс. В отношении Potestas Directa  у них есть только возможность пискнуть что-то жалостно, сказать: "Ой, там, обирают, царь-батюшка, нас твои ставленники. Всю нефть уже распилили". Это как бы такие ламентации, конечно, можно их услышать, но никакого значения они не имеют. Поэтому можно представить, что жалоба - это такой маленький фонтанчик, когда люди пытаются что-то сказать из масс и у них это не получается: фонтанчик ни до куда не добивает, а сверху камни такие падают, он растекается и превращается в слухи. И люди начинают в массы выдавать желаемое за действительно, что "вот этого сняли, потому что он - плохой: не выполнял законов государя" и так далее. Люди начинают создавать слухи. Это третья форма социально-организованного дискурса в традиционном обществе, который представляет собой некое фантазирование с одной стороны масс, и с другой стороны - жалобы, которые направлены уже друг к другу. Просто такое вот всхлипывание, ритуалы жалобы, которые даже уже не направлены никаким чиновникам, а просто друг с другом люди как бы обсуждают какие-то свои удачи, неудачи. И вот эти слухи составляют третью, чисто горизонтальную модель.

Итак, у нас в традиционном обществе есть три социально-организованных, социально значимых дискурса:

- Базовым является вертикальный (сверху вниз) декретный дискурс.

- Маленький ответ жалоб и недовольств.

- И море слухов, масса общается друг с другом. Море слухов, на которое никто не обращает внимания.

Но очень интересно, что в китайской цивилизации, если вы читали "Троецарствие" (романы о традиционных китайских царствах), там было такое: дети в провинции Шаолинь поют такую-то песенку. Каждая глава заканчивалась, что в такой-то провинции китайские дети поют такую-то песенку, в другой - такую-то. Речь шла о том, что существует некоторый отзвук того, что происходит в Поднебесной империи, который формулируется не только сверху в рамках указов придворных, чиновников, которые это описывают в хрониках, толкуют и доносят до сведения масс, но и что существует какое-то смутное такое вот жужжание в массах, которое выражается в детских песенках, что там, например, "видели дети дракона" и дальше начинают его толковать.

Можно себе представить, что этот голос масс (слухи), на самом деле не имея никакого значения в себе, и ни до куда не доходя, кроме как в жалобах, тем не менее, может служить неким показателем состояния общества. И вот определённые царские шпионы в Троецарствии (китайские) ходят и собирают детские песенки. Поскольку значения в них немного, опасности в них немного, но на самом деле они являются замерами слухов. Вот эти детские песенки - это уже некая форма от точного выражения слухов. Почему они детские? Потому что всё, что думает огромная масса, ни на что не влияет и равно нулю. Это детские песенки и к ним не надо серьёзно относиться, но послушать их стоит, чтобы избежать каких-то или зафиксировать какой-то возможный заговор против императора, который там или там зреет.

Таким образом, анализ слухов является задачей спецслужб даже в традиционном обществе, в котором собирают детские песенки или недовольства каких-то бредящих представителей масс, которым, видите ли, не нравится так жить. Это всё - социально-организованный дискурс традиционного общества, где существует жёсткая вертикаль власти, где нет обратной связи, и где бурчание масс в лице слухов ни на что не влияет.

Мы переходим к глобальным интернациональным системам, то есть к новому времени. И теперь рассматриваем феномен СМИ.

Феномен СМИ появляется в тот момент, когда начинается переосмысление вертикальной модели политического устройства. Конечно, этот процесс очень долгий: он растянут, например, с эпохи нового времени: с 17-го века по 21-ый, и там разные стадии. Но, тем не менее, это новое время, оно протекает с точки зрения идеи разделения властей: разделения, а потом и распыления властей. То есть по мере релятивизации (превращение в нечто относительное), концентрации власти на одном полюсе в элите, или в князе, происходит и изменение дискурса. Социально-организованный дискурс начинает меняться.

Вначале из одного источника (князь) транслируется на три источника: существует властный дискурс законодательной власти, исполнительной власти и судебной власти.

- Законодательная власть исторгает из себя дискурс, как должно быть, то есть нормативный дискурс (нормотворчество, закон).

- Исполнительная власть в рамках этого изложенного следит за исполнением закона и уже организует реальное исполнение (экзекутивность), то есть воплощение в жизнь этого закона уже на собственное усмотрение. Это вторая власть и тоже она издаёт подзаконные акты.

- И существует третья власть - судебная власть, которая властным образом судит в каждой конкретной ситуации: так или верно соответствует это закону или практике или не соответствует.

Все эти три власти друг друга ограничивают и направлены они на то, чтобы власти было меньше в обществе.

Таким образом, один властный дискурс в демократическом обществе начинает расслаиваться на три властных дискурса, которые начинают сдерживать друг друга. Одно дело, когда Людовик Четырнадцатый говорит: "Государство - это я". Это означает, что весь дискурс у него. А тут возникают три дискурса, которые друг друга ограничивают. Например, экзекутивная власть (исполнительная власть) захотела что-то сделать, а закона такого нет (наткнулась на закон). Поступила, отклонилась от закона в собственных интересах - судебная власть вступает, одёргивает её и так далее. То есть властный дискурс раскололся на три. Принципиально изменилось что-то? Пока нет. Вот в начале нового времени всё равно эти три власти спускаются на массы, как декреты. Только теперь не один, а три декрета, то есть три типа декретов:

- исполнительные декреты ("Делай так"),

- судебные декреты (присудил: "Ты - вор" - садишься в тюрьму)

- и законодательные декреты, которые парламент утверждает.

Соответственно жалобы получают больший характер. Например, при таких, уже развитых, демократиях недовольные могут отказать в доверии тем или иным законодателям, косвенно тем самым повлияв на законодательную власть. То есть недоверие (жалоба) приобретает характер такого как бы более эффективного действия: ты уже можешь своим действием как-то пожаловаться так, что кого-то могут и не избрать, если кто-то уж совсем (индивидуальный какой-то депутат) или какая-то партия, какая-то законотворческая инициатива не нравится.

Соответственно повышение значения жалобы и институционализа́ция жалобы в выборном процессе и разделение этого властного дискурса на несколько направлений, которые друг друга ограничивают - это как раз феномен нового времени, которое трансформирует социально-организованный дискурс.

Но появляется постепенно в процессе демократизации нового времени феномен средств массовой информации, который представляет собой очень интересное явление, поскольку фундаментально искажает геометрию власти. Здесь происходит искажение геометрии власти. То есть средства массовой информации представляют собой нечто радикально новое по отношению к элитам и массам. Точно так же, как мы говорили, что Александр Кожев предлагает модель (на прошлой лекции говорили) гражданина, который является гибридом между господином и рабом в решении гегелевской оппозиции между элитой и массами, так средства массовой информации представляют собой некоторое промежуточное пространство в обществе, где социально-организованный дискурс, имеющий вертикальную природу в любом случае (даже в случае демократического разделения властей и при усилении позиции жалобных масс) приобретает совершенно иную структуру.

Возникает новое социальное пространство - пространство массовой информации, которое претендует на очень интересную функцию. Оно изначально, когда появляются газеты, линотипы - первые листовки (протогазеты) начинают печататься уже в 18-ом веке, в новое время и в 19-ом веке становится огромной индустрией средства массовой информации. Здесь возникает совершенно новая модель.

