Совещание обреченных, или говорит командующий.

С 1 по 4 июня 1937 года  в Наркомате обороны СССР состоялось расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны. Были представлены все имевшиеся в наличии и еще остававшиеся на свободе высшие военачальники Красной армии - 53 члена Военного совета и 116 приглашенных. На заседании присутствовал Сталин. Вел заседание Ворошилов.

К этому времени были арестованы и давали признательные показания в шпионаже на большинство стран мира и в подготовке переворота с целью установить "военную диктатуру" следующие военачальники: начальник военной академии им. Фрунзе командарм второго ранга А.И. Корк, зам. командующего МВО Б.М. Фельдман, командующий ПриВО Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, комкор  Р.П Эйдеман, комкор В.М. Примаков, военный атташе в Великобритании В.К. Путна, командующий КВО И.Э. Якир, командующий БВО И.П. Уборевич. Застрелился первый зам. наркома обороны Я.Б. Гамарник. Все оставшиеся на свободе и в живых военачальники присутствовали на этом совете.

За четыре дня слово было предоставлено всем членам Военного совета. О чем же они говорили? В такой сложной обстановке, во время Гражданской войны в Испании, практически накануне Второй мировой, наверное, речь должна была бы идти про повышение боевой подготовки войск, новых видах вооружения, танках и самолетах. Должна была бы, но не шла. Каждый выступавший счел своим долгом дистанционироваться от опальных сослуживцев, полить их грязью и обелить себя, поплакаться о своей политической близорукости, не позволившей вовремя разглядеть притаившегося врага. Склоки, слухи, денежные претензии. Кто не верит, что взрослые дядьки, руководители РККА вели себя, как бабы на базаре, добро пожаловать в первоисточники. Кстати, судя по протоколам, тов. Сталин искренне наслаждался происходящим, прочитайте его комментарии.

Итак, слово бывшему левому эсеру, члену ВКП(б) с 1919 года, члену Ташкентского Совета в 1917—1919 годах, член Туркествнского ЦИК в 1918—1921 годах, и т.д. и т.п., на момент совещания командующему войсками МВО, а после совещания  - командующему войсками БВО вместо Уборевича тов. И.П. Белову. Никаких моих вставок, только протокол. Только курсивом кое-что выделю.

Ворошилов. Слово имеет т. Белов, командующий войсками Московского 
военного округа.

Белов. Товарищи, некоторые выступавшие здесь говорили
о том, что им тяжело выступать потому, что они были в очень
близких отношениях с некоторыми врагами народа. Другие говорили 
о том, что они поклонялись ореолу, которым были окружены 
некоторые враги народа, вроде того, что эти враги народа часто 
ссылались на авторитет т. Сталина, на авторитет т. Молотова,
на авторитет т. Ворошилова; вроде того, что они часто говорили
о том, что бывали у т. Сталина запросто и что они чуть ли не советовались 
с ним о всех мероприятиях, которые проводились 

в стране. Я ни на что не могу ссылаться, могу ссылаться только на
собственную глупость, благодаря которой я имел некоторое отношение 
к врагам народа.

Я, товарищи, с раннего своего возраста попал в немилость
к троцкистской банде. Если бы не личное вмешательство т. Сталина
в 1920 г., меня бы просто-напросто расстреляли, и расстреляли бы
по прямой указке Троцкого. Я был в свое время в Средней Азии,

4 года, — плохо ли, хорошо — воевал, и Троцкий лишь по телеграммам 
и радиолиниям возненавидел меня за некоторые мои прямые
отказы выполнить его приказы.

Если бы не т. Сталин, не т. Ворошилов и не т. Молотов, то я давно 
бы не был в армии, потому что меня два раза демобилизовывали
из армии. И все это делала троцкистская банда. Совершенно естественно 
я ненавидел всю эту троцкистскую банду так, как только мог
ненавидеть человек. И Тухачевский, и Уборевич, и Якир у меня конечно, 
не пользовались, что называется, никаким авторитетом. Пра
вильно ли я рассуждаю или неправильно, но я должен вам доложить,
что я и в военный их авторитет никогда не верил. Я должен вам откровенно 
доложить, что я и разговоры вел со всеми об этом. В ЦК я,
конечно, не ходил, не ходил по простой причине: я мог когда угодно
и сколько угодно говорить с народным комиссаром. Я не могу сказать, 
что со мною народный комиссар не разговаривал. Со мной народный 
комиссар разговаривал, и разговаривал столько, сколько

