Витгенштейн и Божественнный Мрак. Концептуальный текст о языке.

Тема языка – это весьма значимая тема, поскольку она является одной из ключевых для проблематики познания вообще. Познавая, человек строит модель реальности. Во избежание потенциальных проблем и подводных камней, могущих оказаться на этом пути, стоит уделять внимание не только моделируемой реальности, но и особенностям самого процесса моделирования как такового. Любая же модель строится посредством некоего языка. Иными словами, если мы хотим оценить релевантность нашего описания мира, необходимо помнить, что любое описание детерминируется не только своим объектом, целями субъекта, но так же, и языком им используемым. Для того чтобы делать справедливую поправку на «работу» языка в наших моделях, необходимо понимать, что такое язык как таковой, как он устроен и функционирует. Ответу на вопрос о природе языка и посвящена данная статья.

Определение и постановка проблемы

Начну я с рабочего определения. Язык это система знаков, главная функция которой – изображение (внеязыковой) реальности. (Здесь стоит отвлечься и сделать важное уточнение: когда я пишу «рабочее определение», это означает – первоначальное, способное служить отправной точкой для последующих рассуждений. Итогом этих рассуждений может стать новое определение, не совпадающее или даже противоположное первоначальному.) В первом приближении, изображение указывает на изображаемый объект своим сходством с последним. Так ведут себя карты, схемы или фотографии, - т. н. иконические знаки. Но с языком дело обстоит иначе. Элементы языка отличны от изображаемой реальности и не имеют с ней прямого сходства. Есть слово «слон» и есть живой и настоящий слон, большой и соответствующим образом пахнущий. Если слово, написанное на листке бумаги, и реальный материальный объект столь очевидно не похожи друг на друга, то как, за счет чего первое может указывать на второе? Это главный наш вопрос на данном этапе рассуждений: как язык может репрезентировать реальность?  Привычный ответ будет выглядеть следующим образом: слово — это знак, который будучи отличен от объекта, тем не менее, указывает на него.

Семантический треугольник

Остановимся теперь подробнее на понятии знака. Со времен Готлоба Фреге, традиционным для логики и семиотики является выделение в знаке двух аспектов: смысла и значения. Значение – это отношение знака с означаемым, или экстенсионал. Ребенок возвращается домой и рассказывает отцу о слоне, которого видел в цирке. Слово «слон», в данном случае будет иметь в качестве своего значения реального слона из цирка. Иными словами, значение – это класс объектов на которые соответствуют данному знаку в реальности. Смысл знака – это сообщение или информация, которые он выражает. В приведенном примере смысл и значение совпадают: ребенок видел настоящего слона и, рассказывая о нем, хочет, чтобы у отца возник образ этого животного в сознании. То есть объект, на который ссылается знак, и сообщение, которое он передает, здесь сущностно совпадают, различается только контекст. Но так бывает не всегда. Приведем другой пример. Представим себе сурка, выглядывающего из своей норы. Вдруг он замечает подкрадывающуюся к нему лису. Зверек  издает характерный свист, предупреждающий сородичей об опасности, и прячется в норку. Этот свист – это тоже знак. При этом его значение – это лиса, а его смысл – «прячься». То есть они здесь различаются явным образом. Другой пример, это слова из философского словаря, например понятие «ничто»: оно имеет смысл, но не имеет значения, так как у него нет объекта, на которое оно ссылается. Итак, смысл и значение разные вещи.

Смысл как определенность

Очевидно, что для понимания природы языка необходимо разобраться со смыслом.  Поскольку именно смысл отвечает за изобразительную, репрезентативную функцию языка.

Что такое смысл? Если попытаться дать максимально лаконичный, умещающийся в одно слово ответ, то выглядеть это будет следующим образом: смысл - это определенность (сообщения). Когда мы говорим «слон», то имеется в виду именно слон, а не гиппопотам, и уж, тем более, никак не жираф. Определенность предполагает наличие чего-либо отличного от фона и имеющего свою собственную суть. Когда мы спрашиваем кого-либо: «Понятен ли тебе смысл сообщения?», это равносильно вопросу: «Обрело ли твое представление о предмете сообщения достаточную определенность?».

