Стоимость – это не про деньги,– это про другое

Когда не было ещё русских людей и не было русского языка, славяне уже владели глаголом «стояти».

Этимологические словари, объясняя, как появилось то или иное слово, как оно развивалось, как приобрело сегодняшнюю свою форму и значение, тянут историческую нить от этого глагола до «стою», то есть не передвигаюсь. А также «стою на страже», «Русским Богом русская земля стоит», «за справедливость стоим», «за расходами не постою» и так далее. Прослеживается связка: стоить ↔ постоянно стоять, твёрдо стоять.

Много позже Владимир Даль объехал всю Россию, но так и не встретил в разговорной речи народа существительного «стоимость», однако глагол «стоить» тогда работал в полную силу: «Эта вещь своей цены не стоит», занёс Даль расхожую фразу в свой знаменитый словарь.

В XVIII – XX веках появились тысячи статей по политэкономии. Экономика стала претендовать на роль науки и началась путаница: стоимость, ценность, полезность, цена. Вместо ввода новых терминов часто стали навешивать новые смыслы на ясные, проверенные временем слова.

На сегодня мы имеем такие вот примерные смыслы (использованы словари, энциклопедии и прочие источники).

Цена. Согласно трактовке Экономического, Бухгалтерского, Бизнес и ряда других словарей, это денежное выражение стоимости товара. То есть термин «цена» спрятан здесь за термином «стоимость».

Авторы Коммерческого словаря, отдавая дань высокой экономической теории, выразились хитрее, убрав на всякий случай термин «стоимость»: «Цена – это то количество денежных знаков, за которое может быть приобретена единица данного товара». Дополнительно дана связка цены с ценностью: «Экономически цена есть денежное выражение ценности товара».

В общем, и как всегда, лучше всего получилось у народа, мысль которого записал Владимир Даль в своём Толковом словаре живого великорусского языка: «Цена есть мера на деньги». Никакой стоимости у Даля нет.

Ценность. Понятие в своей широкой трактовке никак не может выйти из раздела философии, а её обсуждение находится в границах «Теории ценностей», так называемой аксиологии.

Полезность. Удовлетворение или наслаждение, которое человек извлекает из потребления благ либо услуг. Попытки измерения полезности в абсолютных шкалах и условных единицах периодически встречаются, но реальных результатов не дают.

Что касается научного понимания, то экономисты не стали вдаваться в тонкости проблемы, а просто «пристукнули» ценность, ободрали её смысл до вульгаризма, до понятной им «полезности». Как мог бы выразиться Н.И. Гоголь, превратили категорию «ценность» из «дамы, приятной во всех отношениях» в «даму просто приятную».

Стоимость. Термин в русском языке до сих пор толком не определён. Не претендующий на научную безупречность опрос знакомых даёт следующую трактовку: «Стоимость – это то, сколько вещь стоит, а цену можно загнуть любую, от обстоятельств», или, если лаконичнее: «Стоимость одна, а цену можно менять».

В реальной жизни опрошенные товарищи теорию забывают и используют «стоимость» как синоним цены.

Более широкая выборка из художественной литературы по ключевому слову «стоимость» даёт ту же картину: стоимость фактически является синонимом цены.

Можно, учитывая современные нравы, теоретизировать и дальше, называя стоимостью что-то математически найденное из выборки цен, но математическое ожидание цены так матожиданием и останется, не более того.

Многие люди свято уверены, что кроме «стоимости» на свете существует и «прибавочная стоимость», которая измеряется деньгами. Для доказательства приводится следующий довод.

Вот пашня, недалеко деревня. Народ упорно трудится, и на этом месте вырастает город. Всё вокруг выглядит не сказать краше, но богаче. Появляется много невиданных ранее вещей, горы товаров. Новые возможности, новые люди. Любому ясно, что стоимость землицы возросла, наличие прибавочной стоимости глупо и отрицать.

Денег стало больше, всё продаётся и покупается, отовсюду слышится: «Сколько стоит?». Связь денег и стоимости очевидна.

Растёт город, развивается и экономическая наука. Наполненные глубокими смыслами понятия сдуваются, превращаются в «специфические» термины, окружаются невиданными ранее определениями. Благо ограняется прилагательным «экономическое», связывается с товаром и «экономическим» человеком. Понятие «производство» наоборот, учёными расширяется и объявляется матерью товаров. Ещё немного – и производство по смыслу сравняется у них с эфиром, с благодатью, с той жизненной энергией, от которой зависит жизнь на Земле и без которой людей просто не будет.

Учёные спешат – стараются поспеть за развивающейся жизнью и хотя бы задним числом объяснить происходящее. С прогнозированием будущего дела обстоят похуже.

Но вот что задевает, вот вопрос, о который все спотыкаются: «Там, где строятся города, где пекут хлеб и сочиняют музыку, где торгуют друг с другом, деньги не печатают. Их печатает верховная власть совсем в других местах и глубокой тайне. Как же деньгами можно измерять стоимость? И почему здесь всё так сильно засекречено?»

