Савельев С.В.Нищета Мозга.
/Элита.Толерантность.Сортинг.Отбор.
http://flibusta.is/b/447837/read#t10
10. БУТЕРБРОДЫ МОЗГА
В этой главе речь пойдёт не о бутерброде с обжаренными в панировочных сухарях ломтиками жирненького мозга, а о повседневной нищете нашего сознания. Все абстрактные и гуманистические ценности современного общества являются результатом длительной социальной трансформации архаичных инстинктивных форм поведения. В определённые периоды развития человечества они возникли как критерии оценки результатов социального сортинга мозга людей по определённым способностям. Искусственный отбор происходил так же, как и в среде собаководов, желающих получить псину со строго определёнными свойствами поведения. Отбираются и размножаются только те особи, которые обладают искомыми свойствами. Остальные отбраковываются и уничтожаются. Так же цинично и ещё более жестоко в сообществах гоминид поступают все и всегда, но делают это неосознанно. Социальный отбор среди людей не более гуманистичен, чем утопление щенков в мешке, но скрыт за изящным словоблудием и благостью лживых обещаний.
По сути дела, существует и культивируется система мечтаний человечества о преданности, независимости, гордости, морали, чести, честности и ряде других социальных ценностей. Эти безусловные достижения развития социальных инстинктов обычно условно-умозрительны и скрывают плоды оголтелой биологической и социальной эволюции мозга человека. Возникает представление о необычной эволюционной кулинарии. Самые лучшие поступки и прекрасные порывы «души» человека являются внешним слоем бутерброда или гамбургера. Они, безусловно, искренни, благородны, посвящены всему человечеству и продиктованы лучшими намерениями. В момент действия они абсолютно честны, в них нет никакой лжи или лицемерия. Правда, о таких поступках потом часто жалеют и сомневаются в их разумности. Благородные устремления постоянно вступают в противоречие с убогой обезьяньей реальностью. Немного покопавшись в своих ощущениях, искатель справедливости и честности неожиданно находит множество разумных причин ограничить свои чрезмерные претензии к неказистому человечеству. Это означает, что под слоем цивилизованности в человеческом мозге спрятаны архаичные мотивации поведения, заложенные в наш мозг ещё хвостатыми предками. Поиску скрытого слоя в бутерброде поведения человека посвящена настоящая глава книги.
Как-то утром популярный радиоведущий, издав вопль отчаяния, сообщил в прямом эфире, что ненавидит животных за то, что «… они могут срать и трахаться, где захотят, и им за это ничего не будет». Завидуя собакам и кошкам, он горевал о невозможности вести себя так же. Затем, неожиданно для слушателей, он сообщил о своей ненависти и к олигархам, которые запросто делают то же самое, что и животные. Оставив в стороне культурологическую ценность подобного высказывания, необходимо отметить проницательность весёлого дядьки. Он верно подметил как сущность главных целей обогащения, так и оголтелое стремление к власти.
Власть и деньги нужны для того, чтобы безнаказанно проявлять максимальную доминантность, вести самый животный образ жизни и не отвечать за последствия. Эти простые биологические цели нуворишей всех времён и народов очевидны и подтверждены длинной историей как их самих, так и их потомков. Казалось бы, будучи отпрыском богатейших людей, можно заняться любым видом науки, искусства или техники. Капитал родителей легко обеспечит любопытному подростку реализацию любых творческих фантазий, но этого почти никогда не происходит. Среди тысяч потомков богатейших людей планеты только единицы увлекаются чем-то иным, кроме маниакальной реализации трёх базовых инстинктов, слегка украшенных гуманитарными фондами, собирательством картин, машин или бриллиантов. В этом случае мы имеем наглядное осуществление биологической мечты примата. Доступность разумного использования всех достижений человечества и возможностей планеты разменивается такими людьми на размножение, еду и затейливые формы доминантности. Детали этих занятий не имеют особого значения, поскольку они едины как у человека, так и у мелких почвенных червей. Иначе говоря, одна из сверкающих граней нищеты человеческого мозга состоит в том, что никакой переизбыток ресурсов и возможностей не может заставить мозг заниматься разумной или рассудочной деятельностью. Для этого нужна особая конструкция творческого или гениального мозга, которую купить или воспитать нельзя (Савельев, 2012).
