Зайцов А.А. 1918: очерки истории русской гражданской войны.Париж, 1 декабря 1933 г.

Глава 1.

Общая характеристика нашей Гражданской войны 1918-1920 гг.

 

Противоречия между центром России и ее окраинами. Рабочие и революционная демократия. Казачество.

Крестьянство. Экономическая разруха, паралич военной промышленности и разруха транспорта, резко понизившие

по сравнению с мировой войной общий технический уровень, на котором велась наша Гражданская война. Своеобразие

нашей Гражданской войны. Удельный вес России в мировой войне к началу Гражданской. Неотделимость нашей Гражданской войны от мировой и влияние на нее последней.

Сложность и необходимость поэтому изучения нашей Гражданской войны исходя из общей обстановки, в которой она протекала. Деление ее на основные периоды

 

Война, в которой обе стороны поставили на карту са­мый вопрос своего физического существования, после трех­летней, исключительной по ожесточенности борьбы закон­чилась победой красных. Белые были последовательно разбиты на всех фронтах. Но не везде победили и красные. Финляндия, Эстония, Латвия и Польша отстояли свою независимость, родившуюся на развалинах русского фрон­та мировой войны. Отстояла захваченную в разгаре рус­ской революции Бессарабию и Румыния. Единые красные имели далеко не единых политических противников.

Русская революция разрушила не только социальные устои, на которых держалось государство Российское, но и те скрепы между окраинами и центральным ядром, которые лежали в основе устройства Российской империи. Первое явление резче бросалось в глаза участникам Граж­данской войны. Выход России из мировой войны, дикта­тура пролетариата, грабеж «награбленного», сметавшая весь веками установившийся социальный порядок волна восставших низов и исторически окутанный мистическим ореолом «черный передел» земли крестьянством слишком били по воображению и слишком задевали участников Гражданской войны. Второе явление — распад империи из-за центробежных устремлений окраин, переставших ощущать притяжение распущенного большевизмом цент­ра, — вначале осознавалось гораздо слабее, и его смысл и значение обеими сторонами сначала явно недооценива­лись. Красными самоопределение народов мыслилось все же в рамках нарождавшейся, по их представлениям той эпохи, мировой революции. Белые были склонны пренеб­режительно называть его «самостийничеством» и стреми­лись к возрождению Российского государства в пределах и формах дооктябрьского переворота. Широкая автоно­мия Польши и Финляндии были, по существу, максиму­мом допускавшихся ими уступок центробежным устрем­лениям. Окраины стремились закрепить независимость или обособленность своего существования. Цели эти были прямо противоположны, и лишь борьба с общим для обо­их противобольшевистских течений (и белого, и окраин­ных) врагом — большевиками временно сглаживала это коренное противоречие в целях борьбы.

Между тем центробежные стремления окраины были объяснимы.

Финляндия, коренные польские земли западнее Не­мана и Буга, вся правобережная (т. е. расположенная на западном берегу Днепра) Украина (кроме г. Киева), Бес­сарабия и Закавказье были вовлечены в состав Российс­кой империи лишь примерно за сто лет до начала нашей Гражданской войны. Полное замирение Кавказа относит­ся лишь ко второй половине XIX в., и только прибалтийские провинции (Ингерманландия, Эстония и Латвия) вошли в состав империи за два столетия до начала Граж­данской войны.

Паралич центра в 1917 г. сразу нарушил то тяготение, ко­торое уравновешивало центробежные стремления окраин.

Уже Февральская революция, свергнувшая создавшую из Московской Руси Российскую империю династию, на­несла непоправимый удар престижу и собирательной спо­собности центра. Историческая роль нашей династии в це­ментировании разноплеменного государства Российского и в связи центра с окраинами, безусловно, была недооце­нена русской контрреволюцией. Авторитету и престижу центральной власти падением династии был нанесен жес­токий удар. Замена понятия государства Российского, ис­торически вылившегося в Российскую империю, идеей на­циональной России в корне нарушала те взаимоотноше­ния между центром и окраинами, на которых держалось здание империи. Удельный вес центра упал, а удельный вес окраин повысился. Печальный опыт растратившего за восемь месяцев своего существования в 1917 г. престиж цен­тра Временного правительства ставил под большой воп­рос собирательную способность заменившей идею обще­российской династии идеи национальной России. Вопрос был, пожалуй, не столько в том, насколько идея монархии была возможна и уместна в эпоху нашей Гражданской вой­ны, сколько в том, что падение династии в корне меняло иерархию отношений центра к окраинам. Взамен истори­чески сложившихся взаимоотношений, основанных на под­чиненности интересов окраин интересам объединявшего и представлявшего общеимперскую идею центра, рожда­лась идея договорных отношений между ними. Идея наци­ональной России в разноплеменной империи, наследуя тра­диции российской монархии, не обладала ни ее авторите­том, ни ее возможностями. Окраины поняли это сразу, и в этом основная причина того разнобоя в стане противни­ков красных, который так типичен для эпохи нашей Граждалекой войны. Навыки и приемы императорской России были не по плечу ее наследникам. Падение династии рож­дало новую эру не подчиненных, а договорных отношений между представителями общероссийского центра и цент­робежными силами российских окраин.

Принявшее участие в нашей Гражданской войне насе­ление октябрьским переворотом было разделено на два стана. С одной стороны — правящие и имущие классы и офицерство, за счет унижения и разорения которых дру­гая часть населения получила столь желанные для них мир и землю. Именно мир, какой угодно ценой, хотя бы, по образному выражению самих же большевиков, даже «по­хабный», и «черный передел» земли крестьянством, а не классовая война или «перманентная революция» Троц­кого были лозунгами, нашедшими отклик в широких сло­ях населения России, поддержавших большевиков.

Но кроме этих двух основных группировок выдели­лись еще два слоя «наследников революции», выигравших от нее и заинтересованных в ее углублении и продолже­нии. Рабочему классу Октябрьская революция дала власть, и его партия — коммунистическая — стала единой правя­щей партией в стране. С другой стороны, Февральская ре­волюция ввела в правящий слой полуобразованные клас­сы, не имевшие доступа к верхам социальной (кстати, очень демократической, ибо образование давало возможность за­нятия самых высших постов в империи независимо от про­исхождения) иерархии Российской империи. Получив от революции доступ к верхам власти, они цепко за нее дер­жались. «Полуинтеллигенты», или так называемая «ре­волюционная демократия», в 1917г. заставили признать их «годность» править Россией. Изгнанная из центра боль­шевистским переворотом, заменившим ее пролетариатом, она осела на не освоенных еще большевиками к началу Гражданской войны окраинах и крепко держалась за вы­рванные ею еще в начале революции, до большевизма, при­вилегии.

Наряду с этими основными группировками среднее по­ложение между окраинами и населением центра страны за­нимало казачество. Исторические условия создали из этих военных поселений на окраинах, постепенно отдалявшихся от центра империи, совершенно самобытные, жившие в зна­чительной мере обособленной жизнью от остальной стра­ны, казачьи территории. Экономические привилегии, сопро­вождавшиеся, правда, несравнимо более тяжелыми по срав­нению с остальным населением страны условиями несения воинской повинности, и особый корпоративный казачий дух и уклад жизни неизбежно должны были привести казаче­ство к столкновению с нивелирующими стремлениями боль­шевиков. Весь вопрос был лишь в том, что казачество вна­чале верило в возможность обособленного существования наряду с большевиками и считало, что нейтралитетом в борьбе оно сможет сохранить свои вольности. Так же как и у окраин, связь казачества с общероссийским центром была сильно подорвана падением династии, и, несмотря на общ­ность происхождения и религии, казачество после русской революции, что бы там ни говорилось, по существу дела, не стремясь к отдалению от России, все же чрезвычайно рев­ниво относилось к своей обособленности и с общероссий­ской властью стремилось войти не в подчиненные, а в рав­ноправные, основанные лишь на договорах, отношения.

Громадная ценность казачества для вооруженной борь­бы с большевизмом заключалась в том, что казачьи земли являлись исходными территориями для оформления во­оруженной борьбы и давали готовые кадры живших на этих территориях бойцов. И действительно, вся история нашей Гражданской войны указывает на ту громадную роль, которую сыграло в ней наше казачество, быстро пос­ле первых колебаний понявшее, что без вооруженной борь­бы ему своих вольностей и своей самобытности от боль­шевиков не отстоять.

Однако без вовлечения в борьбу широких крестьян­ских масс (составлявших около 4/5 населения России) овладеть всем массивом российской территории не могли ни пострадавшие от революции, ни наследники октябрь­ского переворота. И имущие классы, и офицерство, и ка­зачество в противоестественном, по существу дела, союзе с «революционной демократией», родившемся на почве лишь отрицательного отношения и тех и других к боль­шевизму, с одной стороны, и рабочий класс с коммуниста­ми—с другой, были слишком малочисленны сами по себе для возможности прочного освоения собственными сила­ми российской территории. И белые, и красные одинако­во нуждались в вовлечении в вооруженную борьбу основ­ного слоя населения России — крестьянства.

Вопрос привлечения на свою сторону крестьянства был центральным вопросом предстоявшей вооруженной борьбы. Крестьянство, добившись мира, приступило к «чер­ному переделу» земли. К вооруженной борьбе оно не стре­милось, и по существу его отношение к ней было нейтраль­ным, но все его симпатии к началу Гражданской войны были целиком на стороне большевиков, позволивших ему бросить фронт и привлекавших его миражем захвата и дележа земли. Оголение русского фронта, однако, еще не означало конца мировой войны, а «черный передел» гото­вил крестьянству большие сюрпризы в виде «продразвер­стки» 1918г.

Но крестьянство в начале Гражданской войны твердо верило и в прочность мира, и в осуществление своей завет­ной мечты — захвата земли. Воевать оно поэтому совершен­но не собиралось, и в начале нашей Гражданской войны бу­дущее поведение этой стомиллионной инертной массы в процессе вооруженной борьбы оставалось загадкой. Ясно было лишь то, что из этой борьбы может выйти победите­лем только тот, кто привлечет его на свою сторону.

Мировая война и революция 1917 г. подорвали эконо­мическую базу страны. Оккупация немцами 18 губерний (14 целиком и 4 частично) и особенно разруха 1917г. резко понизили производительные силы страны. По сравнению с 1914 г. к началу Гражданской войны сбор хлебов упал на 12%, а валовая продукция промышленности — на 23%. Итак, уже революция 1917г. свела на нет достижения рус­ской промышленности, широко развернувшейся под вли­янием требований мировой войны.

В дальнейшем, в ходе Гражданской войны, снижение экономической базы пошло уже прямо катастрофическим темпом. К ее концу сбор хлебов составлял лишь 62%, а валовая продукция промышленности упала до 11% дово­енной. Нижеприводимая таблица (№ 1) дает это сниже­ние по годам для главных отраслей тяжелой промыш­ленности.

Из этой таблицы видно, что первый год революции (1917) дал снижение производства тяжелой промышлен­ности, т. е. основной базы современной военной промыш­ленности, в среднем на 10-30% по сравнению с последним дореволюционным годом. В дальнейшем первый год Граж­данской войны дал снижение уже на 60-80% в среднем, а второй год Гражданской войны — в среднем еще на 50% по сравнению с предшествующим ему годом. В конечном ито­ге, к концу Гражданской войны добыча угля составляла лишь 23%, нефти - 38%, чугуна - 2,6%, а стали - 3,7% до­военного уровня.

Таблица № 1

СНИЖЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БАЗЫ РОССИИ ЗА ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

 

	1916г.	1917г.	1918г.
	Добыча в тыс. тонн	Добыча в тыс. тонн	Снижение в % по сравнению с 1916г.	Добыча в тыс. тонн	Снижение в % по сравнению с 1917г.
Уголь	33000	30000	-9%	12000	- 59%
Нефть	10000	8600	- 13%	3800	- 55%
Чугун	3860	3200	- 17%	500	- 84%
Сталь	4300	3100	- 28%	400	- 86%
Серная кислота	101	81	- 20%	20	- 75%
Азотная кислота	4,2	2,95	- 30%	0,35	- 88%

 

	1916г.	1919г.	1920г.
Добыча в тыс. тонн	Добыча в тыс. тонн	Снижение в % по сравнению с 1918 г.	Добыча в тыс. тонн	Снижение в % по сравнению с 1919г.
Уголь	33 000	8500	- 30%	7600	-8%
Нефть	10000	4500	- 15%	3800	- 13%
Чугун	3860	100	- 77%	100	0
Сталь	4300	200	- 50%	160	- 20%
Серная кислота	101	23	- 17%	15	- 36%
Азотная кислота	4,2	0,5	- 57%	0,38	- 30%

 

В том же положении была и легкая промышленность. Производство сахара упало до 6,7%, а хлопчатобумажной промышленности — до 5,1 % довоенного уровня.

То же состояние разрухи сказывалось и на железнодо­рожном транспорте. Нижеприводимая таблица (№ 2) дает основные цифры состояния транспорта во время Граж­данской войны по сравнению с довоенным уровнем.

Таблица № 2

РАЗРУХА ТРАНСПОРТА ЗА ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ1

 

	1914г.	1916г.	1917г.
Среднее наличие паровозов в сутки	20000	19900	20700
Из них % «больных», т. е. неисправных, паровозов	15%	16,9%	23,2%
Всего вагонов	450 000	507 000	500 000
Из них % «больных», т. е. неисправных, вагонов	4,9%	4,4%	7,4%
Число «здоровых», т. е. исправных, вагонов на 1 «здоровый», т. е. исправный, паровоз	25	30	30
	1918г.	1919г.	1920г.
Среднее наличие паровозов в сутки	11 500	9100	13 100
Из них % «больных», т. е. неисправных, паровозов	37,5%	51,4%	57,7%
Всего вагонов	302 800	250 000 .	310000
Из них % «больных», т. е. неисправных, вагонов	11,3%	18,4%	22,3%
Число «здоровых», т. е. исправных, вагонов на 1 «здоровый», т. е. исправный, паровоз	38	45	43

 

Из этой таблицы видно, что разрушение транспорта шло сразу по двум направлениям — уменьшалось нали­чие парка подвижного состава и повышался процент не­исправных паровозов и вагонов. В результате число «здо­ровых», т. е. исправных, паровозов по сравнению с послед­ним дореволюционным годом уменьшилось почти втрое, а исправных вагонов — вдвое. Наконец, последняя строч­ка таблицы указывает на общую мощь железнодорожного парка. На один исправный паровоз в 1916 г. приходилось в полтора раза меньше вагонов, чем к концу Гражданской войны (30 вместо 43).

Разрушение железнодорожной сети за время войны измеряется следующими цифрами:

Таблица № 3

РАЗРУШЕНИЯ НА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ СЕТИ РОССИИ ЗА ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

(всего разрушено)2

Мостов	3597
Железнодорожного полотна (км)	1700
Стрелочных переводов	2900
Гидравлических насосов	264
Водоемных и водоподъемных зданий	466
Телеграфных проводов (км)	86500
Телеграфных аппаратов	4300
Телефонных аппаратов	10800

 

К тому же к концу Гражданской войны выслужили все сроки около 2/8 общего количества шпал и требовали сроч­ной замены пришедшие в полную негодность 2900 км рель­сов, между тем как наличие имевшихся в распоряжении ресурсов не превышало 10% потребности (не более 290 км рельсов).

При подобной разрухе промышленности и транспор­та, естественно, не могла работать и военно-техническая база. Действительно, хотя вся военная промышленность и была сосредоточена в центральной части России (Петербург, Подмосковный район и лишь отчасти Поволжье), в течение почти всей Гражданской войны остававшейся во власти большевиков, падение ее производительности было не менее катастрофичным. Нижеприводимая таблица (№ 4) дает это в цифрах.

Таблица № 4

СРАВНЕНИЕ РАБОТЫ РУССКОЙ ВОЕННОЙ

ПРОМЫШЛЕННОСТИ ПО ГЛАВНЫМ ПРЕДМЕТАМ

СНАБЖЕНИЯ ЗА ВРЕМЯ МИРОВОЙ

И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙН3

	Всего изготовлено за месяц
1914г. Средняя месячная до начала войны	Январь 1915г.	Январь 1916г.	Январь 1917г.
Винтовок	5000	34700	88400	128800
Пулеметов	76	216	506	1200
Ружейных и пулеметных патронов	46 млн.	49,8 млн.	114.6 млн.	143,3 млн.
76-мм (3") легких пушек	_	35	328	567

 

	Всего изготовлено за месяц
Декабрь 1917г.	Февраль 1918г.	Январь 1919г.	Средняя месячная за 1919г.	Средняя месячная за 1929 г.
Винтовок	44 600	15600	39000	39000	25000
Пулеметов	440	200	480	504	313
Ружейных н пулеметных патронов	49.7 млн.	1 1,6 млн.	19, 7 млн.	29,7 млн.	27,5 млн.
76-м (3") легких пушек	49	_	__	30.5	_

 

То есть, иначе говоря, весь подъем русской военной промышленности за время мировой войны за первый же год революции был сведен почти на нет. Декабрь 1917 г. дает по сравнению с январем того же года почти тройное снижение производства винтовок, пулеметов и ружейно-пулеметных патронов и в 11 раз — по производству основ­ного образца артиллерийских орудий — 76-мм (3") легких пушек. Последствием октябрьского переворота было снижение уже за два первых месяца 1918 г. производства русской военной промышленности еще втрое — по вин­товкам, вдвое — по пулеметам и в 4,5 раза — по ружейно-пулеметным патронам. Все попытки красных ее поднять за годы Гражданской войны смогли вернуть ее лишь к уров­ню середины 1915 г., т. е. эпохи начала развертывания на­шей военной промышленности во время мировой войны.