Что такое представитель прессы? Что такое феномен журнализма? Это хорошо организованный социальный дискурс, безусловно. Соответственно мы должны его рассматривать с точки зрения его предшественников. Но в обществах премодерна, традиционных обществах, никакого аналога у него не было. Таким образом, это новое явление (средства массовой информации) представляет собой по отношению к массам (чистым массам), которых они претендуют на то, чтобы информировать. Что значит информировать? Придавать форму. Информация - это означает формирование. То есть массы - это глина, а средства массовой информации - это демиурги (ремесленники): они берут эту глину и делают из них зайчика. Сообщил "глине", бессмысленной и бестолковой, что Башар Асад - диктатор, а его противники из "Аль-Каиды" - герои свободы и демократии - глиняный человечек верит в это. Если живёт в Америке, верит в одно. Живёт в России, верит в прямо противоположное, потому что там ему говорят, что Асад  хороший, а на него нападают боевики - чудовищные террористы из "Аль-Каиды". Кто это делает? Это делают средства массовой информации. Они берут глину, таких, как бы бескачественных лямблий-индивидуумов, которые просто смотрят на телевизор, читают газеты и никто просто не является никем - и их формируют, ин-формируют (придают им определённый облик). В одном обществе живём, одни газеты читаем - одну форму придали, в другом - другую. Ин-формируют.

Так вот, получается, что средства массовой информации по отношению к массам являются ничем иным, как элитой, князем, или трансляторами декрета. Как американцы относятся к Сирии? Как декретируют средства массовой информации. Никакой другой возможности относиться к Сирии у них нет сегодня, и к Ираку, что там одни террористы, ядерное оружие уже практически изобрели.

На самом деле СМИ по отношению к массе выполняют функцию власти, поэтому она называется "четвёртая власть", Potestas. Это просто декрет. Откуда ты знаешь?  Прочитал в газете - всё: это последнее. Точно так же, как и раньше. Откуда ты знаешь? Вот, приезжали царские глашатая, прочитали указ: "Кто не даст пять пудов пшена, того - на конюшню, будут пороть". Прочитал - то же самое. На самом деле это - декрет.

Но, та же самая газета по отношению к власти выступает как совокупность систематизированных жалоб и слухов. Теперь сами газеты, сами средства массовой информации по отношению к власти, реально избранной и эксплицитной (той, что Карл Шмитт называл Potestas Directa, то есть прямым могуществом), выступает как очень активная и агрессивная, пришедшая в сознание масса, которая жалуется на власть, требует и настаивает, шантажирует и распускает какие-то грязные слухи по поводу того, что "у Киркорова опять что-то не то с лицом или с головой, или с горлом", то, что все читают. Увидите, что любой, наиболее такой, вызывающий желание кликнуть на него, заголовок, обязательно должен содержать какой-то чудовищный дурацкий слух, например: "У Пугачёвой отвалилась нога" - сразу же человек не может не кликнуть, не посмотреть: как же так… А дальше там - объяснение, почему надо голосовать за "Единую Россию" или не надо - это уже не важно: просто "отвалилась" и всё. Набором такого чудовищного бреда и жалоб наполнены газеты (средства массовой информации) по отношению к власти.

Что мы получили? Мы не получили новый Potestas Directa, несмотря на то, что средства массовой информации формируют массы. Мы не получили прямое движение масс, потому что на самом деле жалобы и слухи создают сами журналисты и берут их они, где хотят. Массы безгласные, они сами не поставляют в газеты никакие как бы информации. Это журналисты - иногда исследуя массы, а иногда просто так, от фонаря, если лень ехать и беседовать с народом,  публикуют те жалобы, которые они хотят (жалобы в адрес власти). Они при этом для власти замещают собой общество. Власть не знает, что такое массы. У власти есть спецслужбы, которые ходят и подслушивают, подглядывают и периодически докладывают, что народ считает, это так же, как собирали в Китае песенки детские из разных провинций. Это выполняют спецслужбы.

И существуют журналисты, которые формируют образ для власти масс. Излишне говорить, что формируют они совершенно произвольным образом, потому что они же сами эти массы и информируют. Соответственно возникает уникальная геометрия общества модерна, где возникает феномен медиакратии, то есть власти средств массовой информации. Возникает уникальная, удивительная инстанция гибрида власти и масс, элиты и масс, которая не является при этом ни властью и является властью и не является массой и является массой. Это то, что называют современные философы постмодернисты - симулякр. Средства массовой информации создают симулякр - подмену. Кажется, что написанное в газете мы воспринимаем, как истину, то есть как декрет.

Одновременно властные инстанции, которые представляют Potestas Directa, читают газету и думают: "Действительно, народу как-то всё нравится или, наоборот, всё не нравится" и так далее. То есть что журналисты написали - таким образом и будут массы в глазах представителя реальной власти. Так расширяется зона того, что Карл Шмитт назвал Potestas Indirecta, то есть косвенная власть. Она становится властной не только по отношению к массам, но и по отношению к власти, потому что претендует на то, что является выражением и отражением масс. Но на самом деле средства массовой информации принадлежат каким-то отдельным конкретным владельцам в обществе демократическом и, соответственно, далеко не свободным и естественным образом (тем более такого образа нет) выражают интересы масс. Потому что масса (по определению) - это некое молчаливое большинство, это лямблии-индивидуумы, которые просто не знают, что думать.

- "Что ты, Вася, думаешь?"

- "А что надо, вот то и думаю".

И он читает в газете: "О, Вася, ты должен думать вот что".

И он тогда понимает, что надо думать так - правильно, потому что газета говорит.

И потом журналист, который сказал: "Вася, ты должен думать вот это", приходит к Васе и говорит: "Вася, а теперь что ты думаешь?"

Тот отвечает: "Ну, я вот должен думать, так и думаю".

- "Молодец, Вася!"

Тот приходит, ещё обработал немножко: слова изменил, лексику ненормативную убрал, и пишет власти: "Вот что, господин Путин, думает о вас, Вася".

Может, Вася и не думает. Он сам только что услышал, что там ему этот журналист сказал. Сам он ещё не дошёл до того, чтобы думать самостоятельно, жаловаться - так, в принципе он, в целом. И вот журналист пишет уже что-то своё от имени вот этого Васи. Этот ещё честный, который написал, потом спросил, что тот думает, и препарировал. А большинство журналистов - им лень это делать: они просто пишут, что хотят, или приблизительно, что заказывает им редактор, которому платит господин средств массовой информации.

Так возникает совершенно уникальная инстанция, довольно оторванная как от власти, так и от масс. И вот эта оторванная инстанция превращается в самостоятельную четвёртую власть Potestas Indirecta, которая начинает оперировать с дискурсом, практически уже в отрыве от политических реальностей. Я не говорю, что эти реальности существуют объективно. Мы не позитивисты в данном случае, мы шире: мы - социологи.

Но существуют некоторые формальные роли (социальные роли) власти, их формальные представители:

- те, которых выбрали, которые династически там находятся - так или иначе, они представляют собой власть, элиту и князя,

- и есть массы, которые тоже являются социологически достоверным фактом.

Так вот, средства массовой информации создают завесу из симулякров в отношении этих двух социологически фиксируемых, эмпирически феноменологически реальностей. То есть социологически существуют элиты, существуют социологически массы и средства массовой информации. Массовой информации - они массово формируют массы и потом этими, сформированными ими самими, если угодно - выдуманными, воображаемыми массами пугают реально существующую власть.

То есть возникает некое кривое зеркало, некая призма, поставленная между элитой и массой, в которой осуществляется гибрид приказания, жалобы и слухов, направленный во все стороны с разной степенью агрессивности и ничему не соответствующий. Это как раз Маклюэн (McLuhan), теоретик СМИ, назвал "The Medium is the Massage", то есть "средства массовой информации - это и есть содержание послания". Почему "содержание послания"? Потому что они не передают законодательную инициативу, например, трёх официальных властей массам. Так действует только "Российская газета" или "Главная газета", которая публикует законодательные акты: закон приняли в парламенте, того-то выбрали - это да. Но это очень маленький сегмент СМИ.

