Часть 19 Перспектива

Часть 19

Перспектива

Прообразом ближайшего будущего России служит, как ни странно, ее ближайшее прошлое.

Выше уже было сказано о том, что в условиях роста органического строения капитала и соответствующего падения нормы прибыли промышленного производства, особенно тяжелого машиностроения, с одной стороны, и удорожания невозобновляемых ресурсов, прежде всего энергоносителей, относительно готовой продукции, с другой, становится фундаментальной экономической необходимостью "стоимостной трансферт" в пользу тяжелой промышленности (перенос в этот сектор стоимости из сырьевых секторов экономики и/или внешних источников), без которого тяжелая промышленность становится нерентабельной.

В мировой капиталистической системе этот вопрос решается посредством формирования механизма перераспределения, именуемого «ножницами цен» (рассмотрен выше) и переноса производства в страны с низкими издержками, т.е. за счет привлечения внешних источников такого трансферта. В социалистической экономике СССР осуществлялось директивно-плановое занижение цен на сырье. В современной России эта проблема не решена (и в принципе не может быть решена в условиях господства компрадорского режима), но постоянно ставится в повестку дня в форме вопроса о перераспределении «сырьевой ренты».

Именно решение этого вопроса является системообразующим фактором всей внутренней политики России.

Нынешний режим унаследовал от предыдущего десятилетия стратегию на разрыв цепочек таких трансфертов и перенаправление (капитализацию) высвобождающейся стоимости вне страны. Эта политика обусловила проседание тяжелого машиностроения, прежде всего ВПК, деиндустриализацию общества и хронический социальный кризис.

Надо признать, что «революция 90-х» была экзальтированной попыткой нарушить естественный ход эволюции советского общества, спровоцированной известными силами в обстановке всеобщего разочарования в существовавшей системе и чаяния капиталистического чуда.

Как показал европейский революционный опыт, реакцией на прерванное историческое развитие является реставрация. Это неумолимая логика исторического процесса и нам остается только гадать в каких формах и до какой глубины она осуществится.

Правящий режим интуитивно чувствует реставрационную тенденцию и пытается ограничить ее сферой верхушечных симуляций. Но эта карикатурность лишь выдает его неадекватность фундаментальным реалиям страны.

Тогда как адекватный режим восстановит традиционный контур стоимостных трансфертов и этим вернет обществу жизненное начало и историческую перспективу.

Очевидно, что в повестке дня стоит восстановление традиционного контура стоимостных трансфертов, что вернет обществу жизненное начало и историческую перспективу.

Что касается последней, то в социальном плане она видится мне в оптике диалектического взаимоотношения равенства и неравенства и консерватизма и новаций в человеческом обществе, а в научно-техническом - как достижение управляемости термоядерного синтеза и создание термоядерной энергетики, на базе которой только и возможно построение устойчивой, сбалансированной и развивающейся общественно-экономической системы.

Советская система делала ставку на управляемое равномерное развитие, однородность производственных отношений во всех секторах экономики и соответствующее единообразие отношений надстроечных (культурных, идеологических, политических и т.п.) т.е. на формационную (в марксистском смысле) гомогенность, моноукладность.

В силу ряда причин, проанализированных мной выше, и прежде всего ресурсной ограниченности и затухания научно-технического прогресса, такая моноукладность, будучи по сути инструментом мобилизации ресурсов в ходе противостояния с Западом, превратилась в оковы общества, лишила его возможности маневра и резко повысила цену трансформации системы – реформировать нужно было все и сразу. Целостность системы стала ее слабым местом.

Государственное строительство будущего, надеюсь, учтет этот факт.

На сегодняшнем уровне развития производительных сил единственным устойчивым состоянием общества может быть лишь многоукладность.

Представляется оптимальным разделение экономики на три сферы – инфраструктуру, бизнес и новации с различными типами производственных отношений и форм собственности.

К «инфраструктуре» следовало бы отнести отрасли с высоким органическим строением капитала, функционирование и развитие которых выводит их из сферы ориентированных на прибыль (критически падающую с ростом капиталоемкости) рыночных отношений и должно осуществляться в соответствии с национальными программами и приоритетами на основе государственной формы собственности.

«Бизнесом» можно считать хозяйствующие субъекты с более низким, чем у «инфраструктуры», органическим строением капитала, позволяющим извлекать прибыль, рассматривать это извлечение (в социально приемлемых формах) в качестве основной цели деятельности и участвовать в рыночных отношениях. К таким видам деятельности, основанным на частной форме собственности, могут относиться предприятия малого и среднего бизнеса, торговли, услуг и, что особенно следует подчеркнуть, менеджмент инфраструктурных отраслей (последнее перекликается с идеей «арендных предприятий» перестроечной эпохи), осуществляющий управление этими отраслями на конкурсной, состязательной основе в рамках принятых программ. К этой же категории можно отнести и внедрение прошедших проверку на полезность и эффективность инноваций.

