Будущее Китая в перспективе ближайшего десятилетия

Ван Тао, старший экономист инвестиционного банка UBS, крупнейшего  финансового холдинга Швейцарии, с собственным капиталом в 52,9 млрд  долларов и объемом активов на декабрь 2018 года в 958,5 млрд, в статье  изданию Caixin изложил причины, по которым китайская экономика сумела  преодолеть системный кризис капитализма с ростом в 0,8–0,85% ВВП по  итогам 2020 года. В то время как все прочие продемонстрировали спад от  3–5 до 15– 8%.

На протяжении периода с 1985 по примерно 2016 год  основным источником «китайского экономического чуда» являлся экспорт. Он  обеспечивался сочетанием трех факторов: чрезвычайной дешевизны местной  рабочей силы; низкими экологическими требованиями к техпроцессам  промышленного производства; и практически свободному доступу к богатым  внутренним сбытовым рынкам США и Европы.

С 1970 по 2019 годы объем китайского экспорта в денежном исчислении вырос в 993 раза (с 2,7 до 2690,4 млрд долл.). На  протяжении 49 лет объем поставлявшихся во вне товаров и услуг ежегодно  увеличивался на 10,2% в целом по стране и на 13,8% в пересчете на душу  населения. Если в начале указанного периода в каждой сотне долларов  мировой внешней торговли «китайскими» являлись лишь 70 центов, то даже с  учетом кризисного спада, к концу 2019 года доля Пекина составила уже  34,8 доллара. По итогам позапрошлого года общий экспортный объем  Поднебесной в 1,9 раза превосходил экспорт США, в 3 раза – Японии, в 4,1  раза – Южной Кореи, в 5,2 раза – Индии, в 5,6 раз – России, в 9,6 раза –  Вьетнама, и в 124,3 раза – Мьянмы.

Также важно отметить, что за  истекшие полвека КНР существенно увеличила общую доходность своей  внешней торговли. Если в 1970 году ее профицит колебался в районе 97 млн  долл или 0,11% ВВП страны, то к 2019 году он достиг 38%. Это объясняет  причины принципиального обострения китайских отношений с Соединенными  Штатами, на протяжении почти столетия успешно извлекавшими в свою пользу  львиную часть мировой торговой прибыли.

В принципе, в экспортной  модели экономики нет ничего экстраординарного. По данным на 2019 год  доля экспорта в ВВП составляли: 46,9% у Германии, 55,6% у Австрии, 81,8%  у Бельгии, 65,1% у Белоруссии, 71,9% у Кипра, 74,4% у Чехии, 82,8% у  Венгрии, 83,3% у Нидерландов, 39% у России, 31,1% у Британии, 11,7% у  США.

Китай на этом фоне никак не выделялся. За исключением одного,  небольшого, но принципиально важного момента. Он оказался единственной  страной мира, с 2014–2015 годов прилагавшего усилия к снижению  зависимости национальной экономики от экспорта, в пользу расширения  опоры на внутренний потребительский рынок. Если еще в первом десятилетии  нынешнего века китайский ВВП от доходов внешней торговли зависел более  чем на 35%, то по окончанию 2019 года внешняя торговля формировала уже  только 17%, а 83% давал внутренний спрос.

Поэтому, когда, из-за  карантина, международные торговые связи почти на год оборвались, лидеры  мировой экономики столкнулись с неустранимым спадом. Обусловленным не  только закрытием границ, но и слабой управляемостью цепочкой  формирования стоимости, от начального производства до конечного сбыта. В  то время как правительство КНР в подавляющей степени управляемость  сохранило. Отсюда следует вывод о начале разработки китайским  руководством планов перевода национальной экономики на новую  долгосрочную стратегию еще в период 2014–2015 годов.

Сейчас эти  работы закончены и воплощены, уже на тактическом уровне, в оперативные  планы 14-й пятилетки. Реализация которых не только кардинально  преобразит непосредственно сам Китай, то и коренным образом повлияет на  будущую картину всего мира в целом.

Постановка проблемы.

Анализ  открытых материалов китайского пятилетнего планирования, особенно в  части планов на 14-ю пятилетку (2021–2025 годы), однозначно указывает на  решительный перенос центра тяжести усилий по обеспечению дальнейшего  развития на внутренний платежеспособный рынок страны. Отправной точкой  планирования служит тот факт, что 58% объема прироста национального ВВП  КНР (6,14 трлн долл) за 2019 год было обеспечено внутренними китайскими  потребителями.

