Коридор «Север – Юг» и его скрытые повороты

Одно время автору очень нравились труды Л. Н. Гумилева. Привлекала не столько концепция «этногенеза», весьма скептически принятая, кстати, профессиональным сообществом, сколько отличный литературный стиль изложения, помноженный на исключительную широту охвата и внимание к деталям. Одной из известных работ именитого тюрколога стала монография «Тысячелетие вокруг Каспия». Столетия войн, дрязг, интриг и сложных перипетий во взаимоотношениях народов, волею судеб оказавшихся на главном караванном пути мировой торговли.

 

СССР играл в игру с распределенным выигрышем

Время – категория бездушная, не пощадило оно и Шелковый путь. Караваны сместились на морские коммуникации, великие державы обросли колониями. Индия, Америка и Китай надолго стали ведущими активами в большом противоборстве. Роль Каспийского региона и Центральной Азии трансформировалась из (как сегодня выразились бы политологи) «главного торгового хаба» в инструмент глобальной политики ведущих держав.

Нет, торговля не остановилась, и растущая Россия активно вступала в конкурентную борьбу с Османской Портой и Персией, джунгарами и маньчжурами. Событий происходило много, но роль региона изменилась принципиально – из активного субъекта мировой политики он превратился в объект ее игроков. Если в XIX веке события в масштабе определялись британскими опасениями за судьбу своей индийской жемчужины в имперской короне, то в веке XX веке игра продолжилась в форме «борьбы с коммунизмом», т. е. с СССР.

Ближнему Востоку в этом плане «повезло» значительно больше – в подземных и морских кладовых хранились разведанные ранее углеводороды, имелся в наличии Суэцкий канал, а с 1949 года Лондон, расписавшись в беспомощности, добавил в «копилку счастья» еще и Израиль – жизнь в регионе стала весьма насыщенной. Распад Османской империи, а затем коллапс британской колониальной политики породили вал территориальных и межнациональных конфликтов и войн, не изжитых и по сей день. Но они, в свою очередь, высвободили огромные людские и природные ресурсы, как востребованные, так (что немаловажно) и пригодные для быстрого освоения. Сегодня такие ресурсы принято называть ликвидными.

Кое-какие ресурсные активы наличествовали и в т. н. «Большой Центральной Азии» (Средняя Азия фактически является органической частью Азии Центральной), но огромным осложнением на пути их освоения являлось отсутствие выхода к морским коммуникациям. Если бы не политика СССР, который развивал «окраинные земли» фактически с одинаковым приоритетом по отношению к землям «центральным», то судьба экономики региона не сильно отличалась бы в лучшем случае от Бангладеш, в худшем – Афганистана. Последний, как в XIX веке являлся для Британии не экономическим активом, а инструментом обеспечения безопасности своих «торговых жемчужин», так и в XX веке продолжил играть аналогичную роль. Зачем контролировать или влиять на Афганистан? Ради безопасности. Не ради торговли, производства, залежей марганца, меди или даже драгоценного лития. До появления советских специалистов эти «сокровища» там системно и не искали.

Богатый на рабочие руки и востребованные ископаемые Иран после Исламской революции и трагедии в Тегеране был на десятилетия довольно плотно изолирован от торговой и промышленной инфраструктуры, имея при этом уникальные географические преимущества. По сути дела, его ресурсы оказались запечатаны, как своеобразная пещера Али-Бабы. Нынешний Иран, добившись ценой неимоверных усилий потенциала для превращения в крупного регионального игрока, живя в буквальном смысле на энергоносителях, до сих пор не имеет адекватной внутренней энергосистемы, транспортной сети, испытывает проблемы с генерацией, переработкой сырья и освоением запасов.

В 90-е годы мир вышел из блокового противостояния. Где-то успешно, а где-то не очень регионализация постепенно сменялась глобализацией, логистические и производственные цепочки усложнялись и разветвлялись, и вот в этом «чудном мире» новые и даже теперь совсем свободные страны Средней Азии стали искать пути встраивания в глобальную систему. И вот здесь выяснилось много интересного, но довольно печального – им негде, нечем и не с кем торговать. СССР развивал внутренний рынок, но не строил никаких коридоров от Лиссабона до Владивостока и от Мурманска до Нью-Дели. Железнодорожные и автомобильные сети выстраивались исключительно для внутренних потребностей, а единый торговый флот и порты остались где-то далеко в туманной дали, а позже и они растворились стараниями «нового менеджмента».

Если на Ближнем Востоке от двух бывших империй остались границы, проводимые в уютном кабинете фактически по линейке на карте и строго в парадигме «игры с нулевой суммой» для метрополии (центру все, остальным что останется), то Средняя Азия получила границы, сформированные по нуждам и потребностям совершенно иного государства-цивилизации.

Со времени Российской империи вхождение азиатских территорий в ее состав происходило полностью и по частям ханствами – крайне волатильными образованиями, которые никогда не имели более-менее устойчивых территориальных рамок, зачастую даже этнических. СССР устраивал границы республик таким образом, чтобы внутри границ все время формировались национальные противовесы, а ресурсы часто распределялись по принципу «меньшей территории большее» – т. е. как раз тому принципу, который в условиях «цивилизованного» мира просто был бы невозможен. У сильного государства есть и земля, и вода, и энергия, а если этого нет или недостаточно, то сдерживает только одно – наличие иного сильного государства.

СССР строил другой мир, в котором вода могла быть у меньшего территориального образования или меньшее образование могло получать энергию на лучших условиях, чем территории внутри условной «метрополии». С математической точки зрения, СССР играл в игру с распределенным выигрышем, но именно это и означало, что, разделившись, ни один игрок не сможет не только унести с собой выигрыш своих визави, но даже часть своего прошлого выигрыша, полученного по былым правилам.

Банальность и очевидность этой базовой конструкции из теории игр элитами была проигнорирована напрочь. Да и немудрено, на это не было времени – шел передел собственности в масштабах космических, который осложнялся еще и извечными родовыми, племенными и клановыми противоречиями. «На подумать» просто не оставалось времени. Следует отметить, что наличие запасов сырья, разведанных и освоенных Союзом на территориях некогда братских республик, а также вполне искреннее заблуждение мировых игроков в том, что эти запасы ликвидны, т. е. извлекаемы и транспортируемы с адекватными затратами до центров распределения, сыграли с новыми постсоветскими элитами поистине трагическую шутку.

Если отвлечься от массы деталей и выделить главное, то условно 90-е – начало 2000-х – это время складывания в регионе нового баланса элит, который во многом напоминал систему правления Саудовской Аравии: представители одного рода осуществляют полный контроль за основными ресурсами, а представители остальных – в зависимости от степени влияния и исторических (что немаловажно) предпосылок получают распределяемые сверху доли.

Это не феодальная или неофеодальная система, как сегодня любят говорить политологи, это рентный капитализм с некоторыми региональными особенностями в плане политического представительства интересов той или иной территориально-родовой общности. Базовые отрасли полностью контролируются одной родовой группой, которая ведет переговоры по условиям внешнеторговых контрактов, привлечения инвестиций и оборудования, а итоговая рента распределяется согласно общему консенсусу, при этом никого не волнует, кто и сколько контролирует вторичные рынки и территории – это некая историческая данность, вернее, подается как таковая. Одновременно, если нарушаются правила распределения дохода от базовых ресурсов, то обиженная сторона вполне способна поднять часть территорий и даже хозяйственных отраслей второго плана на бунт.

Строить эту систему в условиях, когда у тебя есть запасы сырья, а международные инвесторы и транснациональные корпорации готовы реализовывать проекты, занятие увлекательное и интересное, мечта, которая находится прямо над горизонтом. Какая уж тут теория игр, до нее ли?

Это искреннее заблуждение всех заинтересованных сторон в том, что активы ликвидны, оно работало довольно долгое время. И вот, примерно ко времени первого большого кризиса 2008–2009 гг. оказалось, что «гладко было на бумаге, да забыли про овраги» – монструозные проекты не двигались далее рамочных соглашений, поскольку соглашения запускали проработку деталей, а погружение в них разочаровывало инвесторов.

