Религия и социализм. ч.1

 Советская  государственная иерархическая структура управления начиналась  с партийной политической  элиты, прошедшей все ступени советского и партийного аппаратов.  Она  формировала все процессы общественно-политической и  экономической жизни государства, внутреннюю и внешнюю политику, кадровую политику обновления государственного аппарата, и несла за это ответственность, но  только внутри своего круга. 

Она являлась высшим уровнем управления, замкнутым на себя. Отчеты  о ее  деятельности, и предложенные ей перспективы развития государства,  оглашались на регулярных съездах КПСС,  работа которых широко освещалась и комментировалась.

Ступенькой ниже следовала за ней «хозяйственная  исполнительная власть» - советская чиновно-бюрократическая элита. Она  была  продолжением и резервом партийного аппарата, сформированным партийной  политической элитой в соответствии с партийными традициями и жесткими регламентами многоступенчатого отбора,  пропущенная через многочисленные кадровые  фильтры и проверки. Пополнялась она в основном из управленческих кадров советской промышленности и отвечала за социальное развитие  городского и сельского общества,  региональную и отраслевую промышленность.

 Советская творческая интеллигенция была охвачена развитой сетью творческих союзов;  союз архитекторов, союз художников, союз кинематографистов,  союз журналистов, союз писателей, союз композиторов и пр. «союзы».  Эта сеть «союзов»  отвечала за культурное развитие общества и курировалась идеологическим отделом  ЦК партии.  Наиболее талантливые  привлекались к общественно-политической деятельности, публично  выражали солидарное общественное мнение  творческой интеллигенции, по различным общественным и государственным вопросам.  Особняком стояла научная интеллигенция, она имела свою иерархическую структуру в виде Высшей школы и АН СССР … 

Основная масса народа; рабочие и крестьяне, не имела никакой резко выраженной структуры и представляла собой  производительную силу, направляемую  и формируемую  политической и чиновной надстройкой власти, на основе общепринятой социалистической идеологии.   Профсоюзные организации  существовали для проформы;  уплаты  символических  взносов и  распределения путевок в дома отдыха и на курорты.  Однако народ имел твердые Конституционные гарантии  на бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование,  бесплатное жилье,  ежегодный оплачиваемый  отпуск,  символическую оплату ЖКХ  и твердые цены на основные продукты питания,       8-часовой рабочий день при пятидневной рабочей неделе,  Кодекс Законов о Труде,  защищал права рабочих и служащих.  Советская социалистическая модель общества  многократно  превосходила Западную по  стабильности развития,  по  реализации  прав человека на  достойную жизнь и реализацию творческого  развития  личности.   При этом бюрократический аппарат советской власти был в разы меньше сравнимых по населению государств Запада. 

Советский период  России на десятилетия  вперед обеспечил  научным заделом  и заложил  громадный потенциал живучести в промышленность,  дающий ей силы и сегодня выживать и работать,  несмотря на многолетнюю  капиталистическую  «модернизацию».   Даже место сегодняшней России в Совете безопасности  ООН и «право вето»,  подкрепленное  остатками  СЯС,  это советское наследие,  до сих пор защищающее  Россию.  Отсутствие  инфляции,  символические расходы на социальные нужды, избыток рабочих мест,  равные возможности  всем  для образовательного и карьерного роста, низкий уровень преступности,  обеспечивали  социальную и политическую стабильность  в обществе.  

Роковой дефект  Советской иерархической системы  госуправления  состоял в отсутствии развитых  «обратных связей»  по контролю  общества  за бюрократией.  Были  формальные органы «партийного контроля»,  «народного контроля», но они исполняли декоративную роль.  В остальном Советская иерархическая система управления  была многократно эффективнее в управлении народным хозяйством  и на порядки менее  затратная  по содержанию  чем Западные модели.

После развала СССР  постсоветское общество, сразу разделилось  по имущественному  признаку на;  псевдополитическую (бывшую политическую) элиту и чиновно-бюрократическую элиту,  на олигархию, тесно связанную с псевдополитической и чиновной элитой, на  безликую офисную и мелкопредпринимательскую прослойку,  и на остальную маргинальную массу, включающую в себя «свободных художников»,  учителей, медработников,  наемных работников, студентов и пенсионеров.

Вчерашние партфункционеры  и советские чиновники,  отвергнувшие  социалистическую идеологию, от которой  кормились,  начали ее нещадно громить.  Сегодня  их мотивы  «смены курса» предельно прозрачны и понятны.  Но дело уже не в этом.  Растоптав   социалистические идеи  и социальные  гарантии, которыми  они еще вчера оправдывали свое существование,  кпссовские ренегаты  взамен  предложили народу   лозунги  «обогащайся  любыми способами»,   «грабь награбленное»  и  «будь толерантен ко всему, что творится».   И еще,  в  качестве компенсации,  ограбленному и униженному   народу,  своим трудом, трудом нескольких поколений создавшему огромные богатства присвоенные олигархами,  народу   превращенному в маргинальную массу,  они предложили за утешением обратиться  к богу.   Через посредничество церковников,  маргинальной массе, когда-то бывшей гражданами СССР,  предложили забыть  о социализме и вымаливать себе «царство божие на небе» …  

Но  церковно-идеологический  пузырь   оказался   неэффективен,  чтобы  вытеснить  у   народа  память  о  советском   прошлом.   Власть имущим пришлось  переписывать историю,  и насильно внедрять,   в сознание молодежи в первую очередь,  чудовищно извращенную «историю  СССР».  

Ошельмовали  Героев,  на развалинах империи  выстроивших  Сверхдержаву, из лапотного крестьянства вырастивших  миллионы  советских ученых,  врачей,  инженеров,  офицеров,  их  ошельмовали,  втоптали в грязь,   и заменили «героями нового времени»;    ельциными,  солженицыными,  сахаровыми,  власовыми,  горбачевыми,  гайдарами,  колчаками, собчаками,   жуковыми,   мазепами, петлюрами,  грушевскими,   коновальцами,  бандерами,  шухевичами,  кравчуками,  ющенками,  кучмами,  тимошенками  и пр. 

В честь новых  «героев»  -  предателей и  патологических русофобов,  ставятся памятники, переименовываются улицы и площади,  им посвящаются многочисленные  «просветительские»   телепередачи.  В  олигархической   России  сверх того предателей увешивают свежештампованными  наградами  и  «увековечивают»   учреждением  именных премий.   Несмышленышей  в школах заставляют в принудительном порядке заучивать их  лживые  русофобские  «произведения» , пропитанные ненавистью  к СССР.  

Это новая идеология  мифологизации предательства,  как проявления патриотизма и  воспитание межнациональной ненависти  должны  якобы привести осколки бывшего СССР  к невиданному  процветанию  потребительства .   Как видим на Украине она привела к поголовной нищете и  нацистскому путчу…  Нищета самая благоприятная почва для  расцвета нацизма.

«Украинская история»,  еще далеко не закончилась, но она  является  как бы «зеркалом  будущего»  для России,  и предупреждением,  что России  пора заканчивать   свое  «хождение в капитализм»,  куда ее  старательно загоняют кпссовские ренегаты  и  олигархия.   Да,  пока  государство в России,  еще  не так слабо, как на Украине,   и запас прочности ещё есть. Однако если сейчас не начать разбираться в социально-экономических  и  политических  источниках  краха  государства в  Украине,   и  не  принять своевременные меры по изменению общественно-политической системы,  то этот запас прочности может очень  быстро  закончиться…   Приходит время  исправлять ошибки прошлого,  но  для этого вначале  неплохо сделать  небольшой  историко-социологический экскурс  в  прошлое.

                                                          Религия и социализм.  

                                                                          ч.1

                                                                      Религия

Человек располагает пятью органами чувств, с помощью которых он познает МИР, с начала своего рождения. За зрение у него отвечают глаза, за слух – уши, вкус — язык, осязание – кожа, обоняние – нос.  90% информации человек получает через зрение и слух, причем в довольно узкой частотной полосе.

Семь цветов плюс черное и белое, и семь нот – эти два компонента в различных комбинациях открывают человеку чрезвычайно узкий створ для чувственного познания  необъятного разнообразия окружающего МИРА.  Все что находится вне этой узкой частотной полоски в зоне ИНФРА и УЛЬТРА  уже недоступно для  чувственного познания окружающей среды, и для человека априори является НЕПОЗНАННЫМ.

Есть еще одна редко упоминаемая характеристика человека, а именно, это его физиологический предел возможностей  постижения мира,- познания НЕПОЗНАННОГО.   Во - первых в силу того, что пределы человеческой фантазии ограничены конечным    количеством элементов мозаики окружающего мира, которые он может наблюдать, ощущать, чувствовать.  Поэтому, даже перейдя к абстрактным формам мышления для познания НЕПОЗНАННОГО,  любая модель, любая гипотеза будет состоять из некоего эклектического мозаичного собрания элементов уже познанных им в окружающем мире. И даже если бы человек обладал на порядок большим  и развитым мозгом, он бы не смог выйти за  границы антропоморфизма.

