Советская Армия времен застоя. Хроника работы локального Мордора. Основная (она же заключительная) часть.

В качестве эпиграфа:

Для поднятья оптимизма
людям требуется клизма!
В. Шефнер

Нам нужен НЭП — наведение элементарного порядка.
Капитан Лопатин

Это вторая, ключевая часть рассказа о локальном эксперименте: опробовании методики преодоления курса системной деградации Советской Армии — именно в этом направлении шло «развитие» армии в эпоху «застоя». Описанный сценарий является практически универсальным рецептом для эффективного (заметим — не без издержек) преодоления любых (можно согласиться — «почти») социальных кризисов в Обществе.
Как афористично заметил советский поэт — «Для поднятья оптимизма людям требуется клизма» (с)
Конечно, есть и альтернативная позиция, афористично изложенная в солдатском фольклоре: Старшина мне мать родная, командир — отец родной; Нафига родня такая — лучше буду сиротой.

Так как это две части одного целого, то перед тем, как «окунуться» в армейские будни начала 80-х, целесообразно — для лучшего восприятия — ознакомиться с «предисловием».

После августовских учений — рота на стрельбище. Где-то в районе 10ч. подъехал дивизионный УАЗик и забрал Лопатина. Появился после обеда: назначен комендантом гарнизона с задачей в кратчайшие сроки навести порядок. Поводом стал инцидент с зам. начальника политотдела дивизии — полковник ночью выскочил из дома приструнить дебоширивших во дворе самовольщиков и так не слабо получил по физиономии (вообще-то в то время — начало 80-х, ЧП экстраординарное).

Я назначен ВРИО командира 6 мср. При этом рота поступает в распоряжение коменданта — а я — помощником коменданта. Рота будет выполнять хозяйственные функции в комендатуре с задачей закончить наконец-то многолетний ремонт (в качестве дембельского аккорда).
В расписании занятий остается только политподготовка, «вождение» — для механиков-водителей и "стрельбы" из БМП — для наводчиков-операторов. Старшина роты дополнительно выполняет обязанности «зампотыла» в комендатуре.
Кроме этого Лопатин может периодически привлекать для «усиления» две разведроты — нашего полка и соседнего танкового. Несколько забегая вперед — помощниками коменданта (тоже без отрыва от исполнения своих должностных обязанностей) стали два молодых лейтенанта: из полковой разведроты Доктор Абель, весьма колоритный молодой человек — этакий остриженный налысо набитый мышцами «квадрат» («кликуха» весьма точно соответствовала внешности и характеру); и из р/р танкового полка — Артур, уроженец Северного Кавказа.

Начальные условия. Комендатура.

Гарнизонная комендатура и при ней гауптвахта для солдат/сержантов. Гауптвахта уже несколько лет не функционировала по причине перманентного ремонта здания.
Деятельность комендатуры ограничивалась комендантскими патрулями в военном городке — самый «лафовый» суточный наряд для младших офицеров (я ни разу не попал, так как все время назначался начальником караула).
При этом штатной единицы «комендант гарнизона» — не было. Соответственно комендантами назначались (до Лопатина) те, у кого служебная функция — проще говоря — бить баклуши. Уверен, что именно этим и объяснялся многолетний раздрайв в комендатуре.

2-х этажное здание гарнизонной комендатуры расположено на огороженной высоким глухим забором территории.
1-й этаж — гауптвахта, вполне можно было использовать по назначению сразу же.
Гауптвахта схематично представляла из себя коридор по центру, справа и слева камеры: «одиночки» шириной 1,5-1,7 м, общие — значительно просторней.

А вот 2-й этаж — служебные кабинеты и другие подсобные помещения — натурально представляли жалкое зрелище. Над левой половиной здания практически не было крыши (сиротливо торчали оголенные стропила). Незащищённый крышей потолок (чердачное перекрытие) от осадков не спасало. Эти помещения были «брошены» — или пустовали, или были заполнены разным хламом — лишней (или сломанной) мебелью и т.п.
Вторая же половина «под крышей» была в общем-то «жилой» — это несколько комнат, обставленных канцелярской мебелью, телефоны с доступом в локальную (дивизионную) АТС. Кабинет коменданта даже имел отопление — позаимствованный из армейского КУНГа электронагревательный прибор.
«Жилая» зона от «разрухи» была отделена прибитым к потолку брезентовым занавесом из танкового тента.