И дело даже не в том, что долгое время не могли определить статус Каспийского моря – выкачка ресурсов на рынки в достаточном и стабильном объеме, интересовавшем инвесторов, была возможна только при одновременной работе сразу нескольких поставщиков. Длина «шланга» становилась настолько значительной, согласования столь долгими, а резервов на риски не предусматривалось в принципе, что все это просто обнуляло рентабельность проекта при постройке в разных юрисдикциях, которые вдобавок ко всему не могли распоряжаться выручкой в приемлемом для себя объеме.

Вспомним прошлый абзац – ведь эту выручку надо было распределять, а оно уже было обещано ранее, на этапе соглашений. Активно рассуждая о новых путях доставки углеводородов на перспективные рынки, среднеазиатским коллегам стоило бы поинтересоваться, как идут дела у соседей. А дела шли и идут так, что за двадцать пять лет ни один сухопутный мегапроект в регионе в направлении с Юга на Северо-Запад, и с Юго-Востока на Запад не был доведен даже до стадии начала строительства.

И дело не в протяженности или особенностях рельефа. Региональные нитки Киркук – Джейхан (Ирак – Турция), Баку – Тбилиси – Джейхан исправно поставляют объемы, а условия и географию прокладки идеальными не назовешь ну никак. Более того, удалось запустить весьма протяженный маршрут из Казахстана и Туркмении – это 4 тысячи километров только по китайской территории и 1,5 тысячи в Средней Азии. Так почему в одних случаях все получалось, а в других нет?

Причин на самом деле несколько. Первая и главная заключается в том, что, в отличие от России, Катара или Саудовской Аравии, покупатель и производитель в регионе фактически являются частью одной большой структуры. Стремясь любыми способами привлечь инвестиции в добычу, элиты жертвовали для этой структуры своими долями, и соглашения заключались таким образом, что около 75 % запасов фактически по договорам принадлежат американским и европейским производителям. И дело не только и не столько в великой силе коррупции, сколько в совершенно банальной природе бизнеса как такового – результат делится между реальными, а не номинальными инвесторами. Сколько ты готов выделить средств в проект – вот ровно такая твоя доля. Нет живых денег, а есть только сырье и территории? Получите свои законные 15–18 %.
 

Поход за сокровищами

Распределяя на рынках ближневосточное и европейское сырье, наращивать объемы добычи в этом регионе для ТНК имело бы смысл только в том случае, если бы были существенно ниже издержки или растущий спрос потребует новых контрактов и дополнительных объемов, причем колебания этих процессов собственники должны были иметь возможность купировать (на «птичьем языке» хеджировать). А вот с этим были проблемы.

Спрос не рос, а суммы, требуемые в проекты, росли год от года. В свое время каспийское месторождение Кашаган представлялось как золотые россыпи XXI века. Оказалось, что надо просто сломать голову, вывихнуть на 180 градусов руки и ноги, чтобы оттуда пошли более-менее стабильные объемы. Инвестиции с проектных 7 млрд долларов выросли до 40 млрд долларов, и это, видимо, не предел.

Что в таком случае делают (вернее – после 24.02.2022 следует говорить «делали») ТНК в России? Они шли в высокие кабинеты и перенаправляли потоки на другие, альтернативные источники. И вот здесь кроется вторая базовая проблема региона – альтернативных источников сырья для крупных проектов просто нет. Любой сбой в разведке и проектировании ломает всю конструкцию целиком. А если учесть, что государств-участников много?

В прессе любят писать про коррупцию, как-то забывая о том, что главный источник этой самой коррупции в современном мире и есть эти самые пресловутые транснациональные корпорации. Они – главный взяткодатель и главный бенефициар такого рода «кулуарных инвестиций», но никакая взятка не решит проблему, если сырье недоступно в рамках адекватных рынку затрат. Поэтому совершенно логично, что объемы отправились к тому инвестору, который вложил свои собственные средства в транспортную систему – в Китай.

Но и в случае с Китаем проблема роста объемов никуда не делась, и Поднебесной как воздух потребовались альтернативы, и желательно на приемлемых условиях – Сибирь и Дальний Восток. В плане разницы между написанным в проекте и реальностью показателен пример Туркмении, ресурсы которой выкуплены на годы вперед, привлекать дополнительные средства некуда, а прошлые истрачены. Опять-таки, и в нашем благословенном Отечестве есть подобные примеры, другое дело, что есть альтернативные источники и средства для покрытия издержек по переброске объемов.

Водили хороводы под знаменами великой углеводородной революции в Средней Азии, даже перестроили политические механизмы под ее реализацию, раздали доли инвесторам, а реальность оказалась прозаичнее и угрюмее. Даже 7-миллионная Туркмения, которая, казалось бы, представляет собой бездонный резервуар, успех Катара или Бахрейна повторить не смогла. Да и не могла в принципе, но кто тогда думал о математике?

Вот в этой реальности, осознание которой наступило даже до первого мирового кризиса нового времени (примерно так – к 2005 году), экспертное сообщество нашло текст и музыку для новой хороводной песни – производственная база.

Не получилось жить на сырье, ничего, надо повторить пример Юго-Восточной Азии – стать промышленным центром. Руки в наличии имеются, валюты девальвированы так, что развитие производственных площадок для транснациональных корпораций просто не может быть не выгодным. Если поднять выступления политиков и экспертов того периода, то мы увидим, как один за другим обсуждаются инвестиционные проекты в сфере товарного производства. Результат? Примерно такой же, как и у предыдущего «похода за сокровищами».

И в этом действительно стоит разобраться, ведь нам постоянно рассказывают о том, что Китай создал свое экономическое чудо на «дешевой рабочей силе и слабом юане». Ну вот в Таджикистане самая дешевая рабочая сила и слабая валюта – где чудо? При этом, в отличие от своих соседей – Узбекистана и Туркмении, там есть и энергия, и вода (если посчитать эти ресурсы на население). Парадокс? Отнюдь.

Проблема заключается, опять-таки, в проклятой географии и отсутствии производственных ресурсов. Бангладеш – бедная страна, и с водой у нее все не так хорошо, как в Таджикистане, и с электроэнергией есть сложности, мусора много – почти 200 млн населения как-никак, но там производства инвесторы открывают, а в Душанбе нет. Корея, еще полвека назад ну кто бы подумал, что станет мировым центром судостроения – нет ведь металла, сырья своего. Разница между одними и другими банальна – наличие моря и морских коммуникаций.

Имея море, вы можете завезти любое сырье, которое будет работать по так же завезенным технологиям, и ваши дешевые рабочие руки и девальвированная валюта будут работать синергично, потому что вы сможете вывезти товары заказчику по самой приемлемой цене логистики. Вот в Таджикистан (да и к соседям тоже) надо вначале дорого завезти сырье, потому что вы никогда не привезете по суше столько и за такую стоимость, как на море, и вывезти продукт обратно. И одно дело возить свежую зелень на самолете тюками в аэропорт Жуковский, и совсем иное дело – производить и везти на рынок заказчику промтовары.

Эти размышления, я надеюсь, немного отрезвят тех, кто доказывает, что Россия – это такая исключительно континентальная держава, которой не нужен сильный флот. Реальность иная: нет сильного военного и торгового флота – значит, государство не может полноценно участвовать в международной торговле, а (как минимум) половина перспективных направлений для нее будет закрыта.

Чтобы понять бесперспективность подобного рода проектов (говоря об опции в масштабе, а не о локальных, единичных производствах) понадобилось около 4–5 лет. Срок относительно короткий в рамках исторического цикла, но довольно значительный с точки зрения современных технологий и инноваций. И вот участники хоровода решили вспомнить о такой конструкции, как ЕврАзЭС (в то время он именовался еще таким образом).
 

Поиск адекватной экономико-математической модели «распределенного выигрыша» для России

Как и Союзное государство России и Белоруссии, Евразийский союз долгое время пребывал скорее в номинальном, чем в реальном состоянии. Это и немудрено, учитывая тот факт, что со времени его основания главной функцией этого объединения было вовсе не экономическое развитие (декларации мы брать в расчет не будем), а банальное открытие транзитных коридоров. Годами ЕврАзЭС был фактически главным органом, регламентирующим беспошлинный реэкспорт с легальным механизмом обхода сторонами национальных квот и пошлин на те или иные виды товаров. Попутно снимались ограничения на движение капитала и рабочей силы, но капиталы в виде перекрестных инвестиций двигаться никак не хотели.