Вполне понятно, что столь неприглядная картина не может удовлетворить активно доминирующую группу социально успешных особей. Во все времена при реализации одной из инстинктивных основ поведения гоминид стали спонтанно появляться группы особых доминантов. В архаичных социальных системах эти доминанты были умнее, хитрее, сильнее, коварнее или беспринципнее своего окружения. По сути дела, доминантой становится тот, кто, поощряя инстинктивно-гормональные наклонности членов сообщества, формирует полезный для себя социальный инстинкт.
Можно привести бесконечное количество примеров как в бытовой, так и в финансовой сфере. Классический пример — финансовая пирамида. Инстинктивный поиск избытка незаработанной пищи (денег) и страстная праздность приводят миллионы людей к попытке обогатиться за чужой счёт. Эти действия поощряются эндорфинами мозга, так как полностью соответствуют биологическим целям наших далёких предков. Вложив свои деньги, простодушный участник проекта получает одновременно дозу радужных ожиданий и эндорфинов мозга. Инстинктивное стремление к экономии энергии на работе мозга и тела, а также внушаемое ожидание биологических преференций упрощают процесс надувательства. Наспех созданные рекламные социальные инстинкты в пирамидах совпадают с вечными инстинктивно-гормональными мотивациями эгоистичных приматов. Результаты таких проектов всегда одинаковы, а обилие обманутых только убеждает в необходимости стремиться в сообщество обманувших. По этой причине финансовые пирамиды будут неизбежно и регулярно создаваться вновь.
Плодами пирамид и других похожих явлений пользуются единичные доминантные особи, которые концентрируют социальный (политический) или финансовый капитал. Любым способом получив биологические преимущества, они стремятся всеми силами закрепить достигнутый успех. Как в древнем мире, так и в настоящее время для этого обычно используется примитивный наследственно-родовой принцип. Он состоит в том, что потомки социальных доминантов занимают положение выше или равное предку. Это отлично заметно по сегрегации людей, состоящих в парламентах, академиях и промышленно-финансовых сообществах всех стран.
Вполне естественно, что индивидуальными талантами или способностями социально-доминантный статус подтверждается только в первом поколении. Затем места в парламентах и академические мантии достаются по наследству не просто бездарным особям, а асоциальным существам с выраженными патологиями мозга. Тем не менее, поскольку мы имеем дело с биологическими механизмами развития сообществ, нежный дебилизм потомков реальных доминантов никакой отрицательной роли в эволюции не играет. Независимо от личных талантов они способны полноценно питаться, переносить деньги и геном в следующее поколение. Более того, в такой среде намного внимательнее соблюдаются неписаные правила и формы поведения. Это гарантирует общественную исключительность и структурирует небольшое сообщество. В нём строго соблюдается передача по наследству привычных социальных инстинктов и положения в обществе. Классическим примером такой организации служит английское и французское устройство «высшего общества». В такой среде соблюдение специфических социальных инстинктов поведения играет большую роль, чем инстинктивно-гормональная регуляция поведения.
Стоит подчеркнуть, что длительное культивирование аристократии было вынужденным биологическим процессом. В относительно немногочисленной среде было проще осуществлять сортинг людей, направленный на эффективное выделение и культивирование необходимых признаков. Новые члены аристократии появлялись, как правило, после яркой и неоднократной демонстрации обязательных качеств и на условиях репродуктивной интеграции. Налицо тщательный и продуманный отбор особей, обладающих наиболее востребованными особенностями мозга и поведения среди множества архаичных вариантов. Не вызывает сомнения, что внутривидовое выделение специализированных групп людей для более эффективного эволюционного отбора долгое время давало неплохие результаты.
