Есть одно дежурное возражение на констатацию Больших Денег, они же Золотой Телец как доминирующей психолого-исторической ценности США и всей атлантической цивилизации. Мол, ну как же – все настоящие американцы сплошь религиозные, и так же публично патриотичные. Даже «In God We Trust» на своей главной ценности впечатали. Это, кстати, тоже – символичный симптом, что для них печатание денег – это не мирская суета, а священнодействие. Иначе не совмещается с третьей заповедью – «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…»

Что может ответить на данное возражение психолого-историческая сравнительная аналитика? Можно указать, что во всех исторических случаях и периодах доминирования пиратско-торгово-финансовой олигархии подкуп, раскол и подавление этой олигархией военно-феодальной аристократии осуществляется с опорой на сектантство. Такой переход от доминирования аристократии в большой фазе Подъема к ее расколу и подчинению олигархии в фазе Надлома в масштабе всемирной истории получил название «феодальной революции» X-XI веков. Хотя на самом деле такие революции всегда антифеодальные. Ну да в любой науке принято свято хранить терминологические ошибки авторитетов типа наименования «кислород» совсем не для определяющего кислотность водорода.

Финансово-торговая ветвь элиты в переходный период, когда завершение Подъема сопряжено с первой четвертью Надлома, постепенно захватывает и расширяет властные позиции путем вовлечения части чиновного дворянства и высшей аристократии в торгово-финансовые операции. С завершением в целом военной экспансии перепроизводство аристократической элиты выталкивает ее активных наследников в другие социальные ниши. Так что либеральная бюрократия и ее аристократические лидеры сами разлагают и подрывают старые режимы, и лишь после этого вступают в работу революционные сектанты во главе с военными лидерами маргинализованной контрэлиты, имеющими еще более прочные связи с торговой олигархией.

Например, в российской истории постепенный переход к Надлому связан не только с вовлечением высшей аристократии в торговые предприятия как Русско-Американская компания или другие прибыльные проекты, за которыми следует вовлечение и в войны для империалистического раздела мировых рынков. При этом последние Романовы заключают брачные союзы вовсе не с немецкой военной аристократией, а именно что с монаршими домами, давно и глубоко вовлеченными в семейные круги финансовой олигархии. Для британской и тем более датской элиты аристократические регалии потеряли прямую связь с германскими аристократическими ценностями, хотя бы потому что военно-морские ценности подчинены охране торговых путей и без них не работают.

Ну да о российском Надломе разговор нужен отдельный, и как объект для сравнения с США не очень применим, совсем другие условия развития. Так что сравнивать лучше с той же Францией как торгово-олигархической ветвью европейской цивилизации (вместе с Бенилюксом). Только нужно уточнить, что в Европе все национальные ветви элит были вовлечены в доминирующее военное взаимодействие, поэтому даже крупнейшие торговые магнаты всегда породнены с военными и носят аристократические титулы. Однако те же Капетинги происходят от парижских мажордомов, контролировавших торговые операции и пути. А фискальная вертикаль госаппарата со времен Анри Четвертого составляла становой хребет французской державы. Точно так же как федеральная налоговая служба IRS была и остается основой государственной машины США.

Так вот, если внимательно смотреть на историческую географию Франции, она всегда была и остается разделенной на германский север и романский юг. До нового времени там даже языки делопроизводства и правовые стандарты были разными. И тем не менее, несмотря на огромные культурные различия и взаимную неприязнь севера и юга, как иных частей, страна была и остается единой. Военно-аристократическому (и при этом торговому) центру в Париже всегда находился религиозно-политический (и тоже торговый) противовес на юге – альбигойская Тулуза, папский Авиньон и так далее до Виши и нынешнего мусульманского Марселя. А все потому что главной духовной скрепой для Франции является вовсе не дух давно и многажды вырезанной военной аристократии и не религиозный дух, а национальный торговый бренд «французское – значит элитное». Прочие указанные ценности тоже наличествуют, однако подчинены главной торговой ценности так же, как аристократия и церковники встроены и подчинены торговой олигархии, вернее даже – они неразрывно слиты в тех или иных политических кланах.

Можно напомнить, что в стародавние времена «феодальной революции» замкам расплодившейся и измельчавшей военной аристократии, обиравшей торговцев на всех возможных путях, противостояли горожане, объединившиеся вокруг своих церквей для прекращения бесконечных внутренних феодальных войн и канализации энергии военных в крестовые походы ради контроля дальних торговых путей. Это конкретный пример проявления общей закономерности развития таких торгово-транзитных олигархических обществ и государств на основе поддержания баланса между расколотыми и подчиненными военной и церковной иерархиями. Причем при переходе европейской цивилизации к своему Надлому в 16 веке этот раскол был закреплен в постоянном и неразрешимом кроме как через общую колониальную экспансию противостоянии католиков и протестантов в неизменную пользу торговых и финансовых домов.

И все это при том, что до середины 18 века в Европе продолжали доминировать военно-аристократические ценности. Что тогда говорить о заморских колониях, где таких ценностей отродясь не было, а завезенные аристократы из Британии или Франции были теснее связаны с торговыми делами, чем с военной вертикалью. По этой причине в США и военные, и религиозные опоры отдельных политических кланов расколоты на охранные отряд и разнообразные секты намного сильнее, а общая политическая картина еще более фрагментирована, мозаична и усугубляется вплоть до полной атомизации общества как в «современных» мегаполисах.