Как ввезти мясное сырье в Россию из Польши, если квоты в России являются константой и распределены весьма жестко, а пошлина до 60 %? Не беда, ведь в братских Белоруссии и Казахстане есть свои квоты, не такие жесткие, вполне себе добываемые, а кто мешает потом купить это сырье у добрых и сердобольных братьев? А как регулировать транзит товара из Европы в Киргизию? Китайского, купленного в Казахстане? Вот, собственно, этими вопросами и занимались такие органы, как комиссии Таможенного союза. Работа там была проделана на самом деле немалая – все-таки это огромный пласт регулирующих документов, норм, предписаний, сертификатов, которые были унифицированы. Попутно создавались и цифровые базы, которые (надо отдать объективно должное) работали на снижение коррупции в трансграничных операциях. Но принципиально Таможенный союз работал не как инвестиционная площадка для развития, а как транзитный регулятор, собственно, что и было изначально отражено в его названии.

Попытки инвестиционных проектов по этой линии предпринимались неоднократно, однако упирались они вполне закономерно в противоречие, описанное несколькими абзацами выше. Рост внутреннего товарооборота был стабильно минимальным, а прирост за счет новых членов и превращение в современный ЕАЭС происходило от необходимости снятия ограничений на движение рабочей силы. Только, пожалуй, Армения использовала ЕАЭС по назначению, как рынок сбыта, что, впрочем, никак не сказалось на политической «многовекторности» последней.

Надо отдать должное команде С. Глазьева, который считал, что ЕАЭС – это не ситуативный инструмент, а организация на перспективу. Его команда с удивительным упорством выстраивала полноценные органы управления, но проблема была и оставалась неизменной – даже в самый «урожайный» доковидный 2019 год общий товарооборот ЕАЭС составил 60,2 млрд долларов, из которых 36 млрд долларов пришлось на связку РФ – Беларусь, а еще 13 млрд долларов на экспорт из России минерального сырья в Казахстан, при этом основные поставки между участниками пришлись на минеральное сырье и питание. Как аналог Европейского банка реконструкции и развития был создан Евразийский банк, однако весь объем накопленных за десятилетие прямых инвестиций не превысил и 25 млрд долларов.

И вот последней итерацией хоровода стали разного рода транспортные коридоры. Ну в самом деле, если мы не можем для внутреннего общего рынка что-то внятное производить и этим торговать, а с сырьевыми маршрутами и проектами не складывается пасьянс, то логично зарабатывать на логистике между теми, кто действительно производит и покупает. Идеи с коридорами и шелковыми путями были восприняты с неподдельным энтузиазмом – как спасительный выход из сложившегося тупика. Более того, стали доводиться до практической реализации проекты по реконструкции и расширению железнодорожной сети, как единственной, пусть и крайне ограниченной в возможностях, альтернативы морю.

Были расконсервированы, частично модернизированы и построены несколько железнодорожных маршрутов в направлении на Афганистан: Душанбе – Хошади, Керки – Акина, Акина – Андхой, реконструирован участок на Мешхед – Серакс и построен на маршруте Горган – Этрек (оба участка Иран – Туркмения). Введен в эксплуатацию Хаф – Герат (Иран – Афганистан), реконструированы пункты пропуска Достык – Алашанькоу и Алтынколь – Хоргос с дальнейшим входом на каспийские порты.

Иран вложил серьезные средства в модернизацию портовой инфраструктуры Анзали и Амирабада, которые выстроены по последнему слову, но пока работают даже не на треть мощности. Движение вроде бы действительно пошло. А проекты обсуждались один другого серьезней. Может, кто-то из читателей сейчас вспомнит такие названия, как Транскаспийская магистраль, проект ВСМ «Евразия» (это где планировалась трасса на Казань и Челябинск), ТРАСЕКА и т. д.

Пресса пестрит сообщениями о том, что железнодорожные перевозки контейнеров Восток – Запад выросли на 120 %. А много это или мало? Ну вот за прошлый год весь объем перевалки через описанные выше пункты пропуска был аналогичен примерно 40 рейсам крупных морских контейнеровозов, а до самой «глубинной» Европы добралось всего 3,5 тыс. ед., остальное растворилось на просторах родной Евразии. В процентах много, в абсолютных величинах довольно скромно.

Китай весьма осторожно подходит как к запуску подобных маршрутов, так и к инвестированию в них. И понять эти причины можно – западный маршрут пролегает по бассейну р. Тарим, Синьзян-Уйгурскую автономию, регион с наименее развитой инфраструктурой во всем Китае, с расстояниями в тысячи километров неосвоенных территорий. Здесь нет ни логистики, ни транспортных линий. Чтобы достичь границы с Казахстаном нужно сформировать свыше 4-х тысяч километров подъездных путей, состыковать их с развитой приморской частью Китая. По разным оценкам, это свыше 450 млрд долларов инвестиций, учитывая кредитную нагрузку для «младших» партнеров, у которых собственных средств не хватает хронически. И это только малая толика будущих затрат.

В Средней Азии нет своего контейнерного парка, а китайский загружен, по Каспию двигаются суда-малотоннажники, способные взять редко когда больше 250 контейнеров на борт за рейс. Российский же судовой парк в регионе просто исчезающе мал, представлен в основном небольшими балкерами, которые в летний период уходят в Азовское и Черное море работать на рейдовых перегрузках. Наш торговый флот и портовая инфраструктура в регионе – это вообще отдельная тема для анализа.

В итоге результат последнего круга каспийского хоровода оказался неоднозначным. Если посмотреть на показатели товарооборота, то в регионе только Иран нарастил свой экспорт в страны Средней Азии, а вот обратный импорт от наших соседей в Иран описывается исчезающе малыми величинами – 17 млн долларов, 120 млн долларов и т. д. Винить Иран за это не стоит – он действует в своих интересах, тем более что в его планах кардинально модернизировать железнодорожное сообщение от Персидского залива на Каспий. И вот после такой модернизации неожиданно может выясниться, что те же китайские товары вполне удобно возить нашим соседям с Юга на Север (!), а не наоборот, как долгое время думали «эксперты» и на что рассчитывали элиты. Мы всем миром построим Ирану двухпутную электрифицированную дорогу от Персидского залива на Каспий, а он нам заботливо поставит китайскую продукцию.

Понимают ли, пройдя все эти хороводы мучений и несбывшихся надежд, это элиты региона? Несмотря на бодрую риторику, да, прекрасно понимают. Другое дело, не понимают, в каком направлении двигаться дальше, ведь, учитывая ситуацию после 24.02.2022, они и тактически, и стратегически дезориентированы.

Что это значит для России? Найдем адекватную экономико-математическую модель «распределенного выигрыша» – получим устойчивый в плане безопасности базис и рынок сбыта, т. е. основу для будущего представительства интересов России в мире. Не найдем – получим разброд и шатание в своем южном «подбрюшье», потому что альтернативных проектов экономического рывка у региона просто не осталось.

 

На старых дрожжах

Полина Василенко:
Визит президента Ирана в Москву: стратегические колебаниям

В 2022 г. в российско-иранском взаимодействии произошли два важных визита. Первой стала поездка иранского президента Эбрахима Раиси в Москву в январе 2022 г. Тогда иранская сторона пыталась представить визит как прорыв дипломатии нового главы правительства, в то время как критики указывали на отсутствие принципиально новых идей и договоренностей в ходе переговоров.

Майский визит вице-премьера РФ Александра Новака в Иран осуществлялся в несколько иной ситуации. С одной стороны, уровень переговоров явно уступал президентской поездке в январе. С другой — российская делегация отправлялась в Иран на фоне беспрецедентно жестких санкций со стороны Запада, введенных в свете украинских событий. Сегодня только ленивый не говорит о том, что будущее Москвы в отношениях с Китаем и Ираном, поэтому визит Новака рассматривался совсем через другую призму — из России уж точно.

Тем не менее объявленные итоги скорее выглядят логичным продолжением процессов, намеченных в двусторонних отношениях на прошлом этапе развития, еще до санкционной войны Запада против России. Поиск вариантов нарастить грузопоток через Каспийское море, обсуждение отмены запрета на импорт иранских молочных продуктов, перспектива поставки продуктов птицеводства из России, переговоры по инвестициям в нефтегазовую сферу Ирана и своповым поставкам нефти и газа — все это частные вопросы, по которым конкретные решения в лучшем случае ожидают нас в будущем. Договоренности по поставке пшеницы выглядят более конкретным результатом, однако и в прошлые годы Россия была одним из ключевых экспортеров на этом направлении, так что нового здесь мало. По итогам 2021 г. почти 80% ирано-российского торгового оборота составляла сельскохозяйственная продукция.