Сначала посмотрим, что такое измерение, потому что именно измерение фигурирует в определениях цены, денег, а, значит, и стоимости.

Во времена классиков политэкономии измерением называлась операция, посредством которой определялось отношение одной (измеряемой) величины к другой однородной величине (принимаемой за единицу). Всё остальное называлось оценкой измеряемой величины, косвенными измерениями.

Сейчас иные времена, возмужали и достигли официального признания такие измерительные инструменты как шкалы, своего рода наборы символов (табели о рангах). Изменились и определения. Измерением стала называться, в том числе, процедура присвоения наблюдаемым объектам символов в соответствии с некоторыми правилами.

Какими же правилами руководствуется высший круг, печатая деньги, изобретая символы и поглядывая на невидимую, но всюду присутствующую стоимость окружающего мира?

С символами всё более–менее ясно. Создаются государственные институты, в них, словно соты в ульях, роятся отделы, которые заполняются теми, «кем надо». В соответствии с чином–символом распределяются деньги. Это и есть реальность – то, что деньги и измеряют. Создаваемая «где-то там» стоимость ощущается как погода за окном, как климат жизни, мало влияющий на эмиссию, но климат изменчивый, готовый породить низовые ментальные ветры из цикла: «А стоят ли верхние люди нашего повиновения?»

Реальный доход каждого зависит не от «прибавочной стоимости», а от чина, от шкалы, от ранжирования, от веса государственного института, от успеха частной фирмы. Становится понятной и нужда в секретности. Всё это банально.

Но как же связана стоимость с деньгами? Этой связи не может не быть: люди почувствовали бы разрыв, сообразили бы, что получаемые ими деньги и создаваемая ими стоимость бредут по разным дорогам.

Бывает, что некоторое время две дороги идут параллельным курсом и воспринимаются они как одна лыжня с куда-то бегущим по ней развитым обществом. Тогда всенародный успех имеют теории трудовой стоимости, вершиной которых стал «Капитал» К. Маркса.

Однако такое движение – это всегда историческое мгновение, реальность всего лишь для двух - трёх поколений, живших в то время людей. Деньги и стоимость нужны для разных дорог.

Деньги созданы для автобана, проложенного на монолитном основании, на бетоне безусловных рефлексов, на программах, зашитых в само основание мозговой деятельности человека. Раз за разом, цикл за циклом воспроизводит эти программы социум, воспроизводит иерархическое строение общества. За эту иерархию люди готовы умирать, потому что за ней стоит принадлежность к семье, племени, стране, вере. С брутальной, то есть первобытной, звериной энергией рвутся люди вверх по этой иерархической лестнице за чинами, богатством, уважением, местом в истории … Один из движителей по этому пути – деньги. Двигатель, вращающий денежный движитель, работает на жизненной энергии. Нет энергии – тогда уже никуда и не рвёшься, – но на деньгах в конце пути можешь просто сидеть и по инерции неспешно катиться по праву наследства или удачи.

Езду по денежному пути начинают пассионарные люди сразу за провалом, где почило предыдущее общество, и оканчивают их обленившиеся праправнуки на срыве автобана в очередной исторический обрыв. До начального обрыва была другая иерархия и другие деньги. После падения с последнего обрыва и иерархия, и деньги снова изменятся, если не погибнет, не разлетится на куски общество.

Дорога стоимостей извилиста и туманна. Это представления людей о смыслах жизни, о цене вещей, о том, где бы что добыть. Обычно смыслы переживают, перелетают иерархические обрывы и, слегка покоробившись, двигаются дальше. Они не так калечат человека, не так давят его, как власть иерархий: в стоимостях, в мечтах больше от тонкой прослойки разума и меньше от матёрых инстинктов. Разум гибок и не так силён, как подсознание, потому и стоимости слабее денег. Стоимости часто меняются и меняются не для всех одновременно. Тысячи причин, включая место в иерархии, собственные болезни и болезни близких, возраст и мозговые завихрения влияют на представления человека о стоимостях окружающего мира и наполняющего его вещах. Да и сам окружающий мир легко может приравнять стоимость чистейшего бриллианта к стоимости мешка полугнилой картошки.

Именно эти представления и связывают деньги со стоимостью. Стоимость вещи оценивается индивидуально, каждый прикидывает, стоит ли ему брать сейчас этот товар, или побороться за него, или всё бесполезно – он ему не по силе, да уже и не нужен стал.

Если дальше развивать аналогию двух дорог с деньгами и стоимостью, то аналогия расплывётся, потеряет форму и вряд ли сможет вызвать ощущение логически работающей системы.

И не потому, что «дорожная» аналогия с дефектом – идеальных аналогий нет – они все хромают и для полноты картины нужны их отряды, окружающие проблему с разных сторон.

Всё есть в схеме двух дорог, кроме пары базовых моментов: откуда и куда проложены дороги, и кто всё плодит и плодит стоимости на второстепенной дороге.

Здесь нам поможет другая аналогия – очаговая схема политэкономии, которую я и поместил в этой статье.