Здесь можно было бы еще долго рассуждать об исторических и географических предпосылках формирования именно такой психологии населения торгово-пиратских держав или просто транзитных территорий. Отчасти это было показано на примере Украины в эссе «Ветряная мельница этноистории». Главный вывод – это формирование в результате бесконечных войн и набегов очень амбициозного общества – не только городского, но в каждом селе. Однако, что такое амбиции и амбициозность как не внешнее проявление глубинного страха, что тебя примут за слабого, не имеющего социального статуса и «крыши» для защиты своей семьи и собственности. Отсюда вытекают все наблюдаемые феномены повышенной внешней религиозности и публичного патриотизма при полном безразличии и даже желании подставить под удар соседей или родственников, конкурирующих за ограниченные локальные ресурсы.

Отсюда и феномен перманентной холодной гражданской войны, она же – буржуазная демократия. Если один сосед на хуторе записался в активисты какой-либо партии (и часто – через какую-то квазирелигиозную секту), то другие соседи тоже должны стать активистами и сектантами, чтобы при неизбежных спорах и разборках по поводу ограниченных ресурсов не оказаться крайними, кем пожертвуют свои же родственники, не говоря уже о соседях.

И чем более стесненные условия для хозяйства и выживания, тем более ярко и даже истерично проявляется эта базовая амбициозность. Нужно унаследовать от выживших в таком социуме предков способности артистично фантазировать на тему непременной перемоги именно своей секты и/или партии, а главное делать это искренне, чтобы самые тупые, а потому опасные слушатели непременно прочувствовали и тоже поверили. И чем сильнее глубинный страх, тем ярче внешняя защитная истеричность таких «верующих патриотов»,

Говорят, что даже сломанные часы два раза в сутки показывают верное время. Так и в мозаичном либеральном обществе периодически появляются вполне искренние и часто популярные «правдорубы» типа Такера Карлсона или Пола Крейга Робертса. Если амбициозная социальная среда заставляет обязательно проявлять свои амбиции и занять свою отдельную идеологическую позицию, отличную от конкурентов, то какая-то часть таких спонтанно и стохастически выработанных позиций обязательно совпадет с общим объективным трендом, запросом общества – если не своего, то конкурирующего. И это богатство выбора из субъективных лидеров является одним из объективных плюсов для либеральных обществ, особенно в периоды их роста и экспансии.

Однако всеобщий моральный релятивизм либеральных обществ, где преобладает экстраверсия и внешний локус контроля, а не интуиция и не глубинное нравственное чувство, оборачивается огромными издержками в периоды кризисов. Особенно в периоды перепроизводства либеральных элит в середине Надлома, где сейчас находятся глобальные либеральные элиты.

Во-первых, большая часть лишних элитариев оказываются в идеологических нишах, полностью оторванных от политико-экономических реалий, продолжают искренне и истерично верить в самые бредовые и фантазийные политические и социальные теории, причем все более радикальные типа воукизма, климатизма, феминизма, разновидностей троцкизма, нацизма, всевозможного безудержного сектантства. Часть этих идеологий и сект оказывается временно востребованными во все более ожесточенной борьбе олигархических кланов и коалиций за свою долю финансово-политической власти и объективно усыхающего ресурсного пирога.

И у всех этих сектантов свой «патриотизм», своя «вера» и своя «правда», в которую они очень искренне истерически веруют и проповедуют. Что не мешает им постоянно следить именно за состоянием своих счетов для пожертвований и своей доли от распила этих бюджетов, потому что по либеральной вере – это и только это является индикатором истинности и верности пути проповедника. Какая там еще совесть, нравственность или любовь к ближнему? Страх за себя любимого, и амбициозное желание еще и еще услышать про свою сектантскую правоту и непременное спасение – вот что движет, в том числе и многочисленными адептами сект с их довольно массовыми пожертвованиями.

Отдельно заметим, что амбициозность либеральных элит, готовность занять любые идейные ниши ради своего статуса и успеха, в периоды кризисов уже не раз приводили к таким ярким феноменам перебежничества или двурушничества как та же Кембриджская пятерка. И в советской элите с ее значительным еврейско-польско-украинским активом таких перебежчиков хватало, особенно в кризис 1980-90-х. Однако нынешний глобальный кризис для финансово-политической олигархии и всех либеральных элит не может не подталкивать значительную часть наиболее амбициозных и техничных элитариев США и Запада в целом, вплоть до высшего эшелона к закулисному налаживанию мостов и готовности предавать «своих», подставлять конкурентов, жертвовать союзниками и тем более сателлитами. Здесь как говориться, кто первым успеет заручиться поддержкой более устойчивого контрагента – России или Китая, а также помешает такую поддержку получить.

Именно эта подковерная драка на верхней палубе западного Титаника проявляется в порою странных событиях и провокациях, как сейчас в зоне СВО. Винты треснувшего корабля уже почти вхолостую вертятся наполовину в воздухе, а элитарии пытаются отодвинуть друг друга, хватаются за штурвал с прикованным к нему старым морским волком-отморозком, который намного лучше чем вчерашний день помнит времена молодости и старые, еще советские маршрутные карты… и успокаивает подельников «Спокойно, козлодоевы, сядем усе…»