Локальное формирование среди аристократов новых социальных инстинктов приносило значимые эволюционные плоды. С одной стороны, определённые формы поведения легко контролировать. Для властителей было достаточно поощрять или запрещать негласные правила, искусственную моду, галантные манеры и другие признаки исключительности. Биологическая выгода подобных демонстраций была так высока, что их наблюдали с восторгом и умилением. В настоящее время аналогично проявляются глубокая убеждённость и искренняя преданность самым последним увлечениям светских и религиозных вождей. С другой стороны, ограниченная среда взаимодействий между особями увеличивает агрессию конкурентных отношений. Этим обусловлены бесконечные и жестокие как дворянские, так и аристократические конфликты пои дворах и в повседневной жизни. Такая ситуация явится огромным благом для императора, царя или президента.
Биологические конфликты дестабилизируют среду людей, избранных для церебрального отбора, что позволяет локализовать угрозы личной доминантности и легко проводить уничтожение ненужных особей чужими руками. Совершенно ясно, что столь жёсткая конкурентная среда, обременённая постоянными социальными рисками, позволяла быстро отбирать наиболее способных, быстро мыслящих и активных людей. Темп отбора обладателей особых способностей и творческого мозга ускорялся репродуктивной свободой и краткостью человеческой жизни.
Последствия этого эволюционного процесса неизбежно приводили к заметным изменениям в поведении аристократии и дворянства.
Не понимая сути происходящего, окружающее население всегда стремилось копировать успешные формы поведения, правила, привычки и одежду.
Параллельно происходило обратное распространение плодов интенсивного искусственного отбора мозга аристократов в остальное население. Это осуществлялось при помощи открытой и скрытой сексуальной экспансии, которая позволяла ускорять эволюционные изменения мозга и генетически закреплять нужные в его конструкции.
Сравнение своей и чужой жизни, зависть и инстинктивное следование поступкам более успешного человека являются эффективным способом насаждения новых форм социального поведения. Мило называя это занятие обезьяньим подражанием, множество людей носит неудобную и некрасивую одежду, ест сомнительную пищу, пользуется никчёмными устройствами и механизмами. Действенность современной рекламы выросла в социальное явление из инстинктивного подражания архаичных мартышек.
Приметы исторического единства корней подражания легко обнаружить и в наше время. Так, на одном из тропических островов была замечена обезьяна, которая стала мыть фрукты перед поеданием. По-видимому, она подсмотрела это действие у людей. Через некоторое время все обезьяны острова стали мыть фрукты перед едой. Заразительная, но бессмысленная для обезьян гигиена превратилась в социальный инстинкт, который исчез только через несколько лет. Аналогичные события происходят и в человеческом сообществе. Снаружи поведенческого бутерброда заметно только подражание соседям и рекламе, а внутри кроются проблемы с доминантностью и острое нежелание пользоваться собственным мозгом.
Возвращаясь к эволюционному эксперименту по разведению породы аристократических гоминид, следует подчеркнуть, что он полностью удался. Выделение небольшой группы людей для интенсификации отбора мозга ускорило эволюционные изменения в развитии человечества. Несколько столетий аристократического сортинга мозга принесли Европе в XIX и начале XX века огромные результаты как в социальном, так и в научно-техническом развитии. Начиная с позднего средневековья и заканчивая эпохой мировых войн, аристократическая система внутрипопуляционного отбора привела к блестящим успехам. Аристократы, а затем торговцы и промышленники создавали объединения, которые представляли собой аналоги лабораторных экспериментов по отбору грызунов с заданными свойствами мозга и поведения. Внешний листочек этого социального бутерброда выглядел как профессиональные, генеалогические или культурные объединения, а внутри располагалась биологическая система тривиального отбора и культивирования мозга с заданными способностями. Надо отметить, что процесс отбора шёл в соответствии с лучшими традициями селекции домашних животных. В социальных группах участники процесса прилежно скрещивались, производили плодовитое потомство и изгоняли из своей среды отщепенцев. Такое методичное культивирование признаков на протяжении десятков поколений дало широко известные результаты.