И,…   самое главное;  лишь очень небольшое количество людей способно к эффективному научному  познанию мира, а людей, способных к научным предвиденьям и прозрениям, вообще единицы.  Людей  же,   избегающих  сложных   путей  познания,   готовых  поверить  самым  фантастическим  объяснениям   НЕПОЗНАННОГО,    неизмеримо  больше.

Т.е. «коллективный мозг» человечества, способный к научному познанию  окружающего мира,  до смешного непропорционально  мал  по сравнению с «телом» - человечеством, способным только к потреблению и производству-воспроизводству. 

Образно, человечество можно представить, как бредущего по планете субъекта с несоразмерно маленькой головкой, огромным брюхом и загребистыми ручищами,  плохо осознающего последствия своих поступков и непрерывно отравляющего природу  отходами продуктов своей жизнедеятельности. 

  Однако с  развитием науки, по мере накопления опыта и базы знаний, ученые стали изготавливать приборы и инструменты, позволяющие им опосредованно заглянуть в мир, находящийся за пределами доступного человеку частотного спектра,  и на основе этих новых познаний выдвигать гипотезы и строить теории о  строении окружающего мира, непостижимого для обычного чувственного восприятия.

В общем,   ученые, раздвинув пределы познания открыли микромир, волновую теорию атома и пр.  В результате этих открытий пришло знание, что кроме макрокосма существует еще и микрокосм, такой же бесконечный и непостижимый, как и макрокосм. 

Человечество, сидящее на  планете Земля, оказалось как бы посредине между макрокосмом и микрокосмом. И это невольно намекает на забавные коллизии между наукой и религией. Ведь Древние не подозревали о существовании микрокосма, и всех своих главных богов селили в макрокосме,  но  микрокосм с таким же основанием мог бы быть территорией обитания богов.

Развитие науки дало возможность обществу овладеть технологиями получения значительных объемов энергии, поднять качество жизни и образование населения, выстроить более развитые производственные и социальные отношения, что в значительной мере способствовало  процессу  освобождению индивида от субъективного отношения  к  НЕПОЗНАННОМУ…    

    Начались исследования.  Философы, ученые XVIII века сменили литераторов и поклонников изящных искусств XVII века.  Природные явления, взаимодействия веществ, движение планет, религия и законы, злоупотребления - все являлось для них предметом исследования и размышлений.   Они открывали  физические законы, описывающие сущность явлений и процессов неживой природы,  раскрывали социальные общественные механизмы, создавая и  образовывая  таким образом сильное и просвещенное  общественное мнение. К общественному мнению стали прислушиваться даже те, на которых  оно часто нападало - правящие классы.                                                             

Немецкий философ Л. Фейербах  в своих  работах  «Сущность христианства» и «Лекции о сущности религии»   раскрывает естественные, земные корни религии.

По Фейербаху, религия  это человеческий продукт, следствие и форма отчуждения человеком своей сущности. Л. Фейербах связывал возникновение религии с беспомощностью и невежеством первобытного человека.  Первобытный человек обожествлял все то, от чего он зависел, что казалось ему чуждым и  непонятным . Таким путем  возникли все «естественные религии».

В  это понятие  Фейербах включал  разнообразные верования первобытных людей, а также так называемые «языческие религии».    

Человеческое сознание, по мнению Л. Фейербаха, в процессе познания имеет возможность «отходить» от реальной действительности. При этом одни черты действительности редуцируются, а другие раздуваются, преувеличиваются. Под воздействием механизмов воображения происходит  гипостазирование — превращение отдельных свойств  сторон, отношений в самостоятельные существа, наделение их объективным существованием. Вследствие чего мысленные образы наделяются самостоятельным существованием и становятся предметом веры. Религиозная вера, с этих позиций, — это вера в объективное существование сфантазированных свойств, связей, существ.

«Всякий бог — писал Л. Фейербах  в  «Лекциях о сущности религии» — есть существо, созданное воображением, образ и притом образ человека, но образ, который человек полагает вне себя и представляет себе в виде самостоятельного существа».  Религия как социальное явление имеет историческую природу, а  это значит, что она является порождением не вечных, а преходящих социальных условий.       ( А.Радугин.  Введение в религиоведенье )

Французский философ   О.Конт   основоположник социологии,  сформулировал закон о трех последовательных стадиях развития человечества: теологической, метафизической и научной.

Согласно О.Конту, на первой, теологической стадии, человек объясняет все явления на основе религиозных представлений, оперируя  понятием сверхъестественного.

Вера в богов или единого Бога обусловливает стабильность общественной системы.   Этой стадии соответствует длительный период истории, вплоть до конца Средневековья.

На второй, метафизической стадии, человек пробует отказаться от апелляции  к сверхъестественному и пытается все объяснить при помощи абстрактных сущностей  и причин.  Примером такого периода является эпоха Просвещения.

Задача этой стадии - критическая. Разрушая религиозные представления,  она подготавливает приход третьей стадии - позитивной или научной.

Конт считал неизбежным конфликт между религией и  наукой и предсказывал  в недалёком будущем победу науки над религией.  Наука, по мнению Конта,  заменит религию не только с точки зрения формирования нового мировоззрения, но прежде всего в качестве связующей силы, призванной объединить людей и социальные институты, стать основой стабильного порядка.

Религия  же это  всего лишь созданный человеком социальный институт, формирующийся естественным образом, как реакция на отдельные условия его существования, с целью удовлетворения определённых социальных потребностей. 

Она представляет собой особый тип мотивации социального поведения людей, идущий из глубокой древности и  источником возникновения религии  является  социальный способ существования общества.  Отсюда можно сделать вывод, что религия, как и все другие общественные институты, представляет собой  “социальный фактор” и к её анализу применима та же методология и те же критерии оценки, как и ко всяким другим социальным фактам.

Однако, прогноз О.Конта, что наука заменит религию и станет связующей силой, объединяющей людей и социальные институты, пока не сбылся.  Да, научные открытия последовательно  освобождают политические, экономические и научные функции  от диктата религиозных догматов.  Церковники больше не настаивают на библейских версиях устройства Земли и «небесной тверди», смирились с изобретением компаса, телескопа  и микроскопа, а после победы науки над эпидемиями черной оспы, чумы и холеры не объявляют их проявлениями «гнева божьего», и т.д. и т.п.  Они знакомятся с открытиями квантовой физики, генетики, астрономии, стереотипно объясняя все «божественным произволением». А теология и теософия,  сдавая свои позиции,  все более вытесняются  на окраину  философии,  в  изучение  влияния церковных догматов на этику.  Наука же  взяла на себя сферу познания  окружающего мира и Вселенной,  законов  социального устройства и развития общества. Т.е. церковь в процессе эволюционного развития общества, пройдя путь  от господствующей идеологической надстройки, встроенной в государственный аппарат,  до обычного социального института в ряду многих,  смещается в область изучения духовных и этических основ.  Именно этим  она,   в соответствии с ее же канонами, и должна заниматься, обязательно отделившись от властных структур, и не вторгаясь в политико-экономические процессы.

Но наука,  освободившись от религиозного диктата и заняв подобающее ей место в общественных отношениях,  не стала «связующей силой,  объединяющей людей и социальные институты»,  не стала  катализатором развития  этических и культурных основ  мирового  сообщества.  Проблема в том, что обширное поле современной науки собрано из многочисленных «пазлов» естественных и гуманитарных наук и научных направлений, зачастую между собой не связанных. Мало того, научное сообщество встроено в производственные отношения и полностью подчинено  меняющимся политическим, экономическим и социальным отношениям, поэтому этический уровень моральных и нравственных отношений в научной среде ничем не превосходит  среднего уровня в обществе.

 К тому же, как показывает история,  высшее профессиональное образование и научная деятельность не являются автоматической гарантией высоких моральных и нравственных качеств  субъекта.   В связи с этим  научное сообщество сегодня не может стать  избранной и единственной  силой, способной вывести общество из тупика моральной и нравственной деградации, а термин «научная этика» это всего лишь разновидность корпоративной этики.  

И все же только научное сообщество, как интеллектуально наиболее развитая прослойка общества,  может и  просто обязана заниматься  научной  разработкой футурологических концепций   «культурного человека», без формирования и воспитания которого теряют смысл и цель  все социально-экономические  прожекты в масштабах государства. 

В  процессе развития социально-общественных и  производственно-экономических отношений  в обществе постоянно возникающие противоречия,  приводят к появлению социально-политических движений, несущих в общество новые идеи, которые начинают ревизовать традиционные   идеологические догмы, лежащие в основе существующего строя. Одной из таких идей стала идея об обустройстве социалистического общества,  построении социализма.

Она оформилась как идейное течение в период перехода от традиционного аграрного общества к индустриальному  капиталистическому.

Развитие капиталистических отношений, ломка традиционного общества – это не только прогресс, но это и массовые бедствия. Бунты, разорения были неизбежны, как неизбежны были при этом  и массовые жертвы,  и неизбежно было размышление интеллектуалов – как избежать социальных бедствий, несправедливости,  нищеты на пути развития общества. Так начинала формироваться теория научного социализма.

