Учитель истории Кирилл Загустин уволился из школы в Петроградском районе и уехал в Таджикистан. Эмигрировать он решил из-за угрозы получения повестки, в Петербурге уже есть случаи, когда и так немногочисленных мужчин-учителей призывают на службу. Загустин рассказал «Фонтанке», как мобилизация может добавить проблем сельским школам, о чём ему приходилось молчать, будучи российским учителем, и почему дети боятся говорить о политике.

— Кирилл, вы уехали в самом начале учебного года, тяжело далось это решение, все-таки у учителя есть некий груз ответственности?

— С одной стороны, груз ответственности есть, с другой — есть понимание ценности своей собственной жизни и будущего.

— Что стало причиной вашего отъезда?

— Я уехал 3 октября. Поступила информация, что с большой вероятностью на работу прислали бы повестку. Получена она была из надёжного источника, я решил, что самое время между обязательствами перед детьми и своим собственным будущим выбрать второе.

— Что у вас написано в «военнике»?

— У меня второй разряд. По здоровью я ограниченно годен, это категория В. Но тут беда в том, что с начала частичной мобилизации много моих друзей с категорией В были обрадованы повестками. Поэтому я не стал дожидаться того, что она может мне прийти.

— Как на ваше решение отреагировали в коллективе?

— Отпустили спокойно, потому что ещё 21 сентября я беседовал с администрацией своей школы. Тут вопрос очень простой: если бы меня призвали, школа бы всё равно лишилась педагога. Мы все обговорили заранее, возможные исходы, вдруг мне придётся уехать очень быстро. Администрация пошла мне навстречу, и мне не надо было дорабатывать две недели, мы расстались день в день. В пятницу я уволился с работы, в ночь на понедельник уже уехал.

— Как вы объявили об отъезде ученикам и их родителям?

— С родителями учеников я не общаюсь, потому что я не классный руководитель, в основном с детьми. Меня ребята спрашивали ещё с 21-го числа, как у меня дела и что я по этому поводу думаю. Я говорил, что пока у меня будет возможность оставаться в России работать, я буду продолжать. Так вышло, что в четверг, когда я в последний раз фактически был на работе, у нас сложился разговор о том, что может настать день, когда я уеду, а вы узнаете об этом только после. У нас даже не будет возможности попрощаться. Они посмеялись, оказалось, что эти слова пророческие, и мы больше не увиделись. После моего отъезда в учебных чатах с классами все за меня очень радовались, что я нахожусь в безопасности, и желали удачи.

— В вашей школе вам нашли замену?

— Со вчерашнего дня у нас новый учитель. Ребята говорят, что вроде бы он неплох. Так что за освоение ими учебной программы я не волнуюсь. Это новый сотрудник с профильным образованием.

— Как, на ваш взгляд, мобилизация скажется на общем образовательном процессе?

— Тут нужно сделать ремарку, что есть школы в больших городах, а есть школы в малонаселённой местности. Там потеря одного учителя-мужчины, который ведёт пять предметов: ОБЖ, историю, биологию, географию, астрономию, — огромный удар для школы. Неважно, мужчина это или женщина, потому что найти нового такого сельского учителя гораздо сложнее, чем в городе. Если мы говорим про большие города, то мобилизация учителей, как бы это прискорбно ни звучало, большой погоды не сделает и отрицательно на процессе образования не скажется. Плюс ещё много педагогов, в основном по ОБЖ и физкультуре, это бывшие военные или люди с военным опытом, многие из них достигли пенсионного или предпенсионного возраста. Эта категория мужчин в школе останется работать. У нас один педагог ОБЖ далеко не призывного возраста, ему хорошо за 50, что бы ни случилось, в нашей школе он работать останется.

— После отъезда вам приходилось слышать что-то про то, что вы бросаете детей?

— Так никто не говорил. Многие, когда узнали, что я уехал, писали мне пожелания удачи и слова поддержки. Никто из моих знакомых даже и не подумал спросить: «А как же дети?» Потому что и взрослые, и сами дети прекрасно понимают, что найти нового педагога — это гораздо меньшая из проблем, чем возможная отправка на фронт.

— В своём телеграм-канале вы написали, что больше не являетесь российским учителем и вам не нужно больше просеивать каждое слово через сито. Можете оценить по 10-балльной шкале, насколько вы были несвободны в этой системе?

— На 4 из 10. Есть определённые темы, которые я не мог поднимать в силу того, что я был сотрудником системы образования и не хотел отрицательно влиять на имидж школы. В первую очередь, я не мог писать открыто о политической системе в России, потому что в образовании нужно придерживаться принципа нейтральности. В школе я его действительно придерживался вне зависимости от своих собственных взглядов, я всегда давал две точки зрения на любые события, социологические концепции. Я всегда оставлял возможность для ребят составить свою точку зрения. Теперь, когда я уехал и не обременен этим принципом нейтральности, могу выражать свою точку зрения без оглядки на то, что директору в районном отделе образования надают по шапке, потом ему придётся говорить со мной и убеждать: «Кирилл Александрович, будьте аккуратнее». Я был аккуратен, теперь могу быть максимально правдив.