СМИ не служат народу, потому что никаким народом они не являются, а являются они совершенно искусственной, сбоку от народа и власти стоящей реальности, именно в стороне от всего. Поэтому они сами изображают народ, но они - не народ. Народ - считается, что он безмолвный такой, ничего не соображающий, а журналист - очень активно болтающий. Такой фигуры не было в традиционном обществе, потому что говорил только господин, а раб слушал. А тут возникает некий не раб, не господин: он такой же, как раб, зависимый от кого-то, и такой же болтливый, как господин, только ещё при этом безответственный, который начинает создавать свой собственный мир - журналистский мир, медиакратический мир, который не передаёт посланий ни от реальной власти к массам, и ни от реальных масс к власти, а сам по себе передаёт послания о самом себе.

То есть журналист - это некоторое самостоятельное явление, самостоятельный антологический и социологический тип, который лишь транслирует самого себя: свои пожелания, свои раздражения, свои фрустрации, свои надежды, своё самомнение, своё похмелье, своё недовольство, своё желание заработать больше денег. Он транслирует самого себя под видом трансляции кого-то другого. То есть это самореферентный дискурс, изображающий некую привязку к тому или другому. Это особый тип, гибрид, как мы видели, между элитой и массой, это гибрид как раз между произносящим дискурс и слушающим. Он ничего журналист не слушает, и ничего по сути дела толком не говорит, но постоянно несёт свои какие-то такие, самоуверенные, гипнотизирующие истории. Это дискурс косой: он по касательной относится к реальным структурам общества. Вот что такое масс-медиа.

И вот роль этих масс-медиа как особого социального явления, претендующего на всё большую и большую автономию, на медиакратию, превращающегося из подсобного элемента в самостоятельное поле, включая виртуальное пространство, где на самом деле весь мир становится средствами массовой информации: интернет-сообщения, глобальная сеть, социальные сети. Здесь уже только сообщения становятся единственным содержанием реальности и все становятся так или иначе журналистами, потому что любой человек, который ведёт дневник или оставляет замечания в своей социальной сети (ВКонтакте или Фэйсбуке или где-то ещё), он по сути дела - журналист. Он несёт своё индивидуальное такое представление о жизни, а уже другие обязаны это читать - его друзья или родственники, которые на него подписаны, и знакомые. И соответственно здесь такое идёт распыление журнализма.

То есть если журналист был четвёртой властью как некой особой, уникальной, экстравагантной прослойкой в обществе (между властью и элитой), то постепенно влияние журналистики, влияние средств массовой информации в сетевом сообществе распространяется на всё общество. Всё общество начинает подражать не господам и массам, а журналистам: каждый сам себе режиссёр, каждый сам себе журналист, каждый сам себе писатель. Соответственно мы переходим в особое пространство. Всё. Это вот феномен СМИ, как он есть, с социологической точки зрения.

Теперь рассмотрим, как парадигма в международных отношениях относится к этому феномену - к феномену нового времени.

Берём реализм. Реализм, который придерживается конвенциональной точки зрения на структуру политической системы - отсюда Левиафан, суверенитет и князь, - считает, что средства массовой информации есть не что иное, как новая форма донесения декрета политической элиты до масс. То есть это не качественно новое явление, а количественно. Вместо геральдов, которые произносят господские постановления, существует газета, которая управляется политической элитой: не важно, напрямую (если средства массовой информации принадлежат государству), или косвенно (если владельцем является представитель финансовой элиты) - всё равно элиты же (ну, финансовой, ну, политической).

Соответственно средства массовой информации просто выполняют как бы подсобную функцию Potestas Directa: выражают декрет. Декрет только (поскольку реалисты чаще всего - демократы) не одной власти, а трёх властей.

И ещё, если говорить о парламентских республиках, то может существовать плюрализм в донесении до масс позиций тех или иных сегментов в элите,  например, республиканцев и демократов. В Америке в парламенте есть две партии - они в основных вопросах сходятся, а в некоторых расходятся. Поэтому средства массовой информации все в Америке имеют принадлежность: либо они демократические, либо они республиканские. И если они республиканские, то декрет будет по линии республиканцев, а если демократические - по линии демократов. То есть здесь два образа реальности, которые обязаны транслировать средства массовой информации: республиканские и демократические - они во многом схожи, но частично отличаются, и есть поле уже нюансов и так далее.

Реалисты считают, что средства массовой информации продолжают декрет, они просто говорят, как надо, со стороны элит в сторону масс. Они полагают, что демократия (мы это уже рассматривали) есть не что иное, как инструмент эффективной ротации элит. Ведь никто не говорит, что элита должна быть династическая. Более того, согласно Парето (Pareto), "чем более открытые процессы циркуляции элит, тем эффективнее элита". А что значит "эффективнее"? Она более элитарна. Не более закрыта, она просто более полно и качественно может исполнять власть, то есть властвовать, править. Но правление не может быть нейтральным. Всегда есть тот, кто правит, и тот, кем правят. Это не равновесные отношения власти.

Соответственно, с точки зрения реалистов, демократия есть способ ротации элит, то есть укрепления элиты. И в данном случае средства массовой информации (их функция транслировать декреты) вполне может быть инструментом для вылавливания в народе (в массах) наиболее активных, потенциальных членов этой элиты. Например, кто жалуется громче всех, яснее всех, кто более эффективно оппонирует власти, - рано или поздно интегрируется. И средства массовой информации с удовольствием предоставляют таким вот, хорошо организованным жалобщикам, критикам своё пространство для того, чтобы особенно настойчивых критиков потом интегрировать в эти элиты, дать им направление, если их критика рациональна, если они демонстрируют контрэлитные свойства. Об этом мы говорили на прошлой лекции (об элитах и массах).

Средства массовой информации в понятии реалистов являются национально ограниченными, то есть они соответствуют структуре той Potestas Directa, которая сложилась в данном обществе. Вот если взять это реалистское представление о смысле средств массовой информации, это соответствует, например, представлению Путина о том, какими должны быть СМИ.

СМИ должны быть

- Национальными, то есть транслировать позицию российских властей.

- Второе: СМИ должны быть демократичными, то есть предоставлять некоторую критику для того, чтобы людей, способных на эту критику, интегрировать в чиновничье сословие - вот только ровно в этой степени. Критикуешь, чем-то недоволен - значит, ты неглупый, ты активный, ты пассионарий, значит, тебе надо дать какой-нибудь пост, например, если ты это делаешь убедительно. Если просто визжишь, что тебе ничего не нравится, то это - не контрэлита, это - антиэлита. А если что-то с умом сказал, выступил, раскритиковал раз, два. Как узнать, что ты такой умный? В средства массовой информации пришёл, поругал власть - получил пост (если осмысленно поругал).

Итак: национальное СМИ, демократическое СМИ. Но властью самостоятельной (четвёртой властью) такое СМИ у реалистов не являются. Это просто инструмент Potestas Directa. И там, где СМИ начинают выполнять функции Potestas Indirecta, там, где они пытаются исказить социально-политическую геометрию общества, претендуя на влияние на массы в отрыве от политической власти и замещая собой массы, когда СМИ становятся элементом интриги, вот тут реалисты говорят: "Здесь власть таких, не национальных, не соответствующих вертикали - допустимой вертикали, или безвредных аккумуляций слухов (как только СМИ переходят эти границы и начинают претендовать на нечто большее) - здесь СМИ надо ограничить", - считают любые реалисты.