Отношения социализма и традиционного общества корнями уходят в его отношения с традиционными религиями  Европейского континента и  прежде всего с христианством, т.к.  социализм возник в Европе.   Термин «социализм» родился в  XIX в. во Франции и произошло это в эпоху, когда социалистическое учение начали проповедовать  христиане.          Но при этом однако, у христианства и социализма сложилась непростые отношения. Большинство сторонников социализма всегда являлись атеистами,  и  церковь относили к придаткам правящей политической системы, инструментом угнетения рабочего класса и крестьянства. К тому  же церковь, мягко говоря,  всегда недоброжелательно  относилась ко всяким общественно-политическим новациям, будь то демократия или социализм.    Так что в конце XIX века христианство и социализм оказались по разные стороны баррикад, и Церковь объявила социалистическую идею бесовской.

А между тем  в христианстве  много общих идей с социализмом, и социалистические идеи  много взяли у христианства, от чего нередко возникали общественные течения христианского социализма. Так например  христианские социалисты Германии, Франции, Англии, США пытаются до сих пор  нести  свою пропаганду в народные массы с целью вовлечения их в подконтрольные церкви организации (профсоюзы, культурные общества, политические партии, христианские секты и др.) и проповедуют  мирное классовое сотрудничество и вражду к научному социализму.

И все же  социализм основан не на религиозных традициях, а на научном методе исследования  наиболее возможного и оптимального пути человечества,  однако  некоторые идеи социализма имеют  общее с  христианской культурой.  Например,  Христос недвусмысленно высказался по поводу многих социальных явлений. «Не собирайте себе сокровищ на земле…»  Христос призывал жить в соответствии с золотым правилом нравственности: «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки».

Эти притчи перекликаются с  социалистическими идеалами  равноправия,  нестяжательства  и солидарности. Но капиталист не может поступать с рабочими и конкурентами так же, как он хотел бы, чтобы они поступали с ним. Он немедленно разорился бы, раздав свою прибыль на зарплату и сообщив конкурентам все секреты фирмы,  поэтому  христианские догматы нравственности можно реализоваться только в обществе, где нет разделения на собственников и их работников, где преуспевание не покупается разорением других людей.  Именно такое общество и называется социализмом.

Христос призывал к высшему альтруизму: «возлюби ближнего своего как самого себя». В эпоху резкого социального расслоения выполнение этого идеала со стороны собственника возможно только одним образом – раздать все бедноте.  К этому и призвал богачей  Иисус.  При соблюдении христианских заповедей капитализм просто не может существовать.  К тому же,  приближение  индивида  к христианскому идеалу социального поведения означает отторжение либеральных ценностей и диктата  частной собственности,  и переход к социалистическим ценностям социально-экономического равноправия и альтруизма.

Вот именно это неразрешимое  противоречие между проповедуемыми христианскими догматами и социально-экономическим  частнособственническим  устройством общества, где церковь всегда была инструментом  государственного аппарата и капиталистического  класса частных  собственников, привело к  падению авторитета церкви и религии  в народе.  Церковь не нашла в себе нравственных сил самой  следовать христианским догматам,  отказаться от привилегированного положения и служения правящему классу,  и уж тем более от «сокровищ, собранных на земле».   Церковь не нашла в себе духовной силы призвать власть следовать «десяти заповедям» христианства и не смогла отвратить власть от либеральных ценностей частной собственности  и служению   христианским идеалам. 

Католическая ветвь христианства начала разлагаться еще в XVI веке. Цинизм папской религиозной политики привел к появлению  лютеранских и кальвинистских протестантских сект, англиканской  и реформистской церквей. Протестантское движение распространилось по всей Европе, секты вырастали как грибы после дождя.  Сектантское движение преодолело океан и заполонило Америку. В связи с тем, что сектантство отвергло исторически сложившуюся систему христианских догматов и ритуалов, каждый новоявленный глава секты – проповедник  сам устанавливал каноны, которыми должна была следовать община. И вскоре от христианской идеологии  концентрированно выраженной в «десяти заповедях»  в сектантских общинах  не осталось и следа. Они переродились в корпоративные сектантские сообщества со своими уставами и правилами и стали  одной из идеологических основ  развития, как германского так и англо-саксонского  капитализма.  История Западно-Европейского и Американского сектантства, вплоть до начала ХХ века очень хорошо исследована и изложена в работе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».

Сегодня Римско-католическая церковь теряет последние остатки своего духовного и политического влияния,  и превращается в декоративное свидетельство  истории  религии. Но пока еще сохраняет накопленные за много веков колоссальные богатства. Нынешний финансовый кризис в Европе вполне мог бы быть погашен малой толикой этого богатства. 

Православная ветвь христианства повторяет  тот же путь. 

Явная деградация православной церкви началась в середине XVII века с никонианского  раскола, когда православная церковь стала преследовать и истреблять свою же паству, крещеную по ее же обрядам.  История раскола и преследования раскольников слишком длинная и кровавая, чтобы ее пересказывать.

Окончательно РПЦ, как  возможный  институт духовного и нравственного воспитания общества, уничтожил Петр I.  Начал он с организации   «Всешутейшего,  Всепъянейшего и Сумасброднейшего Собора», участниками которого был его ближний круг – правящая элита.

 Устройство собора копировало всю церковную иерархию.

В составе  собора  были «дьяконы»,  «архидиаконы»,  «попы»,  «ризничий»,  «архиереи».  В  том числе «митрополиты»,  а также «диаконисы»,  «архи-игуменья»  и  «княжна-игуменья» и т. д.          У собора  были  свои молитвы.  Все лица «собора» носили с подачи Петра І прозвища,  которые  по словам  Ключевского, «никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати».   У членов Собора были особые одеяния, которые «представляли собой пародию на облачения священнослужителей:  к примеру, вместо архиерейской панагии они носили флягу, а на митре „князя-папы“ был изображен Бахус».

Особыми членами «собора» были женщины. Иерархия среди них была такой: высшим титулом был «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья  Ржевская, а потом Анастасия  Голицына. Первая была из Рюриковичей, вторая — из Гедеминовичей. Затем шли «архиигуменьи,  далее шли «игуменьи», «диаконисы» и «монахуйни» («монахини»). Помимо этого, к участию в соборных действах привлекались жёны «служителей Бахуса».

Историки отмечают: «У всех „соборян“ независимо от того, какого они были происхождения и какие посты занимали в реальной жизни, имелись потешные прозвища и звания, основанные почти всегда на матерной лексике или не на слишком пристойных ассоциациях. У самого Петра I была нецензурная кличка — Пахом-пихайхуй.  Полный титул Зотова — „Всешутейший и всесвятейший патриарх кир-ети Никита Пресбургский , Заяузский, от великих Мытищ и до мудищ“.  Бутурлин имел прозвище Корчага, а с 1718 года звался также „князь-папа Ибасса“. Кроме того, и в бытность „митрополитом“, и став „папой“, он прилагал к себе такие имена-клички, как Петрохуй и Петропизд.

Закончил Петр I реформу РПЦ отменой патриархии и организацией Святейшего Синода – высшего органа РПЦ, главой которого был царь, а за текущей работой Синода наблюдал обер-прокурор Синода – государственный чиновник.  Затем император обязал священников доносить о важных сведениях политического порядка, полученных во время исповеди. Фактически РПЦ на два столетия превратилась в  департамент  государственной власти.  К этому времени церковь стала крупнейшим в государстве  земельным собственником.  Известный российский историк В. О. Ключевский писал: «Приступая к изучению вопроса о монастырских вотчинах, прежде всего невольно спрашиваешь себя, как могло случиться, что общество людей, отрекавшихся от мира и всех его благ, явилось у нас обладателями обширных земельных богатств, стеснявших  государство» .  И далее Ключевский раскрывал важный метод получения земельной собственности:  “Богатые монастыри, вопреки церковным правилам, отдавали деньги в рост, налагали “лихву на лихву”, процент на процент, у несостоятельного должника-крестьянина отнимали корову или лошадь, а самого с женой и детьми сгоняли со своей земли или судебным порядком доводили до конечного разорения”

… Уже в 19-м веке  РПЦ  стали покидать  ее религиозные  кадры — молодые люди уходили в социализм и революцию. Об этом писал  Михаил  Бакунин: «все знают, что по преимуществу сыновья наших священников, студенты академий и семинарий составляют в России священную фалангу революционной социалистической партии».

Даже верующий Ф. М. Достоевский возмущался: “Церковь как бы в параличе”. А  русский философ и историк В. С. Соловьев выступил с крамольным предложением: “Осуществить гуманизацию Бога”.  В  начале  ХХ в. знаменитый писатель  А. П. Чехов признал:  “Я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего”.   А вот его обобщенный вывод:  “Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии,  и уходит от нее все дальше и дальше, чтобы там ни говорили… религиозное движение  есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает”.   По мнению Г. В. Плеханова, “люди ищут пути на небо, по той простой причине, что сбились с дороги на земле”.  Этот Плехановский диагноз и сегодня верен, до последней буквы.