Более фундаментальным может показаться вопрос наращивания торговли в национальной валюте. Однако мы говорим о процессе, который наметился уже давно, — по итогам 2021 г. более 70% торговых операций между Россией и Ираном осуществлялись в национальных валютах. Долгожданная интеграция платежных систем «Шетаб» и «Мир», несмотря на некоторые подвижки, все так же остается на этапе обсуждения.

Пожалуй, самым масштабным изменением можно назвать перспективу достижения полноформатного соглашения о зоне свободной торговли (ЗСТ) с ЕАЭС, которое, вероятно, будет достигнуто уже в 2022 г. Оно, в свою очередь, должно прийти на смену временному соглашению по ЗСТ, которое вступило в силу 27 октября 2019 г. и позитивно сказалось на двусторонней торговле. Но и тут все идет по давно намеченному графику: переговоры по полноформатному соглашению должны были завершиться не позднее, чем через три года после вступления в силу временного соглашения о ЗСТ.

Стоит отметить, что развитие экономического сотрудничества двух стран последних лет имело положительную динамику. Объем торговли между Россией и Ираном в 2021 г. превысил рекордные 4 млрд долл. Позитив преобладал и в политической плоскости. Россия и Иран все чаще оказывались по одну сторону баррикад на международной арене — пример ядерной сделки, пожалуй, один из самых ярких, да и вступление Ирана в ШОС в 2021 г. произошло, прежде всего, по российской инициативе. В целом стороны нащупали подход, когда удается концентрироваться на совпадающих интересах и планомерно наращивать экономическое сотрудничество. Начало 2022 г. можно рассматривать в том же ключе: торговый оборот между Россией и Ираном в I квартале вырос на 10%.

Ахмед Дахшан:
Как страны Персидского залива относятся к военной операции на Украине?

Что касается нового этапа в торгово-экономических отношения, то он практически неизбежен. Санкции, введенные против России, останутся с ней всерьез и надолго. Переговоры по возобновлению ядерной сделки между Тегераном и Вашингтоном также зашли в тупик, и шансов на выход из него все меньше.

И пусть декларируемые договоренности политических элит пока не совсем отвечают текущему моменту, главное изменение уже налицо. Вместе с Новаком в Иран приехала не только делегация из чиновников, но и огромное количество бизнесменов, многие из которых еще недавно и не смотрели в сторону Исламской Республики. Май 2022 г. вообще стал тестовым заходом в Иран для многих россиян. Зазвучали новые идеи об импорте иранских лекарств, стройматериалов, взаимодействии книжных индустрий, поставках деталей. Наконец, за последние месяцы все больше россиян начали просто интересоваться Ираном, что нашло отражение и в медийной плоскости. Все это говорит о качественном смещении фокуса, что не может не отразиться на отношениях двух стран.

Другой вопрос, что большинство «первооткрывателей», приехавших делать бизнес с иранцами, очень быстро столкнутся со значительными сложностями — разница деловых культур, проблема с платежами, неналаженные логистические схемы, бюрократические препоны. Иран — это не та страна, куда можно зайти легко и быстро. Скорее всего, значительная часть новопришедших разочаруется и оставит затею налаживания связей, столкнувшись с первыми проблемами. Останутся только самые изобретательные и настойчивые, либо те, для кого Иран на фоне возникших ограничений превратится в единственную опцию. Но и этого может быть достаточно, чтобы в перспективе в разы нарастить торгово-экономическую интеграцию двух стран.

Не только сотрудничество

С начала операции России на Украине Иран занял компромиссную позицию. Тегеран не присоединился к волне международного осуждения Москвы, но и не поддержал действия российской стороны. При этом основную вину за происходящее иранские власти возложили на США и НАТО. В то же время Тегеран продолжает призывать к прекращению огня и переговорам между Россией и Украиной и даже предлагает свои услуги в качестве посредника.

Реакция иранской общественности была еще менее однозначной. Значительная часть населения страны откровенно негативно отнеслась к началу Россией операции на Украине. Особенно это справедливо для среднего городского класса, где в информационной картине доминируют западные СМИ, которые ведут вещание на фарси: персидская служба BBC, Radio Farda, Iran International и др. В Тегеране даже произошли небольшие антироссийские акции протеста. К западным средствам массовой информации присоединились и некоторые реформаторские СМИ. В то же время консервативные медиа и проправительственные эксперты транслируют позицию очень близкую к государственной.

Иван Тимофеев:
Выгодообретатели

В связи с этим дальнейшее углубление российско-иранских отношений, в особенности на правительственном уровне, может сопровождаться негативной реакцией части общества. Для Ирана это во многом естественная ситуация: так, в прошлом имели место демонстрации против сближения страны с Китаем, хотя в экономическом плане китайское направление для Тегерана остается фактически безальтернативным.

Другой заметной реакцией стали высказывания в отдельных СМИ и социальных сетях идеи о том, что Иран может серьезно выиграть от санкций в отношении России, заняв ее место на рынке углеводородов. Однако пока ситуация скорее обратная. Сообщается, что экспорт иранской нефти в Китай резко сократился из-за ситуации на Украине. Пекин отдает предпочтение российским поставщикам, которые в сложившихся условиях вынуждены продавать нефть со значительным дисконтом. Похожая ситуация складывается и на рынке газа, где интерес азиатских стран к Тегерану на фоне переориентации Москвы на Восток может заметно упасть.

Потенциально Иран способен занять место России в сфере углеводородов, но для этого, во-первых, требуется отмена западных санкций с Исламской Республики. И даже в этом случае иранская добыча нефти очень сильно ограничена производственными возможностями, и, чтобы ее заметно нарастить, нужны инвестиции и технологическое обновление — все это требует и времени, и усилий. В газовой сфере вопрос упирается в возможности иранской стороны доставлять товар до покупателя, которые развиты явно недостаточно. Так что говорить о золотых перспективах иранских производителей углеводородов на фоне изоляции России пока преждевременно.

Таким образом, общая картина развития российско-иранских отношений выглядит чуть более сложно, нежели просто неизбежное сближение. По ряду направлений, наоборот, обостряется конкуренция. Более того, общественное мнение Ирана настроено по отношению к России не столь однозначно. Однако иранские власти вполне последовательны в своем стремлении на углубление тесных связей с Москвой из прагматичных соображений. Поэтому общие перспективы развития оптимистичные, несмотря на ряд омрачающих радужную картину обстоятельств.

Опыт как главный актив

Потенциал Ирана как экономического партнера России значительно превышает текущий уровень отношений. Исламская Республика способна как заместить часть выпадающих из-за санкций позиций в различных сегментах российской экономики, так и стать импортером расширенной линейки продукции из России. Кроме того, сам Иран представляет собой рынок со множеством незанятых ниш, где свои предприятия могут создавать российские инвесторы.

В то же время в масштабах страны Тегеран никогда не приблизится к тем возможностям, которые могут предоставить такие страны, как Китай или Индия. Однако существует направление, которое делает Иран абсолютно уникальной страной для России — это личной опыт.

Игорь Матвеев:
Экономическое соперничество России и Ирана в Сирии: новая реальность в свете улучшения ирано-американских отношений?

Российская Федерация сегодня находится в ситуации беспрецедентной экономической конфронтации со странами Запада. Единственный другой сопоставимый пример финансовой войны, развязанной Соединенными Штатами и Европой, — это случай с Ираном. Этот опыт актуален еще и потому, что обе страны похожи по многим показателям. Дело не только в том, что и Россия, и Иран экспортируют нефть и газ — это сравнение лежит на поверхности. Помимо этого, оба государства могут похвастаться крупными производственными секторами, главным образом снабжающими внутренние рынки. Кроме того, несмотря на общую коррупцию и опору на экономическую ренту, ключевые институты двух стран демонстрируют значительный уровень технократической изощренности.

В общих словах, опыт Ирана с 2012 по 2018 гг. (наиболее релевантный период для России сегодня) показал, что не самая динамичная и технологичная экономика поддается структурным трансформациям в ситуации санкционного давления. Более того, своевременные коррективы могут позволить стране вернуться к хрупкому экономическому росту уже в течение одного года. Иранский пример демонстрирует, что негативные последствия санкций невозможно полностью нейтрализовать ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективах. Однако в ключевых секторах экономики Тегеран сумел нивелировать санкционное давление. Есть основания полагать, что такое давление выдержит и Россия. По основным показателям российское государство находится в более сильном положении, чем Иран в начале своей финансовой войны.

