Мой дед

Мой дед, Виноградов Михаил Иванович родился в 1910 году. Его отец, мой прадед, был батюшкой в г.Сердобске. Не так давно люди увековечили память моего прадеда мемориальной доской и занесли его имя в список «почетных жителей города». В семье хранится «история рода», в которой есть упоминание о том, что род наш – сплошь церковники и в каком то бородатом веке, наш предок был четвертым или пятым лицом в государстве. Хотя возможно это вымысел, не берусь утверждать. В этой же «истории», которую дополнял мой двоюродный дед Николай, дается кратенькая характеристика моему деду –«Михаил - это смесь Остапа Бендера и Ходжи Насреддина».

В 16 лет Мишка поехал с друзьями в… ну, скажем в другой город. По дороге попалась компания веселых мужиков, которые крепко выпивали. Налили «молодому», пробили на «слабо». В общем очнулся, вынырнул из пьяного угара Мишка, огляделся только через несколько дней. Оказался он аж в Заполярье, на шахтах. Мужики-попутчики таким образом решили проблему с заменой одного из своих друзей. Проработал на шахтах Мишка пару лет. Суровое время было, лютое… Холодно, с харчами «не ахти», но выжил и окреп. Набрался опыта житейского, научился смотреть в глаза людям взгляда не отводя. Натосковался Мишка по солнышку, думал все – как же сорваться отсюда… Документы в конторе в сейфе, начальство не отпустит. Убежишь? Куда? Денег не дадут, да без документов… От очередной партией «отпускников-вахтовиков» услышал он, что можно записаться на курсы младших командиров. Пришел к комсомольским вожакам, посоветовался. Попросил, что б они его рекомендовали и сами бы начальству предложили его кандидатуру. Так и вышло. На очередном активе – озвучили. Даёшь, дескать, Мишку в командиры! Тут уж начальству не с руки упираться. Оформили бумаги, дали денег, документы и …. направление в школу на курсы младших командиров… в город Фергана.

В Фергане отучился, получил нашивки на рукав. (Дед всегда рассказывал про этот период с огромным удовольствием, с наслаждением вспоминая учебу и быт. Отчасти, как я понимаю, это было связано с воспоминаниями о «себе в том времени», о вкусе жизни.). И послала его нелегкая защищать мирных дехканинов от басмачей. Гонял всю эту басмоту и в Ферганской долине и в Каракалпакии…. Гонял на совесть, по честному. Дед рассказывал, что в большинстве случаев дознание «враг или не враг» проводилось прямо на месте, где застал подозрительное лицо. Он днем землю облагораживает, а по ночам воюет. Как же его раскусить? Да просто! Подъезжаешь к нему, все ж верхом ездили, спешиваешься. «Салам аллейкум, уважаемый. Что вчера вечером делал? Дома спал, значит… понятно. Подними рубаху на спине. Что это за ««набойка»» у тебя на пояснице? Упал? Да нет, мил человек…» такая набойка, типа мозоли или потертости, возникает, когда приклад от винтовки, перекинутой через плечо, колотится по спине при верховой езде. Вот и все дознание. «Шлепали» иногда прямо на месте, если дел много было. Иногда забирали в часть Кстати про езду верхом. Дед с большой нежностью относился к кошкам, собакам. Особенно к лошадям. До конца жизни он вспоминал эпизод из «школы командиров». Весь класс тогда выгнали на «помывку лошадей». То ли в реку, то ли озерцо, я не помню теперь. Конь у него был, кличка «Журнал». В процессе мытья, конь наступил ему на ногу копытом. Больно было, копыто подкованное. Дед в горячках дал ему по морде, а вода мутная – лошадь не видит куда наступает. Конь ТАК посмотрел на деда, с ТАКОЙ обидой… слеза вышла у коня. Дед обнял коня за морду, молчит. Сам чуть не плачет. Может по этому, уже на моей памяти, дед так любил повторять Есенинские строчки «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове» Деда не стало, когда ему было почти 90 лет. Он часто вспоминал этот случай с «Журналом»….. Вспоминал и такое: люди много времени проводили верхом, форма была грубая, жарко, потеешь сам, потеет лошадь… и покрывались ягодицы и ноги нарывами. Лечили это так – лошадь мыли, снимали седло. Красноармеец садился голой задницей на коня, без седла, «охлюпкой», ноги плотно связывали под брюхом лошади и пускали коня галопом по кругу. Все гнойники сдирались вместе с кожей … Потом смазывали мазью и отпускали. Дед говорил - это очень неприятно ).