Итак, один абстрактный термин, «смысл», я заменил другим, столь же абстрактным, определенностью. Посмотрим, что это мне дало. Определенность – это отношение части к целому, случившегося к возможному. Рассмотрим любую реальную ситуацию. В этой ситуации будут присутствовать некоторые объекты, отношения между ними и прочие переменные. Кроме всего этого, нам так же будет всегда доступен некоторый контекст, имплицитно подразумеваемый в отношении данной ситуации. В этом контексте, помимо прочего, будут отображаться возможные (или не очень) альтернативны данной ситуации (в целом или по частям). Вот это соотношение возможного и реализовавшегося – это и будет определенностью. Получилось излишне гносеологическое определение, но, что делать, какое есть.  Доказательство от противного. Попробуем представить себе нечто, не имеющее альтернативы, не могущее не существовать. Такое нечто не может быть никак детектировано, зафиксировано, указанно или даже просто представлено. В отношении его не может существовать различия между существованием и не существованием. Но здесь мы забегаем вперед.

Определенность, понимаемая в подобном ключе очевидно созвучна понятию информации, предложенному Шенноном. В теории информации, (разрабатываемой Шеноном) информация рассматривается в контексте передачи сообщений посредством определенных каналов связи.  Количество информации передаваемой сообщением будет определятся соотношением с общим количеством возможных сообщений в данной системе и вероятностью получения именно этого конкретного. Минимальное количество информации –  один бит – определяется выбором всего из двух вариантов (1; 0). Если вариант всего один, то и информации нет совсем. Я использую эту отсылку к теории информации как метафору, поскольку я не готов утверждать прямого соответствия между понятиями этой науки и элементами моих собственных построений. Тем не менее, понятие информации дает нам представление о том как, имея дело с конкретным элементом (сообщением), мы делаем вывод о его базовой характеристике, информативности, исходя из его отношений с неким целым, набором возможных сообщений. Вернемся теперь к нашему смыслу/определенности и проговорим еще раз его определение (приблизительное). Определенность элемента – это система его отношений с другими элементами, составляющими целое, частью которого он является. Смысл – знака это система его отношений с другими знаками.

Итак, подведем небольшой промежуточный итог. Ключевой элемент в поисках ответа на вопрос о том, как язык может репрезентировать реальность – это понятие смысла. Для его раскрытия я ввел другое понятие – «определенность». Последняя, в свою очередь, сводится к системе отношений элемента, обладающего определенностью, с неким целым, частью которого он является. Очевидно, что дальнейшие рассуждения должны строится вокруг таких понятий как «система», «элемент», «целое», «отношение» и т. д.

Язык как формальная система

Представим, что мы имеем дело с полностью неопределенной для нас (в нашем познании) системой. То есть наличествует некий объект или поле объектов, в отношение которых мы предполагаем сложное устройство с соответствующими «системными» эффектами; больше нам ничего не известно. Не вдаваясь особо в подробности, можно предположить, что познание этой системы будет состоять из следующих этапов. Самым первым, базовым уровнем описания системы будет фиксация компонентов, из которых она состоит. Здесь необходимо выделить все составные элементы и установить границы между ними. Такая схема разбивки целого на части будет первым актом обретения определенности для компонентов этого целого. Стоит, однако, понимать, что простое разбиение некоего целого на совокупность элементов это лишь самый первый шаг, и само по себе оно пока еще мало что дает в плане определенности каждого из них и самого этого целого. Необходимо так же прописать место и свойства для каждого элемента, а для этого необходимо выявить/задать отношения между ними, возможные комбинации, взаимозависимости, способы изменения и трансформации и тому подобное. Это второй этап. Таким образом описанная и заданная система – это формальная (идеальная) модель системы.

Рассмотрим теперь формальную модель языка как системы. Первый уровень описания – уровень отдельных элементов – это лексика или словарь данного языка. Второй уровень – это уровень семантических полей и пространств. Язык на уровне составных элементов – это лексический уровень, совокупность лексем или, по-простому, словарь. Поскольку в рамках системы, элементы не могут существовать независимо друг от друга, то это же относится и к языку как формальной системе. Слова, как элементы языка, связанны различными отношениями уже на уровне словаря, то есть до вхождения в предложения и словосочетания. Приведу пример. Если написать в ряд три слова: «кошка», «собака», «ящерица» и попросить кого-либо исключить «третье лишнее», то у большинства носителей русского языка проблем с этим заданием не возникнет. Очевидно, что понятия «кошка» и «собака» в пределах некоего виртуального смыслового пространства расположены ближе друг к другу, чем каждое из них к понятию «ящерица». Естественным возражением на этот пример может быть указание на то, что близость/отдалённость понятий в данном случае определяется свойствами самих объектов, которые описываются этими понятиями. Кошка и собака – объективно теплокровные, а ящерица – нет. Здесь я хочу напомнить, что мы рассматриваем не процесс референции (означивания), но репрезентацию, процесс порождения смысла. К референции мы еще обратимся. Итак, существует некоторое виртуальное пространство языка, где слова определенным способом расположены относительно друг друга. Называется оно – семантическое пространство. Внутри него выделяются крупные единицы – семантические поля и парадигматики.

