Трухлявая оправа европейской ментальности. Часть II. Великий марш-бросок

Прежде чем говорить о движении войск выполню данное ранее обещание. В предыдущей части было обещано постоянно отслеживать изменения первой, важнейшей силовой пружины войны – состояние боевого духа армии. Неман перейдён, граница позади. По факту начаты грабежи русского населения, а общепринятым является утверждение, что грабежи подрывают боеспособность войск. И что – боевой дух Великой армии подорван?

Обратимся к воспоминаниям корнета русской армии Ивана Романовича фон Дрейлинга: «Нам отдали приказ наточить наши палаши, зарядить ружья; пехотинцы наточили штыки, а артиллерия шла с зажженными фитилями. Не скрою, что все эти серьёзные приготовления, которые показывали, что впереди нас ждёт нечто ещё более серьёзное, возбуждали во мне какое-то смешанное чувство: я чувствовал какой-то особый подъём, а сердце билось так сильно, что я его ощущал! Ставили пикеты, назначали сторожевые посты. В первом пикете назначен был поручик Углик, и я сменил его с моим отрядом. С тех пор мы не знали крова, а стояли в открытом поле, в бивуаках. С этого же времени началось и наше отступление. Мы отступили через Мир и Несвиж; французы преследовали нас на расстоянии 20-30 верст.
При Мире арьергард нашей армии имел первую и очень удачную стычку с врагом. Атаман Платов и его казаки дрались великолепно. В первый раз мы здесь увидели пленных, которых проводили мимо нашего бивуака <...> Гордые и надменные, оповестили они нас, что целью их похода является Москва, будто нет такой силы, которая могла бы противостоять их натиску, задержать их победоносное шествие. В душе мы чувствовали себя глубоко уязвленными такими словами, самолюбие наше возмущалось, и всё же мы не могли не отдать должного этим воинам, привыкшим к победам на всём земном шаре.
Враг двинулся влево, на Могилев, мы повернули вправо и спешили соединиться с 1-й армией Барклая-де-Толли» ©.

Итак, с боевым настроем в обеих армиях всё в порядке.

Что же происходит с третьей силовой пружиной – движением войск? Какова роль этого механизма войны?

В словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона читаем: «Форсированный марш есть движение войск со скоростью, превышающей среднюю норму, требующей от войск усиленной работы. Нормальными условиями для движения войск считается при хороших дорогах и погоде: для пехоты — в час 4 версты и в сутки 20—25 вёрст при двух днёвках в неделю; для кавалерии, при скорости 7—8 вёрст в час переменными аллюрами, от 30 до 40 вёрст в сутки. Как пехота, так и кавалерия может пройти и больше, но это неизбежно отзывается на силах людей и лошадей. Механическая работа пехотинца при совершении перехода с грузом около 2 пудов тяжелее 12-часовой работы каторжника на галерах. Отсюда ясно, что работа пехотинца или лошади, несущей на своей спине от 7 до 8 пудов (вес снаряжения и всадника), даже при обыкновенном переходе велика; силы тратятся не только на прохождение известного расстояния, но и на перенесение данного груза. Поэтому правильнее определять характер движения (обыкновенное или усиленное) не только количеством пройденных верст, но и числом потраченных на это часов — и даже последнее гораздо вернее. Норма обыкновенного перехода с остановками в пути на привалах — 10 часов, причём остаётся на отдых в пункте ночлега 14 час. Можно на некоторое время увеличить среднюю скорость движения войск: так, пехота может пройти в час 5—7 вёрст, кавалерия рысью 12 вёрст, но подобное ускорение возможно лишь на непродолжительное время, например, подходя к полю сражения, вне неприятельских выстрелов. Можно ускорить совершение перехода, выкинув или сократив большой привал, или же при движении в течение нескольких дней — и днёвки, но всё это не может пройти безнаказанно: слабые отстанут, и неминуемо произойдет расстройство материальной части (обувь и снаряжение людей, ковка лошадей, обоз). Скорость движения войск зависит и от величины двигающегося отряда; при движении по нескольким дорогам средняя скорость движения падает, так как приходится равняться по той колонне, которая идёт по более кружной или дурной дороге. Особенной быстротой движения отличались войска Юлия Цезаря и Суворова (знаменитый марш последнего в 1799 г. от Турина к Александрии 110 вёрст в 2 суток и далее к реке Тидоне, навстречу армии Макдональда, 80 вёрст в 36 час)… Способность войск к производству быстрых маршей есть лучшая оценка их боевых качеств» ©.