За образцовое несение службы перекинули Мишку в контору «Заготзерно», начальником складов и одновременно обязали записаться на курсы агрономов. (я был совсем маленьким, но память помнит, что когда мы жили в «старом доме», частный дом в центре города, у нас у единственных плодоносила груша и были сливы. У остальных этого почему то не было, видимо что то с почвой было. Дед прикармливал деревья какой то посыпокой. Из этого я делаю вывод, что на курсах агрономов дед таки не пренебрегал учебой… ) Ох и сучья ж должность, песья работа…. Мели все зерно «под метелку», отбирали последнее. Никто по доброй воле не расставался с хлебом – у всех семьи, дети.. По ГПУ главным начальником для Мишки был товарищ Берг. (я не помню ни звания, ни должности, ни инициалов, хотя дед называл. У него была отличная память, например он очень хорошо помнил учителя-«химика» по имени Ашот Богданович Шахкильдян). Народ днем около этих складов плачет, чуть не штурмом берет… проклинает. Дома дети, старики голодные, по ночам даже постреливают. А зерно гниет, план выполнили, «собрали», а точнее – отняли, у населения. Товарищ Берг улыбается да похохатывает – главное план выполнили…. Вызвали тут в Москву т.Берга, а Мишка не выдержал – взял да и открыл склады…. Сам пошел домой – водку пить. Все ареста ждал, но не пришли за ним. Считал потом Мишка это своим вторым днем Рождения.

 Призывался Мишка на фронт с первых дней войны. Окончил курсы снайперов, потом попал в разведку. Был командиром разведроты, больше десятка ходок на «ту сторону». (Дед был дважды разжалован: один раз с капитана, второй – с майора. В первом случае его разжаловали, когда он, пренебрегая инструкцией, которая запрещает тащить раненых из группы домой – по инструкции предписывается добить (дед рассказывал, что такое было неоднократно. Рассказывал, будучи в подпитии, не любил про такое говорить мне… – «подходишь к нему, спрашиваешь «закон знаешь?», тот отвечает или кивает – знаю, мол. Достаешь ствол и просишь – глаза закрой….»), вытянул своего раненого дружка. Снова стал лейтенантом. Второй случай – более показательный. Приехав в расположение соседней части, дед искал кого то. То ли товарища, то ли писаря – я не помню. Увидел такую картину – сидит штабной подполковник. Сидит на кресле деревянном. Перед ним столик с водкой и какой то закуской. В руках – пистолет. Метрах в двадцати – очередь пленных немцев. Подполковник выпивает рюмашку, закусывает и первого в очереди – хлоп! Перекурит не спеша, выпьет и второго – хлоп! Очередь двигается, народ терпеливо дожидается, пока этот боров выпьет и закусит. Дед подошел, вырвал пистолет, надавал по морде. Разжаловали во второй раз…. В 44 году дед был ранен – ему ампутировали правую ногу ниже колена. Он называл это «обрубок». Рассказывал, что оперировали его по «особым условиям». Была какая то внутренняя инструкция, где разведчикам нельзя было давать полный наркоз, якобы при «отходняке» могут болтать лишнего. Вот дед и говорил, что сквозь дрёму слышал звук пилы, когда врачи проводили операцию. Потом кожу на обрубке сложили «конвертом», влили туда четверть стакана йода и забинтовали. Около него постоянно, в течении нескольких дней находилась медсестра, он называл их «сестренка». Когда дед приходил в себя, в него сразу же вливали полстакана спирта и он опять уходил в забытье. До тех пор, пока боль терпеть стало можно. Потом спирт отменили…

Вернулся дед с войны старлеем. Как он попал в Саранск – я не знаю. После войны он работал главным «озеленителем» города. Позже он говорил, что все березы в Саранске – это его заслуга. У него был принципиальный спор с главным агрономом города, который утверждал, что на этой почве приживутся только тополя. Дед сумел доказать и высадил несколько деревьев, которые прижились. Березки радуют глаз в городе и поныне. За это ему дали золотые часы от первого секретаря горкома с соответствующей гравировкой на задней крышке.