Еще хуже обстояло дело у белых, совершенно лишен­ных на занимавшихся ими территориях заводов военной промышленности.

Ясно, что в условиях подобной разрухи наша Граждан­ская война протекала совершенно на ином этапе развития техники, чем непосредственно ей предшествовавшая и еще длившаяся в ее начале мировая война. Иной технический этап относит ее скорее к эпохе второй половины XIX в., чем к первой четверти XX. И это не могло не сказаться на при­емах ее ведения и на возможностях, которыми располагали для решения своих задач обе боровшиеся стороны. Наша Гражданская война на десятилетия отставала от техники своей эпохи и велась в условиях такой экономической раз­рухи и такой технической немощи, которая, несмотря на всю нашу отсталость, так дорого нам стоившую в 1914-1917 гг., все же была невозможна в дореволюционной Рос­сии. Примитивность технических средств, которыми рас­полагали обе стороны, наложила резкий отпечаток на ха­рактер ее ведения, вызвав к жизни, казалось бы, давно уже отжившие свой век и примитивные формы. Необъятные же пространства России еще более разрежали и те скудные тех­нические средства, которыми располагали боровшиеся сто­роны. Ведь если русский фронт мировой войны (1500 км) вдвое примерно превосходил французский, то фронты на­шей Гражданской войны достигали временами впятеро большего протяжения, доходя до 8000 км...

Скудность технических средств и российские просто­ры, на которых разыгралась война, привели к той ничтожной насыщенности и плотности ее фронтов, которые возродили давно всеми забытый размах операций и те так­тические приемы, которые артиллерией, авиацией и тан­ками давно уже были сданы в архив.

Несмотря на весь ее внешний примитивизм, наша Гражданская война тем не менее представляет большой и чисто военный интерес, подчеркивая разнообразие форм военного искусства и приоткрывая завесу над многим из того, что было от нас скрыто позиционным характером мировой войны.

Наша Гражданская война перелилась непосредствен­но из внешней и притом коалиционной войны, потребо­вавшей от России наибольшего напряжения за всю ее ис­торию со времен Наполеона. Она от нее неотделима. Ни наши противники, ни наши союзники не могли не считать­ся с наличием России, особенно в первый ее год, когда судь­бы мира еще решались вооруженной борьбой на полях Франции и Греции (Салоники). Неотделима она от нее и потому, что 39 месяцев вооруженной борьбы России с коа­лицией Центральных держав выработали известную во­енную доктрину, создали известные представления о ха­рактере современной вооруженной борьбы и, главное, при­учили к известным масштабам, созданным внешней вой­ной. Все это было целиком перенесено в совершенно иные условия нашей Гражданской войны, и лишь ее непосред­ственный опыт заставил многое переменить и многое со­вершенно отбросить. Но пока Гражданская война в самом процессе борьбы выработала новые приемы и формы, вли­яние опыта и представлений мировой войны оказывало самое существенное влияние на ее ведение.

Октябрьский переворот практически означал оконча­ние трехлетней вооруженной борьбы с коалицией Цент­ральных держав на русских фронтах. Но от этого мировая война лишь вступала в новую форму. Октябрьский пере­ворот только еще больше перемещал ее центр тяжести на французский фронт.

Удельный вес России в мировой войне вернее всего оп­ределяется не столько ее влиянием в среде коалиции, силь­но подрывавшимся нашей технической отсталостью и фи­нансовой зависимостью, сколько тем количеством сил на­ших противников, которые мы оттягивали на себя во вре­мя войны.

К началу революции, т. е. к 15 марта 1917 г., распреде­ление сил Центральных держав по главным фронтам было таково4:

французский — 142 дивизии5,

русский6 — 120 дивизий7.

Как это ни может показаться странным, но русская революция и почти мгновенно после нее начавшееся раз­ложение нашего фронта вызвали новое его усиление гер­манскими дивизиями. Отчасти это делалось за счет но­вых формирований, а отчасти за счет перебросок с фран­цузского фронта. Всего за время с 15 марта по 1 сентяб­ря 1917 г. немцами было сформировано 14 новых диви­зий, и в то же время число дивизий на нашем фронте увеличилось также на 14 дивизий, т. е. все усиление гер­манских армий за первую половину 1917 г. целиком было ими использовано для усиления русского фронта. При этом число германских дивизий на нашем фронте к 1 сентября 1917 г. — 90 являлось максимальным за все время войны...

Поэтому к 1 сентября 1917г. соотношение сил наших противников на главных фронтах войны было следующим:

французский фронт — 142 дивизии,

русский фронт — 134 дивизии.

14 сентября был арестован Керенским Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, и только с этого времени наши противники стали оголять русский фронт. Всего за осень 1917 г. до октябрьского переворота немца­ми было переброшено с русского фронта во Францию 7 ди­визий, и ко времени захвата власти большевиками (7 но­ября 1917 г.) соотношение сил на фронтах было таково:

французский фронт — 151 дивизия,

русский фронт — 127 дивизий8.

То есть к октябрьскому перевороту, несмотря на пол­ное разложение нашей армии за восемь месяцев правле­ния Россией Временного правительства, все же число ди­визий наших противников на русском фронте увеличи­лось по сравнению с последними дореволюционными ме­сяцами 1917 г. на 7 единиц.

Иначе говоря, к началу нашей Гражданской войны по своему удельному весу русский фронт лишь на 1/6 уступал главному фронту мировой войны. Ясно, что то или иное те­чение событий в России не могло не задевать самым чув­ствительным образом и наших союзников, и наших про­тивников. Поэтому, как только после октябрьского пере­ворота германские дивизии русского фронта потекли сплошной волной на французский фронт, наши союзни­ки не могли не стремиться как-то этот поток задержать. В этом, конечно, и лежит основная и, пожалуй, единствен­ная причина их интервенции в 1918 г...

11 ноября 1918г. мировая война кончилась победой союзников. Значение России и для наших бывших вра­гов, и для наших друзей сразу упало почти до нуля. По­пытки вооруженной борьбы с коммунизмом как с миро­вым злом довольно скоро были заменены нехитрой иде­ей «санитарного кордона» из лимитрофов и контролем над областями России, которые союзники не хотели от­давать во власть большевиков (Грузия, Азербайджан, Дальний Восток). В смысле же поддержки вооруженной борьбы белых с красными все ограничилось посылкой избытков запасов вооружения и снаряжения, оставших­ся от мировой войны. Тем не менее союзная интервенция ив 1919 г. оказывала решающее влияние на ход нашей Гражданской войны. Борьба с коммунизмом, часто в ту эпоху трактовавшимся в Европе как послевоенная бо­лезнь побежденных в связи с вспышкой большевизма в Центральной Европе в 1919 г., как-то в представлении победителей еще сливалась с эпохой вооруженной борь­бы в мировую войну.

Созданная союзниками в противовес Германии Польша определенно намечалась ими в качестве орудия борьбы с большевизмом, и ее выступление весной 1920 г. не может не рассматриваться как продолжение интервен­ции союзников. Ведь не случайно же, конечно, совпадение даты признания Францией генерала Врангеля (10 авгус­та 1920 г.) и начала сражения красных и поляков под сте­нами Варшавы (12 августа 1920 г.).

Победа поляков во второй половине сентября 1920 г., с точки зрения союзников, устранила непосредственную угрозу коммунизма Европе, и заключенное большевика­ми с поляками 12 октября 1920 г. в Риге перемирие можно считать концом интервенции и заключительным актом влияния на нашу Гражданскую войну войны мировой. Эвакуация Крыма (14-16 ноября 1920 г.) через месяц пос­ле Рижского перемирия по существу дела является кон­цом и нашей Гражданской войны. Попытки закрепиться в Приморье в 1921-1922гг. носили слишком местный и про­винциальный характер для того, чтобы их можно было включить в ход нашей вооруженной борьбы с красными, носившей совершенно иной размах и ставившей себе со­вершенно иные и другого масштаба цели.

В общероссийском масштабе эвакуация Крыма, несо­мненно, была эпилогом нашей вооруженной борьбы с ком­мунизмом.

Прямое или косвенное влияние мировой войны крас­ною нитью проходит через всю нашу Гражданскую войну, и только учитывая ее влияние, можно ее ввести в правиль­ную историческую перспективу. Вмешательство в нее и наших противников, и наших союзников имело место тог­да, когда это диктовалось интересами мировой войны и ее ликвидации. Вне этого интервенция, с их точки зрения, не оправдывала неизбежно связанных с нею жертв. Неизбеж­ность борьбы капиталистического мира с коммунизмом, ясно сознаваемая этим последним, ведь и до сих пор не осознана Европой и Америкой. Только становясь на эту точку зрения, можно беспристрастно судить их поступки. Романтика в политике в XX столетии, несомненно, явля­ется анахронизмом, и строить на ней расчеты не приходи­лось и не приходится.

Именно исходя из этой неотделимости нашей Граж­данской войны от войны мировой, изложение событий нашей вооруженной борьбы с красными приходится вес­ти не по отдельным ее фронтам и не отделяя боровшихся в ней с красными белых от окраинных государств, а в общем масштабе борьбы, в которой порой самым причудливым образом переплетались действия и отдельных фронтов, и лимитрофных государств, и наших союзников, и наших противников по мировой войне. Лишь не теряя из виду общей картины борьбы, можно верно оценить и усилия, и степень влияния каждого из фронтов, и при этом неизбеж­но приходится пересмотреть некоторые из установок, по­лучивших общее признание именно в силу искусственно­го их выделения из общих рамок борьбы в целом.

Тактические формы борьбы представляют гораздо меньший интерес, чем оперативные, в силу громадного снижения общего технического уровня, на котором проис­ходила наша Гражданская война. Однако разнообразие условий борьбы на отдельных фронтах дает все же доволь­но много поучительного в этом отношении. Поэтому и опыт отдельных тактических эпизодов, и характер вооружен­ных столкновений в разные периоды и на разных фрон­тах нашей Гражданской войны, конечно, требуют изуче­ния. Весь вопрос только в том, чтобы эти тактические фор­мы и характеристики борьбы на отдельных фронтах не заслоняли общей оперативной и стратегической картины всей войны в целом. Иначе опыт борьбы на отдельных фрон­тах неизбежно ведет к опасным обобщениям и искажает многогранный характер нашей Гражданской войны, со­здавая искусственную схему несуществующих в действительности каких-то особых приемов ведения Гражданской войны в отличие от приемов ведения военных действий вообще. Искусственное создание особой теории Граждан­ской войны в противовес общей теории военного искусст­ва при внимательном изучении нашей Гражданской вой­ны не выдерживает критики. Теория военного искусства одинакова для всякой войны. Весь вопрос лишь в ее при­менении и в учете общих условий вооруженной борьбы. А эти условия различны для каждой войны. Поэтому и гражданские войны разных эпох так же отличаются друг от друга, как и войны внешние на разных этапах истории.

Опыт нашей Гражданской войны, конечно, представ­ляет несомненную и большую ценность для русских усло­вий нашей эпохи, но от этого до создания на основании ее опыта общей теории всякой Гражданской войны, конечно, очень далеко, и подобные попытки заранее обречены на неуспех.

Общая политическая и стратегическая обстановка, в которой началась, развивалась и закончилась наша Граж­данская война, совпадает с эпохой конца мировой войны и периода ее ликвидации. Поэтому в настоящих очерках и принято деление ее на периоды исходя из общей обстанов­ки, в которой она протекала.

По существу дела, поэтому наша Гражданская война естественно делится на три основных периода. Первый — эпоха мировой войны, т. е. октябрьского переворота (7 но­ября 1917 г.) до ее окончания (11 ноября 1918 г.)9. Второй - от перемирия на французском фронте до окончания борь­бы с большевиками в общероссийском масштабе, т. е. до Новороссийской эвакуации вооруженных сил юга России, гибели адмирала Колчака, расформирования Северо-За­падной армии генерала Юденича и эвакуации Архангель­ска и Мурманска. В общем, концом периода можно счи­тать март 1920 г. Третий период характеризуется борьбой с большевиками Польши и Крымской армии генерала Врангеля (апрель — ноябрь 1920 г.).

В частности, первый период можно подразделить на следующие этапы:

1. Борьба до австро-германской оккупации и ухода Добровольческой армии в 1-й поход, обнимающая сопротивление Дона, Кубани и Украины, захват Румынией Бессарабии, зарождение Добровольче­ской и Кубанской армий на Дону и в Екатеринодаре до конца сопротивления Дона и Кубани. Началом его приходится считать октябрьский переворот (7 ноября 1917 г.), а концом — вторую половину фев­раля 1918 г.
2. Австро-германская оккупация Прибалтики, Запад­ной Белоруссии, Украины, Крыма и Финляндии и 1-й Кубанский поход Добровольческой армии, т. е. эпоха с конца февраля по начало мая 1918 г.
3. Оформление русской контрреволюции, выразивше­еся в создании противобольшевистских фронтов на севере (Архангельск — Мурманск), по Волге, восста­ниях Дона и Терека, июльских восстаниях правых и левых эсеров в Подмосковном районе и завоевании Добровольческой армией Кубани, т. е. лето 1918 г. (от начала мая до 1 сентября).

И наконец,

4.       Осень 1918г., или период стабилизации создавших­ся летом антисоветских фронтов, сопровождавший­ся частичными успехами Добровольческой армии на восточной Кубани и частичными неудачами При­волжского фронта и закреплением позиций Дона и Северной армии на Беломорском побережье ( 1 сен­тября — 11 ноября 1918 г.).

Второй период можно подразделить на следующие этапы:

1.  Непосредственные следствия окончания мировой войны — падение и ослабление группировок, опи­равшихся на оккупационные армии Центральных держав, создание новых государств на западной границе и военная интервенция союзников на юге Рос­сии и в Закавказье. Одновременно с этим отход вос­точных армий к предгорьям Урала, выдвижение идеи общеимперской диктатуры адмирала Колчака и освобождение Добровольческой армией всего Се­верного Кавказа (11 ноября 1918 г. — конец февраля 1919 г.).

1. Переходный период — приспособление к новой обста­новке, вызванной окончанием мировой войны. Пере­нос центра тяжести борьбы на юге с Кавказа на Дон, вооруженная интервенция и эвакуация союзниками юга России, создание западного противосоветского фронта и наступление армий адмирала Колчака от Урала до Волги (март — апрель 1919 г.).
2. Период оформления контрреволюции в общеимпер­ском масштабе и ликвидация мировой войны — при­знание белыми фронтами правителем России адми­рала Колчака, выдвижение Добровольческой армии на Украину и Нижнюю Волгу, наступление запад­ного польско-латвийско-эстонсксго фронта, созда­ние Северо-Западной армии генерала Юденича и отход армий Восточного фронта от Волги за Урал. Оформление конца мировой войны подписанием Версальского договора (май — август 1919 г.).
3. Общее наступление белых фронтов — Доброволь­ческой армии на Москву (захват Орла), Северо-За­падной армии на Петербург (захват Пулково) и ар­мий Восточного фронта из Сибири к Уралу. Эваку­ация союзниками Беломорского побережья и война белых с украинцами (сентябрь — первая половина октября 1919 г.).
4. Ликвидация белых фронтов — отход Добровольче­ской армии от Орла на Ростов (и крестьянские вос­стания на Украине), восточных армий в Сибирь и расформирование армии генерала Юденича (вто­рая половина октября — декабрь 1919 г.).

1. Агония белых фронтов — расстрел адмирала Кол­чака, ликвидация Северного фронта, Новороссий­ская эвакуация (январь — март 1920 г.).

Третий период можно подразделить на:

1. Польское наступление на Украине и оформление Крымской армии генерала Врангеля (апрель — май 1920 г.).
2. Поход большевиков на Варшаву и выход армии ге­нерала Врангеля на Нижний Днепр, к границам Дона и на Кубань (июнь — август 1920 г.).
3. Польско-советское перемирие и ликвидация Крым­ского фронта (сентябрь — ноябрь 1920 г.).