Таким образом, СМИ национальны (для реалистов), ну и для большинства реалистов они должны быть демократичными в том смысле, чтобы давать пространство для рациональной критики, а иначе без этого пространства никакие кадровые резервы для укрепления элиты в демократическом обществе отобрать нельзя. По сути дела реалисты хотят затормозить логику развития средств массовой информации и движение в нечто самостоятельное. Они ни претендуют на порождение гражданина, как новую фигуру между рабом и господином, они просто предлагают интегрировать и вербовать в разряд господ людей совершенно разных позиций. Это и есть либеральное равенство возможностей. Обратите внимание: равенство возможностей, но не равенство результатов. Все могут бежать, но получает всё тот, кто добежит первым. Остальные, кто бежал (с любых позиций), они - последние. И первый в либеральном обществе получает всё, а вот второй уже не получает ничего. Таким образом, равенство возможностей дублируется радикальным, резким неравенством фактического положения дел: одни - господа, другие рабы (в либеральном обществе).

Другое дело, что в либеральном и демократическом обществе каждый, самый неказистый человек, имеет шанс выиграть миллиард, например - просто случайно. Понятно, что дадут одному из ста миллиардов этот миллиард, но имеет же шанс. Если миллиард выиграет, там, африканец безработный, ему дадут спокойно, но только одному на всё человечество. Соответственно точно так же каждый имеет право стремиться стать сильным, богатым и могущественным - каждый. Ни пол, ни возраст, ни место проживания, ни религиозная принадлежность, ни раса, ни рост, ни болезнь - никому ничего не запрещается. Это равенство возможностей. Но, понятно, что если эта возможность не реализована, человек отправляется, например, под мост ночевать, если ему нечем платить за квартиру. И в этом отношении в обществе с равными возможностями на практике существует колоссальное, жесточайшее, чудовищное, законное неравенство. Законное неравенство по факту и теоретическое равенство по возможностям - вот так мыслит себе классическая реалистская демократия. Соответственно, роль СМИ здесь - служить для отбора сильных и информировать о том, что необходимо думать массы (лямблий-индивидуумов), которых необходимо поставить в известность и заодно как бы подобрать себе каких-то ярких и наиболее неспокойных, пассионарных людей снизу.

Теперь мы переходим к либерализму в международных отношениях. А вот здесь как раз мы имеем дело с иным пониманием демократии, и иным пониманием национального государства, как мы уже видели на других примерах. Здесь, наоборот, все претензии СМИ (средств массовой информации) на создание самостоятельной модели четвёртой власти рассматриваются самым серьёзным образом. Претензии СМИ на то, что они порождают то по-настоящему демократическое общество, где под демократией будет пониматься не просто упрощение процедуры ротации элит, а будет реальное распыление полномочий по массам, то есть передача полномочий власти от элит к массам, - вот это как раз специфика либеральной парадигмы.

Либеральная парадигма верит, оптимистически верит, что власть можно передать на качественно иной уровень, что можно создать гибрида-гражданина между господином и рабом и что этот гибрид - жизнеспособен, реален и может существовать объективно в исторических условиях. Но поскольку такой гибрид не может существовать, то ему надо определить некое специальное социальное пространство, его надо сконструировать. Такой гибрид может существовать не на практике социальной, а в неком пространстве хорошо моделированной социальной иллюзии, которая и является средствами массовой информации, которые порождают образ, не существующий реально в обществе, порождают именно эту помесь господина и раба, то есть того skilful individual, о котором говорил Розенау (Rosenau) - как раз представитель неолиберальной парадигмы в международных отношениях.

Средства массовой информации, или пространство медийного (вначале медийного, а потом уже сетевого сообщества) с точки зрения либералов является нормативным социальным пространством. И они-то как раз и выступают за усиление позиций четвёртой власти, за её автономию перед лицом классической Potestas Directa, и как новое направление социального конструирования. Поэтому для либералов свобода прессы имеет самое главное значение. Свобода прессы от кого? Теперь вот вопрос прозрачности свободы прессы. Это тоже демократический принцип. Но если демократы-реалисты настаивают на свободе прессы, например, от излишнего давления только государства или, там, каких-то отдельных корпораций, особенно от вмешательства иностранных владельцев, то здесь либералы в международных отношениях настаивают на следующей свободе прессы:

- пресса должна быть свободна от Potestas Directa – раз

- и от самой модели элиты масс.

Пресса антиэлитарна (согласно либералов) и антимассова. Вот обратите внимание - она антинародна по определению. Журналист всегда против государства и всегда высокомерно презирает реальный народ. Это на самом деле не большинство и не меньшинство, а нечто среднее, некое "шаг в сторону", некое Extravaganza (отход от их классической геометрии), это изгиб, это складка (пресса). Потому что журналист - это не обычный человек и не властный человек.

Мне один руководитель израильских спецслужб рассказывал очень интересную вещь, что с ними были журналисты, которые участвовали в боевых действиях, причём очень живо понимали страдания людей, сложности, в которых находятся военные. И этот журналист, тем не менее, он регулярно писал совершенно жуткие антиармейские статьи, там совершенно противоположные его личные позиции. Тогда он его спросил:

- "Слушай, ну ты же живёшь с нами в казармах, ты видишь эти все вот события, почему ты пишешь просто ложь? Вот ты же здесь, с нами, ты - нормальный человек. Ты переживаешь за нас, за Израиль, ты, там, чуть ли не убиваешь наших врагов, но пишешь, что мы - просто свиньи и всё время насилуем местные права человека".

А тот говорит:

- "Ну как? Меня так учили просто, что задача журналиста - это поносить последними словами грязную, отвратительную, узурпационную, тоталитарную, фашистскую власть".

- "В Израиле тоже фашистская?", - спрашивает.

- "Да, - говорит, - фашистская, нас так учили. Потому что журналист должен ненавидеть государство: государство всё время лжёт".

Это первое. Но с другой стороны... Мне потом объяснял представитель Кедми Яков. Он говорил:

- "Понимаете, дело в том, что все журналисты - это больные люди, они - перверты (извращенцы). Они находятся рядом с людьми, которые принимают решения, то есть с господами (с элитой) и чувствуют себя принадлежащими к их клубу. Но реально они ни что не влияют - они ничто не решают, по крайней мере. Все решения принимают чиновники - те, кто находятся рядом с ними, чью жизнь они освящают, чьи решения они комментируют. То есть они вышли от масс, потому что они знают подоплёку того, что происходит, и находятся рядом с властью. Но они не принимают решения. Поэтому они так же бессильны, беспомощны, молчаливы и бессмысленны, как массы, которым остаётся только принимать власть. Это, - говорит, - создаёт просто шизофрению".

То есть это как бы очень хорошее описание такое, на практике, психологии журналиста как некоего типа гибрида между носителем власти и носителем массовой такой вот покорности. Журналист всё знает, в курсе всего, находится рядом с теми, кто принимает решения, кто действует, кто убивает или договаривается о мире, но сам он от этого отстранён по своей функции на самом деле. Он полностью выброшен из этих решений. Но когда журналист приходит в массы, он тоже не находит себе места, потому что он всё знает, он всех видел. А массы, для них первые лица в государстве, первые лица в шоу-бизнесе, певцы, музыканты, актёры или политики - они для них недостижимы, они для них на звёздном расстоянии. А у журналистов они под боком, под рукой, и соответственно журналист чувствует себя элитой среди масс, а среди элиты он чувствует себя обездоленными массами. Естественно, это создаёт тип того, что Ницше назвал ресантиманом.