Очень давно нет Цезаря, давно нет Суворова. Но есть Наполеон.

Д. Нафзайгер в своём исследовании пишет: «Французы же за время наполеоновских войн стали специалистами в подсчёте возможностей территории содержать армию и в нахождении припасов в областях, где другие армии быстро умерли бы с голоду, если бы были вынуждены жить за счёт страны. Это умение позволяло французам выполнять крупные манёвры, принесшие им сокрушительные победы в 1800, 1805, 1806 и 1809 годах. Это также привело к уверенности, будто бы французская армия могла «перешагать» любую армию в Европе» ©.

Но нет, Суворов сумел ещё раз послужить России и сыграть выдающуюся роль в победе России над Наполеоном.

Дело в том, что почти сразу же после смерти Екатерины Великой в 1796 году, её сын Павел I начал реформу армии, в том числе ввёл в действие новые уставы родов войск. Не берусь судить о пользе этих уставов. Наверное, там есть и полезные вещи. Но ширина шага солдата в колонне была уменьшена на четверть и уменьшено число шагов в минуту. Кроме того, всевозможные косички и прочие изменения обмундирования сильно увеличивали время на подготовку солдата к маршу и стесняли его движения.

Александр Суворов последовательно и очень настойчиво сопротивлялся нововведениям и был отправлен Павлом I в ссылку. Помогли России англичане. Они настояли, чтобы русскими войсками в битвах с французами руководил Суворов, и в 1799 году Павел I назначил его главнокомандующим и дал на его действия полный карт-бланш.

Хотя русские войска и переучивали три года по новым уставам и переодели в новые вериги, русские войны не забыли своей суворовской школы, что и показал знаменитый Швейцарский поход, а также рекордный переход, упомянутый в словаре Брокгауза.

Бесподобные марши суворовских войск в других войнах в словарь не вошли, так как того, что не делалось в Европе, как бы и не было.

Замечу, что прибыв в войска, А.В. Суворов продолжал игнорировать нововведения Павла I, причём иной раз делал это демонстративно.

Почему же Павел I уменьшил скорость войск? Никто точно сказать этого не может, но я думаю, что у царя на это были веские основания. Действительно, представим, что ты царь. Ты всю жизнь играешь в солдатиков, сначала в оловянных, потом в настоящих.

Вот ты на Параде. Здесь солдаты идут парадным шагом и всё можно разглядеть. Но хочется, чтобы было красиво, а, значит, каждого солдата надо украсить косичкой, попудрить, надеть на него, накренив чуть набок, высокую шапку и продолжать дальше в том же стиле.

Хорошо, украсить солдатика можно, а если манёвры? Как же царь?

Царских воспоминаний о манёврах Суворова я не нашёл, зато нашёл одного любознательного мальчика, который тоже хотел посмотреть эти манёвры. Мальчика звали Денис Давыдов и он вспоминает: «До рассвета войска выступили из лагеря, и мы, спустя час по их выступлении, поехали вслед за ними в коляске. Но угонишься ли за конницею, ведомою Суворовым? Бурные разливы её всеминутно уходили от нас из виду, оставляя за собою один гул. Иногда между эскадронами, в облаках пыли, показывался кто-то скачущий в белой рубашке, и в любопытном народе, высыпавшем в поле для одного с нами предмета, вырывались крики: «Вот он, вот он! Это он, наш батюшка, граф Александр Васильевич!» Вот всё, что мы видели и слышали. Наскучив, наконец, бесплодным старанием хотя однажды взглянуть на героя, мы возвратились в лагерь в надежде увидеть его при возвращении с манёвров» ©.

Итак, даже лёгкая коляска не могла угнаться за конницей Суворова. Чтобы что-то разглядеть и себя показать у царя остаётся один выход – затормозить войска.