Эту тенденцию планируется усилить через решительное  расширение инвестирования во внутреннюю инфраструктуру и технологии,  государственными инвестициями в расходы домашних хозяйств, повышение  темпов развития технологий и масштаба их массового внедрения в  повседневную жизнь. Во всех смыслах, от бытового, то расширения  автоматизации и роботизации промышленного производства, а также широкого  внедрения всего, что объединяется обобщенным термином «цифра» (от связи  и банковских технологий до искусственного интеллекта). Вследствие чего в  предстоящие пять лет руководство страны ожидает удвоение емкости  внутреннего рынка КНР.

Важно отметить, что нынешний уровень  экономики Китая был достигнут благодаря доведению за 49 лет уровня  урбанизации с 9 до 58%. Принято считать, что успех «китайского чуда»  опирался на огромности количества «дешевых китайцев, согласных работать  за миску риса». Долгое время примерно так оно и было. Однако к концу  2020 среднедушевой ВВП КНР достиг уровня в 10 тыс. долл. и, как заявляют  западные эксперты, дальше этим путем страна двигаться не сможет. Но в  реальности дело обстоит несколько иначе.

На данный момент  население КНР составляет 1,4 млрд человек. Из которых около 90–110 млн  достигли уровня «богатых» даже по американским или европейским меркам, а  400 млн вошли в категорию «средних доходов» и составили тот «средний  класс», который сейчас служит основой национальной экономики страны.

Однако  в Китае по-прежнему остается значительный ресурс для дальнейшего роста в  виде примерно 600 млн человек, живущих, в среднем, на 3,8 доллара в  день, в том числе больше 200 млн с доходом ниже уровня бедности,  составляющем в Китае 1 доллар расходов в сутки. По планам 14-й пятилетки  страна намерена кардинально повышать уровень жизни этих людей, переводя  в «средний класс» по 50–60 млн человек в год.

Таким образом,  китайская экономика сможет решить одновременно две задачи. Во-первых,  сократить зависимость от экспортных доходов до, примерно, 5–6% ВВП.  Во-вторых, за счет расширения внутреннего спроса «новых китайцев» (по  аналогии с «новыми русскими», а точнее благодаря достижения ими уровня  доходов и потребления «среднего класса») обеспечить на долгосрочную  перспективу стабильный экономический рост ВВП темпами не менее 4,2–4,5%.

Благодаря  чему, к 2035 году Китай имеет все основания довести свой ВВП с нынешних  15 до 30 трлн. долл, практически вне зависимости от состояния внешних  рынков и объема спроса в США, Европе и любой другой части мирового  рынка. При этом, по инерции процессов, его внешняя торговля также  неизбежно расширится ориентировочно до 6 – 7 трлн долл к 2035 – 2037  году. 

Отсюда просматривается формирование серьезной проблемы, с которой Россия неизбежно столкнется примерно к 2040 – 2050 годам.

Уже  сегодня Пекин явно обозначил стремление к формированию собственного  закрытого автаркичного политико-экономического кластера, опираясь на  которые он сможет реализовать фундаментальную стратегию «китайского  устройства мира», известного как «срединное государство».

Она  предполагает создание сферы безоговорочного экономического и  политического доминирования КНР на основании стран Юго-Восточной Азии и  Азиатско-Тихоокеанского региона. Ее границы уже обозначены рамками  созданного 15 ноября 2020 года, на базе стран АСЕАН, Всестороннего  регионального экономического партнерства (ВРЭП), означающего  обособленную китайскую «свободную экономическую зону», охватывающую 82%  мирового промышленного производства и 34% совокупной экономики планеты.

Опираясь  на ВРЭП, и имея возможность не допускать туда хоть сколько-нибудь  серьезных конкурентов (что в лице государственных структур США или ЕС,  что в лице западного транснационального финансового капитала), Китай, в  перспективе ближайших 10–20 лет, получит возможность экономически от  остального мира не зависеть вовсе.

Не только в смысле потребности в  экспортных прибылях, но и в финансовых ресурсах, вообще необходимых его  экономике для сохранения высоких темпов научно-технического прогресса,  превосходство в котором и является ключевой основой его долгосрочной  экономической, политической и социальной безопасности. А также  обеспечивающих достаточные возможности для оказания эффективного  давления на внешних конкурентов, если такое потребуется.

Причем, под давлением следует понимать не только экономические, но и прямые военные инструменты.

Последнее  особенно важно в свете того, что, как следует из многочисленных  заявлений системных аналитиков КНР, будущий мир «всеобщего  благоденствия» Пекин видит достаточно своеобразно. В нем есть он сам, а  также еще четыре ведущих «центра силы».