 

    К оглавлению.

 

 

Примечания.

 

¹Барский, Никулин, Зеленцов. Роль железных дорог в Гражданской войне 1918-1921 гг. Табл. 2 // Гражданская война 1918-1921 гг. Т. II. М.: Военный вестник, 1928. С. 331.

² Там же. С. 339.

³ Данные этой таблицы сведены из таблиц, приведенных в ст.: Вол­пе А. Военная промышленность в Гражданской войне // Гражданская война 1918-1921 гг. Т. П. С. 372, 375, 390.

⁴ Данные о количестве дивизий на разных фронтах во время войны заимствованы из основанного на официальных материалах германского Государственного архива в Потсдаме труда Гере (Gehre L. Die Krâftverteilung wflhrend des Weltkrieges. Berlin: Mittleru. Sohn, 1928).

⁵ Все германские.

⁶ Везде число дивизий относится только к Западному фронту; Кав­казский и Персидский не учтены в числе дивизий.

⁷ 76 германских, 40 австрийских и 4 турецких и болгарских.

⁸ Из них 83 германских.

⁹ Ввиду различия стилей на разных фронтах борьбы и повсемест­ного сейчас перехода на новый стиль все даты приведены по новому стилю.

Глава 2.

 

Сопротивление окраин октябрьскому перевороту и зарождение Добровольческой Армии

 

Перемирие с австро-германцами в Бресте 15 декабря

1917 г. Украина. Дон. Генерал Алексеев на Дону. Прибытие

на Дон быховских узников. Зарождение Добровольческой

армии. «Паритетное» донское правительство. Кубань,

Терек, Закавказье, Урал. Начало мирных переговоров в Бресте

22 декабря 1917 г. Наступление советских армий и

вооруженная борьба на Дону и Украине. Сепаратный мир

Центральных держав с Украиной и вступление большевиков в Киев 9 февраля 1918 г.

 Перерыв мирных переговоров в Бресте и отъезд Троцкого.

Разрыв большевиков с Румынией,

перемирие с ней и ультиматум большевиков Румынии

16 февраля 1918 г. Разгром польского корпуса. Советская

власть в Финляндии. Самоубийство генерала Каледина

11 февраля 1918 г. Уход Добровольческой армии в задонские

степи 20-21 февраля 1918 г. Захват большевиками

Новочеркасска 25 февраля 1918 г. Роль донского казачества в начале Гражданской войны.

 

1 ноября 1917 г. большевики почти без сопротивления захватили власть в Петрограде. Попытка наступления войск генерала Краснова (будущего донского атамана) от Гатчины на Петербург окончилась 14 ноября неудачей и его арестом. Неделю спустя, к 15 ноября, большевикам уда­лось сломить сопротивление войск (главным образом юн­керов), поддерживавших Временное правительство, и в Москве.

Первой заботой новой власти вместе с декретом об от­мене собственности и дележе частновладельческой земли1 было стремление закончить войну. На следующий же день по захвате власти в Петрограде появился декрет «О мире». Временно и. д. Верховного главнокомандующего (после бегства Керенского) генералу Духонину 20 ноября боль­шевиками был отдан приказ начать переговоры с австро-германцами. Отказ Духонина вызвал его смещение и на­значение 22 ноября на его место большевика Крыленко.

26 ноября сменивший на посту Верховного глав­нокомандующего присяжного поверенного Керенского прапорщик Крыленко обратился по радио с предложени­ем перемирия.

Получив его, генерал Людендорф запросил по телефо­ну фактического главнокомандующего на русском фрон­те — начальника штаба принца Леопольда Баварского ге­нерала Гофмана: «Можно ли разговаривать с этими людь­ми?» На что Гофман ответил: «Да, можно. Вашему Превос­ходительству нужны войска, и это первый их эшелон»2.

2 декабря советская делегация, возглавленная Иоффе, Каменевым и Сокольниковым (бывший советский полпред в Лондоне), при секретаре (нынешнем заместителе народ­ного комиссара по иностранным делам) Карахане и ряде военных экспертов перешла через линию германских око­пов у Двинска и направилась в штаб германского Восточ­ного фронта в Брест-Литовск. Руководство переговорами было возложено на генерала Гофмана. Любопытно, что в этот начальный период переговоров большевики, прекращая войну на русском фронте, в то же время еще настаива­ли на обязательстве немцев не перебрасывать во время переговоров новых сил на французский фронт, на что ге­нерал Гофман охотно согласился, так как общая переброс­ка была уже начата до начала переговоров и он мог обе­щать им не перебрасывать «новых» дивизий во время пе­ремирия3. После довольно длительных переговоров Иоф­фе уехал в Петроград за полномочиями, и по его возвращении, 15 декабря, было подписано перемирие на срок с 17 декабря по 14 января (1918) с автоматическим его во­зобновлением в случае непредупреждения о его оконча­нии одной из сторон за неделю до истечения срока.

Каково было впечатление немцев от этой делегации, можно судить из воспоминаний того же генерала Гофмана: «Так как делегация обедала вместе с нами в офицерском собрании, нам удалось ближе познакомиться с отдельными ее членами. Естественно, что при размещении за столом об­ладавшие правом решающего голоса члены делегации (т. е. Иоффе, Каменев, Сокольников, Карахан, некая Бызенко, крестьянин, солдат и рабочий) были посажены выше, чем военные эксперты — адмиралы и офицеры. Я никогда не за­буду первого обеда с советской делегацией. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым. Против меня сидел рабочий, ко­торого явно смущали многочисленные предметы столового прибора. Он пытался пользоваться ими всеми, но только вилку он применял исключительно для чистки зубов. Наи­скосок, рядом с принцем Гогенлоэ, сидела г-жа Бызенко, а с другой его стороны — крестьянин. Этот последний был ти­пичным русским мужиком с длинными седыми лохмами и напоминавшей дремучий лес огромной бородой. Подавав­ший к столу вестовой не смог удержаться от улыбки, когда на его вопрос, предпочитает ли он красное или белое вино, крестьянин осведомился — которое из них крепче, так как на более крепком он и решил остановить свой выбор»4.

По заключении перемирия, кстати, официально не­признанного на Юго-Западном, Румынском и Кавказском фронтах, на 22 декабря было намечено начало мирных переговоров в Бресте.

Однако ни Украина, ни казачьи области, ни Закавка­зье не признавали власти большевиков. Довольно медлен­но распространялась она и в Сибири, и то лишь вдоль же­лезнодорожной магистрали. По существу дела, прочно в Сибири советская власть утвердилась лишь четыре месяца спустя после октябрьского переворота, когда 26 февраля 1918 г. на II съезде Советов был избран Сибирский Со­вет народных комиссаров и Сибирский Центральный ис­полнительный комитет.

Родная России по крови и вере Малороссия, или Ук­раина, с колыбелью Русского государства — Киевом исто­рическими судьбами была в течение столетий оторвана от Московской Руси. Левобережная Украина с Киевом, т. е. области по восточному берегу Днепра, воссоединилась с Россией лишь в середине XVII в. (по Переяславскому до­говору 1654 г.), но Правобережная Украина, т. е. Киевщина, кроме самого Киева, Волынь и Подолия, равно как и побережье Черного моря («Новороссия»), влились в со­став Российской империи лишь в самом конце XVIII в. при императрице Екатерине П.

Революция 1917 г. сразу пробудила центробежные стремления, главным образом среди украинской интел­лигенции и полуинтеллигенции.

Еще при Временном правительстве, в апреле 1917 г., на Украинском национальном конгрессе была выдвину­та идея национально-культурной автономии5, а 23 июня 1-м Универсалом были Украинской Центральной радой провозглашена эта автономия и создано украинское пра­вительство в виде «генерального секретариата» в составе главным образом украинских социал-демократов (Винниченко, Ефремова, Петлюры и др.). Провозглашая авто­номию Украины, она, однако, определенно не стремилась рвать с Россией6. 16 июля 2-м Универсалом и одновремен­ной декларацией общероссийского Временного прави­тельства взаимоотношения с Украиной были урегулиро­ваны на основании некоторого компромисса, причем за Временным правительством было признано право ут­верждения генерального секретариата. Впрочем, это по­следнее право, по анализу профессора барона Нольде, было лишь внешней фикцией (rudum jus)7.

Ни объем прав, ни компетенция генерального секрета­риата этим компромиссом даже приблизительно установлены не были. Весьма существенным пробелом в договоре рады с Временным правительством было и полное отсут­ствие указаний на территориальные границы Украины.

Октябрьский переворот Украиной признан не был, и 3-м Универсалом Центральной рады (20 ноября 1917 г.) была провозглашена Украинская Народная Республика.

3-й Универсал, провозглашая Украину народной рес­публикой, все же не порывал единства с Россией, сохраняя с ней федеративную связь. Провозглашение республики объяснялось лишь отсутствием центральной российской власти, и первой задачей ставилась помощь всей России для создания общероссийской федерации8.

Границы территории Украины и 3-м Универсалом определялись крайне неопределенно. В частности, было оговорено, что Крым не входит в состав Украины. Реше­ние вопроса о тех уездах Холмской, Воронежской и Курс­кой губерний, где большинство населения составляли ук­раинцы, также предоставлялось будущему.

Наконец, 3-й Универсал очень радикально решал зе­мельный вопрос, уничтожив право собственности на зем­лю всего «нетрудового элемента».

Собственной вооруженной силой новая республика, конечно, не располагала, так как все попытки формирова­ния украинских частей сводились лишь к созданию во­оруженных ватаг, боевая ценность которых была близка к нулю. Зато на территории Украины стояли войска наибо­лее многочисленного и наилучше оборудованного из-за наступления 1917 г. нашего Юго-Западного и отчасти Ру­мынского фронтов. Поэтому уже в декабре представитель союзников, французский генерал Табуи, признал Укра­инскую Республику!

«Вчера,— писал генерал Табуи 18 декабря 1917г. укра­инскому генеральному секретариату,— я получил прика­зание предложить Вам возможно скорее уточнить для пе­редачи во французское посольство программу действий, которую могло бы проводить в жизнь украинское правительство в целях финансовой и технической ее поддержки Францией»9.

С 19 декабря Табуи считал, что Франция вступила в официальные сношения с Украиной10, а с 3 января 1918 г. генерал Табуи был назначен комиссаром правительства Французской Республики при правительстве Украинской Республики11.

Признал Украину и английский представитель г-н Пиктон Бэджи (Picton Bagee).

Несомненно, что выступление генерала Табуи нахо­дилось в связи с заключенной в Париже 23 декабря 1918г. англо-французской конвенцией, легшей в основу разгра­ничения сфер влияния в России. Конвенция была подпи­сана с французской стороны Клемансо, Пишоном и Фошем, а с английской — лордом Мильнером и лордом Ро­бертом Сесилем. Конвенция предусматривала действия французов «к северу от Черного моря против австро-германцев и враждебных союзникам русских (т. е. большеви­ков)»12. 3-й пункт конвенции ограничивал этот район Бессарабией, Украиной и Крымом. Англичанам поручались действия против турок, «к востоку от Черного моря — на казачьих территориях, Кавказе, в Армении, Грузии и Кур­дистане».

Генерал Табуи поэтому стремился поддержать попыт­ки проведения украинизации Юго-Западного и русских войск Румынского фронта, полагая, что хотя бы этим пу­тем удастся восстановить хоть обломки русского фронта. Эта точка зрения союзников при всей ее наивности, если учесть фронтовые настроения нашей солдатской массы осенью 1917г., становится все же понятной, если вспом­нить, что поток германских дивизий с русского фронта во Францию с октябрьского переворота до 1 мая 1918 г., ког­да эта переброска была закончена, равнялся 47 дивизиям, не считая тех 7, которые были уже переброшены за сен­тябрь и октябрь 1917г. Усиление германского фронта во Франции на 54 дивизии, т. е. больше чем на 1/3 (всего к сентябрю 1917 г. у немцев на французском фронте было 142 дивизии), конечно, представлялось союзникам ката­строфой, и ради прекращения этого потока они были го­товы, да и должны были хвататься хотя бы как утопаю­щий за соломинку.

Не меньший интерес своими естественными богатства­ми (особенно хлебом, скотом и конским составом) и воз­можностями ее противопоставления несговорчивым боль­шевикам, наивно стремившимся связать мир с мировой революцией, Украина вызывала и у наших противников. Помощь союзников, связь с которыми была возможна лишь через Мурманск, Архангельск или Владивосток, после октябрьского переворота становилась для Украи­ны совершенно иллюзорной. Признание Украины союз­никами не могло ей дать ни войск, ни даже материальной поддержки. С другой стороны, тут же рядом стояли в зе­ните своего могущества австро-германцы, склонные по многим причинам, из которых далеко не последней была идея расчленения и ослабления России, помочь осуще­ствить Украине свою независимость. У других ворот, с се­вера, уже стучались большевики. Нужно было выбирать, и украинское правительство сделало свой выбор. Оно вы­брало немцев.

Из не признавших октябрьского переворота казачьих областей на первом месте по своему удельному весу стоял Дон. Для правильного понимания роли Дона в начале Гражданской войны нельзя не остановиться хотя бы вкрат­це на его истории.

Зародившееся в низовьях Дона в середине XVI в., Дон­ское Войско в начале своей истории было, в сущности го­воря, совершенно независимым государственным образо­ванием, связь которого с Москвой выражалась главным образом в пополнении его состава бежавшими из Москвы на Дон людьми.

В XVI в., пишет известный историк профессор Пла­тонов, «казаки выходили на Поле (т. е. на территорию южнее Калужских, Тульских и Рязанских «мест») из Мос­ковского государства и литовско-польских окраин. В раз­личных местах Поля появились казачьи городки, и один из них — Раздоры на Дону (у слияния Дона с Донцом) ста­новится как бы центром для бродящих по Полю казачьих станиц, т. е. организованных казачьих отрядов. Во главе станиц стоят атаманы, они собирают вокруг себя сотни и даже тысячи казаков и с ними проникают с Дона на Волгу, Каспий и Яик (р. Урал). Они ведут постоянную борьбу с татарами, грабят всех, кого застанут на полевых дорогах между Москвой, Днепром и Черноморьем, но они же охот­но нанимаются и на государеву службу, составляя особые отряды в московских войсках и поступая на службу к час­тным лицам. Не вошедшее в черту государства Поле ста­ло, однако, русским и гостеприимно принимало в свои леса и на берега своих «польских» рек беглецов из государствен­ного центра. Постепенно Московское государство стало осваивать Поле постройкой городов, занимаемых гарни­зонами, обращая его как бы в пограничный военный ок­руг. Но казачьи станицы по низовьям Дона и во вторую половину XVI в. продолжали оставаться вне всякого вли­яния московской власти. Приняв самое деятельное учас­тие в Великой Смуте начала XVII в., донское казачество, несомненно, сыграло решающую роль в возведении на престол первого из Романовых царя Михаила Федорови­ча. Профессор Платонов определенно отмечает13: «В рус­ской письменности сохранился некоторый намек на то, что собор ( 1613) не сам пришел к мысли об избрании Михаи­ла, а был к ней приведен посторонними давлениями, вме­шательством со стороны. Есть рассказ, например, о том, что права Михаила на трон объяснил собору пришедший на его заседание какой-то «Славного Дону атаман»... есть и другой рассказ, что к троицкому монаху Аврааму Палицыну на монастырское подворье в Москве приходили вме­сте с дворянами и казаки с просьбой доложить собору их мысль об избрании Михаила. Эти не вполне определенные сообщения содержат в себе намеки, достаточно дели­катные, на казачье влияние в Москве, на то, что первая мысль о Михаиле принадлежала именно казакам. Не на­мек, а прямые утверждения, и притом неделикатные, о том же самом исходили от поляков. В официальных объясне­ниях польских дипломатов с московскими в первое время по выборе Михаила москвичам приходилось выслуши­вать «непригожие речи». Лев Сапега грубо высказал Филарету (отцу царя Михаила Федоровича) при мос­ковском после, что «посадили сына его на московское го­сударство одни казаки донцы»14

Несомненно, что внешняя роль донского казачества при избрании царем Михаила Федоровича не вполне точ­но отражала внутренний смысл событий15, но также не­сомненно, что донское казачество этим актом впервые под­нялось со ступени бродивших по Полю станиц на ступень составной части государства Российского.

После избрания царем Михаила Федоровича казаки основались на Дону в виде своеобразного сообщества с выборной властью (старшиной) во главе. Правда, что на Дон продолжали течь беглецы и собою «полнили реку», но с воцарением Романовых Дон уже перестал быть неза­висимой вольницей и становится в некоторые вассальные отношения к Москве.