Семантическое поле – совокупность слов, кластер, объединенных некоей общей рубрикой. Например, семантическое поле «свет» — свет, вспышка, молния, сиять, сверкать, светлый, ярко и др. В основании единства семантического поля могут лежать отношения следующих типов. Прежде всего,- логические, например, родовидовые (в лингвистической семантике для них есть специальное название – отношения гипонимии).  Если взять некое слово, которое будет обозначать родовое понятие, то все видовые понятия автоматически будут являться частями семантического поля, заданного данным родовым понятием. Кроме строго-логических можно так же выделить психологические отношения, проявляющиеся как ассоциации. Например, «Италия» - «макароны». Стоит так же отметить чисто лингвистические отношения, например, синонимию: «есть», «кушать», «жрать» - понятно, что эти слова так же принадлежат одному семантическому полю.

Язык как целостную систему можно рассматривать как одно единое семантическое пространство, это парадигматический аспект языка. Причем пространство это – организованно и имеет структуру. Каждый элемент этой структуры находится как бы в центре паутины отношений, связывающих его с другими элементами. Содержанием знака (элемента) при этом будет то, что отличает данный знак от всех остальных, иными словами его уникальное место в структуре языка, которое как раз и задается совокупностью отношений с другими знаками. Содержанием отношений при этом будут отношения сходства и различия. Учитывая, что в языке как формальной модели содержание элемента это и есть его смысл (определенность), то такой подход можно назвать дифференциальной концепцией смысла. Ее истоки восходят к трудам французского лингвиста Фердинанда де Соссюр(а).

Итак, мы получили первый промежуточный результат в нашем поиски природы и истока смыслового наполнения знаков в языке. Забегая вперед, скажу, что представленное понимание нельзя признать окончательным или, хотя бы, удовлетворительным. Пока же я предлагаю рассмотреть философские и общемировоззренческие выводы, которые вытекают из данной модели (под спойлером про постструктурализм).

Вернемся опять к пониманию языка как формальной системы. Насколько дифференциальная модель смысла может, на самом деле, объяснять репрезентативную функцию языка. Когда определенность некоторого элемента описывается как его отношение к некоему объемлющему целому, то это лишь переносит вопрос о природе и источнике определенности «этажом выше». Это проблема любого релятивистского подхода. Если мы принимаем, что объект задается как совокупность отношений с другими объектами, то необходимо помнить, что эти другие объекты должны определяться так же. То есть мы получаем модель, где есть только отношения и, фактически, нет объектов, поскольку последние «пусты» и бессодержательны. Тогда возникает вопрос: между чем и чем отношения? Не повисают ли они у нас «в воздухе»? Весьма похоже, что так и есть. Я могу предложить следующую иллюстрацию. Когда я говорю, что сущность объекта задается системой отношений с другими объектами, то исходный объект можно представить как зеркало, отражающее в себе свое окружение. И я утверждаю, что это отражение и есть определенность данного объекта (зеркала). Но что мы получим, если все остальные объекты – тоже зеркала, направленные друг на друга? С определенностью здесь будут явные проблемы.

Таким образом, получается, что сугубо формальный подход не может нам дать приемлемого результата в деле поиска истока смысла в языке. Это вывод созвучен с результатами полученными немецким математиком Куртом Гёделем и зафиксированными в виде его известных, теорем «О неполноте формальных систем». Я сразу оговорюсь, что в математике я не специалист от слова «совсем», поэтому нижеследующее стоит рассматривать скорее как иллюстрацию моей точки зрения, а не как непосредственный аргумент в ее пользу. Начну изложение этой темы сразу с того как понял смысл этих теорем. Даже в строго формализованных языках, математических исчислениях есть несоответствие между формальным и смысловым аспектами. Такой вывод делается на основе доказательства возможности построения в некоторых типах таких формальных систем особых предложений, верных по сути, но недоказуемых по форме (в рамках этой системы). Они так и называются – геделевские предложения. Содержание этих предложений – парадоксально, они высказываются сами о себе и утверждают свою собственную недоказуемость. Насколько я понимаю, что главный момент в доказательстве первой теоремы (всего их две), это как раз обоснование правомерности построения таких предложений. То есть это не произвол, само определение формального языка предполагает возможность генерации таких утверждений. Получается ситуация, когда мы понимаем нечто (истинность геделевского предложения), но выразить это понимание в рамках данного языка не можем (не можем доказать или вывести эти предложения).