Суворов очень тщательно разрабатывал методику движения войск и очень тщательно тренировал своих подчинённых. Вот выписка из суворовской «Науки побеждать»:
«Поход полевой артиллерии от полу до версты впереди, чтобы спускам и подъёмам не мешала. Колонна сближится - оная опять выиграет свое место. Под гору сошед, на равнине — на рысях.
Поход по рядам или по четыре для тесной улицы, для узкого мосту, для водяных и болотных мест, по тропинкам; и только, когда атаковать неприятеля — взводами, чтобы хвост сократить. У взводов двойные интервалы на шаг.
Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни, бей барабан, музыка, греми! Десяток верст отломал - первый взвод, снимай ветры, ложись! За ним второй взвод, и так взвод за взводом. Первые задних не жди. Линия в колонне на марше растянется: коли по четыре, то в полтора раза, а по рядам — вдвое. Стояла на шагу — идет на двух; стояла на одной версте, растянется на две; стояла на двух — растянется на четыре; то досталось бы первым взводам ждать последних полчаса по-пустому.
На первом десятке верст отдых час. Первый взвод вспрыгнул, надел ветры, бежит вперед десять-пятнадцать шагов; а на походе, прошед узкое место, на гору или под гору — от пятнадцати и до пятидесяти шагов. И так взвод за взводом, чтобы задние между тем отдыхали.
Второй десяток — отбой! Отдых — час и больше. Коли третий переход мал, то оба пополам, и тут отдых три четверти часа, или полчаса, или и четверть часа, чтобы ребятам поспеть скорее к кашам. Это — для пехоты.
Конница своим походом вперед. С коней долой! Отдыхает мало и когда свыше десятка верст пройдет, чтобы дать коням в лагере выстояться.
Кашеварные повозки впереди с палаточными ящиками. Братцы пришли — к каше поспели. Артельный староста кричит — «к кашам!». На завтраке отдых четыре часа. То же самое к ночлегу, отдых шесть часов и до осьми, какова дорога. А сближаясь к неприятелю, котлы с припасом сноровлены к палаточным ящикам, дрова запасены на оных.
По сей быстроте и люди не устали. Неприятель нас не чает, считает нас за сто верст, а коли издалека, то в двух и трехстах и больше. Вдруг мы на него как снег на голову. Закружится у него голова. Атакуй, с чем пришли, с чем бог послал! Конница, начинай! Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай! Ура! Чудеса творят братцы!» ©.

В 1801 году начинает править Александр I. Он не отменяет уставы убиенного с его помощью отца, но и не усердствует в продвижении оных, а войсками-то продолжают командовать ученики Суворова! Как показал 1812 год, ходить русские солдаты не разучились, но Наполеон об этом не знал.

Наша задача отследить динамику войны: развитие во времени психической энергии войск (их боевого духа) и механического движения подразделений. Об изменении массы наступающих подразделений мы уже начали говорить в I части эссе и, при необходимости, будем периодически возвращаться к этому вопросу.

Итак, войска Наполеона перешли Неман.

Наполеон не только широко образован, но он от природы наделён решительностью и гениальным даром определения слабых мест противника; к тому же, как показали десятки битв, он может очень точно предвидеть его дальнейшие шаги. Эти качества позволяют императору молниеносно перегруппировывать войска, создавать решающий перевес на главном направлении удара и громить врага по частям.

Здесь же, в России, численный перевес и так на его стороне, а отдельные подразделения русских войск разделены расстояниями в сотни километров: от стотысячной армии Барклая–де–Толли до частей Багратиона не менее ста пятидесяти километров, а до сорока-тысячного корпуса А.П. Тормасова – ещё триста километров на юг. Несколько десятков тысяч человек под командованием адмирала П.В. Чичагова вообще расквартированы на Дунае.

Несколько подробнее о численном составе войск и о потерях я попробую сказать в послесловии к эссе.

Где-то я прочитал, что был «гениальный» план немецко–русских стратегов об обороне Дрисского лагеря и одновременном ударе наших армий по войскам Наполеона «с разных сторон», но это уже фантастика. Да и мало ли планов можно написать: дело нетрудное и для штабс-офицеров престижное.

Итак, Наполеон Бонапарт не сомневался в быстром разгроме русских армий и, после этого, в навязывании своей воли царю Александру I. Если в вкратце, то он послал за каждой из русских частей примерно равную ей по численности группировку войск, а сам с резервом недалеко от Вильно выжидал, куда направить подмогу, чтобы создать 2х–3х кратный перевес в силах.

Луи Де Коленкур, находившейся в свите Наполеоне, вспоминает: «Он [Наполеон] много говорил об этой оккупации, о развертывании его сил и их быстрых передвижениях и пришел к выводу, что русские корпуса не могут спасти свой обоз и свою артиллерию. Он думал даже, что многие из них придут в расстройство и не смогут уйти от его быстрого наступления» ©.