Вся история Дона в XVII и XVIII столетиях представ­ляет собою борьбу старой идеи «беспардонной» казачьей вольницы с новым положением Донского Войска как со­ставной части государства Российского. Подавление Мос­квой бунта донского казака Степана Разина в 1671 г. при­водит к потере Доном права политического убежища бег­лых из Московского государства, и вассальные отноше­ния Дона к Москве заменяются лишь автономией Дона. Присяга 1671 г. войскового круга вводила Дон и юриди­чески в состав государства Российского. В 1705 г. Дон те­ряет и право убежища для беглых рабов, военнослужащих и т. п. Второй бунт, донского атамана Кондратия Булавина (1708), подавленный Петром Великим, быстро приво­дит к потере Доном и этой государственной автономии и замене ее лишь автономией областной. Выборный атаман заменяется атаманом наказным (1723), т. е. назначенным центральной властью, а Дон становится с 1721 г. лишь «Донской провинцией», подведомственной Военной кол­легии. Третий бунт, донского же казака Емельяна Пугаче­ва (1773-1775), лишает Дон и этой областной автономии, и на Дону вводится войсковое гражданское правительство, а в 1791 г. на Дону проводится и закрепощение крестьян. В 1848 г. войсковым атаманом назначается впервые даже не донец (генерал Хомутов), и эта традиция поддержива­ется до самой революции 1917г.

Однако исторически создавшийся своеобразный ук­лад особой казачьей жизни с земельными привилегиями для казаков и особыми, несравненно более тяжелыми по сравнению с остальным населением империи, условия­ми воинской повинности остаются в силе. Наряду с каза­чьим населением, доходившим к началу нашей Граждан­ской войны до двух, например, миллионов донских каза­ков, в пределах области Донского Войска проживало, однако, еще свыше двух миллионов неказаков, так на­зываемых «иногородних». В подавляющем большинстве это было пришлое в конце XVIII и особенно в течение XIX в. из центральных областей России малороссийское крестьянство и отчасти осевшее, главным образом на юге области, пришлое же городское и рабочее население. В 1915 г. иногородние составляли более половины насе­ления области (56%). Стремления иногородних, жажду­щих приступить к дележу и частновладельческих, и каза­чьих земель, совершенно точно отражали общие стрем­ления всего русского крестьянства в эту эпоху. Их чаяния и надежды были чаяниями всего русского крестьянства в конце 1917 г., и большевистский лозунг «черного переде­ла» делал иногороднее население естественным союзни­ком большевиков, тем более что словечко эсера Чернова о том, что «казакам придется потесниться на их землях», облекало эти чаяния в совершенно реальную для них форму.

Особенно сильным было преобладание иногороднего населения в юго-западной части области, главным обра­зом в присоединенных к Дону лишь в 80-х гг. прошлого столетия городах Ростов с Нахичеванью и Таганрог и вхо­дившем в состав Таганрогского округа Донецком камен­ноугольном районе.

Революция 1917 г. сразу пробудила стремление к вос­становлению самостоятельности Дона.

Уже в апреле 1917 г. в донской столице — Новочер­касске собрался первый Донской казачий съезд, который единогласно признал необходимым «восстановить се­дую старину — войсковой круг и выборного войсково­го атамана»16. В первой половине июня собрался войс­ковой круг и уже 1 июля 1917г. избранный войсковым атаманом донской казак — генерал от кавалерии Алек­сей Максимович Каледин17 во главе нескольких сот чле­нов войскового круга, осененный старинными бунчука­ми, после двухсотлетнего перерыва шествовал, имея в руках древний атаманский пернач, в войсковой собор в Новочеркасске. В связи с выступлением Верховного главнокомандующего генерала Корнилова в сентябре 1917 г., Временное правительство объявило донского ата­мана его соучастником и «изменником родине», отдало его под суд и прислало приказ генералу Каледину явить­ся в Могилев для дачи показаний Чрезвычайной след­ственной комиссии.

Генерал Каледин гласно перед всей Россией заявил, что хотя он никакого участия в выступлении генерала Корни­лова не принимал и о нем не знал, но если бы знал, то поддержал бы Корнилова всемерно, и готов нести полную ответственность как идейный его соучастник.

Войсковой круг, однако, стал на сторону своего выбор­ного атамана и, заявив, что «с Дона выдачи нет», сам «судил» Каледина и, восстановив его в правах, «приказал ему вновь вступить в исполнение атаманских обязанностей».

Когда Временное правительство было свергнуто боль­шевиками (октябрьский переворот), генерал Каледин за­нял совершенно определенную позицию непризнания и борьбы с захватчиками власти. Атаман и донское прави­тельство (чисто казачье) 21 ноября 1917 г. приняли на себя всю полноту государственной власти в пределах Донской области. Донское Войско, «пока не образуется в России все­народная признанная законная общероссийская власть»18, становится независимым государственным образованием.

Этим начинается новая эпоха в жизни Донского Войска.

Симпатии численно преобладавшего иногороднего населения к большевикам и изменившееся положение Дона, ставшего самостоятельным государственным ново­образованием, выдвигают идею так называемого «пари­тета», т. е. привлечения к правлению землей Донского Войска и иногородних на равных началах с казачьим на­селением. Созванный 15 декабря 1917 г. Большой войско­вой круг (так называемый третьего созыва) принял идею паритета и, переизбрав генерала Каледина войсковым ата­маном, постановил:

«1.  Принять войсковому правительству всю полноту власти до создания законной всероссийской власти.

2. Предоставить половину мест в правительстве (8 мест) представителям от неказачьей части населения.

3. Назначить на 11 января 1918г. новый съезд войско­вого круга и съезд неказачьего населения как съезд Краевого учредительного собрания»19.

Таким образом, идея казачьего противосоветского фронта, чем по существу дела было донское правитель­ство до принятия паритета, была заменена идеей незави­симого демократического государства, половина населе­ния которого, получившая теперь равное участие во влас­ти, была настроена по отношению к большевизму далеко не непримиримо. Ища союзников в борьбе с большевизмом, донское казачество в изменившейся политической обстановке решило опереться как раз на те слои, которые именно этой поддержки ему дать не могли. Оригинально, что октябрьский переворот, выдвинув идею независимо­сти Дона, как-то затемнил в представлении его правите­лей истинные интересы казачества. Сам Каледин выска­зался на войсковом круге: «Управлять областью, опира­ясь только на одну часть населения, невозможно. К мест­ным делам необходимо привлечь все население области»20. Войсковой же круг пошел еще дальше, полагая, «что на Дону власть конструировалась по принципу, провозгла­шенному большевиками, — самоопределения народностей, что войсковой круг — демократическое учреждение, что не­казачье население привлекается к власти совместно с ка­заками на равных началах», и решил послать делегацию для переговоров в 17-й стрелковый полк (карательный отряд большевиков на пограничной станции Чертково) и даже «к Ленину в Петроград вместе с представителями карательного отряда для выяснения дела и для возвраще­ния на место (?) 17-го стрелкового полка»21. И это в то вре­мя, когда большевики уже разгромили (29 ноября) и арес­товали заседавший в Петрограде Совет Союза казачьих войск за его протест против посылки на Дон карательного отряда, а ни одно казачье войско не признало Советов. Все­го этого круг не знал...

То же стремление отмежеваться от большевиков, ко­торое введением паритета ослабляло способность сопро­тивления Дона советской власти, привело и к другому со­вершенно нежизненному объединению по чисто террито­риальному признаку земель юго-востока России. Еще до октябрьского переворота — 2 ноября — был подписан до­говор об образовании Юго-Восточного союза представи­телями войск Донского, Кубанского, Терского и Астрахан­ского и горцами Кавказа, а 27 ноября новое, совершенно фиктивное объединенное правительство этого союза «от­крыло свои действия» на Кубани в Екатеринодаре.

Между тем реальная обстановка на Дону определенно первой задачей выдвигала не строительство Донского го­сударства, а вооруженную борьбу с большевизмом. Воз­вращавшиеся на Дон казачьи полки, в значительной степени распропагандированные на фронте, однако, воевать не хотели.

15 ноября, день спустя после утверждения советской власти в Москве, на Дон прибыл генерал Алексеев22. Он сразу же приступил к организации общероссийской воо­руженной силы, сперва называвшейся Алексеевской орга­низацией, а впоследствии ставшей Добровольческой армией.

29 ноября в Макеевке (в Таганрогском округе, центр угольной промышленности) была провозглашена Донская социалистическая республика, а 3 декабря 272-й пехотный запасный полк, вынесший резолюцию о непризнании вла­сти донского правительства, был генералом Калединым разоружен при содействии офицеров Алексеевской орга­низации. Однако в ночь на 9 декабря в Ростове была про­возглашена советская власть при помощи прибывших в Ростов матросов Черноморского флота.

Генерал Каледин вначале на предположение генера­ла Алексеева «воспользоваться юго-востоком России, и в частности Доном, как богатой и обеспеченной собствен­ными вооруженными силами базой для того, чтобы со­брать там оставшиеся стойкими элементы — офицеров, юнкеров, ударников, быть может, старых солдат и орга­низовать из них армию, необходимую для водворения порядка в России», хотя и согласился дать приют рус­скому офицерству, но просил «не задерживаться в Ново­черкасске более недели и перенести свою деятельность за пределы области — в Ставрополь или Камышин»23. Об­становка, сложившаяся в ночь на 9 декабря в связи с вос­станием в Ростове, однако, изменила его первоначаль­ную точку зрения, и, придя к генералу Алексееву, он ска­зал: «Михаил Васильевич. Я пришел к вам за помощью. Будем как братья помогать друг другу. Всякие недоразу­мения между нами кончены. Будем спасать, что еще воз­можно спасти».

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, отве­тил ему: «Дорогой Алексей Максимович. Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела»24.

При содействии офицеров и юнкеров Алексеевской организации генерал Каледин к 17 декабря, т. е. ко време­ни созыва 3-го круга, подавил восстание ростовских боль­шевиков.

Одновременно с этим генерал Каледин после долгих колебаний из-за нежелания рисковать жизнями молоде­жи уступил настоятельным просьбам и разрешил для обо­роны Дона формирование партизанских отрядов. Это раз­решение подняло настроение в Новочеркасске. Инициа­тором и главным вдохновителем партизанской борьбы был есаул В. М. Чернецов. После него разрешение форми­ровать партизанские отряды получили есаул Семилетов, прапорщик Назаров и сотник Попов. Практически парти­занские отряды представляли, из-за «нейтралитета» воз­вращавшихся с фронта донских полков, единственную реальную донскую силу в руках атамана.

В эти же дни (т. е. в середине декабря) стала прибы­вать на Дон и группа быховских узников. Арестованные в связи с сентябрьским выступлением генерала Корнилова сам генерал Корнилов, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Лукомский, главнокоман­дующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, 1-й генерал-квартирмейстер Ставки генерал Романовский и начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Мар­ков были Керенским заключены в Быховскую тюрьму. Ок­тябрьский переворот поставил на очередь вопрос ликви­дации Ставки и Быхова. 1 декабря временно исполняв­ший должность Верховного главнокомандующего генерал Духонин прислал генералу Корнилову телеграмму с со­общением о приближении большевиков к Могилеву и о том, что к 6 часам вечера в Быков будет подан поезд, на котором рекомендовал, взяв с собою текинцев, отправить­ся на Дон. Поезд, однако, подан не был, и генерал Корни­лов, вызвав коменданта тюрьмы, сказал, что 2 декабря он вместе с заключенными с ним генералами покинет Быхов. При этом генерал Корнилов решил идти с охранявшим Быхов Текинским полком, а остальным четырем генера­лам он предложил отправиться в путь самостоятельно25.

В этот же день советская делегация у Двинска пере­шла через линию фронта, направляясь для заключения перемирия в Брест, а на следующий день бандой больше­виков в Ставке был зверски убит временно исполнявший должность Верховного главнокомандующего генерал Ду­хонин.

После ряда перипетий генерал Корнилов 19 декабря, т. е. сейчас же после подавления Ростовского восстания, прибыл на Дон. Следовавшие одиночным порядком гене­ралы Лукомский, Деникин, Романовский и Марков при­были в первых числах декабря, но по совету генерала Каледина, первоначально кроме генерала Романовского ос­тавшегося в Новочеркасске при генерале Алексееве, уеха­ли на Кавказ и вернулись на Дон лишь с прибытием гене­рала Корнилова26.

К началу мировой войны лишь генерал Лукомский занимал крупный пост в центральном управлении Воен­ного ведомства, генералы же Корнилов и Деникин были только что произведенными в этот чин генерал-майора­ми, и первый командовал перед войной бригадой, а вто­рой произведен в генералы в 1914 г., лишь за несколько месяцев до войны, и получил назначение генерала для по­ручений при командующем войсками Киевского военного округа. И по возрасту (генералу Лукомскому было 49, Кор­нилову — 47, Деникину — 45 лет), и по выпускам из Акаде­мии Генерального штаба (выпуски 1897-1899 гг.) они при­надлежали к другому поколению, чем генералы Алексеев и Каледин (60 и 55 лет, выпусков из академии 1890 и 1889 гг., причем генерал Каледин был старше генерала Алексеева по академии на год). Генералы Романовский и Марков были еще моложе, начав войну полковниками, не командовавшими еще полками. Им ко времени прибытия на Дон было соответственно 40 и 39 лет. Все прибывшие из Быхова генералы, правда, во время войны достигли высших постов в армии, но все-таки в глазах генералов Алексеева и Каледина они, конечно, принадлежали все же к другому, младшему поколению.

В своих воспоминаниях и генерал Лукомский, и гене­рал Деникин не скрывают того конфликта, который воз­ник на почве возглавления добровольческой организации генерала Алексеева. Генерал Лукомский пишет о своем впечатлении по прибытии в Новочеркасск (29 декабря): «Я застал генерала Корнилова в большом колебании. Формирование Добровольческой армии было уже начато генералом Алексеевым. По характеру генералы Алексеев и Корнилов мало подходили друг другу. Корнилов считал, что дело может пойти успешно лишь при условии, если во главе будет стоять один человек. Алексеев говорил, что роли можно распределить; он указывал, что в его руках останутся финансовые вопросы и политика, а Корнилов всецело займется формированием армии и ее управлени­ем. Корнилов доказывал, что их параллельная деятель­ность будет вызывать постоянные трения, и прежде всего в финансовых вопросах. Затем Корнилов указывал, что с развитием дела ему, как командующему армией, придется вплотную подойти к внутренней политике, которая будет находиться в ведении Алексеева... В сущности говоря, это сознавал и генерал Алексеев, предложивший генералу Корнилову такое решение: «Вы, Лавр Георгиевич, поез­жайте в Екатеринодар и там совершенно самостоятельно приступайте к формированию частей Добровольческой армии, а я буду производить формирования на Дону». Ге­нерал Корнилов категорически от этого отказался, ска­зав, что это не выход из создавшегося положения и.что это будет еще хуже. «Если бы я на это согласился, то, находясь на таком близком расстоянии один от другого, мы, Миха­ил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержате­лям балаганов, зазывающих к себе публику на одной и той же ярмарке». Генерал Корнилов хотел ехать на Волгу, а оттуда в Сибирь. Он считал более правильным, чтобы ге­нерал Алексеев оставался на юге России, а ему была дана возможность вести работу в Сибири. Он доказывал, что для дела это будет лучше»27.

Генерал Деникин пишет28: «19 декабря приехал Кор­нилов, с нетерпением ожидаемый всеми. После первого свидания с Алексеевым стало ясно: совместная работа их вследствие взаимного предубеждения друг против друга будет очень нелегка. О чем они говорили, я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи... Предстояло решить основной вопрос суще­ствования, управления и единства Алексеевской органи­зации. По существу, весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов — Алексеева и Корнилова... Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно».

В конце декабря в Новочеркасск прибыли представи­тели образовавшегося осенью 1917 г. в Москве из предста­вителей буржуазно-либеральных кругов так называемо­го Московского центра. 31 декабря состоялось первое боль­шое совещание генералов и московских делегатов. Эти последние настаивали на том, чтобы генерал Корнилов оставался на юге России и работал совместно с генерала­ми Алексеевым и Калединым. Так как генерал Корнилов не соглашался, то было заявлено, что «московские обще­ственные организации совершенно определенно поручи­ли объявить, что руководители антибольшевистского дви­жения могут рассчитывать на моральную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на юге России совместно... Генерал Корни­лов принужден был согласиться»29.

Генерал Деникин, описывая это совещание, говорит: «Произошла тяжелая сцена, Корнилов требовал полноты власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и перейдет в Сибирь...»30

Наконец 6 января 1918 г. был объявлен приказ о вступ­лении генерала Корнилова в командование армией, кото­рая с этого дня официально стала именоваться Доброволь­ческой армией, а генерал Лукомский был назначен ее на­чальником штаба.