Подготовка

В первый же день Лопатин на машинке распечатал приказ, упорядочивающий перемещения в военном городке личного состава (л/с) дислоцировавшихся в гарнизоне воинских частей. Примерно такого содержания.

1) В военный городок разрешен доступ только посыльным. При этом посыльные должны:
- соблюдать форму одежды, иметь противогаз, жетон посыльного (с указанием подразделения, ФИО офицера, его адрес);
- передвигаться только бегом, строго соблюдая маршрут от в/части к дому проживания вызываемого на службу офицера/прапорщика;
- запрет посещения торговых точек (магазины военторга, офицерская столовая, буфет).
2) Увольнения в военный городок запрещены. На ж/д станцию (командированным, отпускникам и т.п.) разрешено проходить только по установленным маршрутам, минуя военный городок.
Приказ вступал в силу «послезавтра». Копии приказа разнесли дежурным по частям. Не заботясь, к стати, будет ли информация доведена до л/с.

Следующий день посвятили отработке «технологии»: потренировались на пришедших на службу патрулях: все срочники были тут же задержаны за нарушение формы одежды и «обработаны». Как сейчас модно выражаются: Оказались не в том месте и не в то время.
А офицеров (начальников патрулей) отправили за новым составом.

Это был последний погожий денек. Уже под вечер зарядил дождь. В последующие дней десять к моросящему дождику добавились ночные заморозки. Погода в полной мере подключилась к воспитательному процессу.

Организация патрульной службы.

От воинских частей гарнизона (в качестве суточного наряда) назначались два патруля в составе: младший офицер + два «срочника». В первые 2-3 недели помощники коменданта также выходили поочередно в «патруль» со своими подчиненными (обычно сержантами).

При этом прибывшие на дежурство патрульные первым делом «тестировались» на соблюдение формы одежды (в том числе строго «уставная» прическа). Любое нарушение означало перевод в категорию «задержанных» (офицеры отправлялись за новыми патрульными).

Задача патрулей: проверять всех «срочников», оказавшихся в военном городке. Проверялось:
- основание (разрешенное — только посыльный);
- соблюдение формы одежды (в том числе противогаз) и документов — военный билет, Жетон посыльного;
- маршрут и способ движения — только бегом кратчайшим путем из воинской части к дому вызываемого офицера/прапорщика (согласно адресу, указанному в жетоне). Посещение какой-либо торговой точки — военторга, офицерской столовой (там был буфет) — автоматически означало задержание.

Нарушители препровождались к комендатуру.

Помощники коменданта отслеживали работу патрулей, при выявлении попустительства к патрульные присоединялись к задержанным, а их начальник приводил новых патрульных.

Первые дней 7-10 практически все солдаты, оказавшиеся в военном городке, были задержаны.

Прием и обработка задержанных.

Процедура «обработки» задержанных была такова.

• Сразу — стрижка налысо.

Если кто-то возмущался и пытался противодействовать/протестовать, Лопатин лично выстригал «просеку» ручной машинкой. А далее никаких уговоров не было — всё равно «покинуть» комендатуру можно было только при образцовом внешнем виде. Первое время протестунов было не мало: отсчет заветных «сто дней до приказа» начался где-то с месяц назад.

• Регистрация — запись в «абарную» книгу данных о задержанном. Первая «гроссбух» закончилась дня через три. К концу нашей эпопеи (чуть менее трех месяцев) их накопилось до десятка.
• После чего изымались документы, поясной ремень, и всё «неуставное» — в первую очередь разные джемперы, футболки и т.п. Гражданская одежда тут же на глазах владельцев уничтожалась — рубили топором.
• Данные о задержанных по телефону передавались дежурным по частям. Одновременно сообщалось, что выдача задержанных производится с 17:00 до 17:45 лично командирам рот.