Служа верой и правдой царскому правительству и своим меркантильным интересам, РПЦ настолько скомпрометировала себя и отторгла   прихожан, что когда Временное правительство в 1917 году освободило  солдат от обязательного исполнения церковных таинств, более 90% солдат перестали их исполнять.   Известный князь С. Е. Трубецкой, наблюдая полупустые церкви, задался крамольным вопросом: “Можно ли было считать православным государство, в котором 70% солдат  перестали посещать храмы, как только Временное правительство отменило обязательное богослужение в армии?”

Если в католической ветви христианства  папская  курия  своим запредельным цинизмом и развратом вызвала  протестантскую революцию,  породившую множество сектантских организаций,  то на российской  христианской  почве в народе постоянно шел процесс расщепления  православного сознания. 

Христианские базовые ценности о правде обездоленных и угнетенных, о нестяжательстве,  о равенстве всех перед высшей моралью, о будущем «царстве добра и справедливости»,  нашли отклик и органично  прорастали в русской мужицкой душе, отражаясь   через устное народное творчество  в фольклоре -  сказках, притчах,  пословицах, песнях.   Этот стихийно выросший культурный симбиоз сформировал  у русского народа свои  представления  об  Идеальном,  свой независимый  внутренний духовный мир, в самых корнях формировавший русский национальный характер.  И вот такой глубинный,  и  чуждый   евроокультуренному  самодержавию   русский характер жил в душе мужика и  креп,  вопреки   надзорному государственному  аппарату  РПЦ.

Первая мировая война  обострила существующие в Российской империи социальные противоречия до такого крайнего предела,  что солдаты, рабочие и крестьяне и примкнувшая интеллигенция,  уставшие ждать  прихода свыше «царства добра и справедливости»  сами  взялись за  земную реализацию  Идеального, прямо здесь и сейчас. Эта работа пришлась уже на подготовленную почву,  в которой столетиями копились и культивировались  самой историей русского народа  простые и понятные истины  добра и справедливости. 

Можно сказать, что русский народ, усвоив христианские ценности,  как  основу справедливого общества, сам взялся за его строительство,  исключив из своего творчества РПЦ,  как придаток феодального самодержавия, извратившего самые смыслы христианских догматов. 

… «Отношение церкви в 1917 году к свержению Монархии»

http://www.dissercat.com/content/russkaya-pravoslavnaya-tserkov-v-nachale-xx-veka-i-ee-otnoshenie-k-sverzheniyu-monarkhii-v-r

http://lebed.com/2005/art4243.htm

Церковь с удовлетворением  приветствовала   свержение монархии  и переход власти к Временному  правительству.    7 марта  Синод издал определение, по которому всему российскому духовенству предписывалось «во всех случаях за богослужениями  вместо поминовения царствовавшего дома возносить моление «о богохранимой державе Российской и благоверном Временном правительстве ея».   Определение было принято Синодом до созыва Учредительного собрания и при фактическом отсутствии отречения от царского престола великого князя Михаила Александровича.

Также РПЦ  упразднило «царские дни», которые имели статус государственных праздников и включали в себя дни рождения и именины императора, его супруги и наследника, дни восшествия на престол и коронования императора.  Таким образом  изменение церковно-монархического учения о государственной  власти  явилось «богословским оправданием» революции, то есть  «всякая власть от Бога»:  как царская власть, так и народовластие. Этим в богослужебной практике проводилась мысль,  что смена формы власти,  как в государстве,  так и в Церкви – явление не принципиальное. Фактически было утверждено,  что смена формы государственной власти и революция – тоже «от Бога».

В «Поучениях» Св. Синода царское правительство обвинялось в том, что оно довело Россию «до края гибели», вследствие чего «народ восстал за правду, за Россию, свергнул старую власть, которую Бог через народ покарал за все ее тяжкие и великие грехи».

«Режим правительства был в последнее время беспринципный, грешный, безнравственный,  писал епископ Уфимский и Мензелинский Андрей (Ухтомский). Самодержавие русских царей выродилось сначала  в самовластие, а потом в явное своевластие, превосходившее все вероятия».

Епископ Александровский Михаил (Космодемьянский) в пасхальной проповеди сравнивал самодержавие с «дьявольскими цепями», сковавшими жизнь русских людей.

Во время первой сессии Поместного собора РПЦ 1917–1918 годов было юридически закреплено «изъятие» в пользу высших органов церковной власти прерогатив императора в области церковно-правительственного управления (юрисдикции), охраны вероучения и контроля за церковным благочинием.

Отдельно встаёт вопрос о роли Св. синода РПЦ в нарушении прежней и принятии новой государственной присяги народом России.

Временное правительство сохранило религиозный характер государственной присяги. Её новая форма была установлена 7 марта 1917 г.В присяге, в частности, говорилось: "Обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею Народа при посредстве Учредительного Собрания. В заключении данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь".

9 марта определением синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена для исполнения, о чём по всем епархиям были разосланы соответствующие указы.  Также, было признано необходимым участие духовенства в церемониях принятия новой присяги.

Отмены действия предыдущей присяги на верность императору, а также освобождения граждан от её действия со стороны церкви не последовало.  Синод не пытался объяснять народу суть происшедших изменений в политическом устройстве страны,  а стремился быстрее привести его к присяге Временному правительству. Иными словами, он стремился закрепить завоевания революции и придать ей необратимый характер.

Российская Церковь в лице членов Св. синода достаточно легко пошла не только на изменение государственной присяги и на служение совершенно новой - светской, немиропомазанной власти,  но и на нарушение предыдущей своей присяги на верноподданство, т.е. на клятвопреступление .

Личным примером нарушения присяги на верность императору представители высшей иерархии ПРЦ спровоцировали и остальных граждан России на клятвопреступление.

Церковными законами для клятвопреступников предусмотрены суровые наказания:  для священнослужителей и прочих членов причта - извержение из сана (25 правило св. Апостолов); для мирян - отлучение от церкви (от таинства св. причащения) на 10 лет (65 правило св. Василия Великого); невольно или по принуждению нарушившим клятву - отлучение на 6 лет (82 прав. св. Вас. Вел. "Каноны или книга правил святых апостол, святых соборов вселенских и поместных и святых отец ).

Единственный,  кто  мог   руководствуясь церковным законодательством,  применить к нарушителям  присяги меры воздействия - это "внешний епископ" церкви,  который есть "хранитель догматов веры, блюститель правоверия и церковного благочиния" – император.  (Свод  законов  Российской  Империи.  Т.1. Ч.1. Свод основных государственных законов. /Под ред В.Н.Сперанского. СПб., Изд. Вестник Знания. 1912. С.18).)

РПЦ, монопольно обладавшая огромной информационно-идеологической сетью,  могла предотвратить переворот, отказав в поддержке заговорщикам и предупредив, что обратится к народу, и возможно История России приняла бы другие оттенки, именно оттенки, а не общий сценарий, но алчность и страсть к стяжательству оказались сильнее моральных и нравственных заповедей христианского православия.

РПЦ борясь исключительно за свои материальные привилегии и земное богатство,  сначала предала самодержавие,  потом неудачно поставила в гражданской войне на белых и проиграла.

А  нравственные  и  моральные  заповеди  христианского православия, пройдя  свой путь в истории,    стали  одним  из  «строительных  материалов»  в  идеологии  первого в мире советского государства.  

--------------------------------------------------------------------------------------------------

Когда сословные и классовые противоречия накапливаются в обществе,  не имеющем правовые механизмы их разрешения, или такие механизмы существуют лишь для проформы, то реформа общественного строя становится необходимой и неизбежной, а момент для ее выполнения  наступает непредсказуемо для власти. И ничто уже не может этому помешать, и любое противодействие будет только способствовать. 

Счастливы были бы люди, если бы они умели этому моменту подчиняться,  и оценивать его здраво. Если бы одни уступали заблаговременно то, что у них есть лишнего, а другие не требовали бы более того, чего им не хватает; тогда революции происходили бы мирным путем, и историкам не приходилось бы упоминать ни об излишествах, ни о бедствиях; им бы только пришлось отмечать, что человечество стало более мудрым.

Но до сих пор летописи народов не дают нам ни одного примера подобного благоразумия: одна сторона постоянно отказывается от возврата непомерно присвоенного, а другая их требует, и благо, как и зло, утверждается при помощи насилий и захвата. И не было еще до сих пор другого властелина, кроме силы, способной принудить другую силу к исполнению его воли.

Франсуа Минье   «История французской революции»                     

-----------------------                   

– Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть!

Изредка он вскрикивал, хватался за мокрую от утреннего тумана голову.  Вспоминая все события ночи, он тряс седыми космами.   Бриллиантовое  возбуждение оказалось слишком сильным средством. Он одряхлел в пять минут.

– Ходют тут, ходют всякие, – услышал Воробьянинов над своим ухом.

Он увидел сторожа в брезентовой спецодежде и в холодных сапогах.   Сторож был очень стар, румян и, как видно, добр.