Генерал Корнилов был вынесен судьбой на гребень контрреволюционной волны. Все его прошлое, красоч­ность и оригинальность его фигуры как-то невольно вы­двигали его на роль всероссийского диктатора. Несомнен­но, что генерал Корнилов это сознавал, и его тянуло на широкий общероссийский простор. На Дону ему было тес­но. Его манила Сибирь. Ореол его имени был, несомнен­но, крупнейшей ценностью в эти смутные дни31.

Окончательно взаимоотношения между донским атама­ном генералом Алексеевым и командующим Добровольче­ской армией генералом Корниловым были после этого офор­млены на основании предложенного генералом Деникиным «триумвирата», в котором роли были распределены так:

— генерал Алексеев — внешние сношения, финансовое и гражданское управление,

— генерал Корнилов — власть военная,

—      генерал Каледин — управление Донской областью.

Верховной властью являлся весь триумвират.

Одновременно с этим, однако, организация власти сильно осложнялась созданием при генерале Алексееве особого Совета из представителей «русской общественно­сти». По определению главного инициатора этого учреж­дения — M. M. Федорова, задача Совета заключалась в «организации хозяйственной части армии, сношений с иностранцами на казачьих землях местными правитель­ствами и с русской общественностью»32.

Не обладая ни территорией, ни материальными сред­ствами, ни достаточным авторитетом, Совет, к тому же еще пополненный социалистами во главе с Савинковым, ко­нечно, только тормозил дело Добровольческой армии. Бес­славно просуществовав несколько дней, Совет так же бес­славно закончил свое существование. Генерал Корнилов наконец предъявил ему ультиматум, потребовав от мос­ковских делегатов «письменного извещения, что Совет признает себя органом только совещательным при коман­довании из трех генералов и ни один вопрос, внесенный на рассмотрение Совета, не получает окончательного разре­шения без утверждения означенных трех лиц и т. д.».

25 января Совет принял ультиматум Корнилова, а че­рез несколько дней он и фактически перестал существо­вать. Генерал Деникин, оценивая значение Совета, пишет: «Чтобы понять обращение Корнилова именно к москов­ской делегации, нужно иметь в виду, что в глазах триумви­рата она пользовалась известным значением, так как с ней связывалось представление о широком фронте русской общественности. Это было добросовестное заблуждение членов делегации, вводивших так же добросовестно в за­блуждение и всех нас. Сами они стремились принести пользу нашей армии, но за ними не было никого»33.

Главного, в чем нуждалась Добровольческая армия, — материальных средств, русская общественность всех от­тенков дать ей не смогла. Политический же общероссий­ский орган на донской территории был, конечно, в эту эпоху лишь политическим недоразумением.

9 января 1918г. штаб Добровольческой армии обнаро­довал воззвание, в котором разъяснялись цели, преследу­емые армией. Основной целью ставилось создание орга­низованной военной силы, которая могла быть противо­поставлена надвигающейся анархии и «немецко-больше­вистскому» нашествию. Первой целью воззвание ставило противостоять вооруженному нападению на юге и юге-востоке России «рука об руку с доблестным казачеством по первому призыву его круга, его правительства и вой­скового атамана в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига». На­ряду с ней, однако, Добровольческой армии ставилась за­дача быть «той действенной силой, которая даст возмож­ность русским гражданам осуществить дело государствен­ного строительства Свободной России. Новая армия дол­жна стоять на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской — ее народ — выявит через посредство избранного Учредительного собрания держав­ную волю свою»34.

Воззвание это, таким образом, становилось на точку зрения непредрешения ни будущей формы правления, ни земельного вопроса. «Мир и земля», провозглашенные большевиками, не нашли в этом воззвании противоядия. Взамен конкретной «цели», по существу дела, воззвание ограничивалось лишь указанием «средства» — создания организованной вооруженной силы. Сама цель оставалась туманной, будучи предоставлена выявлению «державной воли» народа...

Генерал Лукомский в своих воспоминаниях указыва­ет, что при обсуждении воззвания возник вопрос — о ка­ком Учредительном собрании идет речь: о новом или об Учредительном собрании 1917 г. «Все, — пишет генерал Лукомский, — высказались единодушно, что об Учреди­тельном собрании 1917 г. не может быть и речи»35.

Однако редакция воззвания не вполне точно отража­ет эти настроения. Ведь Учредительное собрание 1917 г. в день обнародования воззвания (9 января) еще не было со­брано, и поэтому легко можно было понять, что вопреки пожеланиям его авторов воззвание говорило именно о нем.

Взаимоотношения с приютившим защищавшую его Добровольческую армию Доном были в этот период нор­мальными. Переименованное после принятия принципа паритета из войскового в донское правительство, еще не пополненное до их съезда иногородними, сейчас же, 2 января 1918 г., официально приветствовало Добровольче­скую армию, и войсковой есаул Г. П. Янов был уполномо­чен передать ее вождям, что «правительство Дона всемер­но пойдет навстречу армии и ее пожеланиям, так как идея спасения Родины одинаково близка как донскому прави­тельству, так и вождям Добровольческой армии»36.

11 января 1918 г. в Новочеркасск съехались на съезд представители иногороднего населения области Донско­го Войска (из 150 членов съезда было, между прочим, 40 большевиков). После довольно значительных трений, сглаженных лишь передачей донским крестьянам трех мил­лионов десятин частновладельческой земли, съезд все же вынес резолюцию о борьбе с большевиками до победного конца и о поддержке атамана. Однако наряду с этими по­желаниями съезд вынес и резолюцию «о разоружении и роспуске Добровольческой армии, борющейся против на­ступающих войск революционной демократии». Коали­ционное (паритетное) донское правительство впослед­ствии, правда, пересмотрело этот вопрос. Генерал Кале­дин убедил генерала Алексеева личным собеседованием с представителями «демократии» разъяснить все сомнения в контрреволюционности армии. 31 января состоялось за­седание неказачьей части правительства с участием пред­ставителей от демократического объединения г. Ростова, на которое был приглашен генерал Алексеев, сделавший доклад об истории возникновения Добровольческой ар­мии, ее задачах и конструкции и отвечавший на вопросы представителей революционной демократии. Доклад ге­нерала Алексеева произвел на них чрезвычайное впечат­ление, и благодаря выступлению генерала Алексеева ка­зачьей части правительства удалось провести «компро­миссное» решение. «Существующая в целях защиты Дон­ской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное собрание армия должна на­ходиться под контролем объединенного правительства, и в случае установления наличия в этой армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удале­ны немедленно за пределы области»37.

По избрании представителей съезда в паритетное пра­вительство это последнее под названием донского вступи­ло в управление областью. Эта роковая уступка донского казачества, однако, не дала ему никаких реальных выгод, не увеличив ни числа защитников Дона, не внеся успокое­ния ни среди «фронтовиков» (т. е. вернувшихся с фронта казаков), ни в среду иногородней массы... Неустойчивое равновесие новой донской власти не сулило ей ничего доб­рого в ближайшем же будущем.

Соседнее с Доном, второе по численности Кубанское казачье войско переживало ту же борьбу с иногородними с осложнением этой борьбы еще и неоднородностью своего состава. Кубанское казачество создалось из слияния пере­селенных на северный берег р. Кубани императрицей Ека­териной II остатков Запорожского войска, которая его на­зывала «совсем особливым политическим сонмищем, за­мыслившим составить из себя посреди отечества область совершенно независимую под собственным своим неисто­вым управлением», получивших название Черноморского войска, с частью казаков-линейцев, несших с конца XVII в. пограничную службу на Северном Кавказе. В 1802 г. в него влились еще и остатки Екатеринославского казачьего вой­ска. Главная масса войска — черноморцы по языку и про­исхождению было малороссами, или украинцами. Линейцы главным образом состояли из великороссов (донцов). Лишь в 1860 г. из этих разнородных по происхождению частей было образовано Кубанское казачье войско.

В состав населения Кубанской области, кроме того, входило сто с лишним тысяч горцев (главным образом адыгейцев, черкесов и карачаевцев). Иногородние к нача­лу Гражданской войны в Кубанской области составляли 52% населения. В то же время на их долю приходилось лишь 37% общего количества земли, тогда как в руках ка­зачьего меньшинства сосредоточивалось до 60%. Острота взаимоотношений между казачьим и иногородним насе­лением в 1917 г. на Кубани превосходила то, что имело ме­сто на Дону. Настроения же казаков-фронтовиков были точно такие же, как и на Дону, — воевать они ни с кем не хотели.

Украинофильская тенденция и самостийнические те­чения — наследство «неистовых» запорожцев — в то же время были очень сильны на Кубани. Еще до октябрьского переворота — 18 октября — Краевая казачья рада приня­ла постановление о выделении Кубани в Кубанскую Республику на правах самоуправляющегося члена Российской Федерации. 24 октября Кубань избрала своего первого выборного атамана — полковника Филимонова. При этом новая Кубанская Республика становилась чисто казачьей, так как почти половина всего населения области (иного­родние, кроме староселов) была лишена избирательных прав. Рознь и вражда между казаками и иногородними, объединившимися с казаками-фронтовиками, приняли очень резкие формы. Поэтому для самозащиты кубанско­му правительству к концу 1917 г. пришлось прибегнуть к формированию добровольческих (преимущественно из офицеров и юнкеров) отрядов, во главе которых стал во­енный летчик — капитан Покровский.

На Тереке выборный атаман Караулов был убит боль­шевиками 26 декабря на ст. Прохладной. Образованное им противосоветское терско-дагестанское правительство вскоре стало лишь пустой фикцией, и Терек неизбежно должен был вскоре стать легкой добычей большевиков.

В Закавказье Закавказский комиссариат также не при­знал октябрьского переворота и, отмежевываясь от боль­шевиков, стремился создать местную власть, только вре­менно, до созыва Всероссийского Учредительного собрания. Положение Закавказья, однако, чрезвычайно ослож­нялось развалом Кавказского фронта, демобилизующие­ся полки которого неизбежно должны были затопить край при своем уходе «по домам».

Уральское и Оренбургское казачьи войска также не признали октябрьского переворота, и войсковому атама­ну Оренбурского войска Дутову удалось, подняв южные отделы войска, с 8 декабря по 31 января успешно отстаи­вать столицу войска Оренбург от большевиков. 31 янва­ря атаман Дутов, вынужденный оставить Оренбург, ото­шел в северные отделы Оренбурского войска, к Верхнеуральску.

Сопротивление Уральского войска в этот период но­сило менее организованный характер, но казачество опре­деленно было настроено против советской власти и ее не признавало.

Таким образом, к середине января 1918г. от Украины через Дон и Кавказ до Оренбурга окраины не признавали власти советского центра и более или менее успешно стре­мились организовать вооруженное сопротивление. Одна­ко реальной боевой силой в эту эпоху на всей этой терри­тории были лишь Добровольческая армия и партизаны на Дону, добровольческие отряды Покровского на Кубани и казачье ополчение Дутова в Оренбурге. Центром контр­революции, несомненно, в эти дни был Новочеркасск.

22 декабря, т. е. через три дня по прибытии генерала Корнилова на Дон, в Бресте начались мирные перегово­ры большевиков с представителями Центральных держав. Советской делегации в ответе на ее предложение о «мире без аннексий и контрибуций» представители Централь­ных держав ответили согласием, при условии что и «все державы Согласия изъявят готовность приступить к пе­реговорам на тех же условиях». Глава советской делега­ции Иоффе торжествовал, и было решено лишь выждать в течение 10 дней присоединения всех держав Согласия к этим условиям. Однако генерал Гофман совершенно от­кровенно признается, что понятие «без аннексий» не мог­ло относиться к захваченным австро-германцами во вре­мя войны областям западной России. Поэтому за завтра­ком он совершенно определенно разъяснил Иоффе свою точку зрения на отделение этих областей от России и на их право самоопределиться или присоединиться к Германии или любому другому государству, т. е., другими словами, на оставление Центральными державами всех своих при­обретений за счет России во время войны. Иоффе был этим совершенно ошеломлен и, грозя срывом переговоров, уехал за инструкциями в Петроград.

Как и нужно было ожидать, державы Согласия на ка­тегорическую телеграмму большевиков не ответили.

9 января советская делегация, возглавленная на этот раз вместо Иоффе самим уже народным комиссаром по иностранным делам Троцким, однако, снова вернулась в Брест. Гофман был прав, когда, успокаивая австрийцев, говорил, что «русские массы стремятся к миру, армия раз­ложилась и состоит лишь из недисциплинированных во­оруженных орд и что единственным шансом большевиков удержаться у власти является заключение мира. Они все равно должны, — добавил он, — принять все условия Цен­тральных держав, как бы тяжелы они ни были»38.

Стремясь к миру какой угодно ценой, большевики, од­нако, наивно считали возможным использовать перегово­ры в целях мировой революции, и Троцкий начал свою революционную болтовню.

Между тем немцы допустили в Брест делегацию Ук­раинской Центральной рады, с которой с 12 января на­чали, параллельно с советской делегацией, переговоры. Двое, по свидетельству Гофмана, юношей (Любинский и Севрюк), стоявших во главе этой делегации, были, ко­нечно, без труда обойдены Гофманом, который их требо­вания о присоединении к Украине населенных «украин­цами» Восточной Галиции и Буковины назвал «наглос­тью», но охотно пообещал им за счет Польши Холмщину. Троцкий сразу почуял неладное в сепаратных перегово­рах с украинцами и заявил, что он не признает их полно­мочий, так как границы территории Украины до сих пор еще не определены (2-й и 3-й Универсалы, см. выше), и предложил прервать переговоры на несколько дней. 18 января советская делегация во главе с Троцким вто­рично покинула Брест.

В тот же день большевики или, точнее, караул во главе с матросом Железняком без малейшего сопротивления разогнал в Петрограде то Учредительное собрание, меч­ты о котором служили главным предметом болтовни всей русской революционной демократии в течение всего 1917 г.

Сопротивление окраин октябрьскому перевороту встревожило большевиков, и в конце декабря (20-го и 21-го) создается Всероссийская коллегия по организации Рабоче-крестьянской Красной армии (Подвойский, Мехонощин, Крыленко и др.), а Антонов-Овсеенко назначает­ся народным комиссаром по борьбе с контрреволюцией.

Из окраин наибольшее значение в это время имели, конечно, Дон и Украина. Поэтому и план Антонова за­ключался в следующем:

«1. Опираясь на революционных черноморских матро­сов, провести организацию Красной гвардии в До­нецком каменноугольном бассейне.

2. С севера и от Ставки (Могилева) двинуть сборные отряды, предварительно сосредоточив их в исход­ных пунктах: Гомель, Брянск, Харьков и Воронеж.

3. 2-й гвардейский корпус, особенно активно револю­ционно настроенный, двинуть из района Жмерин­ки, где он был расположен, на восток для сосредото­чения в Донецком бассейне»39.

По существу дела, конечно, говорить о каком-либо пла­не не приходится. Налицо было скорее чисто стихийное стремление, образовав заслон в сторону менее активной Украины, всеми наличными силами обрушиться на более активный Дон. Однако для выполнения этих задач совет­ская власть в эту эпоху не обладала ни военным аппара­том управления, ни войсками. Первые советские форми­рования в декабре 1917г. носили поэтому чрезвычайно сум­бурный характер. Это были «отдельные отряды», «колонны», «летучие отряды» и т. д., возглавленные случайными начальниками. Каждое такое соединение, состоявшее из добровольцев, преимущественно матросов, рабочих и ос­татков разных частей старой армии, обычно не превыша­ло по своей численности 1000-2000 бойцов при несколь­ких десятках пулеметов и нескольких орудиях. Отряды эти были малобоеспособны, недисциплинированны, быстро подвергались разложению и бунтовали. Главной надеж­дой советской власти была в этот период возможность их пополнения при движении на юг рабочими Донецкого рай­она и черноморскими матросами. Общей для всех этих отрядов была тактика, получившая впоследствии наиме­нование «эшелонной», т. е. движение этих отрядов в же­лезнодорожных составах лишь вдоль главных магистра­лей железных дорог.

К началу января 1918 г. эти отдельные группы более или менее оформились в следующие соединения:

штаб фронта по борьбе с контрреволюцией (коман­дующий — народный комиссар Антонов-Овсеенко, началь­ник штаба — бывший полковник Муравьев) — с 6 января в Харькове;

Донская группа: отряд:

а) Сиверса (главным образом из остатков частей старой армии, общая численность до 10 тыс.), продвигаясь от Харькова, занял южную часть Донецкого бассейна с центром в Никитовке;

б)      Саблина (основное ядро из запасных полков Мос­ковского военного округа, общая численность до 6 тыс.), продвигаясь от Харькова по Северо-Донецкой железной дороге (т. е. вдоль р. Донец) и от Купянска на Луганск, занял северную часть Донецко­го бассейна с центром в Дебальцево;

в)      Петрова (ядро из Воронежских отрядов, числен­ность не свыше 3 тыс.), продвигаясь от Воронежа по Ростовской железнодорожной магистрали, подошел к пограничной с Доном железнодорожной станции Чертково;

Украинская группа: отряд:

 а) Берзина — на Гомель-Бахмачском направлении (до 2 тыс.);

б)      Егорова (1-2 тыс.), двигаясь по железной дороге Харьков — Лозовая на юг, дошел до станции Синель­никове;

в)      полуразложившиеся части 2-го гвардейского корпу­са—в районе Жмеринка — Бар;

Кавказская группа: из возвращавшихся с Кавказского фронта частей; в районе ст. Тихорецкая сосредоточива­лась более или менее сохранившая свою организацию 39-я пехотная дивизия.