Занятия.

Все задержанные направлялись на плац, на котором практически беспрерывно проходили занятия по строевой подготовке: на асфальте были нанесены 2 (или 3) учебных квадрата для разучивания строевого шага. Перерывы были по принципу «лучший отдых — смена деятельности» в форме отжиманий в строю.

Строевая подготовка проходила или под барабанный бой (привлекались музыканты из полкового оркестра), или под коллективное скандирование счета самими обучаемыми.

Сдача зачета по строевой подготовке — непременное условие «выдачи» задержанного своему командиру.

Очень быстро появилась практика препоручать «неумех» задержанным сержантам (из числа старослужащих или «земляков»): их освобождение обуславливалось сдачей зачета подопечными. Эта методика показала исключительную эффективность.

Воспитательный процесс.

Лопатин сразу же установил «норматив»: мы «кровь из носу» должны перевоспитать любого «казарменного хулигана» за трое суток. Поэтому интенсификация процессов. В том числе путем немедленного внедрения полезных для дела «рацпредложений».

Основой воспитания (в подавляющей части — перевоспитания) были меры принуждения, базирующиеся на физической активности в режиме тотальной муштры, а также холода (подкрепленного сыростью) и голода (можно сказать — лечебного голодания).

Присутствовали и элементы «убеждения»: например, вдумчивые разглагольствования о тайном смысле заповеди «приказ командира — закон для подчиненного» и вообще о пользе крепкой воинской дисциплины, которые сопровождали ежеутренний (сразу после подъема) обыск одежды арестованных (сложенной стопочкой перед ними) — раздетых до трусов и построенных в коридоре гауптвахты. Обыск заключался в основном в поиске спрятанных в сладках/швах одежды спичек и «бычков» — курить было запрещено. Обыскивали двое: кто-то из нашей «команды» + начальник патруля. В первое время, когда арестованных было сверх всяких «нормативов», подъем проходил поочередно «покамерно» — чтобы не дай бог не навредить воспитательному процессу. Лектор (это обычно Лопатин или я) — если «обучаемые» явно «излучали» сигналы позитивного восприятия учебного материала, присоединялись к обыску, что ускоряло процедуру.

Бескомпромиссность и абсолютно равное отношение ко всем, попавшим в комендатуру — вне зависимости от срока службы, национальности, и других факторов. И уж если кому-то что-то «обещалось» — он получал всё с полна.

Использование «внутренних резервов» заключалось в подключении арестованных сержантов к процессу обучения строевому шагу, а также контролю (обязательно по принципу «делай как я») за уборкой помещений и территории (заодно тестировались командирские качества).

Привлечение к мойке (после приема пищи) котелков, термосов (а также ложек, кружек) и к уборке помещений/территории только в качестве поощрения за образцовое поведение на занятиях.

Попутно решалась задача «переформатирования» младших офицеров (командиров взводов). Многие в силу объективных причин начали свою службу с панибратства со старослужащими. Наряд в комендатуре способствовал кардинальной смене поведенческой стратегии при выстраивании взаимоотношений с подчиненными.

Как отмечалось в одном советском фильме: «Социализм — есть учет».
Поэтому деятельность комендатуры документировалась в режиме «ажур»:
- задержанные (их данные) записывались в регистрационной книге;
- арестованные принимались только вместе с рапортом, содержащем как анкетные данные солдата, так и описание проступка (за что последовало наказание). Рапорты «подшивались» в дело.

Мы — сотрудники комендатуры, в то время не задумывались о смысле бытия, а только честно делали свою работу. Причём без отрыва от исполнения своих обязанностей по штатным должностям.

Как-то в комендатуру зашел подполковник — командир одной из технических частей (батальон связи, может полка ПВО — не помню) — впечатлился результатом суточного пребывания у нас одного из его «дедов». И пошутил, перефразируя известный тогда антисемитский анекдот: «А что, такое по всей Красной Армии началось?»

Освобождение.

Первое время (около месяца) далеко не все задержанные в этот же день «выдавалась» пришедшим за ними командирам. Любое допущенное нарушение (пререкание, недостаточное усердие на занятиях или вообще отсутствие навыков строевого шага) влекло наложение взыскания — сутки ареста.

