Санкционный угар Байдена отражает апогей влияния ‘шептунов о Путине’

Вчера маэстро СмузиХ12 опубликовал статью под заголовком:

Как давать неправильные формулировки. Или краткий обзор ситуации.

В этой статье он привёл ссылку на анализ Скотта Риттера.

Текст мне показался очень интересным и, хотя я лишён дара написания такой шедевральной аналитики как у СмузиХ12, тем не менее я всегда могу предоставить русскоязычным камрадам возможность ознакомиться с интересным переводом. 

Ниже перевод статьи Скотта Риттера.

Скотт Риттер

- бывший офицер разведки корпуса морской пехоты США, автор книги "КОРОЛЬ СКОРПИОНОВ: самоубийственная любовь Америки к ядерному оружию, от Рузвельта до Трампа", служил в Советском Союзе инспектором по реализации договора о РСМД, под командованием генерала Шварцкопфа во время войны в Персидском заливе, а в 1991-1998 годах ꟷ инспектором ООН по вооружениям. Следите за ним в Twitter @RealScottRitter

Санкционный угар Байдена отражает апогей влияния ‘шептунов о Путине’

16 апреля 2021 года 20:49

Джо Байден объявил о новом пакете санкций против России и просигнализировал о возможности введения последующих. Рот Байдена выписывает чеки, которые США не могут обналичить, и его последняя истерика, вероятно, является последним вздохом провалившейся антироссийской стратегии.

Еще во времена холодной войны США и Советский Союз носили “штаны больших мальчиков” ꟷ они понимали реалии мира, в котором жили, и принимали последствия своих действий как взрослые. Шпионаж был данностью; когда вы преуспевали, вы держали рот на замке, а когда вас ловили, то вы молча получали свои шишки. В основе этого подхода лежало то ревностное уважение, которое профессионалы равного уровня оказывают друг другу – у каждой стороны была своя работа, и они с ней справлялись.

Обе стороны вели активную пропаганду ꟷ иногда открытую, большей частю скрытую. Эта идеологическая борьба велась на поле битвы умов интеллектуалов и активистов, которым было доверено самим решать, какого сорта идеализм они примут. ЦРУ стояло за такими известными литературными журналами, как "Парижское обозрение" и "Энкаунтер", в то время как советские усилия по внедрению в движение за гражданские права чернокожих и антивоенное движение 1960-х годов хорошо документированы. И все же на протяжении всей этой словесной войны Кеннеди каким-то образом встречался с Хрущевым, Никсон и Картер-с Брежневым, а Рейган ꟷ с Горбачевым. Мы выступали против Советов, но уважали их как достойных противников.

Это отношение изменилось почти в одночасье с распадом Советского Союза в конце 1991 года и окончанием холодной войны. Преемницей некогда могучего Советского Союза стала Российская Федерация, превратившаяся из мировой державы, способной диктовать глобальные решения, в региональную катастрофу, отчаянно нуждавшуюся в иностранной помощи, чтобы не развалиться на части. Внутри ЦРУ некогда всемогущее управление советского анализа (SOVA), крупнейшая и наиболее престижная вотчина в управлении разведки, было распущено, заменено более общим по звучанию “управлением славянского и евразийского анализа”, а позднее ꟷ управлением русского и европейского анализа. Старые аналитики, которые десятилетиями изучали Советский Союз, были уволены или переведены на другую работу, заменены новым поколением, которое рассматривало Россию не как противника, которого нужно уважать, а как жертву, которую нужно эксплуатировать.

“Московский вокзал“ – подразделение ЦРУ в Советском Союзе – также было выпотрошено, превратившись в одночасье из лучшего места работы для наиболее способных оперативных сотрудников агентства в захолустье, куда отправляли молодых офицеров набираться опыта, а старых ꟷ досиживать до пенсии. Подход ЦРУ к России в 1990-х годах был одним из проявлений небрежной некомпетентности, где аналитики были ленивыми, а какие-либо операции в сущности не проводились. Спрос на высококачественную разведку просто отсутствовал в условиях, когда российское правительство, в лице президента-алкоголика Бориса Ельцина, полностью подчинило себя воле своих американских хозяев, а российский истеблишмент национальной безопасности был более чем счастлив продать свои секреты любому желающему заплатить хорошую цену.