8 января Антонов-Овсеенко решил ликвидировать Дон ударом колонн Саблина от Луганска на Лихую, Си­верса — на Звереве, имея в виду в дальнейшем операцию на Миллерово, и Петрова — с севера на Миллерово. «При развитии наступления колонна Сиверса увлеклась дви­жением на юг у ст. Иловайской, где два полка отказались повиноваться и были разоружены, отряд Саблина оказался слабым для наступления, колонна Петрова завязала пе­реговоры с казаками у Черткова». Так говорит официаль­ная советская версия40. Однако гораздо более правдопо­добна версия, приводимая Троцким41, по которой Сиверсу было дано направление из Донецкого бассейна на Таган­рог, Саблину — из Донецкого бассейна на Звереве и Ново­черкасск, Петрову — с севера на Лихую и затем вместе с Саблиным на Новочеркасск. Так на самом деле и развива­лось впоследствии их наступление. План же Антонова, по-видимому, существовал лишь на бумаге, да и то по обста­новке того времени вряд ли и вообще он был написан. Ведь план Антонова, по существу, преследовал концентричес­кое движение трех колонн на Миллерово, тогда как ясно, что центром действий против Дона было вовсе не Милле­рово, а Таганрог — Ростов — Новочеркасск. Несомненно, что Сиверса должно было тянуть в южную часть Донец­кого бассейна (Макеевка) — главный источник его попол­нений и далее на Таганрог, а вовсе не на Миллерово.

27 декабря в Харькове была провозглашена советская власть и образовано советское украинское правительство в противовес не признавшему октябрьского переворота киевскому украинскому правительству Центральной рады. Влияние советского Харькова стало распростра­няться по Левобережной Украине.

8 января при поддержке Егорова советская власть была провозглашена в Екатеринославе, а 12-го — в Мари­уполе.

Появление 12 января в Бресте делегатов Украинской Центральной рады заставило большевиков, кроме Дона, обратить самое серьезное внимание и на Украину. Сове­тизация Украины сразу ставила бы под вопрос полномо­чия украинских делегатов в Бресте. Поэтому с 13 января Антонов ставит своего начальника штаба Муравьева, уже зарекомендовавшего себя своей жестокостью и решимос­тью, во главе Украинской группы с задачей 18 января начать наступление для овладения столицей Украины Киевом.

Наступление Антонова на Дон вызвало необходимость выдвижения на фронт Добровольческой армии и донских партизан.

Партизаны Чернецрва уже 7 января совершили налет на ст. Дебальцево в Донецком бассейне, чем внесли боль­шую тревогу в среду действовавших в этом районе отря­дов Саблина. Части Добровольческой армии, пополнен­ные прибывшим в первой половине января из Киева Корниловским ударным полком, были выдвинуты на Таган­рогское направление против частей Сиверса, где полков­ник А. П. Кутепов успешно сдерживал натиск большеви­ков у Матвеева кургана (в 40 км к северу от Таганрога).

В конце января штаб Добровольческой армии пере­шел в Ростов, и вся борьба с армией Сиверса целиком лег­ла на нее. По численности Добровольческая армия вряд ли превышала в это время 1,5-2 тыс. человек (и притом почти исключительно пехоты).

На Воронежском направлении натиск большевиков сдерживал Чернецов, а непосредственно Новочеркасск прикрывал батальон Добровольческой армии.

Положение на Дону вскоре еще более осложнилось тем, что 24 января в ст. Каменской (в 100 км к северу от Ново­черкасска) сформировался казачий военно-революцион­ный комитет (во главе с казаком подхорунжим Подтелковым), который одновременно вступил в переговоры с дон­ским правительством и с Антоновым-Овсеенко, а Север­ный казачий отряд войскового старшины Голубова прямо перешел на сторону красных.

Степень сопротивления Дона красные расценивали невысоко. Перехваченная донцами телеграмма Антонова-Овсеенко в Смольный (резиденция советской власти в Петрограде в то время) гласила: «В Каменской образо­вался казачий военно-революционный комитет. Сейчас (по-видимому, 26 или 27 января) обращается с деловыми вопросами к нам как к высшей здешней власти. Скоро унич­тожим раду и Каледина»42. Какого рода были «деловые» вопросы Подтелкова, можно судить по следующей, также перехваченной донцами, телеграмме этого последнего Антонову: «Харьков. Наркому Антонову. Дела подвига­ются вперед, назревает столкновение с калединцами. Фрон­товые и строевые части присоединяются к нам. Но денег нет, содержать нечем полки. Если имеете возможность от­пустить хотя бы два-три миллиона, то торопитесь, ибо от этого исключительно зависит успех. Скоро будут оконча­тельно открыты границы. Калединов (sic) хочет взять нас измором. Из-за недостатка денег мы можем проиграть все. Нет также бумаги для печати и чувствуется недостаток в хлебе. Председатель Каменского военно-революционного комитета Подтелков, хорунжий Маркин»43.

Новочеркасск и Ростов медленно, но верно стягива­лись советским кольцом. Восстание рабочих Балтийского завода в Таганроге (27 января) начинало угрожать добро­вольческому отряду у Матвеева кургана. Новый налет Чернецова, правда, отбросил отряды Саблина, овладев­шего было железнодорожными станциями Лихой и Зверево (между ст. Каменской и Новочеркасском, и даже дон­ским партизанам удалось было 31 января овладеть желез­нодорожной станцией Глубокой (в 20 км севернее Каменс­кой), но они были окружены отрядом Подтелкова, и 4 фев­раля полковник Чернецов был последним убит.

Усиленные группой Кудинского (конотопские форми­рования) и отрядом черноморских моряков, Саблин с се­вера, а Сивере с запада в первых числах февраля повели вновь решительное наступление. В результате 8 февраля Саблин овладел железнодорожными станциями Лихой и Звереве, а Сивере — Таганрогом, что вынудило части Доб­ровольческой армии отойти к Синявке (на полпути между Ростовом и Таганрогом). Положение Дона и Доброволь­ческой армии становилось критическим.

Центр тяжести событий, однако, в это время перенесся в Брест и на Украину.

Покинув 18 января Брест, глава советской делегации Троцкий привез в Смольный условия мира. Эти условия в общем оставляли за немцами острова Моонзунд, Ригу, Курляндию, Литву с Вильной и Польшу с границей по Бугу. То есть из всей захваченной австро-германцами за время войны территории России возвращалась лишь за­падная часть Волынской, восточная часть Гродненской t губернии и Пинский уезд Минской губернии.

Турция получила завоеванные нами в 1878 г. на Кав­казе Каре и Ардаган. Конечно, условия были тяжкие, и не­даром Ленин на заседании Центрального комитета Ком­мунистической партии 22 января говорил: «Несомненно, мир, который мы вынуждены заключить сейчас, — мир похабный, но если начнется война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключен с другим правитель­ством»44... Поэтому он все же цинично настаивал на необ­ходимости принятия этих условий. Поддержки в Цент­ральном комитете партии он, однако, не нашел, и одержала верх формула Троцкого «ни мир, ни война». Больше­вики, по признанию самого же Троцкого (еще до его вы­сылки из СССР), в то время еще наивно верили в возмож­ность затягиванием переговоров вызвать мировую рево­люцию.

«Какие же мотивы заставили нашу делегацию затяги­вать, а затем и не подписывать мира до начала немецкого наступления? — пишет Троцкий. — В январе в Германии начиналась общая стачка. Агитационное значение пере­говоров, рассчитанных на быструю революцию в Герма­нии, давало надежду на выход из войны»45.

30 января Троцкий с советской делегацией вернулся в Брест, прихватив с собой двух делегатов советской («Харь­ковской») Украины.

Украинская рада тем временем, несомненно, имея в виду переговоры в Бресте, 25 января 4-м Универсалом провозг­ласила независимость и самостоятельность Украинской Народной Республики, т. е. полное ее отделение от России.

Киевская и харьковская украинские делегации горячо друг на друга нападали, оспаривая свои полномочия, но, конечно, не в полномочиях было дело. Киевских украин­цев поддерживали немцы как средство заставить больше­виков подписать мир или по крайней мере развязать себе руки для эксплуатации Украины. Харьковских украин­цев поддерживала советская армия Муравьева.

Части 2-го гвардейского корпуса, наступавшие на Киев с запада, со стороны Жмеренки, успешно сдерживались войсками рады. Конечно, по существу дела, война была лишь обозначенной, так как оба противника были в состо­янии полнейшего разложения.

Главный удар раде готовился с другой стороны. Об­становка, сложившаяся в Бресте, заставила Антонова то­ропиться с ликвидацией рады. Армия Муравьева двига­лась в эшелонах от Харькова прямо на Киев. 17 января она заняла Полтаву. С флангов, также в эшелонах, ей со­действовал отряд особого назначения Знаменского (справа), высланный из Москвы на Ворожбу, и колонна Егоро­ва (слева) от Лозовой на Полтаву. Наконец, с севера от Гомеля на Бахмач наступали колонны Берзина и Вацетиса (отряды, сформированные большевистской могилевской Ставкой).

Не встречая на своем пути никого, кроме совершен­но разложившихся украинских «гайдамаков», армия Муравьева стремительно наступала на Киев. 24 января Муравьев занял Ромодан и Кременчуг, затем Лубны и Гребенку, в то время как Гомельский отряд выдвинулся к Крутам.

Приближение Муравьева к Киеву вызвало 28 января восстание рабочих Киевского арсенала, подавленное, од­нако, войсками рады еще до подхода Муравьева. Некото­рое сопротивление Муравьев встретил лишь в 40 км вос­точнее Киева на р. Трубеже. Здесь он, между прочим, во­шел в соприкосновение с частями расположившегося здесь чехословацкого корпуса, который, впрочем, немедленно заявил о своем нейтралитете.

Таким образом, ко дню возвращения Троцкого в Брест (30 января) советские войска стояли уже под стенами Ки­ева. Для обороны своей столицы Украинская рада распо­лагала лишь примерно тысячью надежных бойцов. Все остальные украинские части заняли либо нейтральную, либо даже враждебную раде позицию.

Подойдя к Киеву, Муравьев приступил к ожесточен­ной (конечно, в масштабах той эпохи, когда орудия прида­вались «армиям» не сотнями, а десятками или даже еди­ницами) его бомбардировке.

Положение Троцкого в Бресте усиливалось, и на речь украинского делегата Любчинского, горячо восстававше­го против большевистских приемов, Троцкий возразил, что власть Центральной рады кончена и что единственной территорией, которой располагают ее представители, яв­ляется их комната в германской Ставке в Брест-Литовске. Троцкий был в общем недалек от истины, так как 9 февраля Муравьев взял Киев, а украинское правительство на­кануне бежало в Житомир. Однако немцы решили под­держать украинцев киевских. Гофман был отлично осве­домлен об истинном положении дел на Украине, но тем не менее дипломаты Центральных держав решили поддер­живать раду и отказались признать вывезенных Троцким из Харькова украинских делегатов под предлогом, что сам же Троцкий в начале января признавал киевских делега­тов украинскими представителями.

9 февраля, в день вступления в Киев Красной армии Муравьева, в Бресте представителями Центральных дер­жав был заключен мир с Украиной.

Это было тяжелым ударом для большевиков, так как этим миром немцы получали все то, к чему они стреми­лись, и большевики неизбежно должны были после этого пойти на уступки.

В тот же день император Вильгельм II прислал гер­манскому делегату — статс-секретарю по иностранным делам фон Кюльману телеграмму с требованием предъ­явить Троцкому ультиматум о подписании мира в течение 24 часов. Ультиматум по настоянию Кюльмана предъяв­лен не был, так как он до последней минуты надеялся скло­нить Троцкого к миру уступкой Советам Риги и Моонзундских островов. Троцкий, однако, от мира продолжал ук­лоняться и 10 февраля неожиданно заявил, что Советская Россия кончает войну и приступает к демобилизации, но не заключает мира. Формула «ни мир, ни война» совер­шенно сбила с толку брестских дипломатов, особенно австрийских, но германская Ставка на эту удочку не под­далась и истолковала заявление Троцкого как отказ от продления перемирия со всеми вытекающими из этого для большевиков последствиями.

Наряду с основными событиями этой эпохи в Бресте, на Дону и Украине, отдельные очаги борьбы создались еще на Румынском фронте, в польском корпусе, расположен­ном в районе Могилева и в Финляндии.

Еще 19 декабря в Одессе организовался объединенный комитет из представителей Румынского фронта, Черно­морского флота и г. Одессы (РУМ-ЧЕР-ОД, или сокра­щенно Румчерод). Наличие румынских войск сильно за­держивало распространение большевизма в Бессарабии и Одесском районе.

После неудачной попытки фронтового отдела Румчерода захватить власть в свои руки в г. Яссах был расстре­лян видный большевик Рошаль.

В январе 1918г. румынские войска оккупировали Бес­сарабию до линии Днестра. Большевики в лице Совета народных комиссаров в Петрограде реагировали на это декларацией Румынии от 26 января:

«1. Все дипломатические сношения прерываются. Ру­мынский посланник и все вообще агенты румынской власти высылаются за границу.

2. Хранящийся в Москве золотой фонд Румынии объявляется неприкосновенным для румынской олигархии. Советская власть берет на себя ответ­ственность за сохранение этого фонда и передает его в руки румынского народа.

3. Восставший против революции бывший главноко­мандующий Румынского фронта генерал Щербачев объявляется врагом народа и ставится вне за­кона»46.

Лишь во второй половине января, т. е. спустя свыше двух месяцев после октябрьского переворота, при содей­ствии главным образом старого броненосца «Синоп» в Одессе была провозглашена советская власть. Румыния к этому дню уже заняла Кишинев и Бендеры в Бессарабии и продвигалась к Аккерману, т. е. к ближайшему от Одессы (40 км) пункту Бессарабии. Румчерод, опасаясь наступле­ния румын на Одессу (тем более что 4 февраля румыны переправились через р. Днестр у Бендер, хотя и были вы­биты на следующий день большевиками, даже захватив­шими на три дня и сами Бендеры), при посредстве оставшихся в Одессе иностранных консулов вступил в перего­воры с Румынией, стремясь задержать наступление ру­мынской армии, и 8 февраля им было заключено с румы­нами перемирие.

Оккупировав Бессарабию, румыны вряд ли стреми­лись идти дальше, рискуя завязнуть в русском большевиз­ме, тем более что их военное положение с развалом русско­го фронта становилось критическим. Но перепуганный Румчерод видел в попавших в отчаянное положение из-за Бреста румынах опасного врага.

Не так, однако, смотрел, окрыленный легким успе­хом над Украинской радой, Муравьев. 14 февраля по пря­мому проводу из Киева он хвастливо телеграфировал в Одессу образовавшейся там Верховной комиссии по борь­бе с румынской и бессарабской контрреволюцией (в ко­торой главную роль играл Раковский, впоследствии со­ветский полпред в Париже): «Дорогие товарищи, я с ре­волюционными армиями после трехнедельного похода по Украине и бесконечного множества боев, особенно под Киевом, где шел ожесточенный бой пять суток, занял го­род окончательно... Все иностранные агенты были у меня с заверениями лояльности и порицания старой рады, 4-го Универсала, которой они не признавали. Румынский представитель и генерал Коанда то же самое сказали. Последний выразил полную лояльность и обещал мне вывести войска обратно из Бессарабии. Если он этого не сделает, то я организую карательную экспедицию на Ру­мынию и беспощадно расправлюсь с румынскими поме­щиками и офицерами, виновными в убийстве наших ре­волюционеров»47...

Несмотря на хвастливый тон и чудовищное преувели­чение сопротивления, встреченного его армией на Украи­не, Муравьев гораздо трезвее оценивал общую обстанов­ку на Румынском фронте, чем напуганная румынской ок­купацией Бессарабии советская власть в Одессе. Положе­ние румын, отрезанных от союзников, выданных Брестскими переговорами головой Центральным державам, было очень незавидно.

Подбодренные Муравьевым, одесские большевики ре­шили прервать заключенное 8 февраля перемирие с Ру­мынией, и 16-го Верховная комиссия, т. е. Раковский, от­правила румынам следующий ультиматум: «Немедлен­ная эвакуация Бессарабии от румын и национальных контрреволюционных войск Щербачева. Немедленный возврат всего захваченного румынскими войсками иму­щества на территории Бессарабии и Румынии. Выдача Щербачева и виновников убийства Рошаля и т. д.».