Первое удивление ждало Императора при достижении его армией Вильно. По словам Коленкура: «Он был удивлён тем, что русские сдали Вильно без боя и успели вовремя принять решение и ускользнуть от него. … Во время своего пребывания в Вильно император проявлял невероятную активность. Ему не хватало не только дней, но и ночей. Адъютанты, офицеры для поручений, штабные офицеры носились по всем дорогам.
По-прежнему Наполеон с нетерпением ожидал донесений из корпусов, двинувшихся в поход. Всех приезжающих он прежде всего спрашивал:
– Сколько взято пленных?
К его великому сожалению, стычки оставались безрезультатными. … Он был очень недоволен стычкой авангарда Неаполитанского короля с неприятельской кавалерией. Генерал де Сен-Женье и довольно много солдат попали в плен» ©. Французских солдат.
Между тем основные силы Наполеона до середины июля кружили в районе Вильно. Точно не известно, но, наверное, Наполеон считал искусное маневрирование русских случайностью и всё надеялся разгромить их по частям. Когда он узнал, что Дрисский лагерь эвакуирован и русская армия, оставив все позиции и укрепления, начала общее отступление, то гвардия немедленно была двинута в этом направлении. Император оставался на месте еще часов двенадцать, рассылая приказы, а затем продолжал наступательное движение в течение всей ночи, надеясь, что быстрота маневра позволит ему настигнуть русскую армию.

Коленкур пишет: «Изумительный марш императорской гвардии от Вильно до Глубокого доказал, что при хорошем уходе лошади могут совершать поразительные переходы, так как они, верховые и вьючные, нагруженные большими тюками, выйдя в шесть часов утра из Вильно, пришли в Свенцяны в восемь часов вечера, а назавтра в полдень были в Глубоком, сделав 48 лье. Упряжные лошади сделали переход из пункта, находящегося в шести лье от Свенцян, причем ни одна из них не заболела. … Император был страшно рад, когда узнал об эвакуации Дрисского лагеря, над укреплением которого русские работали в течение двух лет. Отъезд Александра из армии также казался ему успехом. Он с полным основанием приписывал его своим быстрым передвижениям. … Он надеялся своими быстрыми маневрами принудить русскую армию принять сражение, которого он желал, или же деморализовать и изнурить ее непрерывным отступлением без боя. Он говорил также, что корпусу Багратиона не удастся соединиться с главными силами армии, что он будет захвачен или разгромлен, по крайней мере частично, и это произведет большое впечатление в России, так как Багратион был одним из старых соратников Суворова. … Наполеон пускал в ход всю свою энергию и весь свой гений, чтобы ускорить движение … было ускорено движение всех корпусов и всех артиллерийских резервов; были пущены в ход все средства в надежде, что завтра или самое позднее послезавтра состоится генеральное сражение – предмет всех желаний и упований императора. Его величество часть ночи оставался на лошади, подгоняя и ускоряя движение воинских частей и ободряя войска, которые были полны воинственного пыла» ©.

Таким образом, Коленкур утверждает, что застоявшаяся на месте конная гвардия Наполеона, сорвавшись с места в карьер, за 30 часов прошла 48 лье или 230 км. Я посмотрел по современной карте этот путь и нашёл, что это не 230, а около 160 км. Не знаю, может раньше дороги были кривее, но всё равно, скорость передвижения впечатляет.

Следует также учитывать, что Великая армия шла между двух русских армий, которым приходилось идти более длинным, окружным путём, то есть путь французских маршевых колонн был короче.

Но ни через день, ни через два, ничего, кроме мелких стычек не происходило. Лишь через неделю передовые части Великой армии оказались перед фронтом русских, занимавшего высоты, окаймляющие большую возвышенность перед Витебском.