Стоит отметить, что многие достижения человеческой мысли возникли в момент частичного разрушения аристократической системы отбора мозга. Вполне естественный подъём индивидуальной изменчивости нервной системы стал субстратом для появления невероятного числа гениальных личностей и мыслителей. Закат аристократической эволюции мозга начался с чрезмерного увеличения численности этой популяции и смены целей искусственного социального отбора.
Длительное существование аристократической системы искусственного отбора мозга повлияло не только на скорость эволюции. Относительная репродуктивная изоляция в сочетании с бесконечным усложнением межличностных отношений и правил поведения создали идеальные условия для выработки и сохранения новых социальных инстинктов. Это важнейшее качество аристократической среды, поддерживающее не только передачу социальных инстинктов, но и наследование доминантности. Надо отметить, что чем стабильнее и консервативнее элиты внутри государства, тем более выражено, но менее заметно их интеллектуальное и физическое вырождение. Об этом свидетельствует и парадоксальная находка самого небольшого мозга у человека с нормальным поведением. Мозг массой 680 г был обнаружен у 46-летнего английского аристократа.
Следует подчеркнуть, что наследственная передача социальной доминантности требует некоторых условий для сохранения однажды полученных биологических преимуществ. Для этих целей во все времена разрабатывались специальные производные инстинктов, которые могли замаскировать или глубоко скрыть обезьянью сущность этих явлений. Сложность выявления таких форм поведения обусловлена средой их реализации. Дело в том, что независимость суждений, гордость, порядочность, честность и многие другие незатейливые производные инстинкта доминантности могут быть реализованы только в сообществе, среди зрителей или, что ещё лучше, — среди субдоминантов. Из этой биологической закономерности существования гоминид вырос очень популярный парадокс анархиста М. А. Бакунина о неразрывности личной и общественной свободы. Надо пояснить, что в те времена понятие свободы часто путалось с проявлениями асоциальной доминантности, которая имела большой сексуальный успех в среде свободомыслия. Таким образом, по М. А. Бакунину, без демонстрации личной свободы, среди сообщества менее свободных людей, искомая свобода (читай — доминантность) не может быть достигнута. Этой идеей гениальный мыслитель подчеркнул важнейшие составляющие искусственного отбора мозга в локальных социальных системах. Каждое крупное индивидуальное достижение мозга может быть оценено только в среде, прошедшей хотя бы мягкий предварительный отбор по характерным свойствам. В позапрошлом веке функции предварительного сортинга выполняли клубы или кружки по литературным, революционным, картёжным и духовным интересам.
По этой причине внутри аристократического, научного, торгового, религиозного, художественного, спортивного и любого другого профессионального или наследственного сообщества всегда создаётся система социальных производных доминантности, регулирующих статус участников. Собственно говоря, сами эти объединения являются неуклюжей попыткой формирования групп людей по сходству мозга. Если отбор в компанию достаточно суров, как у купцов высшей гильдии, то мозговой сортинг удаётся и сообщество может успешно существовать некоторое время. Внутри таких объединений людей вырабатываются собственные наборы социальных инстинктов, которые часто принимают вид уставов организаций. Сразу после формализации отношений формируется скрытый, но более значимый комплекс социальных инстинктов, специфичный для всех видов гоминид. Следует отметить, что в локальные объединения всегда попадает огромное число случайных людей. Это в основном потомки основателей, «колбасники», которых привлекает не род занятий, а его оплата, «имитаторы», реализующие свои неудовлетворённые инстинкты доминирования, и истероидные искатели сокровенных знаний, ненадолго увлекающиеся любой идеей. Разбавленный такими типами, самый аристократический, научный или духовный проект способен быстро превратиться в тривиальное сборище публичных идиотов.