я требовал.	,

Но, товарищи, за последние годы я и с народным комиссаром бу
квально перестал говорить. Народный комиссар уже здесь говорил,
что настоящих сигналов, принципиальных сигналов не было ни от
кого, а были сигналы склочного порядка. Я в этом отношении прямо 
говорю, что я договорился до того, что мне казалось: дальше начинаются 
разговоры буквально склочного порядка. Меня можно
было заподозрить в том, что я с кем-нибудь соревнуюсь. Я не могу
сказать, что я не соревновался в отношении передовых округов
и второразрядных округов, оперативно мыслящих людей и не оперативно 
мыслящих. Я делом старался все время доказать^ что мы не
хуже уборевичей, не хуже Тухачевских, не хуже якиров. Я не считаю,
что мы работали хуже, и я, например, при всей своей скромности
считаю необходимым здесь заявить, что работали мы не хуже, а луч
ше. Но беда в том, что представить дело так, как представляли они,
мы не могли.

Сталин. Не умели товар лицом показать.

Буденный. Очки втирать не могли. (Смех.)

Белов. Я, например, стесняюсь. Сколько раз приходилось мне
выступать, и каждый раз, когда я выступаю, я чувствую, будто выступаю 
в первый раз. Когда я попадаю на глаза т. Сталину или Ворошилову, 
я всегда стесняюсь, потею и, честно говоря, наверно, сколь
ко раз выглядел перед т. Сталиным дураком. Спросят меня — мне
надо пять минут, чтобы раскачаться; а т. Сталин больше пяти минут 

и не слушал. И выходило так, что все эти Тухачевские, якиры и уборевичи, 
вся эта сволочь, она ничего не стеснялась и чувствовала себя
лучше нас.

Сталин. Трата-та, рата-та-та!

Белов. Да, да. Поэтому они представляли и армию, и командиров,
и политработников в каком угодно виде.

Сталин. Они военное дело все-таки изучали.

Белов. Я вот и считаю необходимым вам доложить, что военное
дело они изучали очковтирательски.

Сталин. Для себя-то они военное дело все-таки знали.

Белов. Я вот вам сейчас расскажу. Я начал учиться с 1919 г. Они
начали учиться с детского возраста. Разница, конечно, огромная, и,
несомненно, что до [ 19]24—1925 гг. они были выше нас. Но с того
момента, как они почувствовали себя вельможами, — а это всем
было видно, — они перестали учиться, а мы — я и целый ряд других
товарищей: Федько, Урицкий, Дыбенко — мы буквально страдали
над учебой. Ведь как работал этот сукин сын Уборевич? В 2-3 часа
ночи вызывает своих подчиненных, а эти подчиненные — идиоты,
потом жалуются, что он ночь не спал, работает круглые сутки.
Я много ночей не спал в своей жизни...

Сталин. Но не вызывали никого?

Белов. Нет. И если честно говорить, то должен сказать, что иногда 
ночь работаешь и хочется, чтобы это прошло незаметно, потому
что неприятно скажут: днем не успевает работать, значит, какое-то
несовершенство в структуре. Не знаю, с кем я могу соревноваться по
части того, что я недосыпал. Я ни с кем не соревновался, но никогда
ни одного подчиненного позже 12 ночи не вызывал.

Ворошилов. Тоже вызывали, люди жаловались!

Белов. Ну есть такие подчиненные, которые жалуются, если их
вызываешь в 10 часов. И подчиненные есть идиоты, не все хорошие.
(Общий смех.) Так вот эти люди очень умело втирали очки и подчиненным, 
и вождям. Ведь общее-то развитие у них было большое.

Сталин. Не очень.

Белов. Лоск был.

Сталин. Если у них было военное развитие, то общее развитие и у
Тухачевского, и Уборевича, и Якира было небольшое.

Белов. Мне казалось, что лоск у них был.

Сталин. Лоск — это другое дело.

Белов. Они умели и могли поговорить. Я, например, не могу улыбаться, 
когда не хочу. (Общий смех.) Меня часто нарком ругал: что ты
как бирюк. А я иначе не могу. Не могу. А они, например, меня ненавидели. 
Ненавидели за что?

Сталин. Считали, что вы отсталый.

Белов. Да, считали, что я отсталый, считали, что я — холуй.

Ворошилов. Холуй?

Белов. Да, ворошиловскийхолуй.

Голос. Это правильно, такие разговоры были.

.........................................

Белов. Через жен действовали. Как Уборевич использовал свою
эту мадам. У меня была сумасшедшая жена, но это, товарищи, несчастье.


Ворошилов. Говорят, что несчастье.

Белов. Ни один доктор, ни один идиот не мог этого подтвердить.

Она же была сумасшедшая.

Ворошилов. Кое-какие ваши приятели говорили, что ее нужно посадить 
в сумасшедший дом.