Что касается собственно новационной сферы, то здесь не могут быть эффективны ни плановые, ни чисто рыночные механизмы ввиду системного характера риска инновационной деятельности, что и выделяет ее в особую экономическую категорию. К ней можно отнести прикладную науку и изобретательство, разработку новых управленческих и маркетинговых решений, создание новых видов продукции и услуг, профессиональный спорт, коммерчески ориентированную деятельность в области культуры, включая создание объектов интеллектуальной собственности, и, возможно, сферу зрелищных мероприятий т.е. виды деятельности, одновременно предполагающие системный риск, критическую значимость индивидуально-личностного фактора и финансирование из внешних по отношению к этой деятельности источников (на современном Западе это институт венчурного капитала, втискивающего творческую деятельность в прокрустово ложе капитализма). Здесь вопросы применимых бизнес-технологий (поиск и привлечение инвесторов, экспертиза проектов и анализ их потенциальной эффективности, контроль за использованием средств и распределением результатов деятельности и т.п.) превалируют над вопросами собственности, превращающейся в сложный многофакторный и многофункциональный феномен.

Представляется, что различными будут и общественные уклады, возникающие в связи с обслуживанием этих секторов.

В первом случае мы имеем этическую коллективистски ориентированную модель долга и государственного служения, основанную на психологии и ценностях стабильного и предсказуемого мира (общественного сектора), и патерналистские функции государства.

Во втором – более индивидуалистически ориентированную модель преследования личных интересов и их гармонизации с общественными в форме этики законопослушания, государственной лояльности и социальной ответственности, базирующейся на понимании того факта, что бизнес есть не некая уникальная деятельность (каковой бы она ни представала в глазах самого предпринимателя и апологетов капитализма) и не панацея от всех общественных болезней, но прежде всего эксплуатация наличествующих в обществе ресурсов (от сырья до платежеспособного спроса) в устоявшихся формах делового целеполагания и поведения т.е. стандартная социальная технология, ориентированная на заменимую, пусть и в пределах ограниченного круга, личность. Такая личность (или, скорее, социальная роль) является по существу не творцом (сочетание инновационности и практики бизнеса свойственно лишь переходным эпохам, тогда как в эпохи стационарного развития феномен «Генри Форда» есть скорее исключение, чем правило), но покупателем у общества его ресурсов на задаваемых обществом условиях. В такой модели претензии буржуазии на привилегированное положение и создание исключительных условий деятельности следует решительно отвергнуть.

В третьем случае следует ожидать ярко индивидуалистическую этику ориентированной на личный успех самореализации.

Разумеется, такая система потребует для своего уравновешивания и комплементарности укладов как сильной государственной власти, так и (вероятно, в первую очередь) мощной общенациональной идеологии, а еще вероятнее – национально-религиозной идеи, без которой эти сущностно разные формы деятельности и менталитета не смогут выявить свое единство и сформировать гармоничную целостность.

Не менее важной будет роль государственного и идеологического начал в решении другой проблемы будущего общественного устройства – построении устойчивой конфигурации равенства и неравенства в обществе.

Советская модель социализма использовала сырьевые запасы СССР для создания общественно-экономической системы, ориентированной на всеобщее фактическое равенство. Каждый член общества мог рассчитывать на примерно одинаковый и ограниченный набор жизненных благ, вне очевидной связи со своими личными усилиями.

Такая система оказалась неустойчивой, хотя, возможно, и наиболее гуманной в человеческой истории.

Капиталистическая система делает ставку на иное соотношение вышеупомянутых аспектов человеческого бытия.

Равенство вытеснено в сферу гражданского формализма, тогда как в реальной жизни господствует неравенство, в современном обществе во все большей степени предопределяемое неравенством стартовых условий.

Такая система так же представляется извращением природы человека и общества, тем более явным, чем сильнее вырисовывается ее надвигающийся крах.

Россия, как мне кажется, должна найти новую формулу социальной диалектики.

Равенство, на мой взгляд, следует утвердить в сфере формирования стартовых возможностей человека, в период его детства и юности. Тогда как зрелые личности должны принять данность неравных социальных и экономических позиций в обществе.

Будучи дополненной эффективными каналами вертикальной социальной мобильности, такая модель общества, по моему мнению, могла бы в перспективе, по мере исчерпания нынешней социально-экономической модели, получить широкую общественную поддержку и легитимацию.

Таким образом, будущее России представляется мне в экономическом плане как восстановление системы финансирования тяжелой промышленности за счет топливно-сырьевого сектора экономики и формирования гибкой многоукладной экономики, а в социальном плане как симбиоз различных по содержанию, но взаимодополняющих социальных укладов, пронизанных системой мер, направленных на формирование единых стартовых условий для детей и юношества из разных социальных слоев (если угодно – «поравнением детей»), включая систему масштабных инвестиций в детство.

При всей своей необычности эта мысль кажется все же более привлекательной, чем восстановление сословного порядка, имеющее немалые шансы на воплощение в жизнь в качестве меры обуздания потребительских устремлений и ориентации на быстрый и необусловленный личными заслугами успех, составляющие основу современного общества и, в то же время, причину его гибели.

Время покажет насколько реальна предлагаемая альтернатива.