Однако для эффективного использования чужого опыта нужно его пристально изучить. Иными словами, исследования современного Ирана сегодня становятся жизненно необходимыми для нормального развития России. При этом нельзя ограничиваться сугубо экономическими аспектами. Опыт Исламской Республики показывает, что санкции — это комплексная проблема. Так, одним из самых важных последствий давления стали нарастающие экологические вызовы, которые обострились при попытках найти пути для обхода санкций.

Наконец, стоит обратить внимание на то, что главные экономические проблемы Ирана связаны не с санкциями, а с ошибочными политическими решениями. Так, предельно неэффективная социальная политика — одни из самых низких цен на бензин в мире, субсидии на электричество, воду — не только не решают проблемы общества, но и создают дисбалансы, негативное воздействие которых значительно превышает последствия от финансовых ограничений. Иранский пример показывает, что путь в сторону левого популизма быстро затягивает в опасную воронку, выход из которой найти совсем непросто.

 

Причины для недовольства

Никита Смагин:
Иран в ШОС: вынужденный поворот на Восток и альтернативный миропорядок

Лето 2022 г. начинается для иранского государства сложно. Значительная часть прежних острых проблем остается нерешенной или даже усугубилась, к тому же к ним могут добавиться еще и новые сложности.

Прежде всего непростой остается общая экономическая ситуация. Формально худшие годы, когда в связи с возвращением санкций США и началом пандемии ВВП страны два года подряд падал на 6–7%, остались позади. Согласно уточненным данным Всемирного банка за 2020 г., рост ВВП составил примерно 3%, при этом итоги 2021 г. уже демонстрируют повышение на 4%. Прогноз на 2022 г. с учетом роста цен на нефть на фоне ситуации вокруг Украины и возможного притока инвестиций из России, связанных с финансовой изоляцией Москвы, также относительно оптимистичный — около 4%.

Однако при чуть более детальном рассмотрении ситуация выглядит несколько сложнее. Данные Всемирного банка свидетельствуют о том, что реальный ВВП Ирана в 2020–2021 гг. достиг лишь уровня 2010–2011 гг., при этом в пересчете на душу населения этот показатель едва дотягивает до 2004–2005 гг. Иными словами, жители Ирана за последние десять лет в массе своей стали ощутимо беднее. При этом сохраняется высокая инфляция, средние показатели которой достигают 40%. Значительный рост цен традиционно болезненнее всего сказывается на жизни бедных и среднезажиточных слоев общества. Кроме того, нынешний экономический рост носит почти исключительно восстановительный характер и в ближайшей перспективе имеет тенденцию к снижению (+2,7% в 2023 г. и +2,1% в 2024 г.). К этому следует добавить массовую безработицу среди молодежи, высокую волатильность на рынке иностранной валюты и другие сопутствующие факторы.

Помимо общих экономических сложностей существует целый ряд общественных раздражителей, ставших системными проблемами за последние несколько лет. Одной из таких тем является дефицит электроэнергии, который зачастую приводит к веерным отключениям. В 2021 г. такие блэкауты становились причиной отдельных стихийных протестов. Ситуация особенно обостряется в летнее время из-за использования кондиционеров. Кроме того, в жаркий период в Иране мелеют реки, что уменьшает возможности использования ГЭС. Власти пытаются повлиять на ситуацию за счет ограничения майнига криптовалюты и введения квот на энергопотребление для госучреждений. Однако все эти меры носят «косметический» характер и не затрагивают главную причину — систему субсидий, по которой электричество предлагается населению за бесценок, а ряду учреждений, вроде мечетей, предоставляется бесплатно. Все это ведет к росту энергопотребления и нерентабельности самой отрасли, что сказывается на качестве инфраструктуры.

Еще одним важным раздражителем стал нарастающий экологический кризис — дефицит воды. Здесь наблюдаются последствия ошибочной политики по использованию водных ресурсов, которые усугубляются глобальным потеплением. Летнее время закономерно становится периодом обострения проблемы, которая каждый год приводит к локальным протестам со столкновениями и жертвами. Быстрое решение этого вопроса отсутствует в принципе, а долгосрочное требует глобальной перестройки экономической модели. Так, ключевой причиной дефицита воды стал многолетний курс Тегерана на обеспечение своей продовольственной безопасности, что привело к разработке водозатратных сельскохозяйственных культур. Решение этой задачи не только сложно само по себе, но и требует широкой интеграции в мировую экономику, что невозможно при нынешнем режиме санкций в отношении Ирана. Поэтому здесь страна обречена на медленную деградацию как минимум на ближайшие годы.

К этим традиционным вызовам, обострение которых носит сезонный характер, в этом году может добавиться еще один — мировой продовольственный кризис на фоне событий вокруг Украины. Рост цен на зерновые уже привел к тому, что в мае 2022 г. власти Ирана были вынуждены снизить субсидии на соответствующий импорт. Эта мера привела к резкому скачку цен на хлеб, что стало причиной выступлений в некоторых городах страны, которые в ряде случаев привели к беспорядкам и столкновениям.

Лето 2022 г. в Иране продолжает тенденцию последних лет и, как обещают, будет жарче предыдущих. Поскольку экономический рост пока не компенсирует факторы, которые раздражают общество, текущий год может стать еще более знаковым с точки зрения протестной активности в стране. К этому стоит добавить общие проблемы инфраструктуры, которые регулярно приводят к инцидентам с жертвами, вроде обрушения домов или схода поездов с рельс. Они также учащаются в летний период, что связано с ростом нагрузки на инфраструктуру во время жары. Примечательно, что в последнее время подобные происшествия также могут стать причиной для выступлений, как это произошло после обрушения здания в Абадане в мае 2022 г.

Культура народных выступлений

Иван Тимофеев:
Выгодообретатели

Протестная активность была неотъемлемой частью социально-политической жизни Исламской Республики на протяжении почти всей ее истории. За эти годы была выработана особая модель взаимодействия государства и общества в связи с регулярными выступлениями. Исторически протесты в Иране, несмотря на жесткую тактику властей по купированию исходящих угроз, почти всегда вели к заметным изменениям и реформам, хотя обычно это происходило не моментально, а спустя какое-то время.

Так, протесты «Зеленого движения» в 2009 г. привели к тому, что в 2013 г. к власти пришел президент-реформатор Хасан Рухани, который пошел на нормализацию отношений с Западом и либерализацию внутренней ситуации в Иране. Другим примером могут стать протесты 2019 г. из-за трехкратного повышения цен на бензин, которые были жестко подавлены, однако в итоге властями была предложена новая схема социальных выплат.

Иранская политическая система отличается наличием демократических и невыборных институтов власти. Первые, которые включают Меджлис и президента, проходят через процедуру выборов и регулярно сменяются. Это означает, что общество в известной степени обладает каналами обратной связи при взаимодействии с демократическими органами власти. Однако в случае с невыборными институтами, к которым сегодня можно отнести как духовного лидера и Совет стражей конституции, так и Корпус стражей исламской революции (КСИР), — такого рода каналов нет. В этих условиях протесты становятся чуть ли не единственным способом сообщить властям о своих проблемах. Политический истеблишмент не просто борется с протестующими, но и реагирует на их требования.

Протестные тренды

За последние годы произошли важные изменения в характере протестов. В период с 1999 по 2009 гг. народные выступления преимущественно ассоциировались с реформаторским крылом политической системы и их основным электоратом — средним классом. Однако к 2017 г. сформировался новый тренд — протест бедных. Эти люди традиционно скорее относились к электорату консерваторов в Иране.

С изменением социального состава трансформировалась и форма. Нынешний протест почти не несет в себе четких политических призывов или требований. Это люди, доведенные до крайней точки экономическими или экологическими (что особенно актуально в последние годы) проблемами. Такой протест переместился с площадей столицы в сторону небольших городов или окраин мегаполисов. Что еще более важно — эти люди гораздо чаще прибегают к насилию и беспорядкам. Типичной формой стали нападения на службы безопасности и поджоги магазинов, банков, заправок и т.д.