Белов. А тогда бы сказали: «Белов посадил свою жену в сумасшедший 
дом». Словом, эта сволочь использовала все. И я, кстати, должен 
доложить, какая была система. Меня били в Туркестане, смертным 
боем били, били до сумасшествия, меня били в Москве, меня
били в Берлине, и били одним и тем же оружием. И вот я к чему
веду: такой* же я был идиот, какой все-таки я был политически недоразвитый 
человек — я стеснялся тому же т. Ворошилову доложить
в отношении издевательств в Берлине. Сейчас, конечно, все это просто, 
но и тогда было просто и ясно, но я не делал развернутого доклада 
т. Ворошилову.

Я приехал в Берлин. Предположим, я — неразвитый человек по
представлению целого ряда людей. Я приехал в Берлин учиться,
и мне нужно было больше, чем кому бы то ни было, оказать содействие. 
Тов. Ворошилов говорил, что все будет сделано, и Берзин писал
своему военному атташе и говорил, что все будет обеспечено. Приезжаю 
в Берлин. Надо мной от начала до конца Путна начинает издеваться. 
Представительские. Вы все знаете, что представительские
в буржуазном государстве имеют огромное же значение. Уборевичу
и Якиру давали 150 долларов в месяц на представительские расходы,
меня же сразу посадили на 50.

Сталин. Кто же это устраивал?

Белов. Путна.

Сталин. И вы это терпели?

Белов. Я т. Ворошилову даже не написал, терпел.

Сталин. Так вам и надо! {Смех.)

Ворошилов. Он пришел на одно заседание представительское, где
должен был угощать, приветствовать, а он поговорил пять минут
и размахнулся кулаком в физиономию немцу.

Голос. И улыбался при этом.

Белов. Уборевич и Якир, — это, может быть, малозначительно, но
характерно для нашего поведения, — Уборевич и Якир жили в здании 
полпредства, а мне даже не дали заглянуть в это полпредство.

Сталин. И вы это терпели?

Белов. Терпел. Меня послали в гостиницу, за которую я платил
100 долларов в месяц. Я с Крестинским как с полпредом имел разговор, 
где он теперь?

Сталин. Он арестован.

Белов. Ну вот и хорошо. Я имел с ним крупный разговор. Говорю:
«Николай Николаевич, вы — бывший большой партийный работник, 
как же вы можете допускать такое положение?» Он говорит: «У
нас комнат нет».

...................................................................

Белов. ...Чем же довольны? Довольство было вызвано
следующим: сборы были обставлены в материальном отношении
как курорт. Там не стеснялись ни подачей коньяка, ни пива. Меня
за эту несчастную рюмку били смертным боем, а я никогда не выпивал 
больше нормы. (Смех.)

Ворошилов. Норма у него высокая. (Смех.)

Белов. Норма высокая, но вы имейте в виду, что изображали, вы
же сами мне говорили.

Сталин. И даже теперь изображают?

Белов. Изображали и изображают очень много. Мне Климент
Ефремович задавал часто вопрос: «По 7 дней пьешь? Выгоним из армии, 
выгоним из партии». Я говорю: «Климентий Ефремович, может 
быть, я и неправильно поступаю, но каждый раз, когда я в конце
концов напиваюсь очень сильно, я на второй день раньше, чем
обычно, прихожу на службу. Никогда у меня не было прогулов
в работе».

Эта банда, которая часто изображала меня, как человека
очень пьющего, она в сбор в 1927 г. буквально спаивала и командиров, 
и политработников. Они были довольны, за исключением
одного. Я к чему веду разговор? Процент хороших большевиков,
командиров и политработников у нас в Рабоче-крестьянской
[Красной] армии как был невысок в 1927 г., так и на сегодняшний 
день остался. Это видно из целого ряда выступлений здесь.

 ...............................................................................

Сталин. О ком т. Седякин говорил, что плохо работали? О вас
или об Уборевиче?

Белов. Обо мне. «Меньше, — говорит, — занимались, меньше работали». 
С наркомом (некоторые секреты нужно здесь раскрыть)
я имел разговоры очень откровенные. Нарком мне тоже раз сказал:
«Слушай, Белов, несомненно, они работают лучше». Я не то что хвалился, 
но как-то сказал наркому, что вся эта сволота продвигается
незаконно. Я сам в ореол Уборевича, Якира, Тухачевского не верил,
но в их образованность я верил.

Ворошилов. А в то, что они работали, вы верили? Нельзя так изображать 
дело, что они ничего не делали, а вы очень много делаете.
Так как я буду иметь возможность еще выступить, я скажу об этом.

Голос с места. Правильно, не самокритически командующий выступает.


Белов. Я не такой наивный человек, чтобы сказать, что они совсем 
не работали. Чем-то они нас обманывали. Обманывали работой, 
которую умели показать.

 ..................................................................................................