Макс Шелер (Max Scheler) написал такую даже работу "Ресантиман структуры морали". Это такая злобная грязная зависть ко всему миру - не только к высшим, но раздражение и брезгливое высокомерие по отношению к низшим с завистью и раздражением по отношению к высшим.

То есть ресантиман - это такое специфическое чувство, это тип медиакрата (представителя средств массовой информации), который завис между элитой и массой, и начинает в своём раздражении по отношению и к тем, и к другим укрепляться и развивать, строить социальные, психологические, культурные структуры, именно исходя из своего типа.

Разоблачением журналистики (этой типологии) является LiveJournal (ЖивойЖурнал). Там в принципе каждый юзер так или иначе изображает из себя журналиста, потому что, например, как бы наибольшее состояние, наиболее часто встречающееся у человека, пишущего в ЖивойЖурнал - это омерзение. Омерзение от всего. Очень большое внимание к мелочам и провалам кого бы то ни было, и так же полное безразличие к серьёзным темам, и огромные амбиции в изложении собственных, чаще всего, в подавляющем большинстве, идиотских мыслей - необоснованных, случайных, повторенных за кем-то самым таким банальным, выдаваемых за индивидуальное открытие.

Расширение медийного сектора в сторону простых пользователей, интерактивный принцип расширяет зону журналистского ресантимана, то есть вот этого злобного раздражения, озлобленности по отношению к жизни и стремлением заместить эту жизнь неким довольно раздражённым рассказом о ней - рассказом, обращённым к тем, кто этого не знает, и к тем, кто не знает реальной жизни масс. То есть блоггер - это симулякр, на сей раз уже журналиста. Если журналист - это симулякр и масс и элит, то блоггер (или сетевик) - это симулякр журналиста. Он как бы сам себе журналист, сам себе медиа, сам себе медиакратор. Он видео со своего мобильного телефона (бредовое, с котом или, там, с ботинком) выставляет как некий симулякр, или суррогат, той реальности, о которой он оповещает других таких же лузеров, засевших в сети. Но это уже более продвинутая стадия.

Мы сейчас говорим о либерализме в международных отношениях, как они относятся к СМИ.

Так вот, либералы в международных отношениях рассматривают, что СМИ - это самостоятельная реальность, которая является транснацинальной. Это очень важно. Что СМИ - это настоящая демократия. То есть настоящая демократия, настоящее распыление возможно только в злобной грёзе журналиста. В жизни её не может быть, потому что жизнь всегда создаёт неравенство, всегда создаёт пары: "господин - раб" (master - slave), реальная жизнь. Всегда кто-то обладает властью, а другой нет. И лишь в такой завистливой и злобной грёзе возможно представить и смоделировать мир, где не будет власти. И тем не менее, те, кто участвует в этом моделировании мира без власти, эти такие, как бы патентованные, высокомерные лузеры, которые приписывают себе свойства победителей (геймеров), - они на самом деле составляют специфический тип - новый социологический тип, который должен выступать против власти и презирать массы.

И дальше рождаётся типичный медиакратический тип о том, что сами массы носят в себе стремление к тоталитаризму. Если возможно дать массам выбирать, они выберут кого? Гитлера или Сталина. И поэтому массы - неквалифицированны, а власти всегда узурпационные и диктаторские. Это установка любого журналиста, что массы - тупые и заслуживают презрения, а также (если им дать возможность выбирать) они навыбирают себе того, что ни в коем случае нельзя допустить.

И поэтому при всём, что журналисты видят, любое массовое явление, они говорят: "Вам это ничего не напоминает?" Хотя это ничего никому не напоминает, но с точки зрения журналиста это уже подозрительно. Если он сказал вам "ничего не напоминает?" - значит, что-то должно напоминать. Мы хватаемся за учебники истории. Что же это напоминает? Не можем найти. А журналист уже ушёл куда-то пить в буфет с другими и он забыл, что он сказал. Мы остаёмся с ощущением таким, что нас унизили, что мы действительно некомпетентны. Но он уже просигналировал об опасности, что этим людям, если дать возможность выбирать, он выберут Путина - ни в коем случае этого делать нельзя, или кого-нибудь ещё похуже.

Но, соответственно, такую же ненависть, только другого качества, зависть и раздражение журналиста вызывают представители реальной Potestas Directa. Поэтому особенно национальные властители (национальная администрация) и журналистское сообщество ориентированы на слом вот этой Potestas Indirecta, косвенно включая в своё пространство всё более и более людей, зависших между массой и элитой, и между массой и элитой, включившихся в это виртуальное поле, где Media is the Message. На самом деле Media is the Message по-настоящему начинает работать в блогосфере, а не ещё в средствах массовой информации, которые сохраняют связи с социальной феноменологией.

Так вот, неолибералы как раз и говорят о необходимости глобальных СМИ, а не национальных, говорят о необходимости демократизации через СМИ. И главным козырем, главной идеей и ориентацией неолибералов в международных отношениях, которые доводят до логического предела концепции либералов в международных отношениях предшествующих поколений - это перевод всей внешней политики в виртуальную сферу. Виртуальная внешняя политика, виртуализация представления о картине мира, об образах обществ, образах культур - всё переходит в виртуальную сферу. И вот эта виртуальная сфера - это на самом деле расширение той искажённой социальной геометрии, которую изначально уже мы обнаружим в СМИ как социологическом явлении.

В концепциях международных отношений неолибералов журналист превращается в антропологический норматив. То есть если раньше люди были различные и одни из них были журналисты, то сегодня журналист первичен, нежели человек, это - норма человека. Отсюда представление о том, что каждый человек должен стать журналистом - сам должен стать журналистом, стать сам должен гражданином. Стать журналистом - это практически стать демократом, стать гражданином, стать гражданином мира (считают), и одновременно стать виртуалом, потому что в реальности править можно только в воображаемом пространстве. Зашёл в какую-нибудь игру, написал, что ты король, и стреляешь в противников, и достаточно. Если как раз ты пытаешься превратить это в жизнь,  перенести, как Брейвик или наш вот друг, по-моему, Виноградов, который недавно завалил своих друзей по конторе юридической, - вот тут, конечно, возникают проблемы, потому что здесь свобода индивидуума наталкивается на, закон, например, и перемещает такого игрока (геймера) в камеру.

Переход от виртуальности.

Госдума сейчас решила запретить "Симуляторы убийцы". То есть те игры, которые нашли у этого стрелка, их хотят поставить под индекс, то есть запретить. Соответственно, вот опять, старая власть (Potestas Directa) пытается вмешаться в новую власть, где надо знать законы виртуальности: виртуально убивать можно, а реально - нельзя. Но человек, который полностью перешёл в виртуальный мир, он уже эту разницу с трудом может определённым образом выдержать. Соответственно, бывают сбои, и напуганная Potestas Directa ростом виртуального пространства, и тем, что он может выйти за виртуальные пределы, пытается поставить такие старомодные границы.

Переходим к марксизму.

Марксизм анализирует СМИ в рамках своего классического экономического анализа. Марксисты считают, что дискурс заказывает экономическая элита, что надо смотреть в корень, то есть, кому принадлежат средства массовой информации. Они принадлежат в буржуазном мире капиталистам. Соответственно (считают марксисты), то, что капиталист (хозяин) заказывает, то эти средства массовой информации и пишут. Ни о какой автономии, и ни о какой реальной свободе марксисты и думать не хотят за средства массовой информации. Просто считают, что это форма экономической эксплуатации, а журналистика и СМИ никак не свободны от экономических закономерностей, которые предопределяют характер того, о чём говорится.