По мере того как старые кадры специалистов советской эпохи отодвигались в сторону, их заменяла новая порода активистов-аналитиков, людей, которые рассматривали Россию как лабораторию для западных представлений о демократии, а русский народ ꟷ немногим выше подопытных кроликов, над которыми можно экспериментировать. Такой подход к российско-американским отношениям был абсолютным, и практически не предусматривал мудрости или долгосрочной жизнеспособности в постсоветской России. “Эксперты”, появившиеся в это время, – такие личности, как Майкл Макфол, Энн Эпплбаум, Сьюзен Глассер, Фиона Хилл и другие – были интеллектуально ленивы, хотя бы по той причине, что их тезисы оставались неоспариваемыми.

Взлет Владимира Путина обрушил на эту вселенную самозваных экспертов по “новой России” настоящий шторм – они буквально не знали, что на них обрушилось. Их влечение к искусственной реальности Бориса Ельцина было настолько сильным, что у этих так называемых экспертов не было реальной основы для оценки феномена Путина. Вместо того чтобы рассматривать возвышение Путина как естественную реакцию российского государства и народа на унизительный провал ельцинских лет, эти “эксперты” рассматривали Путина как чуждое существо, чужеродный объект, вторгшийся на их эксклюзивную игровую площадку и разрушающий их фантазии о построении нации. Антипутинская литература стала нормой, и эти так называемые эксперты по России помогли основать новую школу русистики, где русская нация выродилась до концепции единственного человека, чья жизнь и политика были упрощены до карикатурного изображения, далекого от реальности.

Эти “шептуны о Путине” проникли во все аспекты американской культуры и политики, их труды стали практически священным писанием на страницах американских газет и политических журналов, а авторам этого интеллектуального дерьма были предложены лучшие места за столом разработчиков политики национальной безопасности, будь то в совете национальной безопасности, или в качестве сотрудников национальной разведки.

Ряды этих “шептунов о Путине” пополнились выводком провалившихся шпионов, собранных из поколения российских оперативников, которые никогда не обучались старым “московским правилам” холодной войны, где мастерство и профессионализм воспринимались всерьез всеми вовлеченными, напротив были отучены от этого, привыкли к легкой добыче в России при Борисе Ельцине, где шпионов не столько вербовали, сколько отбирали из пула добровольных предателей. Когда Россия Владимира Путина положила конец тем безмятежным дням шпионажа по дешевке, ЦРУ не было оснащено или обучено, чтобы реагировать. С досадной регулярностью плохо подготовленных сотрудников ЦРУ ловили с поличным при попытке вербовки российских агентов и выгоняли из страны.

Многие из этих неудавшихся шпионов начали вторую карьеру в качестве “говорящих голов” на телевидении или постояных авторов тех же журналов и статей, которые сделали публикацию антипутинской ахинеи американской нормой. Такие имена, как Джон Сайфер и Стивен Холл, стали широко известны в среде антироссийской пропаганды, хотя они представляют собой скорее апологетов провалившейся политики, нежели настоящих экспертов.

Совокупное влияние этих “шептунов о Путине” на американо-российскую политику говорит само за себя. Вместо того чтобы иметь дело с реальной русской нацией, ищущей свое законное место за столом многополярного мира, “шептуны о Путине” создали американский внутренний рынок для олицетворения всего русского в форме одного человека. Россия перестала быть проблемой национальной безопасности, которую нужно решать с помощью эффективной дипломатии, а стала скорее внутриполитической проблемой, которую американские политики обеих партий использовали, чтобы запугать американский народ и заставить его поддержать свое видение мира.