Белов. Тов. Сталин
что говорил? У нас самокритика. Мы сейчас новую эру открыли,
когда т. Сталин говорил, что не было самокритики, когда т. Сталин
напоминал, что не было самокритики. Я начиная с 1917 г. каждое
слово т. Сталина помню; разбудите меня ночью, и я скажу все, что
т. Сталин говорил. Надо сознаться в том, что мы — плохие большевики, 
мы большевистское чутье [по]теряли, отсюда у нас и получается, 
что мы не видели того, что делают наши классовые враги.
Шпиона в таком обычном порядке трудно разглядеть, и т. Сталин
за это нас бить не будет. Их вербуют, т. Сталин сказал нам ясно,
каким путем их вербуют.

Сталин. И в старое время не всегда мы могли разглядеть шпиона.
Вы слыхали, что в 1912 г. была Пражская конференция1, где мы
меньшевиков вышвырнули и организовали свою партию? Из 18 чел.
6 оказались провокаторами.

Белов. Так вот я говорю, что нас не за это т. Сталин и т. Ворошилов 
бьют, а за то, что мы видели и не ставили вопрос по-большевистски. 
Если политработники скажут, что ничего не видели за Гамарником, 
то это чепуха. Самый подлый негодяй — это Гамарник, потому 
что уйти застрелившись, это может сделать самый подлый
негодяй. И в чем он негодяй? Не решал вопроса. Я тоже на прошлом
нашем заседании трусил.

Сталин. Формально относились.

Белов. Я трусил, думал: как я обвиню руководство в том, что оно
хозяйством не занималось? На самом деле сегодня я должен сказать,
и как можно острее, что хозяйством нашим никто не занимался. Занимался 
им время от времени т. Ворошилов, а эта борода, сволочной 
жулик, он представлял только перед вами, что он занимается хозяйством. 
Не случайно, т. Сталин, что вы занялись этим хозяйством.
У нас сейчас из этого хозяйства ничего не получается.

.................................................................................

Сталин. Говорите прямо, не трусьте.

Белов. С кем работал Уборевич, надо обязательно посмотреть. На
Северном Кавказе арестовали Толмачева, с которым он дружил. В Белоруссии 
наверняка есть люди, которые давали ему деньги. Надо посмотреть 
этих людей — Голодеда, Гикало, Румянцева.

Голос с места. Г икало с ним не был.

Белов. Нам товарищ Ворошилов лишней копейки не дает, и в отношении 
денег я прямо должен доложить, что мы живем не крадя, не
воруя, не занимаясь грязными делами, живем очень скромно. Сейчас
у нас есть представительские, а тогда не было. Я лет десять тому назад
сказал группе командующих: «Давайте у наркома просить представительские. 
Нельзя же так, ведь человека нельзя принять». Я раз сам на
базар ходил за покупками. Правда, ходил-то я в гражданской одежде,
а мне потом нарком говорит: «Дурак чертов!» (Общий смех.)

Сталин. Опять не так! (Смех.)

Белов. Да, ругал меня дураком. Почему не сказать партии и правительству, 
что не выходит у нас?

Сталин. Сказать надо. Надо обязательно.

Белов. А ведь эта сволочь Уборевич говорит мне: «Ну, что ты?»
Я его зацепил и говорю: «Скажите, как вы живете?» А я знаю, как он
жил. Он нас с Иваном Федоровичем кофе поил, вообще был барин 
_ кабинет, кофе и даже сигары доставал. Уж, какие тут сигары!
Где это он доставал, такие душистые! (Общий смех.) Он начал считать
и досчитался до того, что на питание ничего не осталось. Я говорю:
«Слушайте, Уборевич, вы же врете!».

Сталин. Голодает, одним словом.

Белов. А жил он всегда шикарно, это я знаю.

Голос с места. Артисты приезжают — всегда принимал.

Белов. Я не выступаю здесь с такой точки зрения, что нужно быть
монахом. Мы знаем и монахов! Гамарник жил монахом, Корк монах, 
— подавали ему чай за три копейки, так он демонстративно вынимал 
деньги и платил, а у Гамарника лишнего стула на квартире не
было. Какой там стул, боже упаси!

Но, когда налицо такое перехлестывание, ясно, что деньги воруют. 
Ясно, что деньги ему давали гражданские работники, а кто давал 
— это надо установить. По СКВО я знаю — это Толмачев, а по
Белоруссии и Москве надо установить, с кем он работал. Потому
что, я опять повторяю, можно выпросить у т. Ворошилова месячный
оклад для себя, но и то раз в год, потому что, если два раза попросишь, 
он тебе не даст. (Общий смех.)

Голос с места. А вот на Украине массу денег давали.

В ссылке стенограмма полностью, там еще с десяток страниц. В том же ключе.