Успех большевиков на Украине отражался на тоне их переговоров с попавшей между двух огней Румынией.

Большевики этим, в сущности, объявляли войну Ру­мынии, но судьбы Румынского фронта решались в это вре­мя не в Яссах и не в Одессе, а в Бресте...

В стороне от главных очагов контрреволюции, в районе Ставки (Смоленск — Могилев — Гомель) были расположе­ны части 1 -го польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого. Части эти не признавали советских декретов демокра­тизации армии и сохранили известную боеспособность. За­тяжка переговоров в Бресте и развал фронта заставили боль­шевиков пододвинуть польские части к фронту для замены ими разложившихся частей фронта. С этой целью в конце января была начата переброска частей 1-го польского кор­пуса в район железнодорожного узла Жлобин (на Днепре).

Польский корпус, отмежевавшийся от большевиков, вел переговоры с Добровольческой армией. Переписка эта попала в руки большевиков, и последние потребовали ра­зоружения корпуса. Командир корпуса генерал Довбор-Мусницкий отказался это выполнить, за что был объяв­лен вне закона. К этому времени, т. е. к началу февраля, большая часть корпуса (до двух дивизий из трех), но без артиллерии, следовавшей в хвостовых эшелонах, пыта­лась овладеть железнодорожной станцией Жлобин и от Рогачева повела наступление на Ставку в Могилев.

Попытка ликвидировать поляков местными силами окончилась неудачно, и тогда с фронта были спешно пе­реброшены более крепкие части (главным образом ла­тыши и матросы), и, под командой Вацетиса они 13 фев­раля, разбив 1-й польский корпус, заняли Рогачев. За не­делю до этого от Жлобина была отброшена и 2-я польская дивизия.

Своему успеху красные были обязаны главным обра­зом наличию у них и отсутствию у поляков артиллерии.

3-я дивизия польского корпуса у Смоленска, через Рославль, все-таки проскочила на присоединение к разбитым большевиками 1-й и 2-й дивизиям, и весь корпус отошел к Бобруйску. Но и тут, как и на Румынском фронте, однако, окончательное решение судьбы поляков принадлежало не им и не большевикам, а немцам.

Наконец в ночь с 27 на 28 января в независимой Фин­ляндии было свергнуто правительство Свинхувуда и вла­стью овладели финские большевики.

Сепаратный мир с Украиной, захват большевиками Киева и провозглашение Троцким лозунга «ни война, ни мир» (9 февраля 1918 г.) совпали с грозными событиями на Дону.

Отход Добровольческой армии на подступы к Ростову (Синявка), смерть Чернецова и захват красными ст. Ли­хой и Звереве уже ясно обозначили надвигающуюся на Дон катастрофу.

Кроме Добровольческой армии и горсти донских партизан защищать Дон было некому. Двухмиллионное донское казачество воевать не хотело. Возвращавшиеся с фронта полки без сопротивления сдавали оружие совет­ским отрядам в Донецком бассейне и расходились по ста­ницам.

Поэтому генерал Корнилов, придя в начале февраля к убеждению о бесцельности дальнейшего пребывания Доб­ровольческой армии на Дону, решил уйти на Северный Кавказ.

8 февраля генерал Каледин созвал совещание, на ко­тором присутствовал начальник штаба Добровольческой армии генерал Лукомский. «Доклады, сделанные на засе­дании председателем донского правительства и членами круга, обрисовали очень тяжелую картину, — пишет гене­рал Лукомский. — Дон окончательно развалился, и спас­ти положение было трудно. После моего заявления о не­возможности что-либо дать из состава Добровольческой армии для непосредственной обороны Новочеркасска, а что, наоборот, генерал Корнилов просит возможно скорее вернуть ему офицерский батальон (2-й), большинство при­сутствовавших на заседании высказалось в том смысле, что удержать Новочеркасск будет невозможно и что ата­ману с правительством и войсковым кругом надо переехать немедленно в район еще крепких и стойких станиц, распо­ложенных по Дону, и там постараться заставить казаче­ство откликнуться на призыв атамана... Генерал Каледин выслушал всех говоривших, а затем определенно заявил, что оставить Новочеркасск он не может, что он считает недопустимым атаману бежать из столицы Донского края и скитаться по станицам; если ничего не выйдет, то он по­гибнет здесь, в Новочеркасске»48.

Генерал Деникин пишет, что в «штабе был разработан план для захвата ст. Тихорецкой (на Кубани), подготов­лены поезда и 10 февраля послана об этом решении теле­грамма генералу Каледину»49.

Предстоявший уход Добровольческой армии, отвод единственной боеспособной части (батальона Добро­вольческой армии), прикрывавшей Новочеркасск с севе­ра, и тревожные слухи о движении красной конницы с севера-запада заставили генерала Каледина 11 февраля созвать в 9 часов утра в атаманском дворце донское пра­вительство на срочное совещание. А. М. Каледин доло­жил всю обстановку и соотношение сил на фронте. «В мо­ем распоряжении, — докладывал атаман, — находится 100-150 штыков, которые и сдерживают большевиков на Персияновском (северном) направлении. Перед вашим приходом я получил сведения от приехавшего помещика, что сильная колонна красной кавалерии, по-видимому, обойдя Добровольческую армию, движется по направле­нию к ст. Грушевской (с северо-запада)50. От генерала Корнилова мною получена телеграмма, извещающая о его намерении покинуть Ростов, и ввиду этого его насто­ятельная просьба — срочно отправить офицерский бата­льон с Персияновского фронта в его распоряжение (А. М. взволнованно прочел телеграмму). Дальше, как видите, борьба невозможна. Только лишние жертвы и напрасно пролитая кровь. Приход большевиков в Новочеркасск можно ожидать с часу на час. Мое имя, как говорят, «оди­озно»... Я решил сложить свои полномочия, что предла­гаю сделать и правительству. Предлагаю высказаться, но прошу, как можно короче. Разговоров было и так дос­таточно. Проговорили Россию...»51

После краткого обмена мнений сперва было решено передать власть городской думе и демократическим орга­низациям, но затем возникли колебания. Все же было условлено встретиться в 4 часа в городской управе и подпи­сать акт передачи. Генерал Каледин ушел с заседания и через полчаса у себя на квартире застрелился!

Городское управление, приняв власть, растерялось, и на собрании Новочеркасской станицы и бывших в Ново­черкасске казаков других станиц власть в области была вручена единолично походному атаману генералу А. М. На­зарову, а походным атаманом стал генерал П. X. Попов.

17 февраля в Новочеркасске собрался четвертый по счету войсковой круг (без иногородних), утвердивший из­брание генерала Назарова войсковым атаманом.

Избравшие генерала Назарова атаманом казаки об­лекли его неограниченными полномочиями и уверили его при избрании, что они приложат все усилия к тому, чтобы поставить под ружье всех способных носить оружие каза­ков ближайших станиц. Выстрел Каледина как будто разбудил казачество, устыдил его и заставил одуматься. Из­бравши генерала Назарова атаманом, казаки как будто прилагали все усилия к тому, чтобы сдержать данное ему обещание поставить под ружье всех способных носить ору­жие. В Ростов, в штаб Добровольческой армии, была по­слана делегация с просьбой продолжать оборону Дона и с обещанием помощи.

И действительно, в первые дни в Новочеркасск потек­ли со всех ближайших станиц старые казаки. Подъем, не­сомненно, был, но вернувшихся с фронта казаков-фрон­товиков он, увы, не коснулся.

Добровольческая армия под влиянием этого подъема казачества осталась на Дону.

Однако скоро выяснились результаты мобилизации, и 20 февраля генерал Назаров был вынужден сообщить штабу Добровольческой армии, что казаки никакой помо­щи оказать не могут и что он больше не смеет задерживать на Дону Добровольческую армию, а войсковой круг по­слал к командующему наступавшей с севера на Новочер­касск советской армии Саблину делегацию для перегово­ров. Делегация выехала к Саблину, где 25 февраля и всту­пила с ним в переговоры.

Части Сиверса, усиленные вновь прибывшими из цен­тра отрядами и мощным бронепоездом с морскими оруди­ями, все больше и больше теснили части Добровольческой армии на подступах к Ростову.

Одновременно с этим части 39-й пехотной дивизии и Северо-Кавказская группа большевиков 14 февраля, на­ступая на Ростов с юга-востока, захватила защищавший­ся горстью добровольцев Батайск (городок на южном бе­регу Дона, против Ростова).

Телеграмма атамана Назарова от 20 февраля ясно об­рисовала всю безнадежность поддержки со стороны дон­ского казачества, и в ночь с 20 на 21 февраля генерал Кор­нилов ушел с Добровольческой армией из Ростова и, пере­правившись из-за занятия большевиками Батайска через Дон по льду у Аксая, сосредоточил 23 февраля армию в станице Ольгинской.

Советская армия Саблина, которому Антонов подчи­нил в середине февраля и отряд Петрова, между тем про­двигалась на Новочеркасск с севера вдоль железнодорож­ной магистрали Воронеж — Ростов и к 17 февраля овладе­ла Александров-Грушевской. К западу от железной доро­ги шел отряд Саблина, к востоку — Петрова. Перешедший на сторону красных донской отряд Голубова наступал вме­сте с частями Саблина. Однако красные не доверяли каза­кам, даже и революционным. Поэтому помощника Сабли­на Пугачевского Антонов назначил быть советским пред­ставителем в штабе войскового старшины Голубова (ядро отряда — 10-й и 27-й донские казачьи полки).

«Главной моей задачей, — пишет в своих воспомина­ниях Пугачевский, — было следить за поведением и настро­ением казаков и предотвратить возможную измену и вы­ступление против нас»52.

Для того чтобы отдать себе отчет в том, что собою пред­ставляли наступавшие на Новочеркасск с севера отряды, интересно привести характеристику, даваемую Пугачев­ским Петрову.

«Петров, — пишет Пугачевский, — что-то вроде эсера, говорят, будто бы подполковник, страшно любит рисовать­ся, он контужен или ранен, а посему его постоянно подво­дят под руки два черкеса в черных черкесках, он же сам одет в белую, золотом шитую. Отряда у него оказалось: два трехдюймовых орудия, два Гочкиса, оркестр, штаб и до 800 человек, распущенных до невозможности... В вагоне масса баб. Кто они такие — разобрать весьма трудно, часть из них в мужском обмундировании»53. После взятия Новочеркасска, возвращаясь в Рязань, Петров «дал телеграм­му, чтобы его везде (по пути) встречали с хлебом-солью и оркестром»54.

Оркестры, черкески, «бабы, в которых трудно разо­браться, кто они такие», столь типичные для нашей Гражданской войны, были не чужды и «восставшему пролета­риату».

Все эти разношерстные банды ватагой спускались вдоль железной дороги к Новочеркасску. Однако захвати­ли город не они, а казаки Голубова.

Бросив своего попечителя — Пугачевского (насилу его нагнавшего), Голубов, перерезав путь колонны Петрова у Александровск-Грушевска, кружным путем через ст. Раздорскую ворвался в Новочеркасск в тот самый день 25 фев­раля, когда делегация войскового круга заканчивала свои переговоры с Саблиным.

Пугачевский так описывает захват Новочеркасска: «Оставив у входа (в здание судебных установлений, где заседал войсковой круг) 15 конных, мы с остальными вош­ли в здание. Поднялись во второй этаж, у двери зала за­седания швейцар загородил путь; коротким ударом от­брасывается от дверей. Открываем двери. В зале идет за­седание войскового круга. За столом президиум — все вой­сковое правительство с войсковым атаманом Назаровым. Назаров поднимается и спрашивает: «Что за шум? Что вам надо? Кто вы такие? Как смеете входить? Здесь засе­дание войскового круга». — «Встать, мерзавцы. Советс­кий атаман Голубов пришел к вам принять власть, — от­ветил я.

Все, как один человек, встали55; в президиуме за сто­лом смятение, я подскочил тут и направил браунинг в Назарова; в этот миг два казака конвоя Голубова схватили меня и отвели руку (!). «Позор вам, казаки, помешавшие мне застрелить палача». Я, однако, через стол протянул руку и сорвал генеральский погон с Назарова. Голубов, подойдя сзади, сорвал ему второй погон и, схватив его за руку, бросился к станичникам с возгласом: «Станичники, нечего церемониться, берите живее всю эту сволочь», и тогда только казаки принялись за остальных членов пре­зидиума, начали рвать с них погоны и обыскивать... По­здно ночью прибыл Саблин и сообщил, что товарищ Антонов прибывает в Новочеркасск. Наши же походные ко­лонны пришли: Медведевская (наступавшая западнее же­лезной дороги) — около 12 часов следующего дня, а Пет­ров — около пяти часов».

«Каким образом, — удивляется Пугачевский, — нам удалось взять Новочеркасск, трудно сказать, больше поло­вины казаков настроены к нам враждебно»56.

В тот же день походный атаман генерал П. X. Попов с отрядом численностью около 2 тыс. при двух конных ба­тареях57 начал отход через станицу Старочеркасскую за Дон, в Сальские степи, а шесть дней спустя (3 марта) вой­сковой атаман генерал Назаров был расстрелян больше­виками.

Донское казачество, не признав октябрьского перево­рота, однако, на вооруженную борьбу с большевиками не пошло. И не пошли не только «фронтовики», не пошли и «старые», но еще способные носить оружие станичники. Если настроение возвращавшихся с фронта казачьих полков отчасти можно объяснить заразой революционной пропаганды на фронте, усталостью от войны и боязнью казаков, неоднократно призывавшихся в течение 1917 г. для усмирения на фронте бунтовавших армейских частей, прослыть «нагаечниками», то ведь старое-то казачество ни этой заразой, ни усталостью не страдало. Между тем на призывы своих выборных атаманов стать на защиту Дона ни те, ни другие не откликнулись. Правда, что в то же время и активные сторонники большевиков среди дон­ского казачества насчитывались единицами. Голубов, Смирнов и Подтелков никак не могли считаться вырази­телями казачьей воли. И активные борцы с большевиз­мом — главным образом партизаны, и революционные большевистские казачьи отряды были исключениями. Ведь даже ворвавшиеся на заседание круга голубовские казаки отвели браунинг, направленный большевиком Пу­гачевским в атамана Назарова. Подавляющая масса дон­ского казачества в первые месяцы после октябрьского переворота была нейтральна, и причины этого нейтралите­та лежали не столько в нежелании воевать, сколько в на­ивном, типичном для этой эпохи жизни донского казаче­ства убеждении, что если «не дразнить» большевиков, то и большевики не тронут Дона и оставят их жить своим каза­чьим укладом.

Эта наивная мысль постепенно, подсознательно заво­евывала умы казаков. Идея паритета, т. е. предоставления всей полноты прав и частновладельческих земель подав­ляющей массе иногородних, еще больше эту идею углуб­ляла. Раз казачество устанавливало у себя на Дону «де­мократический» порядок и полюбовно размежевывалось с недовольным слоем иногородних, большевикам незачем трогать казачество, и оно может спокойно существовать на­ряду с советской властью в остальной России. Несомненно, что ложная для этой эпохи борьбы с большевизмом идея паритета сыграла роковую роль в представлении донского казачества о возможных взаимоотношениях с только что захватившими власть большевиками.

Уже в конце декабря 1917г. войсковой круг посылал де­легацию в карательный отряд 17-го стрелкового полка (на ст. Чертково) и, вызвав представителей этого отряда на за­седание, пытался их убедить, что казаки58 «не буржуи, а на­стоящие хлеборобы, такие же трудовые люди, как и они, депутаты 17-го стрелкового полка, что им с казаками не из-за чего драться, нечего делить, что казаки сами устроят свою жизнь и никак не притесняют, наоборот, зовут к власти и крестьян, и рабочих, и горожан», и «постановляет послать в Петроград к Ленину (!) делегацию с представителями Ка­рательного отряда для выяснения дела».

Восстание в Каменской в конце января 1918г. вызыва­ет опять-таки обмен делегациями с явно перешедшим на сторону большевиков казаком Подтелковым, вручивши­ми революционному комитету разъяснения донского пра­вительства, 4-й пункт которых определенно гласил, что «донское правительство не отказывается во имя прекращения братоубийственной войны вступить в переговоры с полномочным представителем командования Красной армии, для каковой цели готово послать от себя особую делегацию»59, и посылает к командующему советской ар­мией на Таганрогском направлении Сиверсу делегацию из трех человек.