Один, рано или поздно,  сформируется вокруг Индии. Один, в том или ином виде, сложится «в  пространстве Запада». Тут допускаются варианты. Если США сумеют  аннексировать Евросоюз, «западный мир» сформирует достаточно монолитную  структуру. Хотя и с очень специфическим внутренним устройством,  вытекающим из доминирования там транснациональных корпораций над  институтом формального государства. В противном случае в «западном  пространстве» сформируются два примерно равновесных игрока – США и  Евросоюз.

Третью силу, в том или ином виде, представит Африка. По  мнению ведущих экспертов Китая, неизбежно вынужденная сплотиться на  основе собственной уникальной культурной идентичности, принципиально  отличной от всех прочих. Аналогичным образом в нечто самозамкнутое  сложится арабский мир. В который, как бы странно такое ни звучало,  должен войти Израиль. У изложенной картины есть только один недостаток. В  ней никакого значимого места не отводится России.

Выводы.

Суть  складывающихся тенденций хорошо понимает правящая элита США. В  перспективе к середине текущего века Америка неизбежно столкнется с  решительно возросшей экономической мощью КНР, на фоне которой не только  утратит лидирующее место, но и вообще может скатиться до 4–5 места в  глобальном рейтинге, а то и вовсе не войти «в пятерку лидеров».

Если  Китай достигнет 30 трлн долл размера ВВП сам, и до 40–45 трлн с учетом  рамок ВРЭП, то Соединенные Штаты, с их 21 трлн сегодня и максимум 28  трлн к 2025–2030 годам, не смогут претендовать не то что на равную  конкуренцию, но и окажутся вообще в проигрышном положении.

Но если  им удастся экономически и политически аннексировать Евросоюз (16 трлн  долл. совокупного ВВП), Южную Америку (около 6 трлн) и какую-то часть  прочего мира, например, Африки и Ближнего Востока, то они соберут под  своим управлением до 50–55 трлн долл. Что позволит им, если не навязать  Китаю жесткую конкуренцию, в которой Америка полагает себя способной  победить, то добиться на долгосрочный период, минимум до 90х годов XXI  века, стабильного геополитического паритета.

В этом раскладе  Россия оказывается «последним призом», способным решительно сместить  баланс в пользу одной из сторон. По оценкам упомянутого выше эксперта  инвестиционного банка UBS, в нынешних тенденциях Москва имеет все шансы  достичь уровня ВВП в 4,5–5 трлн долл.

При их включении «в западный  кластер», его размер переваливает за 60 трлн, что дает основания  рассчитывать замкнуть на себя еще турецкую экономику и все те экономики,  которые сегодня ориентируются на РФ. Включая Ближний Восток и Среднюю  Азию.  На выходе получается экономическая масса размеров до 70 трлн, что  существенно укрепляет уверенность западной правящей элиты в  достижимости победы над Китаем во второй половине текущего  столетия. Именно этим объясняется рост американского, шире западного,  давления на Россию с целью лишения ее политической, а далее и  экономической субъектности.

С другой стороны, сохранение дружбы с  Россией на текущем этапе обеспечивает Китаю два ключевых  преимущества. Во-первых, «пока американцы пытаются сломить русских»,  Россия выступает эффективным громоотводом значительной части угроз для  Китая. Именно потому Пекин дружбу с РФ как бы расширяет, но в то же  время никак не оформляет ее в виде официальных договоров. Особенно  военного характера. Наоборот, старательно дистанцируясь в качестве  «отдельной третьей силы, стоящей над схваткой».

Во-вторых,  незаинтересованность Москвы в чрезмерном усилении «Запада» (особенно  Америки), создает близость ее геополитических интересов с Пекином, тем  самым, пусть и косвенно, перенося на КНР защитные свойства российского  стратегического ядерного зонтика.

Последнее китайцы явным образом  используют уже сегодня, размещая часть своих мобильных наземных  стратегических ракетных комплексов (DF-31B – аналог российской системы  РТ-2ПМ «Тополь») в районах, граничащих с российской территорией.  Справедливо полагая, что, в случае стратегического ядерного нападения  США на Китай, русские не станут ждать, выясняя – куда фактически падают  американские боеголовки, на КНР или уже на РФ, и всей своей ядерной  мощью ударят по Соединенным Штатам еще пока американские ракеты будут  находиться «в воздухе».

Кроме того, по мере усложнения  политических и экономических отношений с ЕС, главным, даже основным, для  себя внешнеторговым рынком, Россия неизбежно станет расширять торговые  отношения с Китаем. А ему она пока способна предлагать только первичное  сырье, энергоносители и продовольствие.

Хотя представленное  положение кажется достаточно стабильным, в реальности таковым оно  является лишь на первый взгляд. И только в текущей конфигурации внешних  условий.

