Июнь, месяц северного солнцестояния, парад в честь 75–летия Победы над гитлеровской Германией и её многочисленными вассалами. И, всматриваясь в праздничный салют, вспомнил я, что двести с гаком лет назад, в этот же месяц и даже день, 24 июня 1812 года Великая армия объединённой Европы под началом гениального полководца Наполеона Бонапарта перешла Неман и вторглась на территорию России.

Много светлых, часто гениальных идей и теории придумали европейцы. Не мысли, а бриллианты; но если это не техника, то всё в дрянной оправе. Везде у них в огранке ярко блестит высокомерие и везде проглядывает из–под позолоты неуёмное желание кого-нибудь ограбить,– если не ближнего своего, то хотя бы соседа по планете.

У Бонапарта миллион двести тысяч солдат под ружьём, против него страна с армией, не превышающей двести пятьдесят тысяч человек. Оставив половину армии для спокойствия европейских народов, Бонапарт взял с собой половину: её за глаза хватит для русских. Остальных, если понадобится, можно подтянуть со временем.

Лето. Погода благоприятствует походу – солнце часто радует солдат, показываясь из-за облаков, но не жарко. Дороги легко проходимы, во всяком случае, участники событий на них особо не жалуются.

Через несколько дней после форсирования Немана солдатам Великой армии Наполеона будет послано предупреждение – на заполнившие все дороги походные колонны налетит ураган. Несколько летних ночей будут не по сезону холодны, падёт много лошадей.

Наполеон не обратит на этот знак внимания, во всяком случае, прилюдно.

Действительно, что смотреть на мелочи! Цивилизованные страны населением более 70 миллионов жителей с прекрасно вооружённой и собранной в один кулак армией, с гением во главе её, идут на страну с 40 миллионами жителей, где все, по чванливому мнению европейцев, рабы.

Армия русских много меньше европейской по численности и расколота на две или три части. Эти части разбросаны по стране и на их соединение нужны недели и недели. Во главе каждой из частей стоит свой командующий, пусть каждый из них и талантлив и храбр, но всё же это далеко не гении. А между талантом и гением – пропасть.

Все русские военачальники так или иначе были побеждены (или иной раз «как бы побеждены») Наполеоном.

Только чудо может спасти Россию, и оно подготовлено. Хорошо обучены и полны решимости отстоять свои святыни русские солдаты. За четверть века до вторжения Европейских войск в Россию происходит Очаковское сражение, где не знающий страха в бою командир егерского корпуса Михаил Илларионович Кутузов получает смертельное ранение в голову. Но он не только выживает, а не теряет ясности ума, точности и изысканности речи. В достаточной мере сохранена и координация движений. О Наполеоне ещё никто и не слышал; девятнадцатилетний Бонапарт живёт в родительском доме на Корсике, а безмерно удивлённый главный хирург русской армии Жан Массо произносит пророческие слова: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому» ©.

Уверен в себе Наполеон, потирают руки в предвкушении богатой добычи солдаты объединённой армии Европы: заткнут они конкистадоров за пояс, раскатают Россию не хуже, чем Кортес империю Ацтеков.

Дальше рассказ пусть продолжат участники тех прошедших времён.

Начну с храброго поляка Романа Солтыка. Сейчас их полк приближается к Неману, и, по команде, солдаты равняются на Наполеона, обгоняющего со своей небольшой свитой походные колонны.

О дальнейшем Солтык записал: «По возвращении Наполеона мы заметили большую перемену в выражении его лица. У него был весёлый вид и очень хорошее настроение, - несомненно, его удовлетворяла мысль о сюрпризе, который он готовил русским на завтра и результаты которого он заранее учёл. Ему принесли поесть, и он закусывал среди нас на большой дороге… В тот же самый день он посетил и другие пункты на Немане и выбрал места переправы через реку» ©.

Нет, совсем не случайно Бонапарт остановился отобедать вместе с войнами авангарда своей армии. Все видят: Бонапарт, конечно, император, но прежде всего он такой же солдат, как и они все.