Конечно, протестуют не только бедные. 2021 и 2022 гг. стали достаточно яркими с точки зрения и географии, и социальной репрезентативности народных выступлений в Иране. Все это отличается разнообразием как по форме (согласованные митинги, спонтанные демонстрации, забастовки рабочих), так и по причинам — люди протестовали из-за проблем с водой, перебоев с электричеством, маленьких зарплат в школах, условий труда на предприятиях в нефтяной сфере, ситуации на фондовом рынке, повышения налогов, курса доллара и т.д. Конечно, ни один из этих протестов не оказался по-настоящему массовым или охватывающим всю страну. Но совокупно, начиная с апреля 2021 г., не было ни одного месяца, когда бы люди по тем или иным причинам не выходили на протестные акции.

При всей сложности нынешняя ситуация не выглядит как экзистенциальная угроза для властей страны. Прежде всего, протест в массе своей лишен организации и координации. Внесистемной оппозиции как организованной силы в Иране не существует в принципе. Конечно, протестующие из бедных слоев за последние годы переступили грань ненасильственного сопротивления и периодически первыми применяют насилие в отношении сил безопасности, но все же эти акции носят спонтанный и эпизодический характер.

Никита Смагин:
Иранский крен: зачем России заниматься Исламской Республикой?

Единственная возможная опасность на этом направлении — синхронизация жесткого протеста с активностью иностранных спецслужб. Изощренные попытки спровоцировать выступления в Исламской Республике наблюдались и ранее. Так, в октябре 2021 г. в Иране из-за кибератаки начались перебои в продажах топлива для автомобилей на заправках по системе квот для населения. В тот же момент в ряде городов были взломаны несколько информационных табло на улицах и шоссе города. На них вместо информации о движении и трафике появился лозунг: «Хаменеи! Где наш бензин?». Позже западная пресса подтвердила, что за атакой стояли спецслужбы Израиля.

Спровоцировать массовые выступления извне — задача не просто сложная, но вряд ли возможная. Однако «подлить масла в огонь» в нужный момент — уже более выполнимая цель. Хотя до сегодняшнего дня по-настоящему преуспеть на этом направлении иностранным силам не удавалось.

Другой тип — это протест профессиональных объединений. За последние полтора года наиболее яркими стали выступления работников нефтяной отрасли с целью увеличения зарплат и улучшения условий труда, пенсионеров в поддержку реформы пенсионной системы и фермеров за решение водного кризиса. Здесь ситуация скорее обратная протесту бедных. Профессиональные объединения способны к организации и координации и всегда вступают с конкретными требованиями. Более того, при достаточном уровне давления власть почти всегда идет на диалог и частичное удовлетворение требований. Однако этот вид протеста неполитический, он лишен радикальной составляющей и в значительной степени проходит под контролем властей.

Наконец, третьим видом протеста можно назвать акции сепаратистов, или выступления с национальным подтекстом. Самыми проблемными с этой точки зрения являются курдские активисты в Иранском Курдистане, арабский фактор в Хузестане и белуджские организации в Систане и Белуджистане. Последняя из упомянутых провинций считается наиболее небезопасной в Иране, однако главный элемент здесь — криминальный. Существуют отдельные организации, базирующиеся в Пакистане и стремящиеся бороться за национальную независимость белуджей. Однако выглядит это, скорее, как отдельные вылазки с целью проведения террористических акций на территории Ирана. Ничего похожего на полномасштабное сепаратистское движение не наблюдается.

Что касается Хузестана, то здесь в большинстве случаев отсутствует фактор компактно проживающего национального меньшинства — арабы в провинции перемешаны с другими этническими группами. Выступлений, особенно из-за проблем с водой, здесь достаточно, однако они обычно не принимают характер национального движения из-за разнообразности участников.

Самым сложным на этом направлении можно назвать Иранский Курдистан. Здесь налицо компактное проживание этнической группы и наличие сепаратистских организаций, которые базируются в Ираке. Не случайно иранские власти так болезненно воспринимают вылазки представителей этих сил и даже отвечают на них ракетными ударами. В то же время Иранский Курдистан не входит в число территорий, где народные выступления в последние годы принимают массовый или системный характер, как это случалось в Тегеране, Исфахане или Хузестане.

Таким образом, несмотря на возросшую частоту протеста за последние годы, отсутствуют главные факторы, способные превратить эту активность в настоящую угрозу: сочетание организации, координации и готовности протестующих к жертвам. Наконец, напрочь отсутствуют свидетельства о другом важном факторе: расколе элит или колебаниях среди сил безопасности. После прихода к власти консерваторов, скорее, мы видим обратный процесс — сплочение элит. Точно так же армия, полиция и ополчение «Басидж» исправно исполняют приказы и без колебаний дают жесткий отпор протестующим в случае агрессивных действий.

Продолжение «диалога»

Петр Кортунов:
СВПД 1.01 — сейчас или никогда

Как и раньше, нынешние протесты нужно рассматривать как долгосрочный процесс, в ходе которого демонстранты сообщают истеблишменту о своей неудовлетворенности, и через какое-то время происходит реакция властей на этот запрос. Главное послание, которое сегодня можно считать — неудовлетворенность экономической ситуацией.

Правительство Раиси пытается дать ответ на текущие вызовы за счет «косметических» корректив. Такой подход во многом оправдан — масштабные реформы в ситуации системного кризиса могут спровоцировать еще большие проблемы. Как писал Алексис де Токвиль, «самое опасное время для испытывающего проблемы правительства обычно наступает тогда, когда оно начинает реформы» [1]. Преобразования повышают ожидания, и когда они не приносят требуемых изменений, народ скорее выходит на улицы.

Ярким примером могут стать зимние протесты в Иране 2017–2018 гг. Тогда команда реформаторов во главе с президентом Хасаном Рухани добилась заключения ядерной сделки, и в 2016 г. санкции были сняты. По итогам года рост ВВП составил 13,5%, то есть макроэкономические показатели были одними из лучших за всю историю Ирана. Однако при этом обычный народ не почувствовал быстрого улучшения уровня жизни, хотя до этого реформаторы постоянно указывали на ядерную сделку как на залог успешного развития и процветания. В итоге, когда в конце 2017 г. поднялись цены на яйца, это спровоцировало масштабные и кровопролитные протесты.

Более того, история протестной активности в Иране говорит о том, что самые массовые выступления становятся реакцией на действия властей. Нынешняя тактика правительства заключается скорее в том, чтобы не обращать на себя внимание излишним вмешательством в происходящие процессы. В то же время такой подход очевидно не приведет к заметным положительным изменениям. В этой ситуации единственным способом резко улучшить возможности бюджета и состояние экономики остается ядерная сделка. Ее возвращение вряд ли сулит моментальный рост иностранных инвестиций, однако в случае отмены санкций Иран сможет в течение нескольких месяцев нарастить экспорт нефти в 2–2,5 раза.

Таким образом, главным последствием «традиционного диалога» протестующих и власти сегодня можно назвать продолжающиеся попытки антизападных сил в лице консерваторов восстановить соглашение, которое было разорвано США. Так, в конце мая 2022 г. спецпредставитель США по Ирану Роберт Мэлли заявил, что вероятность провала на переговорах гораздо выше, чем успеха, и наблюдатели начали говорить о тупике. Однако уже в начале июня глава МИД Ирана Хосейн Амир-Абдоллахиян сообщил, что Тегеран представил Вашингтону новый пакет предложений по восстановлению ядерной сделки.

Разумеется, Иран продолжает торговаться на переговорах и настаивать на том, что на уступки должна идти американская сторона. Однако показательно, что даже после решительного отказа со стороны США пойти на одно из ключевых требований Исламской Республики — исключить КСИР из списка террористов — Тегеран продолжает вносить новые предложения. Это говорит о понимании иранскими политиками значения отмены санкций как фактора стабильности для страны в сегодняшней ситуации.

 

Новое окно на мировые рынки

На самом деле, об интересе к коридору Север-Юг свидетельствовало уже количество и состав участников форума – на мероприятии были представлены компании практически из всех регионов, как традиционно тяготеющих к Каспию, так и из центральной России и с Северо-Запада, включая Москву и Петербург. Причина тому проста – как отмечали участники форума, Санкт-Петербург как окно в Европу сейчас фактически закрылся, сложности испытывает и Новороссийск. При этом производители ищут новых поставщиков и новые каналы поставок для своего импорта и экспорта, поскольку европейские партнеры в большинстве своем отвалились, а налаженные логистические цепочки рассыпались.