– Ходют и ходют, – общительно говорил старик, которому надоело ночное одиночество, – и вы тоже, товарищ, интересуетесь.  И верно.  Клуб у нас, можно сказать, необыкновенный.

Ипполит Матвеевич страдальчески смотрел на румяного старика.

– Да, – сказал старик, – необыкновенный этот клуб. Другого такого нигде  нету.

– А что же в нем такого необыкновенного? – спросил Ипполит Матвеевич, собираясь с мыслями.

Старичок радостно посмотрел на Воробьянинова.  Видно, рассказ о необыкновенном клубе нравился ему самому, и он любил его повторять.

– Ну и вот, – начал старик, – я тут в сторожах хожу десятый год, а такого случая не было. Ты слушай, солдатик.  Ну и вот, был здесь постоянно клуб, известно  какой,  первого участка службы тяги, я его и сторожил.  Негодящий был клуб…   Топили его топили и – ничего не могли сделать.  А товарищ Красильников ко мне подступает:  «Куда, мол, дрова у тебя идут?»  А я их разве что, ем эти дрова?  Бился товарищ Красильников с клубом – там сырость, тут холод,  духовому кружку помещения  нету,  и в театр играть одно мучение – господа артисты мерзли.  Пять лет кредита просили на новый клуб,  да не знаю, что там выходило. Дорпрофсож  кредита не утверждал. Только весною купил товарищ Красильников стул для сцены, стул хороший, мягкий…

Ипполит Матвеевич, налегая всем корпусом на сторожа, слушал. Он был в полуобмороке. А старик, заливаясь радостным смехом, рассказал, как он однажды взгромоздился  на этот стул, чтобы вывинтить электрическую лампочку, да и покатился.

– С этого стула я соскользнул, обшивка на нем порвалась. И смотрю, из-под обшивки стеклушки сыплются и бусы белые на ниточке.

– Бусы, – задыхаясь проговорил Ипполит Матвеевич.

– Бусы, – визгнул старик восхищенно, – и смотрю, солдатик, дальше, а там коробочки разные. Я эти коробочки даже и не трогал. А пошел прямо к товарищу Красильникову  и доложил. Так и комиссии потом докладывал. Не трогал я этих коробочек и не трогал.         И хорошо, солдатик, сделал, потому что там драгоценность найдена была, запрятанная буржуазией…

– Где же драгоценности? – закричал предводитель.

– Где, где, – передразнил старик, – тут, солдатик,  соображение надо иметь.

 Вот они!

– Где?!  Где?!

– Да вот же они! – закричал румяный старик, радуясь произведенному эффекту.

 –  Вот они! Очки протри!  

Клуб на них построили, солдатик! 

 Видишь?  Вот он, клуб! 

Паровое отопление!,    шахматы  с часами,  буфет!,  театр,  в галошах не пускают!..

Ипполит Матвеевич оледенел и, не двигаясь с места, водил глазами по карнизам.

Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой.   Вот оно,  все тут,  все сто пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек,  как любил говорить  убитый Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер.

Бриллианты превратились в сплошные фасадные стекла и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой,  рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслетки с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планерную мастерскую, шахматный клуб и биллиардную.

Сокровище осталось!  

Оно было сохранено и даже увеличилось.

Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести.

Оно перешло на службу другим людям,  народу!

Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку.

Холод камня передался в самое его сердце.

И он закричал.  Крик его, бешеный, страстный и дикий, – крик простреленной навылет волчицы – вылетел на середину площади, метнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах.

«Двенадцать  стульев»  Е.Петров  И.Ильф

                                                                ч.2

                                                            Социализм

Никколо ди Бернардо Макиавелли (1520–1525)

„История Флоренции“.

«Ибо нет города, — писал Н. Макиавелли, — где бы не обособились эти два начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении…»«…Во Флоренции раздоры возникали сперва среди нобилей, затем между нобилями и пополанами и, наконец, между пополанами и плебсом».

   Раздоры между гвельфами и гибеллинами способствовали полному ниспровержению аристократии, которое произошло около 1343 г. Но в это время возникают противоречия внутри самого «народа» (popolo) — между старшими и младшими цехами. Эти противоречия обостряются, а затем на арену борьбы вступает простонародье (plebe), включающее наемных рабочих.

В 1378 г. произошло знаменитое восстание чомпи.

Вот какую речь вкладывает Н. Макиавелли в уста одного из вождей восставших: 

 «Все люди имеют одинаковое происхождение, и все роды одинаково старинны, и природа создала всех равными. Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга; если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница — в богатстве и бедности… Если вы поразмыслите над поведением людей, то убедитесь, что все, обладающие большими богатствами или большой властью, достигают этого лишь силой и хитростью, но затем все захваченное обманом или насилием начинают благородно именовать даром судьбы, дабы скрыть его гнусное происхождение.

Те же, кто от избытка благоразумия или глупости не решаются прибегнуть к этим средствам, с каждым днем все глубже и глубже увязают в рабстве и нищете… Бог и природа дали всем людям возможность достигать счастья, но оно чаще выпадает на долю грабителя чем на долю умелого труженика, и его чаще добиваются бесчестным чем честным ремеслом. Потому-то люди и пожирают друг друга, а участь слабого с каждым днем ухудшается. Применим же силу, пока представляется благоприятный случай, ибо более выгодным для нас образом обстоятельства не сложатся: имущие граждане не объединены, Сеньория колеблется, магистраты растеряны, и сейчас, пока они не сговорились, их легко раздавить»

Томас Мор (1478–1535).

В своей знаменитой «Утопии» он подчеркивает, что богачи и знать — паразиты, живущие за счет эксплуатации обреченных на нищету тружеников.

«Какая же эта будет справедливость, — пишет Т. Мор, имея в виду первых, — если эти люди совершенно ничего не делают или дело их такого рода, что не очень нужно государству, а жизнь их протекает среди блеска и роскоши, и проводят они ее в праздности или в бесполезных занятиях?   Возьмем теперь, с другой стороны, поденщика, ломового извозчика, рабочего, земледельца. Они постоянно заняты усиленным трудом, какой едва могут выдержать животные; вместе с тем труд этот настолько необходим, что ни одно общество не просуществует без него и года, а жизнь этих людей настолько жалка, что по сравнению с ними положение скота представляется более предпочтительным»

Жан Мелье́ (1664-1729г.г.) — французский философ-материалист, атеист, утопический коммунист и по совместительству католический священник, писал в своем знаменитом «Завещании»,  «Первым злом является огромное неравенство между различными состояниями и положениями людей. Одни как бы рождены только для того, чтобы деспотически властвовать над другими и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни; другие, наоборот, словно родились для того, чтобы быть нищими, несчастными и презренными рабами и всю жизнь изнывать под гнетом нужды и тяжелого труда. Такое неравенство глубоко несправедливо, потому что оно отнюдь не основано на заслугах одних и проступках других, оно ненавистно, потому что, с одной стороны, лишь внушает гордость, высокомерие, честолюбие, а с другой стороны, лишь порождает чувство ненависти, зависти, гнева, жажды мщения, сетования и ропот».

  «Несчастье почти всех людей и целых народов, — писал Клод Антуан Гельвеций (1715–1771) в труде «О человеке» — зависит от несовершенства их законов и от слишком неравномерного распределения их богатств. В большинстве государств существует только два класса граждан: один — лишенный самого необходимого, другой — пресыщенный излишествами. Первый класс может удовлетворить свои потребности лишь путем чрезмерного труда. Такой труд есть физическое зло для всех, а для некоторых — это мучение. Второй класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки. Но скука есть такое же страшное зло, как и нужда“.

«Чистый равномерно распределенный продукт, — вторил ему Дени Дидро (1713–1788) в одной из статей своей знаменитой «Энциклопедии», — предпочтительнее большей суммы чистого дохода, который был бы распределен крайне неравномерно и разделил бы народ на два класса, из коих один переобременен избытком, а другой вымирает от нищеты»                                     

Блестящий публицист и ученый Симон Никола Анри Ленге (1736–1794) в книге «Теория гражданских законов, или фундаментальных принципов общества» писал, « Современный рабочий есть прямой преемник раба. Отменяя рабство, вовсе не имели в виду уничтожить ни богатство, ни его преимущества, а поэтому все, кроме названия, должно было остаться по-прежнему.  Наибольшая часть людей, всегда должна была жить на заработную плату, находясь в зависимости от ничтожного меньшинства, присвоившего себе все блага. Таким образом, рабство было увековечено на земле, но под более мягким названием».