Очаг экономической системы, как и сам человек, не человеком созданы. Человек лишь носитель жизненной энергии – огня. Создав этот очаг, Создатель готовит для себя что-то нужное. Думать по–другому – значит вычленять человечество из биосферы Земли, ставить его «надо всем», над природой, другими словами, слишком много о себе думать. Что за «супчик» готовит для себя Создатель, мы пока не знаем. Не знаем, но сами пользуемся кипящей в «посудине» смесью благ. Александр Сергеевич Пушкин дал этому супчику ёмкое название «простой продукт». Именно этот продукт и стал в наших головах носителем стоимости.

Ни с того, ни с сего потреблять, а особенно изготавливать «простой продукт» человек не будет, поэтому и выделена как отдельная посудина подсистема побудительных мотивов к производству и распределению простого продукта. Эмоции, устремления людей, то есть идеология выковывает прочность и эффективность «посудины», в которой взращивается простой продукт.

Пламя – это кратоворот, вихрь, иерархия в динамике. Каждая властная структура и составляющие её чины раз за разом совершают своё служебное движение по замкнутым путям. Можно было бы назвать их пути орбитами, но орбита есть построение теоретическое, воображаемое, виртуальное.

На самом деле служебные движения формируют орбитали. Это та же орбита, но с учётом принципа двуединства, с учётом реалий жизни. Разницу между орбитой и орбиталью хорошо иллюстрируют слова Гёте: «Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет».

Например, в статичной иерархической схеме с квадратиками и стрелками верхний квадратик со словом «Правитель» превращается кратоворотом в ближайшую к оси верхнюю орбиталь, где изнемогая в межличностной борьбе властное сгущение может менять своё местоположение и счёт членам. Очередной Правитель, как язычок пламени, взлетает вверх и лет через …надцать исчезает, а рядом вспыхивают другие язычки жизненного пламени, другие правители, – может альфа–самцы, а может Бекбулатовичи на царском престоле. Но само ядро, сам маховик высшей власти будет до последнего держать своё место в иерархии, в верхней орбитали, меняя цикличность и координаты, меняя лица, но до последнего вздоха, с дикой неистовостью цепляясь за своё место.

Ось кратоворота – это ось справедливости, несущая ось общественной иерархии, психическое состояние общества. Лопнула или погнулась ось – разрушилось общество. Крепка же ось справедливости до поры, пока люди верят в справедливое устройство своего общества, а изъеденная несправедливостью ось будет скрипеть, натужно проворачиваться, ломая скрепы и держать общество до тех пор, пока люди способны или вынуждены мириться с существующим порядком.

Не знает история таких государств, где не ломалась бы периодически ось справедливости. Не бывает таких очагов, где периодически не гасло бы пламя и не последнюю роль здесь играют деньги.

Деньги измеряют энергию орбитали. Денежная единица есть право на долю суммарных людских благ. Если одному господину перепало денег, талонов, золота и накопленных сокровищ, скажем, 90%, то у всех других людей остаётся только 10%, и никак иначе, потому что общая сумма никогда не может превысить 100%.

Можно и ещё уточнить. Сумма благ, распределяемых с помощью денег всегда меньше 100%, потому что не может быть куплено за деньги право выпуска денег, не может быть продана реальная власть. Кроме купли–продажи на распределение влияют санкции, то есть отъём или грабёж под каким-либо предлогом. Существует и просто грабёж.

Инстинкты и усиливающая их общественная идеология призывает всех людей обогащаться, то есть за каждое своё телодвижение получать прибыль (сверхдоход), что ведёт к постоянному перераспределению долей простого продукта. Но прибыль для одних возможна только за счёт убытка для других.

Нельзя получить прибыль, не залезая в карман к другому человеку – ну, не получается по-другому − таково свойство доли от одного целого (свойство процентов).

Кроме того, благодаря системе наследования богатств, благодаря безудержному наращиванию прибыли, благодаря прочим правовым изыскам высокоранговых членов общества, возможности получения доли экономических благ у «других людей, не получающих прибыль», постоянно и неуклонно уменьшается, очаг догорает, а положение этих самых «других» в своём тренде стремится к рабству. Как следствие данного процесса при приближении к этому пределу (рабству) предприятия, производящие предметы роскоши, увеличивают прибыль, а вся прочая экономика стагнирует.

Деньги не могут быть уничтожены. Их можно заменить инструментами с другими названиями, но всё равно это будет право на доли блага для распределения между людьми. Есть у тебя денежка в кармане – можешь получить сладкий, специально выделенный для продажи кусочек. Механизм распределения обязателен для любой (без исключения) общественной формации.

Единственный источник и гарант распределения благ – установившаяся иерархия человеческих отношений, что в нашем понимании и есть власть. Деньги – инструмент иерархии. Для одних это инструмент власти, для других мотивационная палочка, палочка – погонялочка.

Стоимость же – дело вторичное, частью жизненно необходимое, частью просто как бы нужное, реже – символ престижа, статусный номер в орбитали кратоворота.

Зачем всё это нужно Создателю, людям неизвестно. Оно и к лучшему.