Сама «выдача» обставлялось своеобразной процедурой:
Претенденты на возврат к нормальной жизни должны были пройти «последнее» испытание — сдать норматив по передвижению ползком по-пластунски до забора комендатуры. При этом двое последних остаются ещё на сутки. Но уже через месяц эта практика сошла на «нет».

Гауптвахта.

И так, 1-й этаж — гауптвахта: коридор, справа-слева — камеры — «одиночки» и общие. Стала функционировать сразу же. При этом «обитаемой» гауптвахта была только по ночам, так как задержанные (те, кого прямо в день задержания не «вызвалили» командиры по каким-либо причинам) и арестованные все время, кроме «сна» (и «прием пищи»), проводили на свежем воздухе на плацу.
Арестованных — наказанных командирами частей/подразделений — принимали безотказно вне зависимости от «штатной» (исходя из санитарных и технических возможностей помещений) вместимости. При этом в обязательном порядке требовался рапорт, содержащей как анкетные данные арестованного, так и описание проступка (за что последовало наказание). Все рапорты «подшивались» в дело.

В камерах только «спали» (пол застилался деревянными поддонами). Было ещё что-то типа «столовой» (об этом чуть ниже).

Питание.

В Армии возможность получить «пайку» (быть «накормленным») обусловлена юридически значимым фактом постановки на довольствие в конкретной воинской части (внутри части — в конкретном подразделении). Это осуществляется на основании «продовольственного аттестата» (бланк строгой отчетности) и только на следующие сутки после сдачи документа продовольственную службу части. Комендатура (и, соответственно гауптвахта) — числилась «на довольствии» в нашем полку. Перевод «пайка» внутри части производился по служебным запискам командиров подразделений.

При приемке арестованных из других частей с ними поступал продаттестат. Соответственно право на «пайку» возникало на следующие сутки.
Также арестованные принимались при наличии «именных» (подписанных) котелка, ложки, кружки. Такая же процедура постановки на довольствие выполнялась для оставленных на гауптвахте (за «неустранимые» нарушения) задержанных.

Горячая пища приносилась из полковой кухни в армейских термосах.

Вкусняшки (масло и т.п.) из пайка арестованных направлялись на «доппитание» патрулей. И вообще главная задача старшины, который и занимался продобеспечением, было по большому счету не накормить, а научить организованно (скажем так) принимать пищу.
Могу отметить как минимум, один положительный момент, рассказанный мне ротными сержантами: возвратившиеся в свои подразделения «арестанты» проникались любовью к «шрапнели» — перловой каши (которую действительно в армии готовили из рук вон не вкусно).

Пример «непокорного».

Где-то на 3-4 день попался «буйный» — кавказец-атлет, воинское звание — «старшина».
Я был на 1-м этаже, когда, услышав шум-гам, вбежал в нашу «парикмахерскую» — в ней, кроме прижавшихся к стене 3-4 задержанных и «парикмахера» (один из арестованных) были Лопатин и Доктор Абель. Джигит уже был в отключке. Кто из наших применил «неуставные методы воздействия» — не знаю. В последствие на мой вопрос Доктор Абель многозначительно отмолчался.
Лопатин приказал задержанного оттащить в «нежилую» часть комендатуры, где мы в одной из комнат привязали его к колченогому стулу. С потолка интенсивно капало, на полу лужа в 1-2 см. Струйки прохладной водички с потолка тут же вернули джигита в чувство и он, вместо того, чтобы смиренно сидеть и аккуратно сохранять равновесие — дёрнулся и опрокинулся вместе со стулом в лужу. Комендатуру и окрестности стал сотрясать ор, состоявший — если отбросить матерщину — из безапелляционных требований и угроз всё и вся порвать. «Зондеркоманда» обратила вопрошающие взоры на Лопатина: не переусердствовали ли? Но он невозмутимо с чувством глубокого удовлетворения изрёк: Вот как чудесно. Он же сам прилёг?! Пусть отдохнёт.