Соответственно, все СМИ для марксистов в глобальном масштабе делятся на буржуазные и пролетарские, то есть коммунистические и буржуазные. Коммунисты считают, что национальная принадлежность тех или иных СМИ второстепенна по отношению к классовой.

- Либо СМИ буржуазные - тогда не важно, французские они, американские, российские или какие-то ещё.

- Либо они являются органами коммунистических партий, которые на свои копейки, свои трудовые пролетарские деньги печатают, публикуют и передают их другим способом.

В своё время был такой политический деятель у нас Виктор Анпилов (коммунистический, оппозиционный). Он собрал маленькую коробочку, где написал: "Общественное коммунистическое телевидение", ходил и собирал. Туда бабки кидали какие-то денежки такие. Собирал, собирал. Много лет его везде видели: он ходил с этой сумой такой. Это приблизительно такой скелет представления марксистов о роли СМИ в обществе. То есть если пролетарии накидают ему достаточно денег на спутник, то спутник взлетит и разоблачит мировую буржуазию, а если не насобирает, то потом...

Из зала: Он "Ниву" купил себе.

Александр Дугин: "Ниву" купил - потом его проклинали бабки, что купил машину себе. Это просто казус. Я просто хочу сказать, что приблизительно такие карикатурные версии марксизма по отношению к средствам массовой информации.

Тем не менее, есть какая-то логика, потому что марксисты говорят:

- "Смотрите, вот вы говорите, что, там, журналист Петров написал то-то. А давайте посмотрим, кому принадлежит газета, где написал журналист Петров". Например, там, Березовскому или Абрамовичу, или государству. А чьё государство? Буржуазное. Какой класс? Всё понятно".

Соответственно. Петров ничего не написал, кроме того, что "вы работаете до седьмого пота, а мы будем гулять". Всё, что Петров написал, можно спокойно (согласно марксистам) выбросить в помойку.

- Что может написать Петров, работающий на газету, которая принадлежит Березовскому? То, что Березовскому выгодно, то Петров и написал. Что мы будем слушать, - говорят коммунисты, - Петрова, когда мы лучше деньги у бабок будем собирать на спутник свой, и сами будем говорить, что надо.

Тоже замечательная идея.

Вот приблизительно такой анализ, который иногда бывает чрезвычайно убедителен, потому что действительно эти средства массовой информации все кому-то принадлежат, и действительно их свобода ограничена просто финансовой принадлежностью заказчику. Не будет человек содержать газету, которая утверждает что-то, противоположное его классовым или индивидуальным интересам. Ну, не дебил же! Поэтому на самом деле владелец, который сам по себе представляет собой определённое социальное (социологическое) явление, безусловно, выражает интересы и установки более обширных кругов.

Марксисты чрезвычайно убедительны для критики претензии на свободу СМИ. Они говорят: "СМИ не могут быть свободны, потому что это - экономический процесс, потому что они учитывают в своём производстве, своём существовании экономику и кому-то это всё принадлежит". А кому принадлежит - надо анализировать и дальше делать вывод. Это - марксизм: очень простой, но понятный подход к социологической природе СМИ. И так же характер интернациональный, что пролетарии всех стран должны соединяться, и газеты пролетарские должны перепечатывать друг у друга свои собственные классовые статьи. И буржуазные поэтому выражают не точку зрения каких-то отделённых групп населения, а всей мировой буржуазии, поэтому они не верят в национальный характер буржуазных СМИ, марксисты, кстати. Они считают, что на самом деле все буржуазные СМИ являются интернациональными по определению, поскольку служат глобальному буржуазному классу.

Вот такие позитивистские модели понимания СМИ.

Переходим к самому интересному - к постпозитивисткому пониманию СМИ.

А здесь как раз речь идёт о следующем. Мы, по-моему, говорили о Грамши (Gramsci), о гегемонии (на позапрошлой лекции). Идея следующая: с точки зрения Грамши (здесь как раз мы подходим к средствам массовой информации) существует три уровня осуществления властных отношений:

- Первый - экономический классический марксизм.

- Второй - политический ленинизм, где речь идёт об относительной автономии политических акторов (политических партий). То есть надстройка уже тоже важна, не только базис.

- И третье. Грамши выделяет так называемое "гражданское общество", по его терминологии - некий свободный интеллектуально-культурный компонент, который по сути дела ответственен как раз за дискурс, где и осуществляется гегемония как скрытая власть, как властные отношения, которые не имеют прозрачного, откровенного (эксплицитного) оформления.

То есть третий сектор - гражданское общество, разбираемое Грамши там, где действуют законы гегемонии, связан с дискурсом, а средства массовой информации и являются специфическим для современного общества явлением организованного социального дискурса. Соответственно, средства массовой информации попадают в этот третий сегмент, по Грамши, где развёртываются принципы гегемонии. Ну и, соответственно, отрывая это гегемонистское поле, поле гражданского общества, несколько вынося его за пределы экономико-политических закономерностей, Кокс (Cox) - представитель критической теории в международных отношениях начинает развивать эту мысль. Что на самом деле, когда мы говорим о гегемонии, мы говорим, так или иначе, о СМИ. На самом деле средства массовой информации - это и есть привилегированное поле гегемонии и здесь, согласно Грамши, можно поступить двояко:

- можно транслировать существующую модель распределения властных сил,

- а можно, согласно Грамши, и перейти на сторону контргегемонии.

Здесь есть такие интересные моменты.

Дело в том, что в средствах массовой информации действительно, по разным соображениям и по разным обстоятельствам, помимо трансляции дискурса властного (или буржуазного, или политического) существует в значительной степени фрондирование, которое заложено в самом СМИ.

Вот мы говорили об этом типе журналиста, который всем недоволен. Он по-настоящему недоволен и своими работодателями. Он выполняет их задачу, но учится обходить их требования путём особых языковых форм.

Вот ему владелец: "Напиши, что такой-то (Петров) - плохой человек".

Он пишет. Но он, если ему нравится Петров или даже если ему не нравится, что ему недоплатили в прошлом месяце, он напишет, что он настолько плохой человек, что всем читателям он очень понравится - настоящий злодей, товарищ Петров. И он напишет такого великолепного злодея, что после этого... Он формально выполнил.

Когда его спросят: "Ну что ж ты написал-то там? Он у тебя получается героем".

- "Нет, подождите, - скажет журналист. - Вы мне, во-первых, не заплатили за прошлый раз сто рублей, а, во вторых, я писал, как вы сказали. Уж вы ко мне не придирайтесь".

То есть он учит выражать своё раздражение к миру, ненависть такую как бы определёнными ходами риторическими, использованием языка для того, чтобы саботировать заказ прямого заказчика.

Таким образом, СМИ позволяют журналисту перейти на сторону контргегемонии. Демократическое общество будет это до какой-то степени терпеть для того, чтобы увидеть в этом журналисте, который всё время всех критикует, например, пассионарного представителя контрэлиты, которому можно будет поручить, там, развитие детских садов или в дальнейшем какое-нибудь машиностроение. Поскольку элита (с точки зрения СМИ) и даже контрэлита, которая проявляется через СМИ, полезна для того, чтобы вытягивать для выполнения каких-то элитных функций. Это необходимо для оживления элиты.

Соответственно такая возможность для контргегемонии недовольства критики даётся в рамках реалистской парадигмы, в рамках либеральной парадигмы, где расширение и критика вообще всего и вся является нормативом. Ну, марксисты говорят (они как раз критикуют эту возможность) - классические марксисты, они говорят: "Всё связано с экономикой". Но Грамши-то как раз, будучи марксистом, и настаивал на автономии того сектора в обществе, в котором реализуется гегемония и контргегемония соответственно.