Вполне понятно, что в одиночестве, в небольшой семье или маленькой компании проявлять эти «достоинства» довольно бессмысленно. Именно по этой причине многие особи с низким социальным статусом стремятся создать максимально большую семью. Такая семья строится с инстинктивным расчётом на то, что при массовом переносе генома в следующее поколение доминантность особи-основателя возрастёт за счёт соподчинённых потомков. Этот подход решает две инстинктивные задачи — переноса генома и создания среды для доминирования ведущей особи. Вполне понятно, что при формировании обширной популяции связанных кровными узами особей общий социальный статус становится выше, чем у особей с небольшим числом членов семьи.
Наиболее привлекательна ситуация доминирования в сообществе неродственных гоминид. В такой среде социальные производные доминантности являются не только признаками индивидуального статуса особи, но и структурируют всё сообщество. Для подтверждения статуса социальной доминантности обычно используют награды, звания, титулы или заслуги перед обществом. Эти простейшие системы поддержания публичной доминантности отдельных особей имеют колоссальное значение. Корни этого древнейшего инстинкта так глубоки, что у людей нет сообществ без скрытых или явных систем регуляции социальной доминантности. По этим причинам устраиваются конкурсы соматических достоинств молодых девиц. В этом случае к созданию системы доминантности соблазнительных телес примешивается непосредственное сексуальное обожание победительниц. Спортивные соревнования, политические выборы и научные премии — бесконечная череда конкуренции производных доминантностей в рамках выдуманных ценностей социальных инстинктов. Следует отметить, что нищета нашего мозга отполирована скрытой инстинктивной доминантностью, принимающей самые изощрённые формы. Мы не можем отказать себе в реализации этого обезьяньего инстинкта, хотя иногда и понимаем постыдность подобных удовольствий.
Самые опасные конфликты скрытых форм поведения реализуются через навязывание необычных социальных инстинктов, противоречащих врождённым инстинктивно-гормональным формам поведения. Классическим примером такого типа является понятие толерантности. Эта социальная иллюзия обозначает мечтания хорошо защищённых особей о том, чтобы все остальные трудились на них, не отвлекаясь на конфликты между собой. Примером может служить развитие толерантности в Северной Америке. В 70-е годы прошлого столетия там был принят закон об обучении детей в школах независимо от цвета кожи. Закон принимали конгрессмены, дети и внуки которых не учились и учиться в таких школах не собираются.
На деле это привело к резкому снижению уровня образования, криминализации в среде школьников и радикализации этнических конфликтов.
С точки зрения эволюции мозга человека это было неплохое решение. В смешанных школах произошло ужесточение отбора среди наименее обеспеченных граждан. Испуганные обыватели со средним достатком послали своих детей в платные школы, вновь усилив социальный сортинг. Сами богатые конгрессмены вообще ничего не заметили, так как продолжили создавать локалитеты церебрального отбора аристократического типа. Во взрослой жизни сойдутся люди с максимально различными социальными инстинктами и особенностями организации мозга. Задаваемая конфликтность ситуации автоматически увеличивает скорость и бескомпромиссность искусственного отбора головного мозга. Это ускорит динамику эволюционных изменений, но обострит социальные противоречия.
Толерантность может более или менее удачно поддерживаться в семье или семейной группе, где и рождаются подобные утопические идеи. Дело в том, что члены одной семейной группы имеют общее происхождение, что предполагает снижение индивидуальной изменчивости мозга. Мозг родственников в большинстве случаев имеет много общих конструкционных черт, снижающих барьеры непонимания, свойственные большей части людей. Иногда сходство может быть столь заметно, что его можно установить по внешней анатомии больших полушарий. Однажды мне встретилась девушка, у известных предков которой головной мозг был исследован в трёх поколениях. После продуманной подготовительной работы, изучения особенностей мозга родственников и нескольких запланированных обмороков нежной девицы мне удалось уговорить её на сканирование головы. Действительно, общий архетип борозд и извилин молодой особы сохранил узнаваемую семейную конструкцию. Следовательно, изменчивость полей и подполей мозга мало затрагивает гирификацию головного мозга, которая сохранила общие признаки в четырёх поколениях. Это означает, что некоторая толерантность среди ближайших родственников вполне возможна, но не гарантирована. Слишком велика вероятность значительной индивидуальной изменчивости мозга, отражённой в поговорке: «В семье не без урода».