Где-то минут через 30 рыки стали поприглушённей пока не сошли на нет. Где-то в это же время на выручку дебоширу примчался его командир роты, сходу начав качать права: типа «на каком основании задержан заместитель старшины роты, который согласно приказа комбата имеет свободный выход в «военный городок»?! Его сначала принял я. Изобразив конченного бюрократа, извергая «административный восторг», я проинформировал ходатая, что выдача задержанных у нас с 17:00 до 17:45. Окинув меня уничижительным взглядом, ротный ворвался в кабинет в Лопатину. Который его огорчил еще больше: его арестован на сутки, необходимо принести для него котелок/кружку/ложку и перевести его пайку в комендатуру. Проводив ротного, вся кампания во главе Лопатиным (съедаемая любопытством — почему наступила тишина) отправилась смотреть на задержанного. Он тихо поскуливал. В течение последующих суток с ним проблем не возникло.
На плацу он быстро сдал зачет по строевой и ему «выделили» для обучения 2 самых-самых неумех (насколько помню — узбеки-поварята). Которые в течение суток были успешно натасканы.

Рейды по сельским танцболам.

В сельских клубах двух ближайших деревень по выходным проводились культурно-массовые мероприятия — «танцы». Туда повадились толпы самовольщиков.

В первую же субботу нашей эпопеи силами и средствами разведки совершили рейд.

Я в мероприятии не участвовал — был оставлен «на хозяйстве». Общее руководство взял на себя Лопатин.
Две разведгруппы (от каждый разведроты) по 10-12 бойцов во главе с Доктором Абелем и Артуром. Экипировка — маскхалаты (и полумасках) и АКМы (холостые патроны, взрывпакеты, сигнальные ракеты из «внутренних резервов»). Техника — два автомобиля с тентом УРАЛ (может быть ЗИЛ-131).

По возвращении Доктор Абель и Артур упоённо, перебивая друг друга, поведали, как они скрытно подъехали, провели разведку местности. Под окнами сельского клуба выставили «засады» (и не зря: нашлись шустрые — пытались слинять); по сигналу со спецэффектами блокировали вход (на улице было полно курильщиков), пинками и прикладами загнали толпу в здание в глухой угол актового зала. И провели «фильтрацию». На задержанных отработали приемы связывания/конвоирования «языков». Загрузили их «навалом» в кузова машин между продольными скамейками. «Упаковали» ещё троих буйных юнцов — сами напросились. Ещё к машинам подбежали две девчушки: явно в подпитии, настойчиво желали примерить участь жен-декабристок. Их тоже взяли с собой (бережно).

Девчонки после трясучки по проселочной дороге в холодном кузове протрезвели и приуныли. По приезду их аккуратно выгрузили и Лопатин отправил их пешедралом домой: показал им направление и примерный маршрут — километра 3-4 по дороге не сворачивая (в холодном ночном небе на горизонте были заметны отблески их деревушки). Те, в туфельках и курточках на рыбьем меху, побрели восвояси. Об «интернированных» юных драчунах — отдельная история чуть ниже.

В ходе первого рейда было задержано человек 30-40. Через неделю рейд во вторую деревню принес улов в 1,5-2 раза меньший. Третий рейд оказался финальным. Подъехали, «разведали». Все было спокойно и тихо. В клуб отправились только офицеры. Там царило сплошное уныние и скорбь — как на похоронах. Самовольщиков не было.

Допризывники.

Вместе с самовольщиками разведка прихватила (Лопатин скомандовал: «Грузите до кучи»), ещё и 3-х сельских юнцов лет по 17-19. Сами напросились: в изрядном подпитии проявили агрессию и эпатаж: вопили, что они тоже «служат».
Ими — уже протрезвевшими и присмиревшими — занялись после стандартной обработки самовольщиков. Переодели пацанов в «подменку», инсценировав рубку их шмоток. И продолжили игру в стиле допроса пленных.

Где-то к обеду следующего дня позвонили с гарнизонного КПП: к нам едет местный участковый. Лопатин отправил меня к калитке его встретить. Задача: проинструктировать, чтобы милиционер не поломал нам процесс перевоспитания шалопаев.