Запавший в память Роману Солтыку эпизод – своего рода ритуал, обязательный для всех уважающих своё дело командиров, будь то чуть видимый в тумане прошлого Александр Македонский, генералиссимус А.В. Суворов или император Наполеон Бонапарт.

Все великие полководцы обязательно заботились о моральной силе войск. Повторяю – реальной силе! Если бы на машине времени мы посетили занятия в Академии Генерального Штаба Российской Империи, то услышали бы то, что знали в русских войсках все высшие офицеры: «Стратегическое искусство Наполеона поражает грандиозностью средств … причём данным моральным он отдавал преимущество перед материальными» ©.

Запомним эти слова,– они помогут нам понять смысл единственного правильного в сложившейся ситуации решения Наполеона о прекращении силового напора в направлении Калуги и Тулы и паническом бегстве из-под Малоярославца. Но об этом позже, в III части.

Бонапарт знал основной рецепт создания и укрепления моральной силы. Он часто говорил своим подчинённым: «Ничто не укрепляет войска более, чем успех» ©. С моральным состоянием войска всё ясно. Сила духа придаёт войску энергию, это одна из основных силовых пружин кампании, и мы будем отслеживать состояние этой пружины во времени; без такого отслеживания не осмыслить хода компании.

Каковы же другие качества? Я выбрал ещё два источника энергии войны – отношение народа к армии и движение войск, как таковое. Пружина движения войсковых колонн Наполеона стала стремительно разворачиваться вглубь России и об этом в следующем эссе ( II часть).

Вернёмся к воспоминаниям ветеранов. Следующий наш участник – барон Дедем де Гельдер. Он служит в дивизии «Султана огня» Луи Фриана. Дивизия одна из лучших в Великой армии и должна была переходить Неман в авангарде войск, но заблудилась по пути и поэтому припоздала. Неприятный случай позволил Дедему насладиться ирреальной картиной:
«Трудно изобразить величественную картину, которую представляло 600’000-е войско, расположившееся у подошвы холма, на котором Наполеон приказал разбить свои палатки. С этой возвышенности он обозревал всю армию, Неман и мосты, приготовленные для нашей переправы. …
Когда император прекратил разговор с генералом Фрианом, дивизия прошла мимо всех армейских корпусов, направляясь к мостам; вскоре она очутилась на противоположном берегу. Тогда солдаты испустили громкие крики радости, которые привели меня в ужас; они как будто хотели сказать: «Теперь мы на неприятельской земле! наши офицеры не будут более наказывать нас, когда мы будем кормиться за счёт жителей!»
До тех пор, согласно строгому предписанию императора, начальству удалось поддержать строгую дисциплину. Прокламации напоминали войску, что, проходя по владениям короля прусского, мы находились на территории союзника и что к нему следовало относиться так, как будто мы находились на французской земле...
Авангард обошел лес, росший у берега, но мы нашли в нём только кое-где следы людей; мы были уже в стране пустынной. Император, принц Невшательский, король Неаполитанский и принц Экмюльский прокатились по сосновому бору и были удивлены или быть может испуганы тем, что они не видели нигде ни жителей, ни русских солдат…
Мы нашли в городе (Ковно) много всяких съестных припасов, но вскоре было получено приказание поставить у городских ворот караул и не впускать ни солдат, ни офицеров, ни даже генералов, так как всё должно быть предоставлено в распоряжение императорской гвардии, которая одна вступит в город; остальные корпуса, не исключая авангарда, должны были стать по другую сторону города.
Таким образом мы стали бивуаком по дороге в Вильно в двух верстах от города в сосновом лесу, на берегу Вилии, между тем как император остановился в Ковно, а гвардия грабила магазины и частные дома. Жители разбежались и разнесли ужас и уныние по окрестности.
Этот пример, конечно, не мог побудить население прочих городов встречать нас с удовольствием и доставлять нам всё необходимое.
Однако энтузиазм поляков и их желание вернуть самостоятельность были столь велики, что многие из них все же встречали нас как желанных гостей» ©.