Положение наемных рабочих, по мнению Н. Ленге, не только не лучше положения рабов, а гораздо хуже. «У них, говорят, нет господ…,  но это явное злоупотребление словом. Что это означает: у них нет господ? У них есть господин, и притом самый ужасный, самый деспотичный из всех господ: нужда. Он ввергает их в самое жесткое рабство. Им приходится повиноваться не какому-либо отдельному человеку, а всем вообще. Над ними властвует не какой-нибудь единственный тиран, капризам которого должны угождать и благоволения которого должны добиваться, — это поставило бы известные границы их рабству и сделало бы его более сносным. Они становятся слугами всякого, у кого есть деньги, и в силу этого их рабство приобретает неограниченный характер и неумолимую суровость»

                                                    -------------------------

Даже беглый обзор  социалистических  учений показывает их невообразимую разнородность. Среди сторонников тех или иных концепций можно найти и Сен-Симона, и Фурье, и Маркса, и Бакунина, и Герцена, и Ленина, и Сталина, и Прудона.  В рамках социалистических течений идут споры, которые малопонятны и неприятны респектабельным либералам и консерваторам, оспаривающим друг у друга право править «непросвещенными» массами.

 Но у социалистов  главная цель  не власть, и   не  проблемы «золотого миллиарда», как у консерваторов и либералов. Сторонники социализма оспаривают друг у друга направления этого движения, его формы и принципы. Они живут в будущем.

Социализм пронизан идеализмом  насквозь, он не может жить без  Идеального.

В этом его  уязвимость для критики. Но в этом и его сила и его бессмертие.

Даже крушение того или иного социалистического эксперимента дает новую силу другим потокам социалистической идеи. Без социализма человечество  было бы обречено на конец истории,  вечный тупик,  приводящий к гниению и распаду. Везде, где люди думают о будущем, о необходимости  совершенствовать  общество,  в котором они живут, везде неизбежен социализм,  как движение мысли и общественной практики.

 Критерий любого социалистического общества  это отсутствие эксплуатации, угнетения господствующей элитой, кастой, эксплуататорскими классами класса трудящихся. Преодоление классового разделения, социально закрепленного неравенства – ключевое требование к обществу, которое претендует на название социализма. Самые разные модели социализма имеют одну общую черту – все социалисты стремятся к доминированию  роли общественного контроля  в обществе.

Само слово «социализм», появившееся во Франции в первой половине 30-х гг. XIX в. противопоставляет  идею социализма  двум направлениям – либерализму с его апологией частной собственности и индивидуализма, и традиционализму с его верой в консервативность устоев  доиндустриального общества. 

Общество основано на угнетении большинства людей узкой элитой и поэтому социалисты всегда заняты проблемой совершенствования социума. Эта проблема угнетения, господства меньшинства и страдания большинства, стоит в центре внимания социалистов. Они, социалисты, разные, и по-разному объясняют сложившийся порядок. Но обязательно предлагают заменить данное общество иным, социалистическим. Преодоление классового разделения, социально закрепленного неравенства – ключевое требование к обществу, которое претендует на название социализма.

Очевидная причина появления социалистической идеологии это  кризисный характер перехода от традиционного общества к  индустриальному.  Переход к капитализму сопровождался разорением миллионов людей, беспощадной эксплуатацией, многомиллионными жертвами и всплеском массовой нищеты, гигантским разрывом между роскошью элиты и страшными страданиями большинства трудящихся.

Впервые обнажила социальные конфликты Великая французская революция, и  первой поставила социализм в повестку дня. Столкнувшись с бедствиями, социальные низы,  и нищие рабочие, и безработные нищие, и бедствующие ремесленники, и мелкие предприниматели – воспринимавшие себя не как разные классы, а как единое сообщество санкюлотов,  стали требовать нового типа преобразований.

Государство абсолютизма уходило в прошлое, и голодные массы требовали государственной защиты, усиления государства в новой форме и на новом поприще. В огне Великой революции, несмотря на все ее разрушения и поражения, наступила принципиально новая эпоха.

Самое большое достижение Великой французской революции, что отныне голод ведет не к бунту, а к революции с требованием нового социального переустройства.  Впервые народ заявил свои права на политическое участие в управлении государством. 

«Свобода и равноправие должны предназначаться не только для элиты.»   

     Эта задача впервые была сформулирована французскими революционерами.

Тогда же были сделаны важнейшие социальные находки Великой французской революции, и  принадлежали они не ее либеральным вождям, а бедствующим, отчаявшимся и потому отчаянным массам, решившим, что решение социальных проблем надо начать с того что дать работу всем разорившимся ремесленникам и безработным рабочим. 23 ноября 1793 г. Коммуна решила:

«Все нетрудоспособные граждане, старики, сироты, неимущие должны быть размещены, накормлены и одеты за счет богатых,  по месту их жительства… Трудоспособным гражданам должна быть предоставлена работа и предметы, необходимые для ремесла или промысла  за счет налога на богатых.  Государство должно защитить тружеников и мелких торговцев от спекулянтов. Спекулянт – классовый враг французских революционеров.»

Это был черновик  будущей политики еще не социалистического, но уже социального государства будущего ХХ века, который будет совершенствоваться  в огне новых революций 1848 г. и 1871 г.

Двигателем социальной волны революции, генератором ее  социальных идей и  важнейшей практической находкой, стали квартальные секции Парижа и политические клубы, низовая самоорганизация масс, прототипы  российских  Советов ХХ века. Это были  первые, плохо организованные попытки делегированной  демократии. Но лиха беда начало. Власть не профессиональных политиков, а простых людей, выдвинувшихся в собственном квартале или на предприятии, будет возрождаться и в Парижской коммуне, и в Советах 1905 г. и 1917 г.

Впервые только Революция раскрыла способность простых граждан к социальному творчеству и организации в народной среде. Неведомая ранее самоорганизация  радикальных народных масс перечеркнула их недавнюю  маргинальность,  и утверждала их социальные права, подавляемые  капитализмом.

От эпохи к эпохе условия жизни меняются, они могут больше или меньше способствовать духовному росту людей. Очевидно, что общество, основанное на погоне за прибылью, на измерении любых ценностей деньгами, на тотальном манипулировании массмедиа и «промывании мозгов» – одно из главных препятствий для среднего человека в его духовном развитии. Но и в этих условиях человеку можно и нужно оставаться Человеком. И потому  стремление субъекта к социальным переменам  это его Право!  и единственный путь последовательной  гуманизации общественных отношений.

В   Великой французской революции победили нувориши. Воздвигнутый ими  режим Директории противостоял и монархистам, и якобинцам. Здесь, на излете Великой французской революции, ее мысль наконец дошла до социалистического вывода о необходимости ликвидации частной собственности.  В 1795 г. из левоякобинских  кругов выделилась группа сторонников равенства, лидером которой был Гракх  Бабеф. Взгляды Бабефа развивались под влиянием Руссо, Мабли и Морелли.  Бабеф соединил авторитарный радикализм якобинцев с идеями утопического социализма о ликвидации частной собственности и передаче всего имущества государству.

После роспуска Директорией оппозиционного клуба Пантеон, где группировались  левые якобинцы, сторонники Бабефа решили перейти к подпольной работе по подготовке нового переворота и сформировали тайную Директорию общественного спасения.  Программа тайного общества  предполагала  развитую систему демократии,  включая широкие полномочия местных собраний во взаимоотношениях с центром. Эта система предвосхитила  политический федерализм марксизма  и потенциальную опасность  бюрократии.

«Бабувисты» осознавали опасность возникновения  бюрократической  касты:

 «Если в государстве создастся класс, который один только будет сведущ  в принципах социального искусства, в законах и управлении, то этот класс скоро найдет в своем умственном превосходстве  и  особенно в неосведомленности своих соотечественников  секрет того,  как создать для себя отличия и привилегии». 

Однако компетентное участие народа в  управлении возможно лишь по мере его просвещения.  Эта  связь  просветительского  и  коммунистического  проектов  перейдет от бабувизма  к  Бланки.  Параллельно эта же идея будет самостоятельно выдвинута прудонизмом, марксизмом и народничеством.

Бабувисты не были намерены ждать, пока просвещение народа продвинется достаточно далеко для полноценной демократии, они считали, что их режим способен дать трудящимся возможности для полноценного интеллектуального развития. Поэтому революционный переворот стоял у Бабефа впереди создания предпосылок нового общества. Спад революционной волны был еще не очевиден, и новый переворот казался вполне возможным. Тайная директория заручилась поддержкой и в Парижских кварталах, и среди военных. Но в 1796 г. заговор был раскрыт и разгромлен. Бабеф был казнен, большинство выживших участников «заговора равных»  отошли от политики.

Тайные республиканские общества, в которых социализм и коммунизм вызревали в качестве неясного идеала и критического отношения к буржуазным отношениям породили движение заговорщиков, планировавших коммунистический переворот. Лидерами этого течения  стали  Арман  Барбес  и Огюст Бланки. 

Огюст Бланки  (1805-1881) почти ничего не добавил к конструктивной части  теории социализма, но зато принялся реализовывать ее на практике. Следуя духу якобинцев, Бланки надеялся привести все население к новому обществу силой. Для этого нужен был инструмент – партия профессиональный революционеров. Это был естественный вывод из якобинской практики. Якобинцы проиграли, потому что опирались на слишком рыхлую организацию, в которой боролись разнородные силы.

Организация  революционеров должна быть сплоченной и монолитной. 

