Не вернуться в СССР (Р. Ищенко)

В молодости у всех девушки были красивее, мороженное вкуснее, а социальная справедливость справедливее. Сегодня об СССР зачастую ностальгируют не только те, кому за сорок пять и кто успел в относительно сознательном возрасте познакомиться с почившей державой, но и нынешнее юношество. Причем Советский Союз является предметом обожания не только молодежи левых взглядов, но и вполне правой (монархической, православной, консервативной) молодежи.

Можно, конечно рассуждать о том, что народ забыл то плохое (что несомненно было в СССР) и помнит только хорошее (что в нем тоже несомненно было). Но это никак не объясняет любви к атеистической, социалистической, строившей коммунизм державе со стороны религиозной или монархической молодежи. Я делаю акцент именно на молодежи, поскольку не только те, кому сейчас 25 (и для кого СССР – такая же история, как империя Романовых или древнерусское государство Рюриковичей), но даже те, кому 30-35 (последние еще застали Советский Союз в возрасте 2-7 лет) не имеют возможности сравнивать тогда и сейчас, поскольку либо роились после того, как тогда уже закончилось, либо жили за пазухой у родителей и абсолютно ничего не знали о социальном и общественном строе страны, в которой родились и росли.

Более того, нельзя объяснить это и тем, что молодое поколение наслушалось воспоминаний отцов и дедов. Во-первых, как раз поколение 40-60 летних, на чью молодость пришелся распад Союза меньше всего о нем ностальгирует. Именно это поколение составляет костяк «патриотов» новых независимых государств, от Прибалтики, до Закавказья и от Бреста, до Чукотки. Во-вторых, как правило каждое следующее поколение оппонирует предыдущему не только в вопросе длины юбок и волос, фасона брюк, но и политических предпочтений. Грубо говоря, на смену хиппи всегда приходят яппи (и наоборот). В принципе в постсоветских странах эта закономерность тоже выдерживается (во всем, кроме отношения к СССР).

Эта особенность позволяет нам сделать вывод, что в канувшем в Лету Союзе люди любят не молодость и не социальную справедливость. В те времена расстояние от уборщицы до члена политбюро ЦК КПСС было никак не меньше, чем сегодня от нее же до председателя совета директоров крупной государственной компании или системообразующего банка. Только финансовую пропасть преодолеть легче, чем пропасть, определенную привилегиями. Деньги можно не только заработать самыми разными способами, но и получить в наследство, выиграть в лотерею, даже украсть. А вот положенное по чину можно было получить только вместе с чином. Это как, например, майор может зарабатывать больше подполковника, но погоны подполковника он носить не может.

Если это не ностальгия по молодости и не тяга к социальной справедливости, то что же именно может привлекать людей в державе, которую они никогда не видели и в которой несомненно имели бы меньше материальных благ, чем сейчас? Уж точно не высокая духовность. Для того, чтобы это понять достаточно сравнить советские (пропущенные сквозь сито цензуры) фильмы и спектакли, с современными, ориентирующимися только на потребительский спрос. Даже мэтры советского кино (действительно исключительно талантливые режиссеры) после развала СССР стали снимать такое убожество, как если бы Рембрандт вдруг написал «Черный квадрат» или великий Леонардо прибил свои гениталии к миланской брусчатке.

Спрос порождает предложение. Судя по предложению, большинству народа нравятся несложные боевики, с обилием крови и трюков, заунывные слезливые мелодрамы, ужастики и откровенная порнография. Запросы настолько несложны, что большую часть фильмов можно даже не озвучивать – все и так знают, что, когда и какой герой должен сказать. С литературной продукцией ситуация аналогичная. Публичные развлечения и массовые мероприятия строятся по принципу: больше шума, красок, перьев и эпатажа. Высшая оценка культурного события – «круто». Что именно круто, оценивающий объяснить не берется, разве что может добавить «вау!». Низшая оценка – «отстой». Промежуточных нет.

Очень сомневаюсь, что поколение, страдающее такими культурными запросами мечтает строить БАМ или Комсомольск-на-Амуре, поднимать целину, воевать в Афганистане, а также стоять в очередях не только за, мягко говоря, не совсем качественными советскими овощами и фруктами, импортными мебелью и одеждой, но также за бесплатной квартирой, автомобилем, примерно столь же доступным по цене широким слоям народа, как сегодня яхта средней руки олигарха, и даже в очереди на вступление в правящую (и единственную) партию. Романтику и воодушевление ехавших «за туманом и за запахом тайги» отрицать нельзя, но поколение айфонов и айпадов, и туман, и тайгу, и Сахару, и Антарктиду, и Гималаи открывает для себя в «Интернете», которого в СССР тоже не было и не могло быть, поскольку в Союзе даже копировальная техника не поступала в свободную продажу и находилась на строгом учете, наряду с пишущими машинками. 