Местный «Анискин» — ст. л-т, приехал на Урале с коляской. Вижу, что в ситуацию не врубается (и на сотрудничество изначально не настроен), поэтому я жестко проинструктировал: Ни чему не удивляться; не проявлять эмоций; молчать в тряпочку — комендант гарнизона в кабинете всё разъяснит.

В это время пацаны на плацу разучивали строевой шаг. Увидев своего спасителя, было бросились к нему — «Дядя Миша!!!» — но тут же были одёрнуты занимавшимся с ними сержантом. Милиционер повёл себя идеально. Толи он действительно с первого взгляда не узнал своих сельских хулиганов в необычном прикиде — остриженных налысо в гимнастерках 40-х годов (у одного под глазом светился лиловый синяк); то ли мастерски стал подыгрывать: демонстративно прошёл мимо, сухо заметив что-то типа: Кто это такие?

За кофе в кабинете Лопатина участковый пытался договориться о продлении воспитательного процесса. Но ему объяснили, что это его компетенция. Вручили ему мешок с их одеждой и выпроводили вместе с юнцами за калитку.

Шаражка.

Где-то в самый разгар нашей страды — 4-5 день работы нашего «конвейера» — в комендатуру забежал подполковник: командир стройбата. Стройбат дислоцировался где-то в другом месте, в нашем гарнизоне были одна или две стройплощадки. И к нам попали его подчиненные.

Понаблюдав за нашими порядками (а также оценив воспитательный эффект от суточного пребывания у нас его бойцов), он поинтересовался: А прапорщиков не примете? – на что Лопатин ответил: «Привозите, перед калиткой срывайте погоны, я их тут же оформлю как рядовых. Шутка». Подполковник и Лопатин уединились в кабинете и, договорились о конвейерном «прогоне» личного состава стройбата через нашу гауптвахту с попутным использованием их по специальности. На следующей день приехал лейтенант-строитель и буквально «на коленке» составил проект ремонтно-строительных работ здания комендатуры, перечень необходимых материалов и оборудования.
И где-то за полтора-два месяца мы пропустили через гауптвахту значительную часть специалистов. Им была сделана «поблажка»: во-первых, муштра на плацу заменялась ударной работой; во-вторых, кормили их отдельно и без урезания «пайка». Тем более, что некоторые ценные специалисты (сварщики, столяры, маляры и т.п.) задерживались у нас на значительные сроки.

Письмо «яйцеголового».

Как-то нас посетил ст. лейтенант из особого отдела. И уединился с Лопатиным. Но буквально через 1-2 минуты Лопатин вызвал всю команду, сказав особисту, что читать такое в одиночестве никак невозможно.

В ходе перлюстрации почтовой корреспонденции было изъято письмо «яйцеголового» (мы так называли срочников — имевших высшее образование, призванных в армию на укороченный срок службы), который служил толи в какой-то технической части в гарнизоне, толи оказался здесь в командировке. В «письме другу» содержалось высокохудожественное описание приключения «как я провел двое суток на гауптвахте» (после задержания за ним пришли не сразу).
От этого опуса у меня осталось только общее впечатление: Задорнов и Жванецкий (в то время еще малоизвестные) — что называется — «отдыхают». Был и «черный юмор», но в основном остроумная хроника его злоключений на гауптвахте. В потешном ключе были описаны как применявшиеся воспитательные методики, так и психологические портреты иквизиторов. Каждый из нас без труда себя узнавал: автор подметил и талантливо постебался над индивидуальными «особенностями» каждого.

Дождавшись, когда мы вволю повеселимся, особист аккуратно вложил листочки в конверт и — как ни просил Лопатин оставить шедевр на память — забрал с собой. Возможно, эта нетленка до сих пор «томится» в архивах ФСБ: «рукописи не горят» (с).

Проповедь

Как-то Лопатин позвал меня к себе в кабинет. Там был Артур.
- Андрей, вот какая история: родственник Артура — из его родового аула — попал к нам на трое суток за самоволку. Вот, почитай рапорт. Артур за него просит. Говорит, родственники домой не пустят, если не порадеет за соплеменника. Твои соображения?