Бланки продолжал дело Бабефа, сохраняя дух французской революции сразу в двух отношениях.  Во-первых, Бланки считает, что новое общество может быть создано революционным авторитарным  инструментом – диктатурой Парижа,  как наиболее развитой части страны:   «Никакой свободы для врагов… В тот день, когда будет вынут кляп изо рта рабочих, его вставят в рот капиталистов. Один год парижской диктатуры в 1848 г. избавил бы от гнета на четверть века Францию и историю. Если потребовалось бы даже 10 лет – не надо колебаться».  Во-вторых, Бланки был поборником Просвещения.  Он верил в то, что эксплуатация является продуктом низкого уровня образования. Бланки считал, что «если бы все французы имели образование академиков, никто не позволил бы себя эксплуатировать». Эта мысль имеет и обратную сторону, которая прочно вошла в  арсенал социалистической идеологии:  для создания социализма необходимы культурные предпосылки,  относительно высокий уровень культуры трудящихся.

Идеи Бланки во многом предвосхищают взгляды Ленина периода НЭПа: «Коммунизм, олицетворяющий революцию, … не должен навязывать себя сразу… Нападение на принцип собственности было бы бесполезно, сколь и опасно. Коммунизм нельзя ввести через декреты, он может прийти только на основе добровольно принятых решений самой страны; а эти решения могут создаться только на основе широкого распространения просвещения». ( «Последние письма и статьи» В.И. Ленина).  

( Как видим и Ленин ошибался считая что, «широкое распространение просвещения» может очистить мещанскую душу обывателя от собственничества, приспособленчества  и  пресмыкательства.  Воспитание Человека это НАУКА!,  которая не получила развития в Сталинский период из-за нехватки времени и отсутствия теоретических наработок, а во времена его сменщиков из-за их  безграмотности и ничтожности, как государственных деятелей.  Пришедшие на смену титанам политические карлики, ничего не приумножив, бездарно распылили доставшееся им наследие )

Бланки считает, что предстоит объединение крестьян в ассоциации, но только на добровольной основе. В главном Бланки еще умереннее идеологов НЭПа – «После революции не следует сразу национализировать предприятия, а лишь собрать совещания работников и предпринимателей по вопросу о создании ассоциаций, о судьбе крупных предприятий и инфраструктуры».

Умеренность программы реформ сочетается у Бланки с готовностью немедленно заняться ниспровержением власти – не дожидаясь вызревания предпосылок нового строя. Нельзя узнать, готово ли общество к перевороту,  надо пытаться поднимать на восстание «отверженных», и в случае успеха создать диктатуру коммунистов, опирающихся на столичных бедняков и несущей просвещение и справедливость стране и миру. Если правительство окажется в руках коммунистов, поддержанных массами работников столицы  – значит  почва для преобразований созрела.

Еще в начале XIX века социалисты разных направлений быстро находили общий язык на почве критики капитализма.   Маркс учился у Прудона, а Бакунин — у Маркса. Но уже во второй половине XIX века  стало ясно, что социалисты зовут общество в разных направлениях.  Одни  хотели добиться счастья для всех, другие хотели  каждому доставить возможность быть по-своему счастливым. Так оформились два основных направления социализма– авторитарное (государственное, централистское, бюрократическое) и антиавторитарное (демократическое, освободительное, самоуправленческое, общинное).     

Идеологи социализма видели  два пути преодоления разделения общества на трудящихся и эксплуататоров. Можно сделать всех пролетариев наемными рабочими на службе у  государства, или иного организационного центра,  как  законного  представителя   пролетариата.  В этом случае необходима централизация управления, передача всех сфер жизни под контроль мудрого и справедливого руководства. А можно наоборот – стремиться к тому, чтобы сделать всех хозяевами, соединив  в одном лице работника и предпринимателя, сделать пролетария  распорядителем  его средств  производства,  и тогда путь к социализму  лежит через децентрализацию общественной жизни,  вытеснение  государственного управления  самоуправлением.

Как только социализм стал становиться на практическую почву, он быстро очистил свое наследие от излишних деталей, актуальных только для времени написания того или иного трактата. Но все, что годилось для более позднего времени, было унаследовано учениями XIX века, которые превратили социализм в важный фактор общественной жизни.

После Великой французской революции социализм уже не мог не стать влиятельным общественным течением.  Но конкретную программу преобразования общества социализм обрел после выхода работы Л. Блана «Организация труда» и П-Ж. Прудона «Что такое собственность.  

В 1839 г. в работе «Организация труда» Блан изложил план социальных реформ.

Он уже понимал, что человеческая натура недостаточно совершенна, чтобы большинство людей начали жить по принципам добровольной взаимопомощи. Отвечая критикам социализма, он писал:  “Но я не отрицаю, что надлежащее воспитание до сего дня было чистой привилегией,  что способности каждого человека не поддаются точному измерению; что извращенная цивилизация, угнетая нас, превращает нас в себе подобных,  что она  следовательно  исковеркала законы природы, что она привила нам искусственные потребности,  дурные вкусы и тщеславные желания, что если бы мы попытались преждевременно ввести систему истинной пропорциональности,  то  учитывая влияние этой цивилизации  в результате оказалось бы, что слишком многие стали бы работать все меньше, а требовать все больше”.

Принципом Блана было не принуждение или надежда на быстрое моральное перерождение людей, а превращение рабочих в хозяев собственного труда.   Луи Блан предложил создать социальный механизм, при котором работники становятся собственниками не всего хозяйства, а только своих предприятий – небольших производственных ассоциаций, конкурирующих  с частным сектором при поддержке государства.  «Государство должно взять на себя инициативу промышленных реформ, способствующих проведению такой организации труда, которая вывела бы рабочих из положения наемников и привела бы к положению членов ассоциации. Кредит частных лиц должен быть заменен государственным кредитом. До освобождения пролетариата государство должно служить банкиром для бедных».  За свой кредит государство получало бы широкие права по преодолению «анархии производства».

Государство должно было бы регулировать «ассоциированный» сектор, предоставляя кредиты, определяя заказы в соответствии с потребностями населения, перераспределяя прибыли между предприятиями, чтобы не дать разориться одним, а другим — слишком разбогатеть, подмять под себя остальных: «Если те или другие рабочие образуют ассоциацию в каком-либо месте, с единственной целью улучшить свои частные делишки, и потом, когда разбогатеют, в свою очередь, взять на службу к себе рабочих и сделаться буржуа, то какой же в этом толк?… Главный вопрос состоит в том, чтобы заставить каждую ассоциацию смотреть на себя как на часть целого, и чтобы она, под влиянием эгоистических соображений, не отделяла своих интересов от интересов всех рабочих».

Блан находит блестящий рецепт против эгоистического замыкания богатеющих предприятий на своих интересах: «Следует поставить условием помощи, которую им окажут, обязательство с их стороны открыть для всех двери своей ассоциации, раз она составлена, чтобы она постепенно увеличивалась и увеличивалась».

Чтобы работники не «проели» фонды своих предприятий,  Блан устанавливал твердое разделение доходов по четвертям:   одна на амортизацию,  одна  на страхование,  одна  на резерв, одна  на доход рабочих.  Право работника вступать в ассоциацию на равных правах исключает его найм в качестве неравноправного пролетария.

Государственная «уравниловка» при этом теряет смысл — преуспевающие ассоциации будут расти, включать в себя все новых работников, но не нанимая их. При необходимости  слишком разросшиеся ассоциации могут почковаться. Соревнование между ними не исчезнет, но не будет приводить к бедствиям для  проигравших. Таким образом, регулирование становится самопроизвольным, и предусмотренная Бланом государственная надстройка в случае успеха эксперимента становится излишней.  Да и сможет ли государство достаточно эффективно регулировать отношения между предприятиями, и будут ли рабочие чувствовать себя хозяевами, если самые важные вопросы за них будут решать чиновники?

Луи Блану не удалось получить достаточную поддержку для того, чтобы  разместить  массы  безработных на современных предприятиях и запустить производство на них.     Все что ему позволили  это  стимулировать кооперативы и организовать работы в примитивных национальных мастерских. Через несколько месяцев национальные мастерские были закрыты, что вызвало взрыв недовольства и неудачное июньское восстание в Париже.      В 1848 г. социалисты были побеждены,  но идея  предприятий , которые принадлежат работникам  продолжала жить.  

Эксперименты Блана показали, что социализм не мог развиваться дальше на практической почве, пока не будут  выведены  его теоретические начала на основе  существующей капиталистической  реальности.  А для этого нужно было более тщательно проанализировать современность и найти в ней   для социалистического будущего теоретическое обоснование  в виде законов  социально-экономического  развития общества, которое должно было быть представлено не только как модель, и тенденция, а как закономерный  этап развития человеческой цивилизации.

Эту задачу выполнили Пьер Жозеф Прудон (1809-1865) и Карл Маркс (1818-1883).

В 1840 г. Прудон опубликовал работу «Что такое собственность».