И поэтому возникает очень интересный момент, что реально представители критической теории в международных отношениях утверждают, что СМИ можно использовать для того, чтобы разрушать базовые властные отношения в обществе и для программирования контргегемонии.

Таким образом, журналистика, сфера СМИ, медиакратия может стать инструментом создания альтернативной реальности - альтернативной ныне существующей властной модели отношений, например, буржуазной. Вот на этом заканчивает Кокс. Но сразу - обратите внимание, насколько интересно - есть предложение использовать медиакратию и соответственно виртуальные сети не для того, чтобы просто подражать журналистам, как типу, а для того, чтобы осуществлять революционную деятельность в рамках дискурса.

То есть на самом деле даже в буржуазной газете, как показывает опыт, вполне можно написать (по разным соображениям) марксистскую статью. И она при определённых обстоятельствах может пройти. Это доказано в 60-е, 70-е годы, когда в буржуазных режимах марксизм стал модным явлением, в том числе, благодаря журналистам, которые перешли на сторону так или иначе, антибуржуазной коммунистической контргегемонии. Кокс считает, что подобного рода работа со СМИ возможна и в глобальном масштабе (в сфере международных отношений), и для этого необходимо журналистам или отдельным революционерам в сфере СМИ иначе толковать международную ситуацию. И если будет контргегемонистская трактовка этой ситуации, сама эта ситуация может измениться.

Примером такого успешного явления является лингвист Ноам Комский (Noam Chomsky, Хомски или Чомски иногда его переводят) - американец, который крупнейший лингвист вообще (теоретик лингвистики) и который занял контргегемонистическую позицию в отношении поведения Америки на международной сфере. И вот этот отдельный, не оставляющий камня на камне человек, постепенно, с очень небольшим кругом сторонников, стал источником (наряду с рядом других - отдельных просто, которых по пальцам можно пересчитать) центром контргегемонистского дискурса,

- который показывает лицемерие, цинизм, двойные стандарты американской политики,

- который регулярно выставляет в качестве жертв тех, кого Америка считает жертвами (показывает их агрессивную сущность) и, наоборот, демонстрирует в тех, кто выступает в качестве агрессоров, их жертвенную сторону, то есть занимаясь контргегемонией в рамках международных отношений.

И так отдельный революционер, который обращает вспять законы дискурса, бросает вызов американской доминирующей армии журналистов, которые обслуживают эту систему и экономически, и политически: и либералов, и реалистов и представителей просто буржуазных средств массовой информации. Один человек способен в значительной степени создать контртренд в международных отношениях и стать основоположником мощного критического направления. И что интересно? Что средства массовой информации для перца, для критического элемента (глобальные) поддерживают подчас, конечно, очень дозированно, но дискурс Ноама Чомски. Тем самым возникает подтверждение этой грамшистской идеи и теории Кокса относительно того, что средства массовой информации и особенно виртуальные сети до какого-то момента могут быть использованы революционерами и носителями контргегемонистского дискурса. Средства массовой информации и сетевое пространство может при определённых обстоятельствах служить определённой контргегемонистской цели. До определённого момента, потому что вы знаете, что когда сирийцы, сторонники Асада, массовым образом зашли в Фэйсбук, то Цукерберг просто их выключил всех - он сказал, что это серия операций сирийских спецслужб.

Я был в Дамаске, там масса людей (там тысячи, сотни людей) поддерживает Башара Асада. Эти люди не производят впечатление мутантов или грязных каких-то жителей пещер. Это такие серьёзные молодые люди. У многих "таблетки" (планшетные компьютеры), там, айпэды, у кого-то айфоны. Я просто видел своими глазами несколько десятков тысяч людей с айпэдами в Дамаске. И абсолютно нет никаких оснований предположить, что они не могут зайти в Фэйсбук, открыть себе аккаунт и написать, что они любят Башара Асада. Это просто на лицах их было написано, что их не согнали, не свезли. Наших "колхозников" привозят на митинги то оранжевых, то антиоранжевых - там просто всё всем безразлично. А там реально люди, которые борются. Там есть противники у Башара Асада, их очень много. Но есть и сторонники, и их тоже очень много. И эти сторонники не являются статистами. Это молодёжь. Это молодёжь, в частности, с "таблетками", с айфонами и айпэдами, и компьютерами, - просто та, которая, конечно же, сама делает свой аккаунт, и высказывает свою точку зрения.

Но с точки зрения Цукерберга, который как бы встроен в глобальную сеть и стал героем уже различных фильмов, это неполиткорректно. И он этот сегмент сетевого контргегемонистского дискурса выключает. Ноам Чомски может говорить что-то периодически, а вот несколько миллионов сирийцев - это уже "боты" такие, которые вырезаются и в Фэйсбуке остаётся одна Syrien Girl.

Есть такая девушка сирийская, которая ведёт видеоблог - Syrien Girl называется, симпатичная. Она даёт в живом эфире свои комментарии. Это одно из моднейших таких мест в современном контргегемонистском дискурсе. Просто набираешь Syrien Girl - она сразу появляется в Фэйсбуке и где-то ещё. Она рассказывает о том, как она, сторонница Асада, видит то, что происходит в Сирии, искренне, иногда плачет. Она не является явно, там, каким-то спецпроектом. Это, может быть, кто-то с ней и работает, не знаю. Но очень убедительно выглядит. И вот эта Syrien Girl фактически отвечает за миллионы выключенных Цукурбергом из Фэйсбука, выброшенных сирийских пользователей. Её одну оставили как носителя контргегемонии (ну, одну, может, ещё какие-то есть сайты).

Вот эта Syrien Girl очень показательна, поскольку она взрывает гегемонистский дискурс, как Наом Чомски. Но, значит, это возможно. На её сайты заходят все те люди, которые недовольны тенденциозной подачей - антиасадовской, антисирийской, информации в глобальных американских западных СМИ.

Вот значение в наше время этого контргегемонистского дискурса, когда средства массовой информации как особое поле четвёртой власти, особая геометрия, может быть использовано и теми, которые не просто журналисты, а которые входят в роль журналистов (как симулякров, в свою очередь), и на самом деле в этом искусственном образе транслируют революционные, контргегемонистские, более серьёзные какие-то, более идеологически, политически обоснованные тенденции. Это критическая теория международных отношений, Кокс, в частности (о нём мы говорили) - как он говорит о возможности использовать средства массовой информации.

Ну, переходим, к Эшли (Ashley) - постмодернистской теории международных отношений. Здесь как средства массовой информации видятся?

Здесь, конечно же, как и в случае Грамши, речь идёт о том, что средства массовой информации заведомо рассматриваются как первичные по отношению к реальности, которую они описывают - "Хвост виляет собакой", "Уши машут ослом". Безусловно, то, что показано в мире виртуальном, то и есть - считают постмодернисты. Более того, на самом деле речь идёт о борьбе образов. То есть всё противостояние, вся структура власти и распределение ролей "господин и раб" - это по сути дела вещь сугубо дискурсивная, текстологическая, грамматологическая, и поэтому средства массовой информации и являются главным пространством гегемонии, а дальше - власти и даже политической эксплуатации.