«В новых экономических условиях, с которыми столкнулась наша страна, значение коридора Север-Юг существенно возрастает, – подчеркнул в беседе с SeaNews управляющий директор ассоциации «Афанасий Никитин» Игорь Гоц. – Это один из немногих выходов на глобальные морские коммуникации и один из немногих выходов на глобальный рынок, оставшихся в распоряжении нашей страны на сегодняшний день. Это большой вызов, потому что несмотря на достаточно продолжительный срок, который коридор Север-Юг фигурирует в медийной сфере, в сфере реальной инфраструктурной модернизации сделано пока, к сожалению, не так много, и коллеги-логисты об этом постоянно говорят. Ожидания большие, и, как всегда, зима пришла к нам нежданно. Но опыт показывает, что исторически только в таких условиях в нашей стране что-то радикально и кардинально делается».

«Мы надеемся, что в связи с последними событиями наконец-то лед тронется, и начнется конкретная работа, – добавила исполнительный директор Ассоциации «Афанасий Никитин» Надежда Скирда. – Мы еще в 2019 году заявляли, что должна быть альтернатива Суэцкому каналу. Это – альтернатива дешевая, удобная, исторически обоснованная, и Ассоциация наша называется так потому, что еще 550 лет назад из Твери тверской купец отправился по воде с грузом в сторону Персии – нынешнего Ирана и, дальше, Индии. Это самый дешевый и самый кратчайший, экономически обоснованный путь».

Исторический опыт и современность

При этом опыт работы через коридор Север-Юг не ограничивается хождением за три моря тверского купца Афанасия Никитина – как напомнил генеральный директор компании «Маринерус» Алексей Зайцев, «Коридор Север-Юг существует с середины 90-х годов, причем в конце 90-х годов эта схема действительно работала, суда ходили по три раза в месяц, то есть одна «вертушка» с Астрахани до Ирана занимала порядка 10 дней, это была очень оперативная выгрузка и транспортировка, практически не было ожиданий. Потом эта схема стала разваливаться и по политическим, и по коррупционным, и по стратегическим причинам».

А ряд участников рынка начал использовать транскаспийские маршруты задолго до кризиса привычных логистических схем. Так, опытом работы через Каспий с SeaNews поделился Айрат Билалов, генеральный директор компании PSG, обеспечивающий экспортную логистику крупных промышленных предприятий Татарстана, в частности, КАМАЗа. «Мы этим коридором начали пользоваться примерно в 2016 году, когда появились первые санкции, в том числе в отношении КАМАЗа, в Астрахани мы плотно работаем уже года три, – рассказал он. – Первые грузопотоки были в период армяно-азербайджанского конфликта, мы транзитом через Иран доставляли технику в Армению. С учетом новых санкций мы видим перспективу выхода через порты Ирана на Персидский залив. Эти направления у наших заказчиков также востребованы, – это Эмираты, Катар, Пакистан – эти направления уже наши. Сегодня прозвучало несколько новых направлений, которые мы также будем смотреть, – Индия, Бангладеш, Китай. На Бангладеш сейчас очень плотные грузопотоки, которые раньше уходили через Черное море, в том числе мы их тоже обрабатываем в Новороссийске, – для строительства атомной станции в Бангладеш».

Сегодня, по оценке А.Зайцева, порядка 90% грузопотока через Каспий идет из России на Иран, остальные 10% – это грузы из Ирана и «поперечное» плавание между Азербайджаном и Туркменией. «На мой взгляд, эти потоки могут быть откорректированы и организованы таким образом, чтобы балластные переходы будут абсолютно минимизированы. При этом все потоки, которые выстраиваются сейчас, – нелинейные, потому что правила игры сейчас меняются реально каждую неделю, и в связи со сложившейся ситуацией выстроить какие-то долгосрочные проекты невозможно, – отметил А.Зайцев. – Сейчас мы можем только работать по схеме: поставлена задача – нужно выполнить, ищем пути – выполняем. Вполне возможно, что при внесении корректив в Конвенцию Монтрё и при том или ином закрытии Турецких проливов значимость коридора Север-Юг через Каспий станет еще выше».

Новые грузопотоки

О том, что переориентация на Каспий грузов уже началась, говорили практически все опрошенные нами участники форума. «В текущих условиях мы видим, что это – будущее логистики для таких регионов как Индия, Пакистан и даже Юго-Восточная Азия, – считает генеральный директор компании FWD Антон Гребенников. – Мы стараемся сейчас рассчитывать все через Иран. Я думаю, сюда могут перейти в первую очередь грузы, которые предназначены для европейской части России. Уже есть переориентация, например, косметику из Таиланда мы отправили в Россию через Иран».

По словам начальника коммерческого отдела ПАО «Астраханский порт» Евгения Селиверстова, сейчас идет тенденция к увеличению грузопотоков. «Мы за апрель месяц подписали, наверно, свыше 30 договоров – это различного рода грузы, от навалочных до контейнерных, основное направление – на Индию, на Иран – транзит. Основной грузопоток – это экспорт из России и, отчасти, из Белоруссии. По импорту тоже есть тенденция роста, это бытовая химия, волокно, карантинная продукция – сухофрукты, изюм, финики – прямые поставки из Ирана, полипропилен, керамика». Это, пояснил он, те грузы, что идут через Астрахань постоянно, плюс идут большие запросы по мраморной и гранитной плите и по рису из Индии.

По мнению Натальи Бесединой, директора компании «ВТА Лайн», транскаспийский маршрут будет очень востребован для поставок из таких стран как Индия, Бангладеш, Пакистан, Афганистан, Объединенные Арабские Эмираты. По ее словам, клиенты обращаются с запросами на организацию поставок, в частности, таких грузов как запчасти для сельхозтехники и автомобилей, шины, различная химия, смазочные и моторные масла, мрамор из Индии и Эмиратов. «Номенклатура грузов очень обширная, и такие заказы уже есть. На сегодняшний день экономика поставок из той же Индии через Бендер-Аббас (Иран) более выгодная чем то, что предлагается через порт Владивосток», – отметила она.

А.Зайцев ожидает, что сверху по Каспию пойдут все стандартные грузы – металл, пиломатериалы, бумага, зерно, снизу должны подниматься контейнеры с рефгрузами. «Пищевые поставки также должны сейчас консолидироваться с Индии и с южных регионов Персидского залива, в том числе с Эмиратов, и оттуда также, я думаю, сейчас пойдет электротехника».

Константин Веренич, руководитель группы морского экспорта АО «Евросиб СПб-транспортные системы», добавил еще один вид груза, который может переориентироваться на транскаспийский маршрут, – это продукция целлюлозно-бумажной промышленности (ЦБП), включая газетную бумагу. «Данную продукцию затруднительно на сегодняшний день быстро и качественно доставить через порт Новороссийск в силу специфики груза, а также небольших партий для судовых отправок и достаточно крупных партий для имеющегося сейчас контейнерного сервиса», — сообщил К.Веренич. Также, по его мнению, на Каспийское море могут быть переориентированы основные экспортные сырьевые грузы, включая пиломатериалы и нефтехимию, идущие на регионы Персидского залива и Индийский океан. Евросиб, в свою очередь, планирует организацию спотовых отгрузок через Каспийский регион. «После реализации данных отгрузок, – пояснил К.Веренич. – Мы планируем предлагать пакетные решения для наших клиентов, в частности, крупных экспортеров».

«Радует то, что мы видим в числе запросов не только экспортные запросы, но также и импортные, – отметил А.Билалов. – Поэтому формирование экспортно-импортного баланса достаточно реалистично, и мы надеемся, что получится это сделать, тогда и логистика будет сбалансированная. Если этот баланс будет, и экспортный грузопоток будет равен импорту, то контейнера будут достаточно стабильно двигаться туда и обратно, не будет перекосов в цене в том или ином направлении из-за необходимости возврата порожняка. Надо над этим работать, я думаю, что где-то еще полгода, и этот коридор примет какой-то сбалансированный характер, будет понятно, чего можно от него конкретно ожидать. потому что то, что мы сейчас наблюдаем, теоретически все понимают, что нужно им пользоваться, а на практике очень малое количество грузов пока прошло, и нужно уже переходить от слов к делу. Мы сейчас, например, везем через Каспий порядка 150 грузовой техники КАМАЗ в Эмираты», – поделился он.