Конечно, геделевские математическая строгость имеет мало общего с рассуждениями структуралистов, но тем не менее, я считаю, что на данном этапе можно сформулировать универсальный вывод, охватывающий как результаты, полученные Геделем, так и тематику, поднятую Соссюром. Если есть система элементов, язык, определенных только друг относительно друга, то есть нечто относящееся к этой системе, что не может быть выраженно ее средствами. Иными словами, формальный подход к определению природы смысла недостаточен.

Проблема референции

Здесь я сделаю отступление/уточнение. Возможно у кого-то предшествующий вывод о неопределенности языка на лексическом уровне вызовет следующий вопрос/недоумение: почему лексическая и семантическая структура языка не может получать свою определенность благодаря повторению структуры внеязыковой реальности. То есть система терминов-слов со всеми их отношениями просто копирует (отражает) существующие в мире классы объектов и отношения между ними. При этом определенность лексики языка, это определенность мира, который должен описываться этим языком.  (Смысл базируется на значении). Такое предположение является интуитивно понятным и может казаться само собой разумеющимся. Но я не вижу оснований чтобы считать его истинным. Пояснения своей точки зрения я начну с простого примера. Возьмем отрезок длиной 10 сантиметров и разделим его на части (фрагменты). Для удобства определим, что части должны измеряться так же в сантиметрах и равняться целым числам.  Представим, что у нас есть естественный язык (не математическое исчисление), который описывает этот отрезок. Терминам языка будут соответствовать отрезки длиной от 1 до 9 см и различные их сочетания. Поскольку язык у нас естественный, то могут быть несвойственные для арифметики обозначения. Например, отрезок длиной в 5 сантиметров может обозначаться одним термином, а сочетание отрезков 2 и 3 сантиметра, может обознаться – другим.  Всего существует тридцать один способ, которым можно поделить отрезок в 10 сантиметров на отрезки кратные 1 сантиметру. Если данный язык имеет обозначения для всех девяти возможных вариантов длин отрезков и всех их сочетаний, то  можно утверждать, что он полностью описывает структуру десятисантиметрового отрезка. Но это только один из возможных вариантов. Может быть и по-другому. Представим, что есть некоторый примитивный язык, который разбивает наш отрезок на части только двумя способами: на два отрезка по 5 см и на пять отрезков по 2 см. В этом случае отрезки длиной 1, 3 и 9 см не могут быть обозначены посредством этого языка. То есть можно сказать, что такой язык отражает структуру реальности (отрезка) лишь частично.  А теперь ключевой момент. Носитель такого языка (если это его единственный язык) не способен узнать о его ограниченности. Никак. Пока не освоит другой язык. В данном конкретном случае, каждый из нас владеет арифметикой, а большинство и не только ей, поэтому мы видим, что приведенный язык (примитивный) является ограниченным. Но такое понимание доступно только с позиции другого языка. Чтобы оценить соответствие языка описываемой реальности, необходимо посмотреть на эти отношения со стороны, с позиции другого языка. Находясь же целиком и полностью внутри оцениваемого языка невозможно судить о реальности «на самом деле», так как последняя будет дана только через его призму. Принципиально невозможно оценить насколько язык и реальность расходятся.  

Теперь представим двух субъектов, носителей двух разных языков. Язык одного делит изначальный отрезок на фрагменты по 2 и 5 см, другого на фрагменты по 3 и 4 см. Очевидно, что эти субъекты будут иметь весьма различающиеся картины «мира». При этом некоторые точки соприкосновения у них все же будут (фрагменты длиной 4 и 7 см), поэтому представим, что они коммуницируют. По крайней мере, пытаются. Получается не очень, поскольку каждый из них не способен понять картину мира другого, поскольку не утруждает себя полным овладением языка оппонента. И вот они спорят, пытаясь навязать свою точку зрения. Что мы можем сказать об этой ситуации, глядя на нее со стороны? Надо сказать, что не существует никаких оснований в пользу того, чтобы выбрать один из приведенных двух способов описания реальности (отрезка) как более релевантный. В нашем примере, отрезок заданной длины не предопределяет способы своего членения на части. Любое не полное (не исчерпывающее) деление будет в качестве основания иметь произвольный выбор. Могу разделить отрезок на 5 по 2, а могу на 2 по 5. Еще раз: ничто в отрезке не детерминирует этот выбор.