Когда же группа «реформаторов», не ведавших что творят, попыталась несколько отпустить узду, Союз сразу развалился, поскольку выяснилось, что его население, состоявшее из поколений, выращенных сплошь при социализме, обучавшихся в советской (лучшей в мире) школе, проходивших идеологическую муштру от октябрят, до комсомола, вдруг захотели быть капиталистами, националистами и даже (в некоторых республиках) феодалами, а коммунизм (который уже на пороге) строить не хотят.

Тем не менее даже радикально-националистические режимы, вроде тех, что угнездились в Прибалтике, Молдавии и на Украине (не говоря уже о социально-ориентированных интернационалистах из некоторых других постсоветских странах), по сути «продают» своим народам советскую мечту, только в новой упаковке.

Так что же привлекает в СССР людей, если не легенда о социальной справедливости, не качественный культурный продукт и не романтика трудовых подвигов?

Я прослушал и прочитал много выступлений и статей, на тему back in the USSR, и могу сказать, что от чего бы человек не отталкивался изначально (от свободы, равенства, братства или какой еще великой идеи, обещавшей строительство земного Рая, в котором волки будут мирно пастись рядом с овцами, а лисы преподавать курам и кроликам математику), в конечном итоге он приходил к одному несомненному достоинству Союза. Он был сверхдержавой, которую боялась половина мира, а вторая ему принадлежала непосредственно или опосредованно. И это хочется вернуть.

Это даже нельзя назвать фантомными болями империи. Хотя бы потому, что в России – самом крупном осколке и правопреемнике этой самой империи просоветские настроения развиты слабее чем в других славянских республиках. Более того, в России как раз наблюдается более-менее четкое расслоение на правых (утверждающих, что «левак всегда русофоб») и левых (заявляющих, что «антисоветчик всегда русофоб»). Просоветские настроения сильнее всего ощущаются в окраинных (отпавших) землях бывшей империи. Причем, чем больше в конкретном государстве славянского населения (даже не считающего себя русским), тем сильнее тяга вернуться в Союз. Даже вожделенное отдельными постсоветскими обществами вступление в ЕС, на поверку оказывается слабо замаскированным желанием вернуться в СССР, только в ином формате.

Все это настолько очевидно, что уже даже США в рамках спецоперации по организации цветного переворота в России финансируют в основном те общественные группы, партии и движения, которые сильнее других ностальгируют по СССР и громче других именуют действующую власть служанкой олигархов и антинародным режимом. То есть, даже разрушивший СССР Вашингтон оценил силу ностальгии и понял, что только эта сила способна разрушить современную Россию.

Я не стану подробно разбирать все извращения истинного положения дел в СССР, которыми грешит сегодняшняя легенда о золотом советском веке. Скажу лишь, что проблемы в этой версии нашей истории смазаны, а достижения гиперболизированы. В данном материале я хочу лишь показать, почему, независимо от нашего отношения к СССР, возвращение в него невозможно. Невозможно ни в каком виде, ни в сталинский СССР, ни в брежневский (два наиболее ходовых предложения), ни даже в некий непонятный «новый» Союз, в котором все, что было в старом плохого, заменено даже лучшим, чем бывшее хорошее, все ошибки учтены, а перекосы исправлены.

Начнем с того, что социально-общественный строй не создается людьми по собственному произволу. Коммунизм – единственная общественно-экономическая формация, которую попытались искусственно построить (как будто где-то имелись его чертежи и строгий план работ). Фундамент в виде государственного капитализма, названного развитым социализмом, заложили, но дальше дело не пошло. Все знали, что при коммунизме всем должно быть хорошо и комфортно, комфорт одного не должен мешать комфорту другого, а общественные интересы должны быть выше личных. Никто даже не спорил с тем, что достижение данного идеала пошло бы на пользу обществу (во всех смыслах). Но никто не знал как именно его достичь. Господствовавшая в СССР идея, гласившая, что коммунизм сам прорастет из победы в экономическом соревновании с капитализмом, не оправдалась. Даже не потому, что СССР это экономическое соревнование проиграл, а хотя бы потому только, что производительность труда в последние десятилетия его существования наотрез отказывалась расти, планы не хотели выполняться, а поставленные задачи решались, в основном, на бумаге.