Препятствия

Говоря о том, что мешает развитию коридора Север-Юг, участники форума называли ряд факторов – административного, инфраструктурного, а также рыночного характера.

А.Зайцев основную причину неработы Каспийского региона видит в административных барьерах. Бизнес, уверен он, готов.

Н.Беседина выделила такие проблемы как предложение флота и дефицит контейнеров. «Во-первых, здесь суда река-море ходят, большие контейнеровозы как на Новороссийск или на Питер тут точно работать не будут, здесь только фидерные суда, и они уже не в том состоянии, необходима закупка новых судов. Также есть проблемы с контейнерным оборудованием. Большей частью поставки осуществляются либо в собственных контейнерах, либо с перетаркой в порту Бендер-Аббас. Плюс есть проблема с автоперевозкой контейнеров в связи с отсутствием необходимого количества контейнерных площадок в Иране на маршруте Бендер-Аббас – Энзели или Бендер-Аббас – Амирабад».

На дефицит контейнерного оборудования пожаловались и в торговой компании Solar Express. «Мы коридором Север-Юг хотим заниматься, но у нас проблема та же, что и везде, – нет контейнеров», – поделился коммерческий директор Solar Шинх Сахил. «Мы просим, дайте нам в аренду 20-футовые контейнера, и мы повезем, а то груз есть, а везти нечем», – добавил менеджер по транспорту Solar Express Дмитрий Петрушин. Solar, пояснил он, – торговая компания и возит собственные грузы, но готова организовать поставки и для третьих сторон.

Еще один существенный минус – качество сервиса. «Все, что мы видим здесь в Астрахани, пока не соответствует нашим ожиданиям по уровню сервиса. Нет оперативных котировок, людям надо напоминать, что они должны сделать, в каком виде информацию давать, tracing, tracking – для них это вообще какая-то абракадабра», – рассказал А.Гребенников.

При этом ставки высокие. «На мой взгляд, ставки завышены, в принципе, как и везде сейчас. Если будет больше грузооборот через регион, то смогут немного поработать над ставками, себестоимость упадет, и маршрут станет более интересным», – считает директор по логистике и закупкам компании Print Color Ксения Платонова.

«Перспективы коридора Север-Юг зависят от стоимости перевозки по маршруту», – согласен с ней Д.Петрушин.

Инфраструктура

Существенным препятствием для полноценного использования коридора является инфраструктура – причем, как отметил К.Веренич, сложности в этом плане есть как с иранской, так и с российской и с казахской стороны. «На сегодняшний день в относительно небольших объемах через коридор можно работать, — считает он. – Но говорить об организации промышленных ритмичных отгрузок, эквивалентных, например, объемам контейнерных поездов на сегодняшний день, к сожалению, преждевременно ввиду дефицита качественной инфраструктуры во всех ключевых точках коридора».

«Справится ли инфраструктура – один из самых важных вопросов, – говорит А.Зайцев. – Каспий как закрытый регион всегда может обслужить определенное количество судов. Если в среднем около 40 судов работает на закрытом море, как правило, им инфраструктуры хватает. Если судов придет больше, то сразу же упадут фрахтовые ставки, причем даже до отрицательных значений, если тайм-чартерный эквивалент сейчас в среднем в районе 18 долларов за тонну, то в начале 2000-х мы возили даже по 9 долларов за тонну, это были значительные убытки для перевозчиков, но, чтобы не уходить совсем в минуса и платить зарплату и поддерживать судно в техническом состоянии, была необходимость работать даже по таким ставкам. Инфраструктура – крайне важный вопрос. В Астрахани помимо порта Оля мы знаем Центральный грузовой район, Солянка, Армада, Альфа-Порт, Рыбный порт – и примерно все. Каждый из этих портов четко преследует свои узко поставленные цели и задачи, перерабатывает свои партии грузов и, конечно, сегодня нужна консолидация, нужен какой-то логистический хаб, может, логистическая биржа, которая помогла бы отрегулировать эти потоки. У Ирана сейчас даже получше ситуация, если 10 лет назад они справлялись одними Ноушехром и Энзели, то сейчас они подключили Неку, Амирабад, на границе с Азербайджаном Астара также будет входить в эксплуатацию, я думаю, что Иран должен справиться».

В «Астраханском порту» рассказали, что работу по развитию инфраструктуры ведут. Контрольный пакет порта, напомнила генеральный директор ПАО «Астраханский порт» Елена Букреева, принадлежит иранским акционерам. «Сейчас идут большие инвестиции в модернизацию порта, увеличение площадки СВХ для приема импорта, модернизацию железных дорог. Будем стараться», – пообещала она.

«Над инфраструктурой надо работать, она пока слабовата, – признал А.Билалов. – Но будем надеяться, что те средства, которые сейчас выделяются. в частности, в порт Оля, будут не распилены, а освоены с толком. На сегодняшний день однозначно, что если все потоки, все запросы и все объемы, которые сейчас востребованы, пойдут через этот коридор, будет очень тяжело. Элементарно, начну с того, что нет флота, который мог бы солидное количество контейнеров перевозить зараз, те сухогрузы, которые сейчас ходят, если забивать трюмы на крышку контейнера порядка 40 сороковок – это ни о чем».

Одним словом, резюмировал К.Веренич, «Данное направление на карте безусловно интересное и является стратегическим, но необходимо провести соответствующую работу, чтобы коридор заработал бесперебойно и качественно в объемах, в которых заинтересован рынок. Логистика индийского региона должна поменяться».

Главное – не мешать

На вопрос, что нужно сделать, чтобы стимулировать развитие коридора Север-Юг, в Solar Express ответили однозначно: «Ничего не нужно, только не мешать».

«Нужно, чтобы контролирующие органы не препятствовали, – уточнили в «Астраханском порту». – Скажем, в плане досмотров – мы не отказываемся, но по нескольку раз это делать тоже не надо, это дополнительные затраты для клиента, логистика становится убыточной».

«Самая главная задача госструктур – не мешать, – согласен А.Зайцев. – К сожалению, у нас это невозможно. Любая линия, которая начинает приносить прибыль, сразу становится объектом пристального внимания со стороны государства, и сразу накладываются определенные интересы со стороны всех контролирующих органов – санитарно-карантинных, пограничников, таможни… Именно административные барьеры – это самая первая опасность для экономического здоровья страны».

«Чтобы подержать и стимулировать – нужны инвестиции сюда, но для этих инвестиций нужен определенный климат, нужны субсидии, и тогда компании смогут сюда заходить», – считает А.Гребенников.

«Необходимы инвестиции в инфраструктуру, – уточнила Н.Беседина, – и в инфраструктуру терминалов, и в закупку судов, в производство контейнерного парка в России, потому что в основном использовался контейнерный парк, принадлежащий контейнерным линиям».

«Нужны вливания, – поддержал И.Гоц, – но сами по себе вливания не придут. Эти вливания должны быть поддержаны государственной стратегией. Любое вливание в транспортную инфраструктуру – это долгосрочное вложение. Те инвесторы, которые хотят прийти в эту сферу, должны быть уверены, что и 5, и 10, 15 лет у них есть для того, чтобы окупить эти вложения, что интерес к этому коридору, так внезапно выросший, так же внезапно не погаснет в связи с изменением каких-то геополитических реалий, что этот коридор нужен всегда вне зависимости от сегодняшней злобы дня. И государство здесь должно сыграть свою роль, прежде всего, обозначив стратегическую линию на то, что это движение будет поддерживаться в долгосрочной перспективе».

А.Билалов в качестве примера, как государство может поддержать развитие коридора, привел практику субсидирования экспорта высокотехнологичной продукции. «Если здесь немного расширить спектр грузов, которые будут экспортироваться, все-таки это валютная выручка, наверно, как-то через субсидирование выходить. Потому что ставки увеличились в 2-2,5 раза от тех, которыми мы привыкли пользоваться. Если мы раньше на Джебель-Али возили единицу техники за 5-5,5 тысяч долларов, сейчас это ровно в два раза больше».

Так или иначе, «Пришло время действовать, а не вести бесконечные разговоры, – считает К.Платонова. – Я думаю, уже надо прыгнуть со скалы, а дальше решать те проблемы, с которыми мы столкнемся. Если не справимся – сейчас государство открыто для помощи бизнесу, и можно будет по конкретным вопросам работать».