В рассматриваемом примере, изначально были введены условия: ограниченность начального отрезка и использование натуральных чисел для выделения его частей, которые предопределяли существование единственного полного описания этого отрезка через обозначение его частей.  А теперь представим, что перед нами не отрезок, а некоторое многообразие и существует большое количество (не оцененное) разнообразных способов вычленения из него фрагментов. При этом, для удобства пользования языком и соответствующей картиной мира, необходимо, чтобы количество базовых элементов (категорий), выделяемых в этом многообразии было сравнительно небольшим. Кроме того, не существует прямых способов, позволяющих оценить, как соотносится выбранный нами вариант деления многообразия на компоненты с совокупностью всех альтернативных вариантов такого деления, как и сопоставления с некоторой конкретной альтернативой. Напомню, что если вам кажется, что вы можете сравнивать такие альтернативы: разные категорийные сетки или онтологии, то все это доступно только в рамках некоего объемлющего метаязыка, альтернативу которому у вас представить не получится. А теперь на основе всего этого попробуем ответить на вопрос: насколько категорийная сетка нашего языка соответствует структуре реальности как таковой? Я бы сказал, что последняя является в достаточной степени произвольной. 

Полученный только что вывод не нов. Примерно о том же самом идет речь в так называемой концепции онтологической относительности, сформулированной американским логиком и философом Уилордом Куайном. Ее суть можно выразить следующим образом: находясь в рамках некоторой теории невозможно узнать (зафиксировать) как ее понятийная сетка соотносится с описываемой этой теорией реальностью. Ключевым моментов при обосновании такой позиции является представление о непрозрачности (непознаваемости) референции. Остановимся на нем подробнее. Вот у вас есть некоторое слово, реферирующее (описывающее) фрагмент реальности. Когда, находясь внутри теории (языка), вы обращаетесь к этой связке слово/референт, то слово как бы накладывается на соответствующую область реальности и делает непрозрачным свое отношение к реферируемому объекту. Посмотреть на эти отношения можно только со стороны, «сбоку», с позиции другой знаковой системы. Сравните два предложение 1) Слово кролик означает кролик. 2) Английское слово rabbit – означает кролик. Первое предложение, будучи верным по форме – лишено смысла по сути, будучи тавтологией. При этом, со вторым – все нормально. Я специально не стал пользоваться кавычками, хотя это было бы правильно, поскольку тем самым я бы ввел специальный метаязык для описания исходного разговорного языка. Рассмотрим другой пример. У нас есть пространство, в котором есть некая система координат. Представим, что некто спрашивает: «все точки в этом пространстве определяются через точку начала координат, а какие координаты у этой точки. Очевидно, что они будут иметь значение (0; 0), но ведь эта точка выбрана произвольно, поэтому какие у нее координаты на самом деле, вне системы координат ею задаваемой?» Понятно, что никакого «на самом деле» здесь быть не может. У этой точки, конечно же, могут быть другие координаты, но в рамках другой системы координат, столь же произвольной. Любые координаты будут относительны.  Собственно, именно поэтому концепция получила такое название – «онтологической относительности».

Божественный Мрак

Любая онтология условна. Когда Адам давал имена тварям и явлениям этого мира, он делает этот мир этот мир понятным для себя и, вместе с тем, закрывает для себя возможности альтернативного понимания. Можно привести метафору из квантовой механики. Речь пойдет о редукции волновой функции. Есть состояние элементарной частицы до наблюдения. Оно характеризуется определенным набором вероятностей. Когда человек производит наблюдение этой частицы, он способствует реализации одной из возможностей. Остальные – редуцируются, так сказать отсекаются от реальности. Так и в языке – любое поименование – это редукция, сведение множества возможностей понимание к одной. Причем остальные возможности в рамках выбранного языка – теряются полностью, их нельзя реконструировать с позиций реализовавшихся. Язык, открывая – закрывает, высвечивая – затемняет. Когда мы строим некое описание, некоторую модель, - они не просто описывают реальность не точно, они уже фактом своего появления отсекают часть реальности от понимания.