Снова воспоминания Коленкура: «Император был весел и уже сиял лучами славы, – до такой степени он верил в то, что померяется силами со своими врагами и добьётся результата, оправдывающего поход, который завёл его уже слишком далеко. Он провёл весь день на лошади, обследовал территорию во всех направлениях, и притом на довольно далеком расстоянии, и возвратился к себе в палатку очень поздно, после того как, можно сказать, лично все осмотрел и во всем удостоверился.
Нельзя представить себе всеобщего разочарования и в частности разочарования императора, когда на рассвете стало несомненным, что русская армия скрылась, оставив Витебск. Нельзя было найти ни одного человека, который мог бы указать, по какому направлению ушёл неприятель, не проходивший вовсе через город.
В течение нескольких часов пришлось, подобно охотникам, выслеживать неприятеля по всем направлениям, по которым он мог пойти. Но какое из них было верным? По какому из них пошли его главные силы, его артиллерия? Этого мы не знали, не знали в течение нескольких часов, так как следы имелись повсюду; поэтому в первый момент император бросил вперед только авангарды. … но наш авангард неудачно попал в засаду возле Ложесны; мы потеряли несколько человек, … войска были изнурены. Многие лошади не в состоянии были выдержать аллюра авангардных атак, и это послужило причиной гибели всадников. … Местных жителей не был видно; пленных не удавалось взять; отставших по пути не попадалось; шпионов мы не имели» ©.

Вообще, французы неохотно вспоминают об этой гонке. Мало кто из них мог оценить и боевую выучку русских. А зря. В мировой практике всех войн на свете ни до, ни после 1812 года и близко не было ничего подобного. Ни один полководец и предположить не мог, что полностью отмобилизованная, тренированная в боях, но боем не вымотанная армия в течение многих–многих дней не сможет войти в соприкосновение с отступающей в полном порядке огромной, многотысячной армией и, мало того, не сможет ни трофеев взять, ни пленных, ни нарушить мерный ход войск противника. По всем законам такого просто не может быть!

Всё гадают историки, почему Наполеон пошёл на Москву, а не на Санкт–Петербург. Да пойди русская армия на север, и Наполеон пошёл бы за ней.

Из воспоминаний Дедем де Гельдера: «Неприятельская армия совершила отступление бесподобно; это движение делает большую честь её генералам и дисциплине солдат. 27-го июля вечером нас отделял от нее глубокий овраг. Линия русских войск тянулась вправо и влево. По утру на рассвете русское войско исчезло как бы по мановению волшебного жезла. Каждый из нас искал его и удивлялся тому, что его не видно; но наше удивление возросло, когда, несмотря на быстроту нашего форсированного марша, нам не удалось уже не говоря отыскать русскую армию, но даже напасть на её следы.
Пройдя три версты за Витебск, мы не могли ещё определить, в каком направлении совершилось отступление русских. Нигде не было ни одной павшей лошади, ни забытой повозки, ни отсталого солдата.
Однако самомнение французов было так велико, что я сам был свидетель, как некоторые генералы сердились, если кто-либо выражал свое удивление по поводу этого отступления. Я дерзнул во всеуслышание выразить свое удивление. Мне отвечали холодно, что слово «отступление» не существует в словаре французской армии» ©.

Рассказов об отступлении в мемуарах русских воинов тоже немного. Эта полуторамесячная гонка сжата в мемуарах до нескольких строк.

Но на наше счастье в русских войсках оказалась одна женщина – кавалерист Надежда Дурова.

Женщины не склонны бравировать своими воинскими доблестями, поэтому, наверное, Надежда Дурова не считала отступление позором и описала всё спокойно и с подробностями: «Между нашим ариергардом и неприятельским авангардом бывают иногда небольшие сшибки, так только, чтоб не совсем без дела отступать. Охота же так бежать!.. Я не знаю, что мне делать; смертельно боюсь изнемочь; впоследствии это припишут не чрезмерности стольких трудов, но слабости моего пола! Мы идём и день, и ночь; отдохновение наше состоит в том только, что, остановя полк, позволят нам сойти с лошадей на полчаса; уланы тотчас ложатся у ног своих лошадей, а я, облокотясь на седло, кладу голову на руку, но не смею закрыть глаз, чтоб невольный сон не овладел мною. Мы не только не спим, но и не едим: спешим куда-то! Ах, бедный наш полк! Чтоб прогнать сон, меня одолевающий, я встаю с лошади и иду пешком; но силы мои так изнурены, что я спешу опять сесть на лошадь и с трудом поднимаюсь на седло.
Если б я имела миллионы, отдала бы их теперь все за позволение уснуть. Я в совершенном изнеможении. Все мои чувства жаждут успокоения… Мне вздумалось взглянуть на себя в светлую полосу своей сабли: лицо у меня бледно, как полотно, и глаза потухли! С другими нет такой сильной перемены, и, верно, оттого, что они умеют спать на лошадях; я не могу.
В ту ночь Подъямпольский бранил меня и Сезара за то, что люди наших взводов дремлют, качаются в седле и роняют каски с голов. На другой день после этого выговора мы увидели его самого едущего с закрытыми глазами и весьма крепко спящего на своём шагистом коне; утешаясь этим зрелищем, мы поехали рядом, чтобы увидеть, чем это кончится; но Сезар хотел непременно отомстить ему за выговор: он пришпорил свою лошадь и проскакал мимо Подъямпольского; конь его бросился со всех ног, и мы имели удовольствие видеть испуг и торопливость, с какою Подъямпольский спешил подобрать повода, выпавшие из рук его.
Наконец дали нам отдых. С каким неописанным удовольствием разостлала я свою шинель на сено, легла и в ту же минуту заснула. Думаю, что я спала часов десять, потому что солнце уже садилось, когда я выползла из своего шалаша, в буквальном смысле выползла, для того что отверстие, служащее дверью, было немного выше полуаршина. Глазам моим представилась живая и прекрасная картина: толпы офицеров уланских, гусарских, кирасирских ходили по всему лагерю; солдаты варили кашу, чистили амуницию; ординарцы, адъютанты скакали то там, то здесь; прекрасная музыка нашего полка гремела и восхищала бесчисленное множество всех полков офицеров, пришедших слушать её» ©.