В ней он безжалостно расправлялся со всеми оправдательными объяснениями собственности и выносил приговор: «Собственность – это кража» .  Опровергнув различные теории, оправдывающие собственность, Прудон приходит к выводу: «Собственность есть присвоенное собственником и не на чем не основанное право на вещь, отмеченную им его печатью». Большинство  собственников  не создавали свою собственность, а либо унаследовали ее, либо присвоили  в результате феодальных  грабежей  и основанных на обмане перераспределений.   Если  человек присваивает  то, что не создал, и что ему не отдано добровольно, то  это кража.»  

Прудон подвергает критике собственность  как суверенное право распоряжаться, как  частью хозяйства, так и природными ресурсами, а значит  и господствовать над привязанными к нему  рабочими отношениями  людьми.

Прудон считал целью истории равномерное распределение ресурсов между людьми, и потому выступал в защиту владения против собственности.  «Общественный порядок и безопасность граждан требовали только гарантии владения – зачем же закон создал собственность? ...  Индивидуальное владение является необходимым условием социальной жизни, собственность убивает жизнь...  Владение закрепляет право человека на распоряжение вещами, но не вручает в его руки монополию на все, что с этими вещами связано.

В отличие от собственности, владение не признает жестких границ между собственником и несобственником.  Владение  предполагает гибкость его размеров, чтобы удовлетворять запросы других людей, участвующих в приумножении объекта владения, в том числе и новых поколений: размеры владения изменяются сообразно числу владельцев».

Прудон  решительный коллективист, который не колеблется идти в ногу со временем, с техническим прогрессом, с механизацией, с крупной индустрией,  но признавая достижения прогресса,  он не является их фанатиком, считая необходимым защищать человеческую личность от потогонной логики индустриализма.  

Прудон считает, что взаимосвязь людей в процессе производства лишает смысла жесткое разделение собственников и несобственников – ведь продукт создают все.  «В силу того, что человеческий труд неизбежно является результатом коллективной силы, всякая собственность  по той же причине, должна быть коллективной и нераздельной;  иными словами, труд уничтожает собственность».   Капитал по своему происхождению коллективная собственность, и его частное присвоение   есть кража.» 

Прудон возбуждал ненависть либеральных кругов, не говоря уж о консервативных, так как вскрывал глубокое  противоречие  лежащее в основе либеральной идеологии,  обнажая  лживость и лицемерность самой ее сущности. 

Собственность, являющаяся основой современного порядка, прямо противоречит правовым общедемократическим принципам, которым либералы так привержены и навязывают всему миру. 

Но правящая либеральная элита современного общества отказывается распространить демократию и разделение властей на важнейшую сферу общества – экономику.  Здесь принцип собственности устанавливает  абсолютизм  и даже  тоталитаризм — стремление либеральной элиты к полному контролю над деятельностью подчиненных.

Прудон пишет, что собственник имеет  «притязание быть одновременно и законодательной, и исполнительной властью…   Если каждый собственник является сувереном в сфере своей собственности, непоколебимым властителем в сфере своего имущества, то может ли правительство собственников не представлять собой полнейшего хаоса.  Этот хаос наглядно проявляет себя и в политической нестабильности, и в экономических кризисах, и в социальной неэффективности экономики.» 

Прудон считает, что «общество должно быть упорядочено правом, противостоящим грабежу и насилию. Но права нынешних собственников основаны на грабежах и насилиях,  как прошлого, так и настоящего.»       

  Эту мысль затем развивал Маркс в «Капитале».   Прудон был первым замечательным экономистом, применившим  диалектический метод к исследованию системы экономических категорий во всей их совокупности.

.S.  Кстати,  Пьер – Жозеф  Прудон не имел систематического образования,  французских  «академиев не кончал».  Он был простой рабочий.  Но прослушал курс лекций в Коллеж де Франс по философии Гегеля.    Постижению диалектики Прудоном также поспособствовал и  отличный знаток Гегеля  Михаил  Бакунин.  Пристальным читателем  и бескомпромиссным  оппонентом  работ Прудона был  Маркс.   Он очень много почерпнул для своего «Капитала»  из многолетних  горячих полемик с Прудоном.

Историю становления и развития  науки о социализме можно было бы продолжать и продолжать.  Большую роль  в становлении социализма, как научно обоснованного течения, изучающего  развитие  мирового сообщества,  оказали практические попытки построения «социализма»  на отдельных предприятиях и  «коммунистических общинах.  Они предпринимались уже в самом начале XVIII века.  Это попытки Этьена Кабе и Роберта Оуэна, английского утописта,  одними  из первых  сделавших   попытки  организовать  сначала «социалистическое предприятие», а потом   и «социалистическую комунну».        

В России влияние Оуэна  испытали петрашевцы, Герцен, Добролюбов и другие  революционные  демократы.  Последователей Этьена Кабе и Роберта Оуэна на Западе было множество.  И  у нас  в  России коммунитарное движение имеет свою обширную историю.    Идеи создания производственных ассоциаций и «образцовых ферм» были  уже известны  по роману Чернышевского «Что делать?». 

В России  это  движение набрало силу  после  поражения революционного движения  в 80-е г.,  тогда  количество  комунн  исчислялось десятками.   Предпринимались   попытки создания   комунн  на Северном Кавказе и Украине. Для интеллигенции  середины 70-х г.,  у которой «хождений в народ»  стало политическим движением,  это были очаги революционной пропаганды.  Но царское правительство с подозрением  отнеслось  к этой  волне коммун, создававшихся с целью организации альтернативного образа жизни , самосовершенствования и гармоничной жизни в кругу друзей,  и учинило разгром всего движения.

Новый  идейный импульс этому движению  придало учение Л. Толстого, сочетавшего ненасильственный анархизм и раннехристианские идеалы. 

Большинство российских коммун объединяли такие принципы, как общность имущества, демократия – решение основных вопросов собранием и назначение распорядителей, легко сменяемых по завершении соответствующих работ.  После революции 1917 г. последовал короткий расцвет движения коммун. Эта идея стала официальной, коммуны воспринимались коммунистами как первые шаги к неведомому новому обществу. Теперь коммуны создавали не только мирные толстовцы, но и анархо-коммунисты,  левые эсеры и большевики.  Судьба коммун времен революции различна. Одни были уничтожены белыми,  другие  органично влились  в колхозные хозяйства и затем использовались как витрина колхозного движения. 

Так что, как видите,  ожидания  справедливого переустройства  общества,  на основе социалистических  идей,  вполне созвучных раннехристианским догматам,   давно и  органично   развивались  на российской  почве,  очень  естественно вплетаясь  в  русскую ментальность. 

Не вижу смысла  останавливаться  на  истории  марксистских  теоретических работ, потому  что  уже попытался показать, что марксизм во времена его появления и научного развития был только одним из многих направлений  научного постижения законов социально-экономического развития  капиталистического общества и условий его перехода в социалистическую фазу. 

Марксистская модель перехода к социализму, формировалась  не на пустом месте и не возникла в уме одиночки из эфира, она диалектический продукт, вобравший в себя опыт французских, испанских,  английских революций,   перестройки общества и  результаты философского и научного исследования капиталистической модели экономики и общества.  Благодаря  этому она стала лидирующей среди всех социалистических течений, и именно поэтому  по поручению 2-го конгресса  Союза коммунистов,   Марксом и  Энгельсом в качестве программы этого союза был написан  «Манифест Коммунистической партии», где   Маркс и Энгельс подвергли научной критике социалистическую и коммунистическую литературу тех лет. Они выявили классовую сущность концепций, положенных в основу феодального социализма, мелкобуржуазного социализма, так называемого немецкого, или "истинного", социализма, а также консервативного, или буржуазного, социализма. Основоположники научного коммунизма выразили своё отношение и к системам критическо-утопического социализма, показали нереальность этих систем и в то же время вскрыли рациональные элементы во взглядах социалистов-утопистов — Д. К. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна.  Важные положения Маркс и Энгельс выдвинули в "Манифесте  Коммунистической  партии" по вопросам тактики пролетарской партии. Коммунисты, разъяснялось в "Манифесте", являются членами последовательно революционной партии. Они "...борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения". 

Футурологический проект социализма-коммунизма  «по Марксу»  не догма и не библия,     и как всякий проект будет и дальше развиваться  с  учетом изменений в масштабе и  экономической  структуре  капитализма,  новых форм противоречий, характерных для нынешней фазы развития капитализма во всём мире.  

Марксистская модель социализма,   как и другие философско-экономические модели  не ставит целью создание какой-то  одной безальтернативной социальной модели. Ее идеал  постоянное, по мере накопления эмпирики,  социальное совершенствование, приближение  ко  все большему равноправию, уничтожению классовых  противоречий в обществе,  на основе коллективной собственности.   Фундаментальным подтверждением правоты   марксистской философской  концепции  построения   социалистической  экономики  стало  появление на карте мира  первого  социалистического  государства  СССР. 

Ну а вообще то чего о нем много говорить, об этом марксизьме,…   любой просвещенный, интернетобразованный   поцриот`c  и имперец!,   знает, что Карл Маркс,  во-первых жид, во-вторых  он Россию ненавидел.  Да здравствует николай – второй!  Слава колчаку и барону врунгелю!