Как-то я сидел в лесу у костра в большой компании. Там были разные люди, в том числе пара кришнаитов, которые пытались, по возможности, ненавязчиво вести свою агитацию. Я тогда, слушая их подумал: как можно вообще пытаться все многообразие жизни запихать в какой-то текст. И даже совершенно не важно, что внутри этого текста. Это невозможно по определению. Любой текст условен. Это нужно понимать всем: и кришнаитам, и православным, и современным ученым. Наука – это великое достижение человеческой цивилизации, но нужно помнить, что и она, как все в этом мире, имеет свои границы. Тогда я не нашел, что ответить. Но вот прошло семь лет, и я написал этот текст.

Если вы ставите целью предельное ультимативное познание реальности в ее полноте, то приближение к нему может проявляться только как простое переживание, законченное и ни к чему больше не сводимое. Попытки выразить его в тексте будут приводить к естественным и закономерным противоречиям. Это все давно и хорошо известно. И мировая философская традиция хранит множество текстов, посвящённых этому.  Один из наиболее ярких, это трактат «О мистическом богословии» христианского богослова и святого Дионисия Ареопагита. Вот что пишет о Боге этот богослов. «Бог – это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствуют, то Он и не разум, и не мышление и не уразуметь, ни определить Его – невозможно; он ни число ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; Он ни покоится, ни движется, ни дарует успокоение; не обладает могуществом и не является ни могуществом, ни светом; не обладает бытием и не является ни бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью – невозможно; … Он не есть ни что-либо не-сущее, ни что-либо сущее, и не сущее не может познать Его в Его бытии, ни Он не познает сущее в бытии сущего, поскольку для Него ни слов, ни наименований, ни знаний; Он ни тьма, ни свет, ни заблуждение, ни истина; по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что им создано, мы, соответственно, ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной Первопричины всего сущего превосходит любое утверждение и отрицание, и, обобщая: превосходство над всей совокупностью сущего, Того, кто запределен всему сущему, - беспредельно». И еще: «… ясно же и истинно открывается Он только тем, кто, отвратившись от всего как чистого, так и нечистого и пройдя все ступени божественных совершенств, оставляет все божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в писании, воистину пребывает Тот, кто запределен всему сущему».

Выводы

 1. Когда мы рассматриваем язык в таком ключе как в этой статье, то речь идет не столько о естественном языке, как феномене повседневной жизни, сколько о знании как таковом и его природе, поскольку любое представление, любая картина мира подразумевает некоторый язык, при помощи которого они исполнены. Соответственно главный вывод будет касаться именно природы человеческого познания. И будет звучать он следующим образом: знание – это искусственный, технический объект. Все, с чем имеет дело человек, можно условно разделить на искусственные и природные объекты. Холм за моим окном – это природный объект, а дом из которого я могу смотреть на склон этого холма – это технический, искусственный объект. Понятно, что дом сделан, в конце концов, из природных материалов. Здесь это не важно. А важно – отношение человека к каждому из этих типов. Природные объекты человек должен (если они ему интересны и нужны) искать и добывать; а технические – конструировать и производить. Поскольку знание, в привычном понимании, является отражением реальности, то можно подумать, что оно есть естественный объект. Но это не так. Мы никогда не имеем дело с простым отражением в нашем сознании окружающего мира. Как, я надеюсь, я смог показать в этой статье, любая репрезентация содержит в себе элемент произвола. Знание — это не руда, которую нужно добывать из-под земли, но инструмент, который необходимо изготавливать в мастерской, под конкретные цели и задачи. Причем это касается не только чистого знания, но и картины мира как таковой. Важно так же, что ее можно изготавливать не только себе, но и другим. Это к вопросу о полезности таких абстрактных рассуждений. Конечно по последнему вопросу у меня то же нет никакой конкретики. Но нужно же иметь некий теоретический базис для изысканий и в этой области тоже.

2.Язык всегда подразумевает сложность, отношения элементов. Это его природа. И именно она определяет его свойство – редуцировать, скрывать реальность. Соответственно курс на предельное познание – это курс за пределы языка. К простоте, к простым и цельным переживаниям. Или как говорят иногда – к «недвойственности». К тому, чтобы просто быть. Здесь и сейчас. Сама такая ориентация, обладает множеством наименований: медитация или развитие осознанности – самые популярные из них. Я не эксперт в этой области. И вряд ли мои рассуждения подтолкнут кого-то к чему-то подобному. Но у меня самого приход к обозначенным темам был связан представленными в статье мыслями.