Лишь восстание местных большевиков в Таганроге помешало ей выполнить возложенную на нее донским пра­вительством «миссию»…

Даже после вручения единоличной власти атаману Назарову и фактической отмены паритета в конце февра­ля четвертый войсковой, чисто казачий круг опять-таки посылает делегацию к командующему Северной советс­кой армией Саблину с наказом, в котором снова слышатся те же старые, наивные нотки:

« 1.   Недемократичный состав войскового круга, по мне­нию Совета народных комиссаров.

2. Неучастие неказачьего населения в управлении об­ластью.

3. Возглавление войскового правительства генера­лом Калединым и обвинение его в контрреволю­ционности...

В настоящее время общеполитические условия в госу­дарстве вообще и на Дону в частности коренным образом изменились:

2. … Волею предыдущего круга постановлено привлечь все неказачье население к законодательству и уп­равлению на равных с казаками условиях…

3. Генерала Каледина нет, а войсковое правительство, выбранное кругом 1-го созыва, сложило с себя пол­номочия...

Приняв во внимание все изложенное, войсковой круг желает знать точно и правдиво:

1. Какие же причины в настоящее время заставляют войска народных комиссаров быть на положении войны с Доном?..»60

Наивность этого наказа прямо непонятна, если не учесть той мистической уверенности донского казачества в начале 1918 г. в том, что главной причиной агрессивных действий большевиков по отношению к казакам и основа­нием Гражданской войны являются лишь те или иные лица в составе войскового правительства и то или иное отношение казаков к своим иногородним. Равноправие не­казачьей части населения и уход Добровольческой армии представлялись донцам теми условиями, которые не мо­гут не примирить большевиков с существованием само­стоятельного «демократического» Дона.

Нужен был суровый урок большевика Саблина для того, чтобы развеять эти иллюзии.

Безграмотно составленный, но очень ярко отражаю­щий эти настроения казачества протокол делегации кру­га, бывшей у командующего авангардами советских войск Юрия Саблина, гласит:

«Протокол 1918 г. 25 февраля 12 час. 20 мин. дня. Мы, нижеподписавшиеся (следуют подписи), обсуждали во­просы, заданные мне (т. е. Саблину) вышесказанными де­легатами, а именно:

1. Почему воюете вы с нами теперь, тогда как Каледи­на нет — он умер (застрелился)?

2. Войсковой круг старого созыва распущен во главе с правительством, и на 17 февраля назначен новый, который 19-20 февраля с. г. и собрался на новых началах...

4.   На каких условиях бы вы прекратили войну с нами?

На второй вопрос последовал ответ: первый круг мы бы и не приняли и не разговаривали с ним... Затем имейте еще в виду обязательное условие: казачество, как таковое, должно быть уничтожено с его сословностью и привилеги­ей, это обязательно...»

На четвертый вопрос — о прекращении войны — Саблин ответил: «При разоружении добровольческого и партизанского войска таковые должны быть немедленно удалены за пределы области Донского Войска и, самое глав­ное, чтобы нам, когда будем входить в Новочеркасск, не иметь препятствий... — словом, чтобы не раздражать наших войск»61.

Ответ был ясен. Существование казачества не входи­ло в планы советского правительства. Увы, урок этот за­поздал. В день подписания этого протокола советские вой­ска уже вступили в Новочеркасск... Иллюзиям больше не было места, и донское казачество, если оно не желало соб­ственной смерти и уничтожения, должно было начать во­оруженную борьбу с большевиками. Так оно и поступило, потеряв, однако, лучшие месяцы полной дезорганизован­ности только что еще утвердившейся советской власти. Иллюзии мирного сожительства с советской властью до­рого обошлись донскому казачеству.

Сформированные наспех, случайного состава, совет­ские отряды в эшелонах, расходясь веером по главным же­лезнодорожным магистралям от центра к периферии, ко второй половине февраля 1918г. сломили сопротивление двух главных противников советской власти — Дона и Украины. На востоке оренбургские и уральские казаки принуждены были уйти в степи. На Северном Кавказе вез­де, кроме столицы Кубани, фактически установилась со­ветская власть. Независимая Финляндия стала советской. Держалось еще только Закавказье, но и оно постепенно захлестывалось волной стихийно демобилизующегося Кавказского фронта.

Советские армии грозили Румынии, оккупировавшей Бессарабию.

За три с половиной месяца своего существования со­ветская власть освоила почти всю территорию бывшей Российской империи. Находившиеся на территории Рос­сии иностранные формирования или объявили нейтра­литет (чехословацкий корпус), или были разоружены (польский корпус).

Оставалась непримиримой в своем желании вооружен­ной борьбы лишь горсть бойцов Добровольческой армии, ушедшая в задонские степи.

Казалось, что октябрьский переворот утвердил боль­шевизм на всей территории России. Мир и «черный пере­дел» земли как будто удовлетворили массу русского кре­стьянства и если не сделали из него сторонника, то во вся­ком случае обеспечивали советской власти с его стороны благожелательный нейтралитет.

Такова была внешняя картина обстановки, сложив­шейся в России к концу февраля 1918 г.

Однако наряду с этими внешними успехами больше­виков на западной границе России нависал грозный при­зрак австро-германского нашествия. «Ни мир, ни война», изобретенные Троцким, не решали судьбы переговоров в Бресте. И самое существование советской власти, не гово­ря уже о судьбах Украины, Финляндии и Прибалтики, в конечном счете зависели лишь от усмотрения германской Ставки.

Покоренное советской властью казачество не переста­вало оставаться той потенциальной силой, с которой боль­шевики не могли не столкнуться при первых же попытках его окончательного порабощения.

Наконец, ушедшая в задонские степи горсть добро­вольцев становилась символом начала борьбы с больше­виками и в общероссийском масштабе.

 

    К оглавлению.

 

Примечания.

 

1 Основные положения декрета «О земле» (8 ноября 1917 г.) гла­сили:

«Право частной собственности на землю отменяется навсегда; зем­ля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема. Вся земля, государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, по­сессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и кресть­янская и т. д., отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней.

За пострадавшими от имущественного переворота признается лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспо­собления к новым условиям существования (ст. 1).

Право пользования землею получают все граждане (без различия пола) Российского государства, желающие обрабатывать ее своим тру­дом, при помощи своей семьи или в товариществе, и только до той поры, пока они в силах ее обрабатывать. Наемный труд не допускается (ст. 6).

Землепользование должно быть уравнительным, т. е. земля распре­деляется между трудящимися смотря по местным условиям, по трудо­вой или потребительской норме. Формы пользования землей должны быть совершенно свободны — надельная, хуторская, общественная, ар­тельная, как решено будет в отдельных селениях и поселках (ст. 7)».

2        Воспоминания генерала Гофмана. Der Krieg der verzflumten Gelegenheiten. 1924. Verlag гы Kulturpolitik. МьпсЬеп. S. 189.

3        Ibid. S. 192.

4        Ibid. S. 193.

5        Резолюция конгресса гласила: «Согласно историческим традици­ям и нынешним реальным потребностям украинского народа, съезд при­знает, что только национально-территориальная автономия Украины в состоянии обеспечить потребности нашего и всех остальных народов, проживающих на Украинской земле». Христюк П. Украшськая революшя: Замшей i Матер1али. Т. I. С. 39.

6        Подлинный текст 1-го Универсала гласил: «Хай буде Украина вiльною. Не вiддiляючись вiд ycien Pocii не розриваючи з державою Росiйскою, хай народ украiнський на своiй землi мае право сам порядкувати своiм життям». Христюк П. Указ. соч. Т. I. С. 72.

7        Статья его — «Договор с радой» — в газете «Речь» от 20 июля
1917 г., цитированная у П. Христюка. Указ. соч. Т. I. С. 98.

8        Подлинный текст 3-го Универсала гласил : «Центрального правительства нема, і по державі шириться безвластя, безлад й руїна. Виднині (отныне) Україна стає Українською Народною Республікою. Не видділяючись від Російськоп Республіки і зберігаючи єдність т(единство с ней), ми твердо станемо на нашій землі, щоб силами нашими до помогти всій Росіц щоб вся Російська Республіка стала федерацiею рівних, вільних народів...». Винниченко В. Відродження націп Історія украінськопреволюціп Киев: Відень, 1920. Ч. II. С. 75.

9        Подлинный французский текст письма приведен у Винниченко (Винниченко В. Указ. соч. Ч. II. С. 232, 233).

10      Там же. С. 239.

11      Там же. С. 235.

12      Содержание  этой   конвенции   приводится  Черчиллем (Chuchill W. S. The World Crisis. The Afterwatch. London, 1929. P. 16).

13      Платонов С. Ф. Смутное время. Прага, 1924. С. 52, 53.

14      Там же. С. 225.

15      Конечно, эта точка зрения иностранцев (так же смотрели и шве­ды) не вполне верно отражает самое существо вопроса, и С. Ф. Плато­нов дальше (с. 296) говорит: «Учитывая это впечатление иностранцев, историк не должен забывать, что роль казачества в царском избрании не была скрыта и от московских людей, но представлялась им иначе, чем иностранцам. Царское избрание, замирившее смуту и успокоившее стра­ну, казалось земским людям особым благодеянием Господним, и припи­сывать казакам избрание того, кого «сам Бог объявил», было в их гла­зах неприличной бессмыслицей».

16      Мельников H. A. M. Каледин // Донская летопись. Вена: Донская историческая комиссия, 1923. № 1. С. 16.

17      А. М. Каледину было в это время 55 лет. По окончании Михай­ловского артиллерийского училища он был произведен в офицеры в конно-артиллерийскую батарею Забайкальского казачьего войска. Про­слушав курс Академии Генерального штаба, он в течение шести лет прослужил на должностях Генерального штаба в Варшавском военном округе, и хотя он отбывал строевой ценз (командование эскадроном и дивизионом в полках регулярной кавалерии), но затем в течение пяти лет занимал должность старшего адъютанта войскового штаба Донско­го, Войска в течение трех лет — начальника Новочеркасского казачьего юнкерского училища и четырех лет — помощника начальника войско­вого штаба Донского Войска, проведя, таким образом, в родном ему войске большую часть своей службы.

Перед войной генерал Каледин был только что произведен в гене­рал-лейтенанты и выступил на войну начальником 12-й кавалерийской дивизии. Ранение, два Георгиевских креста, командование XII корпусом и 8-й армией во время Луцкого прорыва выдвинули его в первые ряды наиболее выдающихся наших военачальников последней войны, и лишь русская революция и расхождение с всегда несправедливым к нему и во время революции признавшим его «несоответствующим духу времени» Брусиловым заставили его уйти весной 1918 г. на покой — в Военный совет.

18      Каклюгин К. Войсковой атаман А. М. Каледин и его время // Донская летопись. Вена, 1923. № 2. С. 148.

19      Там же. С. 152.

20      Там же. С. 151.

21      Там же. С. 152.

22      Генерал М. В. Алексеев, командовавший перед войной XIII кор­пусом, выступил на войну начальником штаба Юго-Западного фронта. В 1915 г. он становится главнокомандующим Северо-Западным фрон­том, а с принятием на себя в конце сентября 1915 г. государем импера­тором верховного главнокомандования, стал Его начальником штаба. Верховный главнокомандующий при Временном правительстве весной 1917 г. генерал Алексеев был общепризнанным крупнейшим военным авторитетом русской армии. Ко времени его прибытия на Дон ему было 60 лет.

23      Деникин А. И. Очерки русской смуты. Париж, 1922. Т. II. С. 156.

24      Там же. С. 173.

25      Лукомский А. С. Воспоминания: В 2 т. Берлин, 1922. Т. I. С. 266-
268.

26 Генерал Каледин, как пишет генерал Лукомский в своих «Воспо­минаниях» (т. I, с. 275-276), этим совершенно не имел в виду нежела­тельности пребывания спасшихся из Быхова генералов на Дону. Наобо­рот, он был «очень рад приезду на Дон целой группы генералов, кото­рые помогут наладить организационную работу, но, прибавил Каледин, «имена генералов Корнилова, Деникина, Лукомского и Маркова на­столько для массы связаны со страхом контрреволюции, что я рекомен­довал бы вам обоим (т. е. генералам Лукомскому и Деникину) и при­ехавшему генералу Маркову пока активно не выступать, было бы даже лучше, если бы вы временно уехали из пределов Дона». После этого генерал Каледин добавил: «Я отнюдь не настаиваю, чтобы вы уезжали с Дона. Если вас это не устраивает, то вы оставайтесь, и вы будете гостя­ми донского казачества, но я, зная обстановку, счел свои долгом выска­зать, что вам лучше временно уехать. Я убежден, что в самом ближай­шем будущем ваше присутствие здесь будет совершенно необходимо, тогда вы вернетесь и мы вместе будем работать».

27      Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 279, 280.

28      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 187, 188.

29      Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 280.

30      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 188.

31      Лавр Георгиевич Корнилов родился в Сибири в г. Усть-Камено­горске в семье выслужившегося до чина хорунжего простого казака Сибирского казачьего войска. Окончив приходскую школу, он был принят в Сибирский кадетский корпус, который он окончил первым. По окончании Артиллерийского училища он был произведен в офице­ры в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Окончив первым, с се­ребряной медалью, Академию Генерального штаба, он пять лет провел в том же Туркестане на должностях Генерального штаба. В это время генерал Корнилов, часто рискуя жизнью, совершал ряд рекогносциро­вок в Афганистане, китайском Туркестане, Персии и Индии. На Япон­ской войне он был начальником штаба 1-й стрелковой бригады и был награжден Георгиевским крестом и оружием. После войны он был четыре года военным агентом в Китае. Откомандовав полком, он вы­шел на войну командиром пехотной бригады; с 25 августа 1914 г. принял в командование 48-ю пехотную дивизию. При отходе из Кар­пат 29 апреля 1915 г., прикрывая с горстью храбрецов отход своей дивизии, он был тяжело ранен и взят австрийцами в плен. Оправив­шись от ранения, генерал Корнилов бежал из австрийского плена, был награжден Георгиевским крестом 3-й степени и получил XXV корпус. Назначенный с начала революции главнокомандующим Петроград­ским военным округом, он в апреле снова вернулся на фронт и всту­пил в командование 8-й армией. Вступив в момент наибольшего его развала в главнокомандование Юго-Западным фронтом (июль 1917 г.), генерал Корнилов добился от Временного правительства восстанов­ления на фронте смертной казни. Вскоре (6 августа 1917 г.) он сменил Брусилова на посту Верховного главнокомандующего. Арестованный за свое выступление в сентябре Керенским 14 сентября, он был за­ключен в Быхов, откуда во главе Текинского полка 2 декабря 1917 г. ушел на Дон.

32      Дентин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 190.

33      Там же. С. 194.

34      Цит. по: Там же. С. 198, 199.

35      Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 286.

36      Янов Г. П. Паритет // Донская Летопись. № 2. С. 179.

37      Каклюгин К. Указ. соч. С. 169, 170.

38      Hoffmann M. Op. cit. S. 202.

39      Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 44.

40      Там же. С. 46.

41      Троцкий Л. Как вооружалась революция. М.: Высший военный редакционный совет, 1923. Т. I. С. 402. Примеч. 7.

42      Донская летопись. № 2. Док. № 4. С. 314.

43      Там же. С. 317-318.

44      Ленин и Брестский мир. М.: Гос. изд-во, 1923. С. 16.

45      Троцкий Л. Указ. соч. Т. I. С. 404. Примеч. 20.

46      Цит. по ст. Л. Дегтярева в «Гражданской войне» (издание Комис­сии по исследованию и использованию опыта мировой и Гражданской войн. М., 1923. Т. 2. С. 9). Этот источник не нужно смешивать с трех­томной «Гражданской войной 1918-1921 гг.» (издание 1928-1930 гг.) Поэтому везде при последующих ссылках первый источник обозначен «Гражданская война», а второй — «Гражданская война 1918-1921 гг.».

47      Дегтярев Л. Указ. соч. Т. 2. С. 53.

48      Лукомский А. С. Указ. соч. Т. I. С. 294.

49      Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 220.

50      Принятая за кавалерию колонная, по свидетельству Янова в «Дон­ской летописи» (№ 2, с. 198), оказалась гуртом скота и беженцами из Ростова.

51      Янов Г. П. Указ. соч. С. 196.

52      Воспоминания Пугачевского // Гражданская война. Т. I. С. 401.

53      Там же. С. 389.

54      Там же. С. 413.

55      Это неверно — генерал Назаров не встал.

56      Воспоминания Пугачевского. С. 407, 408.

57 Добрынин В. Вооруженная борьба Дона с большевиками //Дон­ская летопись. № 1. С. 97.

58      Карлюгин К. Указ. соч. С. 153.

59      Янов Г. П. Указ. соч. С. 191.

60 Карлюгин К. Указ. соч. С. 207, 208.

61 Протокол от 25 февраля 1918 т. переговоров делегатов круга с Главнокомандующим революционными войсками Северного фронта Ю. В. Саблиным // Донская летопись № 2. Док. № 5. С. 321.