У нас с Лопатиным на подобный случай имелся типовой сценарий. Который мы тут же разыграли. Изобразив на лице философскую задумчивость и, как бы рассуждая вслух, я выдал примерно такую логическую цепочку, регулярно обращаясь к Артуру за подтверждением ключевых моментов (Лопатин с участием поддакивал и вставлял свои соображения).

А вот если молодой родственник в самоволке погибнет? Что регулярно происходит (поочередно с Лопатиным привели несколько примеров по нашему гарнизону). И вообще, разгильдяйство и недисциплинированность — главные причины ЧП с гибелью/увечьем бойцов.
Гроб солдата обязательно сопровождает офицер-земляк.
Вот если сородич Артура загинет, кого отправят сообщать «печальную весть» родителям?!
Артур готов предстать перед матерью своего земляка?! А что ему скажут родители на похоронах?! А может они скажут, что лучше бы он драл их сына как «сидорову козу», но возвратил бы его им живым и здоровым?!
Поэтому в интересах родителей этого лоботряса — твоих родственников/соплеменников — за отведенные нам трое суток преподать такой «урок» разгильдяю, чтобы за оставшийся год в армии он даже не смотрел «за забор». А родители — люди взрослые, умудренный опытом — нас поймут.

После этого Лопатин спросил Артура: «Твоим протеже займется Андрей. Ты можешь на трое суток заняться своей службой». Артур этим не воспользовался.

Закрепленье – мать ученья.

Где-то через месяц Лопатин посчитал, что поток задержанных начал иссякать, но через нас прошло ещё недостаточное количество личного состава (по-современному: «коллективный иммунитет» еще не сформирован). Поэтому организовал интенсификацию процесса.

Как-то утром на пятиминутке Лопатин объявляет: в воскресенье офицеры и прапорщики должны отдыхать. Поэтому задача: ни один посыльный в воскресенье не должен прорваться в жилую зону. Помощникам (нам) — проконтролировать работу патрулей.

Задание было выполнено. Помню, один солдатик был задержан за то, что бирка на противогазе была пришита (к сумке) разными нитками.

Мавр сделал свое дело — мавр может уходить (финита ля комедия)

Третий месяц нашей эпопеи подходил к концу. В военном городке изредка пробегают — трусцой, но без остановки даже на мгновение — посыльные. Одеты чисто/опрятно, с обязательным противогазом. Соответственно уже недели две «уполовинен» за ненадобностью комендантский патруль.
Здание комендатуры после ремонта на фоне свежевыпавшего снежка сияет как пряничный домик.
На гауптвахте от силы — пять-шесть арестованных.
Мы — помощники коменданта, появляемся на 2-3 часа в день (кто-то обязательно проводит «подъем»).

Лопатин позвал меня в свой кабинет и дал почитать рапорт командира одной из рот 3 мсб. Тот влепил солдату 3-е суток ареста за «сидение на кровати в неположенное время».
Лопатин с печалью констатировал: «Не хотят сами воспитывать подчиненных. Думают, что это можно препоручить «чужому дяде». Ну да ладно. Для тебя хорошая информация: твой рапорт в Округе подписан, так что можешь собирать чемодан. Но учти — роту сдавать тебе».

На следующий день (может через день) приехала комиссия из Политуправления Округа во главе с генерал-майором.
Лопатин, «включив Швейка», повёл показывать им гауптвахту. Мы, прикинувшись ветошью, сгрудились на лестничной площадке 2-го этажа, ловя каждое слово снизу.

Лопатин брависсимо-восторженно выдавал примерно такое.