Нынешний интерес КНР к РФ критично зависит от двух условий, оба из которых имеют тенденцию к достаточно быстрому изменению.

Сегодня  конкуренция между Китаем и Америкой ведется, если так можно выразиться,  на персональном уровне. Причем экономические размеры сторон примерно  одинаковы, а в технологических Пекин все еще несколько уступает  Вашингтону в ряде ключевых направлений. Например, критичной пока  остается его зависимость в микрочипах, составляющих основу  вычислительной техники, робототехники, космической техники, спутников,  связи и искусственного интеллекта.

После явно обозначенного  перехода к конкуренции кластеров, все перечисленное Китай сможет дальше  развивать сам. Более того, он совершенно предсказуемо сумеет опередить  «запад». Причем, деньги на техническое совершенствование ему даст  стабильный и богатый собственный внутренний рынок.

Таким образом,  как только Пекин в достаточной степени упрочит внутреннюю конструкцию  ВРЭП, его потребность в России сильно уменьшится. Особенно после начала  разработки найденного под ложем Южно-Китайского моря, месторождения  энергоносителей. Объем имеющейся там только одной нефти оценивается в 16  млрд тонн и до 6 трлн кубометров природного газа.

При сохранении  потребления на уровне 2019 года Китаю этого хватит минимум на 30–40 лет,  чтобы не импортировать энергоносители вовсе. А с учетом сохранения  импорта автономность КНР по энергоносителям может превысить век, если не  больше. 

Во-вторых, нынешние темпы научно-технического прогресса  позволяют полагать, что в перспективе к 2040 году Китай сумеет  сравняться с США и РФ по уровню ракетных и ядерных технологий. Тем самым  утратив, в теоретически возможной глобальной ядерной войне с США,  зависимость своей национальной безопасности от прикрытия российским  ядерным зонтиком.

В результате статус России в глазах китайской  правящей элиты неизбежно снизится с нынешнего важного партнера и друга,  до просто большого соседа, обладающего значительными запасами «всего  полезного». Причем состояние этого соседа больше не будет считаться  важным по причине прохождения через его территорию важного китайского  инфраструктурного проекта – железнодорожных магистралей «Пояса и Пути».

Как  показано выше, проект «ПиП» сохраняет смысловое значение только пока  торговля с ЕС формирует важную часть китайского ВВП. По мере снижения ее  значимости будет падать и значение России как «важного транзитера».

Все изложенное выше критично осложняется неизбежностью перспективы Китая оказаться в ловушке «конца разгона».

Мы  привыкли к отсутствию у КНР тенденции к глобальной экспансии. И  действительно, в отличие от США, Китай не проявляет желания  распространять свою культуру за пределы границ «своего» «пространства  всеобщего благоденствия», очерченных пределами ЮВА и АТР.

Но все  это неизбежно изменится сразу, как только Пекин исчерпает оставшийся  резерв «дешевых китайцев». Не потому, что его правящая элита исповедует  какую-то особую агрессивность. Просто его к этому вынудят объективные  внутренние процессы.

За 40 лет из крайней бедности в богатый  «средний класс» власти вытащили более 500 млн китайцев. За предстоящие  10 – 20 лет они тем же способом улучшат жизнь еще 600 млн. Но как только  заявленная цель окажется достигнутой, следующему поколению граждан КНР  начнет становиться понятно, что рост закончился. А вместе с ним  останавливаются социальные лифты. Куда-либо подниматься по уровню жизни  уже не смогут не только те 7,8 млн, которые составляют размер ежегодного  прироста населения, но и те, кто в эти лифты запрыгнуть не успел.

Это  не чисто китайская проблема. С ней сталкиваются абсолютно все страны и  социумы, активный экономический рост которых по каким бы то ни было  причинам останавливается. А так как масштаб Китая больше, то и проблема  для него проявится сильнее. Каждый год в стране станет появляться  «лишних людей, которых нечем занять» в размере еще одной Сербии или  полутора Финляндий.

Если к этому моменту у Китая не откроется  возможность сбрасывать излишки населения в какую-нибудь космическую  экспансию, он неизбежно будет вынужден прийти к экспансии на Земле. Как  минимум через наращивание ширины пояса включенных в китайский кластер  сопредельных государств.

Россия к таковым относится самым  непосредственным образом. Как потому, что имеет с КНР непосредственную  границу, так и по причине крайне низкой заселенности восточной части  своей территории. Особенно учитывая тот факт, что как раз в Сибири и на  Дальнем Востоке находятся значительные сырьевые запасы, которые будут  нужны Китаю, и которые будет стремиться захватить его основной конкурент  – Запад.