Я учился в универе, который местные жители раньше дразнили «деревообрабатывающим комбинатом» - дескать берут «дубы», а выпускают «липу». Дед всячески «побуждал» меня к процессу учебы, во всех смыслах. Мы спали с ним в одной комнате, кровати стояли параллельно, напротив друг друга. Приходил я с «прогулок» поздно: кино, вино и домино. Частенько с «выхлопом». Разумеется, если я приходил около двух-трех утра, то к первой паре меня поднять было невозможно. Дед справлялся. Вот как это происходило: Вставай! Дед, мне ко второй паре… Все время ко второй? Ты мне «сон на Волге» не рассказывай! (еще одно выражение деда) Нет, правда.. (бормотал я сонным голосом, плотнее заворачиваясь в одеяло). Тогда дед применял последний аргумент: он брал костыль, который стоял возле кровати и толкал меня, стараясь попасть в ребра, повторяя при этом: давай-давай, просыпайся. Продолжалось это до тех пор, пока я не вставал. На мое бормотание, иногда злое, иногда с матерком, он не обращал внимание – не заострял на этом. Он меня понимал… Примерно в это же время началась пора, когда у меня стали появляться деньги – возможности предоставляла неразбериха в стране. Уважения к деньгам еще не наступило и тратились они исключительно на «горло и желудок». В компании «друзей и подруг», в 20 лет все «друзья». Но «заточка» данная в семье, и дедом персонально, не исчезла. Я всегда приносил домой деньги, дед навсегда влил в меня понятие семьи. Из «командировок» я привозил шмотки моему младшему брату, ему тогда было около 10 лет. Они не всегда попадали под нужный размер, но мать меняла, перешивала…. Были серьезные проблемы с продуктами – я сумел «перевести зачет денежных средств» на один из самых крупных в то время, продовольственных магазинов и брал «под запись» продукты и бытовую химию почти год. Откровенного «недоедания» в семье не было. Дед называл меня «кормильцем и добытчиком», он был очень горд, что его усилия не пропали. Из тех же командировок, чаще всего из столицы, я привозил ему коробки с россыпью бракованных сигарет – с куревом было совсем худо. Длинные «хвосты» сигаретных набивок – по два-три метра, иногда несколько фильтров подряд. О марке сигарет дед не спрашивал - популярностью пользовалась махорка с рынка, в серой бумаге. Дед их бережно разрезал по «стандарту», остатки табачной крошки пересыпал в коробку под самокрутки. Иногда получалось достать настоящую «астру» или «приму». Вспоминаю такой эпизод: я привез несколько пачек «курева», мы с дедом их поделили поровну. Через какое то время я с друзьями, на очередном «загульнике» выкурил все. Взял такси, доехал до дома, забежал домой, схватил пару пачек с дедовой полки и уехал назад, не обратив внимания, что сигареты были ПОСЛЕДНИЕ. Через день, придя домой, мать мне сказала, что дед был обижен… До меня стало доходить, что я сделал. Других то сигарет не было, свои я выкурил. Взять тоже неоткуда. И взял чужие. Последние. И пропал на полтора дня. Получается – сам отдал и сам же забрал, последнее… мне было ОЧЕНЬ стыдно, просто не передать КАК стыдно. Я не мог смотреть в глаза деду. А он, видя мое состояние, не попрекнул меня ни одним словом. Вообще ничего не сказал.

Деду было около 80ти лет, когда его положили в больницу – удалять аденому простаты. Врачи ничего не гарантировали – возраст, общий наркоз…. Мы с матерью дежурили около него после операции. Вылезал он трудно. В мое первое дежурство я положил ему под подушку поясок «Живый в помощи». Дед оклемался. Не знаю – в следствии или вопреки, но он вылез. Договаривался об операции знакомый мамы – муж подруги еще с университета. Мы жили в соседях в «старом доме» и он знал деда с незапамятных времен. Он и ассистировал. Позже, когда я дождался их после операции в больничной курилке – мама была около деда, они поговорили о чем то своем и хирург ушел, а наш знакомый, глядя на меня, немного завистливо сказал – знаешь, я бы хотел, что бы у меня в этом возрасте была такая эрекция - дед сумел вогнать в комплексы даже врачей. Вот еще один эпизод, за который мне стыдно: дед позвонил и сказал ,что его завтра выписывают. Мама попросила забрать деда на машине. Я договорился с друзьями ,что заберу машину в этот день. На вопрос – во сколько нужна тачка, я, вспоминая процедуру оформления выписки, сказал, что не раньше 11 утра. Традиционно ребята опоздали, я задержался… Когда я вошел в отделение, было около 12 дня. Длинный пустой больничный коридор. В конце коридора, совершенно один сидел на стуле дед, одетый уже в гражданское, и смотрел в окно. Ждал меня. Я подошел и увидел в глазах деда слезы. Он не плакал даже на похоронах бабушки. Забыл про меня, внук?- спросил дед

Дед очень боялся быть недееспособным, ненужным, балластом и обузой. Он постоянно возился по хозяйству ,что то делал, суетился. Ему необходимо было чувствовать себя востребованным, это такой стариковский комплекс, но в чем то же он был прав. И вот на этом фоне – «Забыл про меня, внук?»… я никогда не забуду это, никогда. Мне было физически плохо ,что я опоздал….. За несколько лет до смерти, дед часто повторял мне: как умру, никаких мероприятий! Никаких орденов на подушках, никаких оркестров. Пронесите вдоль дома и все. Тихо пронесите. Потом помяните и все. Не забудь! Я не забыл… Дед умер легко, в одну секунду. Говорят, такая благодать распространяется на детей священников. Мыл посуду, нагнулся выкинуть мусор из раковины и… упал.

Каждый год, на 9 мая я прихожу на могилу к деду. Приношу «чекушку» водки, черный хлеб с солью и лук. Кладу пару сигарет рядом. Сижу, вспоминаю деда. Когда он мне снится, он всегда смеется, всегда радостный. Но он мне редко снится. Очень редко. К сожалению…..