То есть, цель советского общества оказалась недостижимой. Сколько ни строй на Земле Царство Божие, а все равно получается котлован, выкопанный для Фауста лемурами. За прошедшие годы никто из левых теоретиков так и не объяснил, как именно они собираются построить коммунизм и, главное, почему, в отличие от рабовладения, феодализма, капитализма и отдельно «открытого» классиками «восточного способа производства», которые возникли сами (без всяких «строителей развитого феоализма»), естественно прорастая из предыдущих формаций, завершающую историю общественно-экономическую формацию надо строить.

Ну а без возможности достичь поставленную цель государства долго не живут ибо общество начинает ощущать когнитивный диссонанс и, в конечном итоге, приходит к отрицанию подобной системы и себя самого.
Во-вторых, помимо проблемы отсутствия теоретического обоснования цели существования советского государства, существует более важная проблема. Это – проблема невозможности практической реализации советского общества. Советские люди вроде до сих пор есть, но даже в осколок советского общества они не складываются, оставаясь отдельными единицами.

Казалось бы, проще всего восстановить осколки Союза в разного рода буферных непризнанных государствах, вроде Приднестровья, ДНР/ЛНР, или частично признанных Абхазии и Южной Осетии. Общество в них спаянно необходимостью противостоять общему врагу. Регионы небольшие, населения в них немного. Люди, в основном, друг друга знают, следовательно имеют возможность выбирать не картинку в телевизоре, не продукт политтехнологий, но известных каждому (или большинству) лично людей, чей авторитет и порядочность не ставятся под сомнение. Тем не менее, именно такие регионы оказываются гнездами самого дикого капитализма (в духе 90-х годов) без какой бы то ни было перспективы естественной или силовой трансформации в хотя бы подобие советского социализма. Хотя вооруженных до зубов людей левых убеждений в таких регионах пруд пруди. Особенно же много их бывает на начальной стадии формирования квазигосударств подобного рода.

Почему эти «революционеры», составляющие на начальном этапе единственную вооруженную силу формируемых государств и по этой причине имеющие возможность диктовать свою волю местному населению и начинать там строительство «справедливого общества» любого рода, не берут власть в свои руки и не начинают строить коммунизм?

Тому есть две причины:

Они заняты решением первоочередной проблемы – обеспечением внутренней стабильности провозглашенного государства и консолидацией общества перед лицом внешнего врага. Ради этой цели бывает зачищаются даже собственные излишне радикальные элементы. Приоритетной задачей является выигрыш войны (ей все и подчинено), а строительство «справедливого общества» отложено на потом. В таких условиях очень быстро выделяется прослойка из одного или нескольких родственных правящих кланов, которые, опираясь на вооруженную силу и необходимость противостоять бывшей метрополии, превращают территорию в свою зону кормления.

Что характерно, эффект противостояния Приднестровья Молдавии, ДНР/ЛНР Украине, а Южной Осетии и Абхазии Грузии, мультиплицируясь выливается в противостояние тех же Украины, Молдавии и Грузии России. Масштабы и тактические схемы разные, стратегически же все эти конфликты скроены по одному лекалу. Только в первом случае, сохранившее имперские корни население противостоит режиму сепарировавшихся от империи окраин, а во втором сепаратистские окраины противостоят имперскому центру. Но в обоих случаях национальная идея продается народу, в качестве идеи социальной справедливости, а местные элиты оказываются больше склонны делить и отнимать, чем прибавлять и умножать. Без внешней помощи ни большие (бывшие республики), ни маленькие (сепарировавшиеся от них территории) государства такого рода существовать не могут. Причем, чем дольше живет государство, тем массированнее должна быть помощь.

То есть, оказывается, что общества, пытающиеся стартовать по пути к коммунизму, не в состоянии выдвинуть элиту, адекватную данным задачам.
Наконец третье. Каждое государство – сложный организм (и, в то же время, механизм), который развивается по своим непреложным законам. Если начать искусственно впихивать его в не свойственную ему общественно-экономическую формацию, оно быстро сломается. Собственно революционеры пытаются вначале стереть до основания старый мир, а потом уже строить не потому, что они такие злые и им не жаль национальной промышленности и миллионов людей, а потому, что на старом фундаменте действительно невозможно построить новое общество. Эта формула верна как в прямом, так и в обратном случае.