Такие вот европейцы, «наши просвещённые освободители», вступили на Русскую землю. Наполеон начал освобождать жителей России от имущества и еды, что зимой неизбежно приведёт к «освобождению» и от самой жизни.

Он что-то говорил потом о свободе от крепостного права и прочее. Кого освобождать? Ограбленных и умерших от голода? Да и не осталось в мемуарах европейцев слов об освобождении; остались приказы о нарезке областей России и назначении на них своих управляющих.

Огромную армию надо кормить и выбор к ограблению был сделан задолго до войны. Хотя поначалу всё выглядело как бы прилично, но пресса всё настойчивее охаивала Россию и унижала её жителей, не признавая их своей ровней.

В 1808 г. Наполеон начал увеличивать военный обоз. Между 1808 и 1812 гг. были созданы 15 новых обозных батальонов, один обозный батальон императорской гвардии, один батальон, имевший упряжки, запряженные мулами, а существовавшие обозные батальоны доведены до шестиротного состава. «Моя задача,- писал Наполеон,- сосредоточить в одном пункте 400 тысяч человек, и так как на страну вовсе нельзя надеяться, то все нужно иметь с собой» ©.

Это были не пустые слова, так как Наполеон очень тщательно всё готовил. В 1811 г. французское Главное военное управление получило приказ: «Тщательно собирать и внимательно изучать всю информацию о России и о русской кампании Карла XII» ©.

К концу 1811 г. развитие французской системы снабжения приобрело весьма агрессивный характер. Если бы Наполеон был ориентирован на оборону, то магазины (особые склады) были бы заложены подальше от района упреждающего русского наступления. Но запасы Великой армии были расположены так далеко впереди, так близко к границе, что это делает очевидным агрессивное намерение Наполеона и чисто пропагандистскую направленность перлов об агрессивным намерениях Александра.

В январе 1812 г. было приказано, чтобы Данциг был обеспечен провизией для войны. К марту там должны были быть сосредоточены запасы, достаточные, чтобы обеспечить 400'000 человек и 50'000 лошадей на 50 дней. Припасы были накоплены вдоль всего Одера.

Но Наполеон не был прожектёром и прекрасно знал, что «война должна питать войну». С 1805 года, он начал печатать фальшивые «российские» ассигнации и к 1812 году накопил огромное их количество. Но это было слишком сложно, проще было отнять продовольствие, да и «тёртые» русские крестьяне, как, впрочем, и европейские, не слишком верили в бумагу.

Вот как Ф. Нафзайгер оправдывает перешедшие границу войска: «Эту организованную «фуражировку», или «жизнь за счёт страны» следует отличать от подлинного мародерства и грабежа, совершаемых отдельными людьми и отставшими, следовавшими за наступающими французскими армиями, как хвост кометы. Различие заключается в том, что грабёж часто совершался под угрозой физического насилия в отношении многострадальных крестьян, а фуражировка часто регулировалась договорами или другими соглашениями, когда снабжение необходимыми материалами было официально согласовано с местным населением.
В этом случае крестьянам часто платили деньгами или квитанциями, которые теоретически могли быть оплачены деньгами или другими товарами. Правда, в ту эпоху существовало выражение: «бесполезный, как ассигнат». Помимо денег тогда платили бумажными ассигнациями, которые считались в основном не имеющими ценности.
Напротив, когда французы двигались через завоёванную территорию, редко осуществлялась какая-нибудь оплата. Несмотря на это, лишь в редких случаях провизия забиралась полностью» ©.

Это в Европе. А что в России? В России европейцу можно всё. Ограбленный русский скоро всё забудет и снова будет до небес превозносить европейского подонка.