Вот здесь у нас одиночные камеры. При необходимости вмещают по 18 человек каждая — проверено. А вот эта одиночка специально для буйных. Обратите внимание — перед дверью в 80 см в стены капитально вмурована скамейка. Это чтобы невозможно было с разбегу бить ногой в дверь — это же излюбленный прием психов. Вот встаньте сюда, попробуйте ударить в дверь ногой?! Не получится!».
Комиссия ушла в глубь гауптвахты и продолжение отчета мы не услышали.
Но уже довольно быстро все вывалили наружу. И генерал пророкотал примерно следующее (близко к тексту): «Капитан, я у вас здесь всего лишь полчаса — но у меня волосы встали дыбом. Вот здесь — он кивнул в сторону полковника, в руках которого была толстенная папка — собраны более 200 жалоб — солдаты написали даже в ЦК! Я такое представить не мог — думал, это вымысел и клевета. Но оказалось, что в жалобах ещё не вся правда. Вы здесь устроили настоящие освенцим и бухенвальд». И уже обращаясь к присутствующему начальнику политотдела дивизии: «Немедленно всю эту банду — разогнать».

Лопатин вместе с НачПО отправился в штаб дивизии. Вернулся где-то через час: назначен начальником штаба батальона в другого МСП дивизии. То есть, он с командира роты «пошёл на повышение». Вот только это был «кадрированный» полк — без л/с (на весь батальон от силы 10-15 солдат).

Я где-то через неделю «отчалил» к другому месту службы. Более видеться/общаться с участниками этого эксперимента не довелось.

В качестве эпилога два субъективных размышлизма.

Примерно таким же«системником», как Лопатин, был на мой поверхностный взгляд — генерал Рохлин. Во всяком случае, такое мнение о нем сложилось по результатам 2-3 бесед с ним в 1995, а также рассказах о нем его подчиненных: мой однокашник был начальником разведки «рохлинского» корпуса.

12.08.1988 в Кушку была выведена «кандагарская» 70 мсбр (насколько помню — вместе с нами вышли кандагарский и лашкаргахский отряды СН). Через несколько дней появилась информация о формировании некоей воинской части из офицеров разведки и ДШБ. А на вооружении будут не БТР/БМП, а УАЗики. Но это оказалось слухами.

А вот сейчас пришла мысль: Может быть генерал Варенников собирался оснастить новую спецчасть «воронками»?! И так планировал подготовить силы и средства для вывода страны из крутого перестроечного пике?

Мне пришлось мимолетно (один раз) пообщаться с Варенниковым: он регулярно — раз в 2-3 месяца посещал бригаду, селился в гостевом домике, расположенном в самом центре расположения бригады. И только бригадной разведроте доверял свою охрану. К слову сказать (ИМХО): решение не вполне продуманное — выполнение охранных функций внутри гарнизона для разведчиков чисто по психологическим соображениям явно нецелевая задача. Тем более, что разведрота на эти 2-3 дня снималась с «боевых». В общем, для меня это была определенная «головная боль».
Но в тоже время по «разведке» ходила молва, что если что-то попросить лично у Варенникова — обязательно кровь из носа — «дадут». Почему бы не попробовать?!
И вот наведался проверить караул — на посту нес службу литовец Чижикас — громила 2,03 см ростом, штатный ПКМ у него как у обычного бойца — АКС; а на посту в его лапах АКС выглядит игрушкой.
Выходит Варенников, заметил меня, спросил: «Ротный? Ну какие проблемы у разведки?». Я и выпалил «заготовку»: «Рота постоянно на боевых, иногда не спим по двое-трое суток, а для поддержания физических и психологических сил требуются стимуляторы. В общем, нужны «таблетки». Замечу, что в то время в этой сфере я был полным профаном, начитавшимся Богомолова. Никогда ни «лёгких», ни «тяжелых» наркотиков даже не пробовал. В 1985 один раз вкололи мне по необходимости один тюбик промидола. И всё.

Генерал отрубил так: «Капитан, когда будешь партизанить в лесах под Смоленском, вот тогда будут у тебя эти таблетки. А сейчас иди готовь роту: завтра с рассветом вылетаем на рекогносцировку». Половину следующего дня полетали над пустыней Регистан, 2-3 раз садились: Варенников со свитой проверяли «проходимость» барханов. Как я понял, оценивалась реальность альтернативного маршрута выводы гарнизона — через пустыню, минуя город Кандагар. Убедились, что другого пути нет.