Ради того: чтобы создать СССР, была стерта с лица земли царская Россия. Уже в 1920 году, даже в провинции трудно было отыскать какой-нибудь осколок предшествующего общества. Если он и был, то жестко подавлялся. Точно так же СССР был стерт ради строительства новых независимых государств. Стерт основательно. Артефактов советской эпохи осталось не так много. Есть еще одна особенность – чем менее успешно государство, тем сильнее там не только ностальгируют по СССР, но и искореняют его память. Такой вот парадокс.

Следовательно, ради того, чтобы воссоздать СССР, необходимо разрушить современную Россию. Причем Союз, она может построить только в своих границах. Даже Белоруссия и Казахстан – ближайшие союзники России и страны с наибольшими просоветскими настроениями в элите из всех постсоветских государств (может быть исключая Армению), не склонны уничтожать свою государственность ради эфемерного восстановления СССР. Тем более ни местные элиты, ни народы не планируют уничтожать имеющуюся государственность ради возвращения в миф почти тридцатилетней давности.

То есть, иррациональная ностальгия по СССР поколения, которое никогда в нем не жило присутствует, но совершить конкретные действия, необходимые для создания нового государства и нового общества (уничтожить старые государство и общество) они не в состоянии.

Молодое поколение рассматривает СССР так же, как их отцы рассматривали Запад в эпоху перестройки. Это романтизированное идеальное государство, в котором сбываются все мечты. Но это же поколение достаточно практично, чтобы дорожить имеющимся. Оно не откажется от имеющейся у него и предоставляющей гигантские возможности (даже гражданам из иных постсоветских республик) России в пользу красивой сказки. Тем более, что их родители один раз в сказку поверили, потом платили и каялись всю жизнь.
Итак, смене социально-экономической системы должна обязательно предшествовать смена государственности. Предыдущее государство разрушается (чтобы не могло противостоять переменам), а новое десятилетиями пытается выйти на уровень жизни обеспечивавшийся его предшественником.

Для того, чтобы народ разрушил свою страну, ради колбасы необходима регулярная, мощная идеологическая накачка. Некоторые постсоветские правительства такую накачку допускали и допускают, но заканчивают они, как правило плохо. Их государства разоряются, хорошо, если не переступают порог гражданской войны, население разбегается в более благополучные страны ЕС и в Россию. При наличии же минимального плюрализма в информационной сфере, революционная идея не является господствующей. Для нее нет экономических оснований. Коммунизм еще не вырос естественным путем, как продут разложения буржуазной формации, а строить государственный капитализм можно и без СССР. Такое строительство будет даже более эффективным.

Именно потому, что в отличие от 1917 года общество не готово ради мифа разрушать основы своего существования и разрушаться само, несмотря на то, что ностальгирующие по СССР элементы составляют в нем самую крупную группу, восстановить Союз невозможно. Вернее такая задача под силу только консолидированной власти, способной применять ради идеи концентрированное насилие. Но власти, да еще и условиях борьбы с американской гибридной агрессией, явно не до социальных экспериментов, разрушающих ее базис.

Что же касается ностальгии по отпавшим землям, проявляющейся как ностальгия по СССР, то земли ведь могут полностью или частично возвращаться и без воссоздания нежизнеспособного социалистического государства. Более того, в эпоху, когда победитель в схватке устанавливает глобальный контроль и диктует волю всему миру конкретные границы значения не имеют, территории могут успешно эксплуатироваться и не входя в конкретное государство, а меньшее количество населения влечет за собой меньшие социальные обязательства государства, при том, что для удовлетворения его (государства) потребностей имеющегося населения однозначно хватает. Действительно же важная задача – изменение в более благоприятную сторону поло-возрастной структуры населения, присоединением новых территорий с аналогичной структурой населения не решается, а в случае разрушения государственности ради строительства «нового мира» демографическая ситуация катастрофически ухудшается.

В целом опыт воссоздания СССР в националистическом формате (СССР наоборот) Украиной, Грузией, Молдавией и Прибалтикой свидетельствует, что запас прочности постсоветских государств и обществ крайне низкий. Разрушить такое государство можно относительно легко, но создать на его месте ничего не получается. Есть основания считать, что Россия в данном случае мало чем отличается от других перечисленных государств и, в случае ее разрушения, строительство на обломках будут вести уже другие страны и народы и строить они будут отнюдь не СССР.