Крупные популяции обладают низкой толерантностью по отношению друг к другу. Большие массы людей ассоциируются уже с чисто биологической конкуренцией за ресурсы, пространство и возможности самовоспроизводства. Совместное проживание таких групп даже при некоторой метисации не стабилизирует систему искусственной толерантности.
Причина этого довольно проста. Длительное культивирование локальных отличий друг от друга плохо уживается с принудительным объединением людей. Толерантность является небиологической формой поведения и должна возникнуть сразу у всех, что невозможно. Причин этих затруднений две. Первая традиционно обусловлена индивидуальной изменчивостью мозга, которая значительно превышает этнические и расовые различия. Из-за этих особенностей мозга убедить или заставить абсолютно всех и сразу вести себя толерантно по отношению к непохожим окружающим практически невозможно.
Другая сторона этой проблемы связана с тем, что разные национальные группы прошли непохожие пути эволюционной адаптации и искусственного социального отбора. Рассмотрим обычные примеры развития контрастных сообществ. В одном случае это был отбор, направленный на сохранение и размножение пассивных и покладистых особей, а в другом — на предприимчивых разбойников. За несколько десятков поколений такой искусственный сортинг заложил основы национальных особенностей организации мозга. Вполне понятно, что эволюционный путь, пройденный мозгом в обеих группах, глубоко различается, и ожидать от них толерантности не приходится. Объединённые вместе, такие популяции будут очень долго интегрироваться. Традиционные разбойники станут бездельничать и грабить забитых тружеников, а последние, потеряв терпение, — регулярно сокращать численность паразитов. Гармония наступит через гигантское число поколений или вместе с исчезновением одной из групп.
Искусственно навязывая толерантность, необходимо сразу начинать этнографически ориентированный сортинг мозга. Иначе говоря, для равноценного и естественного принятия толерантных форм поведения нужно сформировать население, обладающее сходными конструкциями мозга. При этом предки конкретных особей должны были пройти одинаковый эволюционный путь искусственного социального отбора. В многонациональных системах такие условия невозможно соблюсти даже в теории.
Эволюционные пути, пройденные к толерантности разными народами, принципиально различаются. Само понятие толерантности у разных народов не универсально. Даже если начать немедленно отбирать людей, как кроликов, по принципу врождённой толерантности, то из этого ничего не получится. Разные эволюционные пути, пройденные этническими группами к моменту начала «кроличьего отбора», не позволят за десять поколений привести всех к одинаковому восприятию толерантности. Людей из разных популяций придётся отбирать с неравноценной жёсткостью и на протяжении неодинакового числа поколений. Это делает принудительное насаждение толерантности невозможным.
Следовательно, сущность толерантности осознана человечеством теоретически, но пока недостижима из-за нашего биологического разнообразия. Неизбежен достаточно жёсткий и длительный искусственный отбор, который привёл бы к появлению вожделенных признаков толерантного поведения. Воспитать, заставить или убедить в его необходимости не выйдет, так же как невозможно изменить результаты эволюции. По этой причине есть только один путь достижения толерантности — эволюционное изменение мозга методом традиционного физического отбора. Собственно говоря, это и происходит в окружающем мире. Наблюдаемые сегодня этнические, расовые и религиозные конфликты служат наглядным подтверждением продолжающейся эволюции и искусственного отбора мозга. Особи с мозгом, востребованным для определённой системы организации гоминид, выделяются и поощряются к размножению. Не соответствующие социальной структуре — просто уничтожаются. Эти явления, безусловно, ускоряют процесс искусственного отбора, целью которого в конечном счёте является бесконфликтное общество, но только с совершенно определённой религиозной или этнической толерантностью. В связи с этим абсолютная или универсальная толерантность остаётся эволюционной мечтой человечества, которая может стать реальностью только в результате методичного и болезненного искусственного отбора.