— Вы написали, что сейчас очень хотите обнять своих учеников, раньше не делали этого, «потому что не так поймут».

— В 2016 году, когда я только пришел работать в школу, мне глубоко в душу запал секс-скандал в московской гимназии с педагогом математики, которого обвиняли в сексуальных домогательствах. По иронии судьбы я лично знаком с одной из девушек, с которой он вступал в связь. Причем мы с ней познакомились года за 3–4 до того, как это все всплыло наружу. И на меня это произвело такое сильное впечатление, что я решил вопрос радикально и вообще не прикасался в процессе учёбы к ученикам в принципе, мальчикам и девочкам, независимо от возраста. Иногда, конечно, хотелось показать свои эмоции, но держал себя в руках.

— Почему вы выбрали для отъезда Таджикистан?

— Это были единственные билеты, которые стоили дешевле 100 тысяч. Плюс у меня здесь родилась бабушка и прожила большую часть жизни, поэтому я ещё и на исторической родине оказался. Хотя сейчас вся родня из Таджикистана уехала в Москву.

— В хостеле вы общаетесь с иностранцами, какой они видят нашу страну сейчас?

— Я общался с туристами из азиатских стран — Тайваня, Китая и с жителями Таджикистана. Они все в шоке в плане того, что происходит и какие новости они видят. Они ничего не знают о политической системе в России, понятно почему. Я думаю, у них нет никакой позиции, есть только сочувствие простым гражданам России, которые оказались в какой-то степени заложниками правительства. Все, с кем я общался, они больше слушают информацию из первых рук, нежели высказывают своё собственное мнение.

— Есть у вас план на будущее?

— Дальше у меня план попасть в страну, где Интернет лучше, чем в Таджикистане. Это несложно, потому что Таджикистан занимает 128-е место из 139 по рейтингу Интернета в мире. Пока — Турция, меня туда пригласили друзья, помогут на первое время с жильём, а там посмотрим.

— Вы останетесь учителем?

— Безусловно, я ещё год назад запускал свои онлайн-курсы по истории для взрослых. Плюс мне предлагают вести частные уроки. Педагогика — это то, что у меня получается, и то, что я люблю. После шести лет работы в школе было бы странно бросать всё вот так вот.

— При каких условиях вы готовы вернуться в Россию?

— Закончится все это, и я вернусь.

— Профессия учителя в классическом понимании даёт чувство собственной нужности, оно у вас не утратилось?

— Я расстался со школой, но не расстался с детьми. Забавно, что именно после моего отъезда дети стали писать мне гораздо чаще, обращаться за советами и просто делиться своими переживаниями. Пока у меня нет чувства утраты, есть чувство освобождения.

— Видела, что в соцсетях дети пишут, что вы — легенда.

— Честно говоря, я несколько раз практически расплакался от того, что мне ребята написали, в первую очередь в личные сообщения. Очень трогательно было слышать, что некоторым из них я действительно помог найти свой путь и перестать боятся по нему идти. А комментарий, что я легенда, это конечно с долей иронии ребятки говорят.

— На ваш взгляд, как ученики видят происходящее у нас в стране?

— Среди моих учеников есть двое, кто поддерживает государственную политику. Но я, как педагог, учу их наравне со всеми. Половина где-то разделяет мою позицию. Вторая половина боится открыто говорить о своей позиции в принципе, даже в рамках класса. Некоторые вполушутку-полувсерьёз говорят: «А вдруг меня посадят?» или «Не хочу, чтобы моих родителей вызывали к директору». Или когда мы писали эссе и проходили политические режимы, одна девочка сказала, что ей мама запретила эссе читать вслух. Потому что они против, но они боятся высказываться. Ещё один ученик сказал, что не будет говорить своё мнение, потому что его отец публичный человек и он боится, что это отразится на его карьере.

— Звучит устрашающе. Если несколько лет назад этот страх был только среди взрослых, то теперь получается он и среди детей?

— Да, он постепенно проявляется. Причём конкретно в нашей школе объективных причин для такого страха нет. У нас не была школа, где было развито ультрапатриотическое движение и шаг влево, шаг вправо — твоих родителей вызывают к директору. Хотя я знаю, что такие школы есть. Предыдущая школа, в которой я работал, такая. Но всё равно дети, которые как минимум читают новости, прекрасно понимают, к чему движется внутренняя политика в нашей стране, и накладывается отпечаток на их поведение даже в школе, где объективных признаков не высказывать свое мнение пока ещё нет.

_{Беседовала Лена Ваганова, «Фонтанка.ру»}