Думаю, что этот этап войны 1812 года потому так незаметен, что французы и прочие европейцы вообще не любят вспоминать такие войны. Русские же считают: чем тут гордиться, не наступали же. Хвастаться быстротой отступления?

Правда, в 1915 году Русская императорская армия провела широкое грамотное отступление на Западном фронте, спасшее от разгрома наши войска в Галиции, но и оно не идёт ни в какое сравнение с Великим марш-броском 1812 года.

Говоря о советских историках, не вредно помнить, что они были обязаны принимать за эталон мудрости панический приказ «ни шагу назад»! Этот приказ был вызван бездарными действиями верховной ставки в начале войны, а впоследствии его бездумное (для грамотных командиров вынужденное) выполнение лишало Советские войска свободы манёвра и приводило к ненужной гибели людей и техники.

Такова слабость исторической науки, упорно не замечающей всего величия многодневной грандиозной погони 1812 года на расстоянии тысячи вёрст и живописуя локальные стычки авангардных частей Великой армии и арьергардов русских войск. Но эти стычки лишь великолепная огранка процесса и выставлять напоказ только их, забывая главное, с моей точки зрения неверно.

Именно в этой великой гонке двух армий и проявили себя казаки. Казаки отсекали щупальца конных корпусов под командованием маршалов и не давали им нарушать строй русских войск. Казаки помогли похоронить план Наполеона уничтожить русскую армию в походном движении. Непосредственно в регулярном же бою казаки были неэффективны, но их полки хорошо использовались для отвлекающих манёвров.

Снова обратимся к Надежде Дуровой: «Скорыми маршами едем мы в глубь России и несём на плечах своих неприятеля, который от чистого сердца верит, что мы бежим от него. Счастие ослепляет!.. <…> Вопреки бесчисленным поклонникам Наполеона беру смелость думать, что для такого великого гения, каким его считают, он слишком уже уверен и в своём счастии и в своих способностях, слишком легковерен, неосторожен, малосведущ. Слепое счастие, стечение обстоятельств, угнетенное дворянство и обольщенный народ могли помочь ему взойти на престол; но удержаться на нём, достойно занимать его будет ему трудно. Сквозь его императорскую мантию скоро заметят артиллерийского поручика, у которого от неслыханного счастия зашёл ум за разум: неужели, основываясь на одних только сведениях географических и донесениях шпионов, можно было решиться идти завоёвывать государство обширное, богатое, славящееся величием духа и бескорыстием своего дворянства, незыблемой опоры русского престола; устройством и многочисленностию войск, строгою дисциплиною, мужеством их, телесною силою и крепостью сложения, дающего им возможность переносить все трудности; государство, заключающее в себе столько же народов, сколько и климатов, и ко всему этому имеющее оплотом своим веру и терпимость? Видеть, что это славное войско отступает, не сражаясь, отступает так быстро, что трудно поспевать за ним, и верить, что оно отступает, страшась дождаться неприятеля! Верить робости войска русского в границах его отечества!.. Верить и бежать за ним, стараясь догнать. Ужасное ослепление!! Ужасен должен быть конец!..» ©.

Продолжение следует.