То есть на самом деле виртуальная сфера (особенно интерактивные СМИ, ну, и обычные СМИ) вместе и составляют то поле, где происходит реализация воли к власти и утверждение гегемонии. Средства массовой информации в нашем мире - это единственно то, что есть. Ничего за этим пределом нет, считают постмодернисты, и, соответственно они соглашаются с тем, что дискурс является первичным над реальностью, они отказываются считать, что существуют какие бы то ни было двойные стандарты при описании реальности - просто потому, что никакой реальности (считают постмодернисты) нет. Потому что человек мыслит всё через язык. В наше время языковые стратегии полностью включены в пространство средств массовой информации, поэтому человек говорит то, что он читает и слышит в средствах массовой информации. Он использует этот язык, он использует эти формулы, он полностью зависит от средств массовой информации. И он есть только в той степени, в которой он соучаствует в процессе средств массовой информации, то есть в этом поле Media, которое и есть message. Как это легко доказать? Распространением повальным тех же самых сетей и виртуальных пространств. У каждого сегодня есть какой-то социальный аккаунт в социальных системах, блог, какой-то псевдоним. Каждый уже давно включён в этот процесс ретрансляции или трансляции каких-то высказываний. И именно эти высказывания, способность безответственно высказываться в виртуальном пространстве и являются сущностью современных социальных процессов, в том числе, процессов в международных отношениях.

Отсюда возникает такая идея, что никаких международных отношений нет, а есть только либо информационные потоки, которые могут сниматься даже при отсутствии каких-то фактов. Когда я тоже был в Сирии, интересные вещи мне рассказывали.

- Что Аль-Джазира, которая занимается борьбой против Асада, она вдруг показывает картинку со спутника или своих корреспондентов в каком-то сирийском городе (в Хомс, например) и показывает: "Прошла стотысячная демонстрация в центре Хомса". Берёт какие-то кадры из египетских событий, там, тунисских, накладывает cut-and-paste на места, где-то что-то путается, но люди, которые слышат об этом, выходят посмотреть на эту демонстрацию. Так собирается толпа. После этого Аль-Джазира снимает толпу и ретранслирует заново. И вот такие кадры они мне показывали (очень интересно) в Министерстве информации Сирии.

Речь идёт о том, что по большому счёту event (событие), которое является в основе журналистики, при наших технологиях его проще даже самим как бы изобрести, просто нарисовать каких-то, там, манифестантов, нежели ездить и ждать, пока они наконец-то выпрут на улицу. Кроме того, можно любую толпу снять там, из двадцати человек, как довольно массивную, а потом если ещё размножить кадры.... И можно, наоборот, там, большое скопление народа показать как микроскопическое.

Вот Марат Гельман (Marat Guelman), политтехнолог, однажды мне рассказывал, что он брал заказы для... там были такие, либеральные партии, сейчас уже никто их не помнит.

Из зала: "СПС".

Александр Дугин: Нет. Ещё даже до "СПС". Кириенко был такой. И он ему говорит: "Мне нужна демонстрация". Марат Гельман взял деньги на эту демонстрацию, но он решил сэкономить. И он собрал таких, очень специальных людей, которых было, ну, такая, внушительная, небольшая, компактная толпа, которая была очень хорошо проинструктирована. И когда Кириенко надо было (вот, кто оплачивал, выбираясь в президенты что ли) пройти по площади.

Из зала: В мэры.

Александр Дугин: Да, в мэры. По площади надо было пройти, эти люди окружали, говорили: "Вы - наш кандидат!" А когда он мимо них проходил, они опять обходили и заново кричали: "Вы - наш кандидат!"

Так Кириенко прошёл по площади, заполнённой народом просто, потому что он был всё время в окружении народа. И у него было впечатление, что его миллионы просто поддерживают. Хотя это была очень хорошо обученная группка статистов, которые забегали, кричали, быстро меняли шапку (выворачивали), там, вешали шарф новый (из кармана доставали) - дикая экономия средств. Такую толпу сгони, чтобы всю площадь заполнить. Вот подобного рода пиар-технологии, они чрезвычайно ... Кириенко очень удивился, когда за него никто не проголосовал, потому что он видел огромную толпу, все кричали: "Кириенко, Кириенко". А это всё Марат Гельман просто экономил. Но очень эффективно, на мой взгляд.

Вот как раз подобного рода технологии являются каменным веком, потому что сегодня просто делают муляж какого-нибудь мультфильма с Кириенко, его выбирают так же (где-то в виртуальной области). Даже и не собирают этих статистов (они уже стали безработными), потому что всё можно без этого. Всё можно, используя какую-то хронику вообще сталинских парадов, там, сказать, что это заново всё делается, или где-то отснять вообще в других странах, или взять кадры из художественного фильма и грамотно оформить, превратить в информационный репортаж о последних событиях.

Ну, мы знаем, как вот в Сербии интересно сплошь и рядом были: брали сербов - либо пленных, либо таких, в жутких состояниях убитых, и показывали их фотографии, как хорватов, когда, наоборот, что это сербы убили хорватов. В зависимости, одни и те же кадры обходили средства массовой информации, влияли на политические решения и поддержку массами тех или иных вторжений, международных операций, основываясь на абсолютно ложной информации и просто ложных подписях к реальным фотографиям.

Соответственно всё с точки зрения постмодернистов это лишь СМИ, поэтому требовать о том, чтобы СМИ говорили правду, - абсолютно неправильно, абсолютно не верно, потому что правды нет, а существуют различные потоки такого как бы дискурса медийного. Это не значит, что СМИ лгут, а это значит, что правды нет - это тоже очень интересно с точки зрения постмодернизма существует только дискурс. Соответственно международных отношений с точки зрения постмодернистов не существует, а существует лишь дискурс о международных отношениях. Где проецируется дискурс? В средствах массовой информации преимущественно, потому что книги сегодня мало читают. Соответственно колонка международного комментатора в какой-нибудь престижной газете или программа популярного телеведущего, который описывает международные отношения, - это и есть международные отношения и бороться надо именно за эти позиции считают постмодернисты.

Что касается СМИ и женщины - здесь каких-то феминистских таких моделей о средствах массовой информации, особенно в сфере международных отношений нет. Единственно, что можно заметить, что с гендерной точки зрения журналистика - очень специфическая профессия, где, в общем-то, требуется некоторое сочетание гендерных функций. Для того, чтобы быть носителем вот этого поля медиакратии, для этого надо быть достаточно гибким, как женщина, и достаточно, скажем, злобным, как мужчина. Поэтому в принципе ни чисто женские свойства, которые впитывает реальность, как она есть, как она кажется, или, наоборот, такая навязчивость мужская параноидальная: и те, и те свойства, они для журналистов не пригодны. Поэтому журналисты, или носители вот этой четвёртой власти, как правило, представляют собой ещё гендерные гибриды, которые частично являются женщинами, частично мужчинами, Потому что в некоторых случаях они должны быть пассивными (в социальных ролях), а в некоторых - активными. Соответственно создаётся особое журналистское сообщество, где на самом деле гендерные функции, как в шоу-бизнесе, распределены чрезвычайно приблизительно и обратимо. Такая реверсивность гендерных функций - тоже одно из свойств средств массовой информации. Но феминистскую особенно тематику средств массовой информации в международных отношениях не акцентируют.

Самое главное, что в постпозитивистских моделях в целом, и у конструктивистов, и у представителей нормативистского подхода в постпозитивистских отношениях,  существует убеждённость в том, что либералы и неолибералы особенно правы относительно серьёзности феномена виртуальности, феномена СМИ. Что СМИ растут, поле вот этой искажённой геометрии социальной (медиакратии, Potestas Indirecta) ширится и это является тем процессом, с которым следует считаться и который лишь надо постараться изучать, использовать либо в свою сторону, либо разоблачать, но именно как некое глубинное, социологическое изменение.

Поэтому с точки зрения постпозитивизма международных отношений не существует, а существует лишь информационное освещение тех отношений, которые конструируются в процессе этого освещения. Всё.

poznavatelnoe.tv

---

хотя Трамп недавно, примерно всё тоже, сказал намного короче и был не менее прав в своих словах  )