Холодная кровь

Кого только не проживает на моём районе. На своём-то участке я ко всем уже привык, со всеми сроднился. Но, бывает, приходится подменять ребят на других  участках, и такого насмотришься - жуть!

Как-то пару лет назад Ничипорук с пятого участка приболел. А там как раз переезд был, и жильцы ванну хотели перевезти. А ванна была, я вам скажу... Мавзолей, а не ванна! Откуда они взяли такую - ума не приложу. Обмолвились, что с раньших времён осталась, дореволюционных. На четырёх лапах, как у льва, стояла. Чугунная: тяжеленная, как три рояля. Грузчики её вчетвером пёрли, чуть не околели.

Ну, меня позвали, надо было отсоединить её. А она хитро так прикручена была, через коленце необычное, потому что ни на три четверти, и ни на целый дюйм была посажена, а на что-то непонятное, ключа такого не нашлось, семь восьмых как будто. Пришлось разводным подлазить. 

Снесли ванну вниз. Я перекурил пока. Стою, гляжу как её в грузовичок пристраивают, курю, трёшка карман греет, не пожадились хозяева, отблагодарили. Всё просили аккуратно, не поцарапать, да резьбу не сорвать. Мол, дорога им ванна, как память. Я ещё спросил - как это? Ванна - и память? А они сказали - дед уж больно любил ванну принимать. Не вылазил практически. Кипятка набуровит - и нежится. Часами, буквально. Он какой-то то ли академик у них был, то ли бонза партийный. В общем, чуть ли не Ленина лично знал, и лет ему было под сто. Но время своё взяло, что-то со здоровьем, в кому впал, рассказали, и дал дуба, по классификации мастера Безенчука. Он им даже не дед был, а то ли прадед троюродный, то ли ещё дальше. Но квартирка, так уж вышло, за ними осталась, и они решили её сдавать. А такую ванну, да чтоб жильцы поганили - не схотелось им. Ну, народ, как я понял, из запасливых, из этих.

Стою значит, смолю. И тут бабушка идёт.

- Что, - говорит, - эти переезжают, из пятнадцатой?

- Да, - отвечаю, - ванну вот тягают. Щас гарнитур будут спускать.

- Тьфу, - бабка сплюнула, - хоть воздух чище будет в подъезде.

- А что так? - спрашиваю.

- Да знаешь, кто это был-то, старик-то этот?

- Да откуда мне! - отвечаю, это и участок не мой, я тут на пару дней, пока Нечипорук, местный ваш, не вернётся.

- Да нечисть он был, дед этот. Жаба.

- Это в каком же смысле - жаба?

- А в таком... Мне вот восьмой десяток уже. А помню, когда мама моя ещё жива была, то уже этот старик был, просто не в этом доме, этот-то дом при Хруще поставили. А до того тут старые были дома. И мы здесь жили, вооон там, за гастрономом аккурат, где кооператив гаражный сейчас. Так вот он через две улицы от нас и жил. И лет ему было уже тогда за сто. А может и... Кто его знает, дьявола! 

- Да ладно, быть того не может!

- Ещё как может. Я с ума-то не выжила ещё. Мне мать говорила: "Как увидишь его, беги на другую улицу, ну его к лешему, кровь у него холодная". Уж не знаю, почему она так говорила. Но вроде как, слух ходил, что он зимой вообще не может, в три шубы кутается, и постоянно в ванне лежит с горячей водой. Только летом более-менее на улице появлялся. Он в революцию, говорю же, уже стариком был, и всё по митингам, всё по митингам! Но строго в жаркие месяцы. Потому и саму революцию проспал, говорят. Пролежал в своей ванне. Но летом агитировал будь здоров! Так при новой власти и прижился. Должность какую-то высокую ему определили.

- Так а чего помер-то? Ванна что ли протекла?

- А ты мне позубоскаль тут, позубоскаль! Химия его убила. 

- Как так - химия?

- Да видишь... Раньше-то не было этого ничего. Духи не у всех, "Красная Москва" да "Тройной", и то, недавно появились, если его веком-то считать. А тут - куда ни кинь сегодня, везде химия. И чтоб одежда током не била, и чтоб воздух цветами пах сам знаешь где. Ну, и вот я, на грех, купила такой баллончик в "Тысяче мелочей", новое что-то, не видела раньше. "Морозная свежесть" написано, меленько, и снежинки нарисованы. Иду, значит, домой. А в подъезде постоянно пахло так, знаешь, извёсткой сырой. Ну я и брызнула. Пусть, думаю, зимой пахнет, а не извёсткой этой. Брызнула, и дальше поднимаюсь. А я-то на два этажа выше живу. Слышу, сзади шелестит по ступенькам. Обернулась - а там этот, крокодил, вышагивает. Высокий такой, знаешь, в плаще, вытянутый весь. Ну, я припустила побыстрее. А он до того места, где я брызнула, дошагал, носом, так, знаешь, потянул, вдруг побелел весь, белее себя обычного, да и бахнулся! Я домой, и в скорую звонить! А уже потом сказали, что в кому впал.

- Нууу, так при чём тут химия-то ваша, это же просто освежитель воздуха, бабушка. А ему, видать, срок пришёл. Удар хватил старичка.

- Да какой срок, ты что, какой удар! Таких удары не хватают! Жаба он, гадюка, говорю тебе, дураку, а ты не веришь! Вот собак, знаешь как травят? Лекарство берут человеческое, от лёгких, да в колбасу! Для тебя лекарство - а для собаки смерть. Думаю, что и для этих такое есть. Что тебе освежитель для сортира - ему верная гибель! Раньше-то не встречались они с таким, а теперь вот, не повезло. Видать, морозная свежесть-то кровь ему заморозила окончательно, он и того...

- Да-а... Ну, смотрите, вы всё-таки поаккуратнее с баллончиком-то этим...

- Так я уже опробовала, мне нормально. Свежесть как свежесть. Ментоловая.

- Ну дела! 

- Вот тебе и дела... А представляешь сколько их таких ещё по земле ползает? Реввволлюционэрр хренов! - с неожиданной злостью раскатисто пророкотала бабка, развернулась, и исчезла в пасти подъезда. 

Грузовик всё стоял и ждал гарнитура. А я подумал, что бабушка была из семьи "бывших". И, видимо, не очень в её семье ценили завоевания социалистической  революции. И может, завидовала, что вместо таких, как она, вот такие вот, с ваннами, наверх забрались?

Мне-то при всякой власти хорошо. Трубы всегда будут, и протекать тоже. Свою трёшку завсегда поимею сверх плана. Пошёл я в тот день, как раз на их трёшку поллитру взял, на вечер. Тревожно как-то стало после бабкиной истории. Химия эта... Везде сплошная химия сегодня. Поэтому от грузинского отказался. Кто его, это Мукузани, знает. Пшеничная - оно как-то надёжнее, верно я говорю?