Эти “шептуны о Путине” процветали при администрации президента Барака Обамы, возглавляемой такими людьми, как Майкл Макфол, и достигли почти критической массы во время администрации Трампа, обложив чрезмерно политизированными заявлениями о сговоре с Россией людей из его окружения. Они продолжают играть важную роль и сегодня, наполняя эфир и страницы антипутинской пропагандой, совокупный эффект которой отупляет американскую общественность, демонизируя Россию и ее президента до такой степени, что любое обвинение принимается за чистую монету, несмотря на отсутствие подтверждающих доказательств или абсолютной невероятности сказанного; недавний скандал вокруг утверждений о том, что Россия выплачивала талибам награду за головы американцев в Афганистане, служит подходящей иллюстрацией этого феномена.

Это мир, в котором живут президент Джо Байден и его команда национальной безопасности, в котором Россия, как и прежде, или даже больше, является внутриполитической проблемой, нежели очевидной угрозой национальной безопасности. Кажущиеся противоречивыми сигналы, посылаемые Байденом в его публичных заявлениях – санкции, с одной стороны, и стремление к встрече на высшем уровне с Путиным с другой, – являются не столько признаком слабого ума, сколько побочным эффектом процесса трансформации, поскольку администрация Байдена учится иметь дело с реальной Россией ꟷ такой, какая она есть на самом деле, а не с фикцией, как ее рисуют “шептуны о России”.

Аврил Хейнс, директор национальной разведки, недавно отметила в “ежегодной оценке угрозы разведывательного сообщества США”, что “мы ожидаем, что Москва будет искать возможности для прагматичного сотрудничества с Вашингтоном на своих условиях, и мы полагаем, что Россия не хочет прямого конфликта с американскими силами”. Ее суждение было основано на реалистичной оценке целей российской политики, которые формируются из убеждения, что США “проводят свои собственные "кампании влияния", чтобы подорвать Россию, ослабить президента Владимира Путина, и установить дружественные Западу режимы в государствах бывшего Советского Союза и в других местах”. Цель России состоит не в том, чтобы добиться “победы” как таковой, а скорее в том, чтобы добиться “соглашения с Соединенными Штатами о взаимном невмешательстве во внутренние дела обеих стран и признании Соединенными Штатами заявленной сферы влияния России на большей части территории бывшего Советского Союза”.

Вы не найдете ни одного “шептуна о Путине”, предлагающего такую взвешенную и точную оценку задач российской национальной безопасности при Путине.

Байден находится в плену своей собственной антироссийской риторики, во многом под влиянием необходимости восприниматься как ответ на внутриполитическую прерогативу, основанную на десятилетиях демонизации России и Путина усилиями “шептунов о Путине” и им подобных. Одно дело быть кандидатом в президенты, и совсем другое ꟷ быть президентом, когда слова и действия имеют последствия для жизни или смерти.

Байден учиться понимать, что его рот выписывает чеки, которые Соединенные Штаты не в состоянии обналичить – недавнее решение прекратить развертывание кораблей ВМС США в Черном море во время обострения кризиса между Россией и Украиной является одним их примеров результата такого обучения. Недавний пакет новых санкций является побочным продуктом политической необходимости, которую следует рассматривать как действие, следующее за риторикой; действительно, сила внутреннего политического аппетита к антироссийским акциям требует, чтобы Байден подписал второй пакет санкций когда-нибудь в будущем.

Это политика, которую проталкивают и продвигают “шептуны про Путина”. На данный момент их воля продолжает преобладать. Но их дни сочтены, поскольку адепты прагматичной реальной политики в Белом доме, Пентагоне и разведывательном сообществе признают реальность того, что дни принятия как должного глобальной гегемонии США прошли, и что для того, чтобы положение Соединенных Штатов в мире оставалось актуальным, они должны адаптироваться к реальности многополярного мира и законной роли России в нем. Это не произойдет в одночасье, но этот процесс идёт. Продвигая и поддерживая последний раунд санкций Байдена, “шептуны о Путине” достигли своей максимальной высоты. С этого момента их влияние начнет ослабевать, поскольку потребность национальной безопасности в оценках, основанных на фактах, превосходит внутреннюю политическую потребность в пропаганде, на основанной ни на чём.