Д.Ф. Нафзайгер пишет: «В 1812 г. плохая служба снабжения ускорила разложение дисциплины, и контроль над войсками ослаб. Они грабили без разбора вместо того, чтобы заниматься тщательным реквизированием и распределением найденных припасов. Удивительно, что офицеры отказывались участвовать в этих эксцессах и часто страдали в большей степени, чем люди, которых они возглавляли…
Когда французы наступали на Москву, авангардные корпуса обирали сельскую местность и жили довольно хорошо, тогда как корпуса, которые шли за ними, имели лишь скудные остатки. Несмотря на то, что Литва и Белоруссия были пройдены, сельская местность стала богаче и могла бы обеспечить наступление Наполеона. Он знал, что местность вокруг Смоленска и Москвы была богаче и могла обеспечить многие нужды армии…
Внутренние проблемы снабжения Великой армии были увеличены русской армией, которая намеренно и систематически уничтожала доступные запасы во время своего отступления. Она уничтожала магазины и другие запасы провизии, в том числе те, которые хранились у крестьян. Однако, как и в остальной Европе, когда нация пыталась уничтожить продовольствие, хранившееся у крестьян, те прятали его от собственного правительства также активно, как и от захватчиков. Эти крестьяне часто считали враждебными их существованию как захватчиков, так и своё собственное правительство» ©.

Итак, вторая силовая пружина войны – отношение народа захватываемой страны к вошедшей армии - с самого начала оказалась слишком жёсткой. По её сжатию или растяжению невозможно отсчитывать время развития военной ситуации – эта пружина лопнула сразу. Лопнула и вошла в тело Великой армии. До самого конца интервенции она рвала жилы военному организму, не позволяя остановить поток крови из ран этого организма. Теряя кровь, он слабел: на всём пути приходилось оставлять гарнизоны, в противном случае снабжение могло быть прервано. Безо всяких боёв шестисоттысячная армия всё теряла и теряла солдат.

Освобождать же некого – все ограблены и разбежались. Крестьянские мысли лишь о том, как выжить, чем питаться сейчас и как запастись провиантом на зиму. Как сеять, если всех лошадей и семена отобрали?

Я написал «все», но это, конечно, преувеличение. Это же русские крестьяне, их смогли убить только большевики. Ни Наполеон, ни все прочие свои и чужие лиходей, и даже захватчики, не смогли этого сделать.

Русские крестьяне, оказавшиеся на пути армий, сразу же начали прятать своё имущество и припасы (уводить в лес, зарывать в землю, …).

Вот что рассказывала смоленская мещанка А.А. Калюкова: «Я проболела довольно долго и не успела еще оправиться, как раз, — было это ранним утром, — прибегает к нам дядя, брат моей матери, и говорит: «Убирайтесь скорей, Бонапарт на нас идет». Поднялась у нас суматоха. Батюшка говорит туда-то бежать, а матушка — туда-то. Потолковали и решились ехать к матушкиной сестре, верст за тридцать, в село Волоты. Мы жили хорошо, и жаль было наше добро оставлять на разграбление. Уложили его в большой сундук и зарыли сундук в землю около дома. Потом заложили лошадей и навьючили на телеги теплую одёжу да съестные припасы, — у нас их было много, — посадили нас, ребят, на возы и съехали со двора. Приезжаем к тётке в Волоты, живём у неё. Да стали к нам жаловать французы. Говорили, что они от своих ушли, потому что продовольствие было им плохое в армии. Придут и начнут грабить. Скотину ли увидят — угонят, одёжу ли, съестное ли что — все стащат. Вот и поднялись крестьяне уходить в лес и увозить своё добро. И мы с ними. Все ушли, осталось пустое село. В лесу житье нам было незавидное. К нам и туда французы хаживали. Да тут-то крестьяне были, спасибо, в кучке, и коли не очень много неприятеля, так бросятся на них и прогонят. Ну, а уж если много их придёт, да с ружьями они, — так ничего не поделаем, их воля. Варили мы себе кушанье в лесу, да, бывало, боимся, как бы издали огня не увидали. Настали холода, а мы не смеем развести костра, чтобы погреться. Немало мы натерпелись» ©.

Так Наполеон с первых своих шагов по территории России стал готовить не освобождение крестьян, а партизанское движение.

(Продолжение следует)