Взгляд на болевой синдром через окно Овертона

Боль — это боль, как её ты не назови.

Агата Кристи, «Как на войне»

Прежде всего, дорогие читатели, позвольте озвучить банальную истину. Вы все умрёте. Умрёте по-разному — гипотетических ситуаций вроде большой ядерной войны или эпидемии, когда все умирают одинаково, мы касаться не будем. Это занимательно, но и без меня есть кому. Нас ждёт унылый реализм.

Хоть я и не Воланд, но приблизительно описать ваш печальный конец я могу. В этом мне поможет скучная статистика. Итак, где-то половина из вас склеит ласты от ИБС и цереброваскулярных болезней. Инфаркты, инсульты, разнообразные аритмии. Это, в общем, неплохая смерть. Очень часто она бывает милосердно внезапной. Хотя, бывает, и доставляет мучения в виде параличей. Кому как повезёт.

Кто-то из вас отравится, кто-то утонет. Кто-то даже повесится. Кто-то из вас вылетит на встречку, или сам попадёт под встречного. Кто-то упадёт с небес в океан в серебристом лайнере, как пел товарищ Цой (кстати, где он?). Таких «счастливчиков» не так уж и мало — семь с половиной процентов. Эти смерти обычно быстрые, иногда даже безболезненные.

А каждый десятый из вас умирать будет долго и мучительно. Орать, выть от боли, мочиться под себя, и молить только об одном — о промедоле.

Так, или приблизительно так, убивает рак.

Мытарства обречённых

Парадокс ситуации, уважаемые читатели, в том, что для облегчения ваших страданий нужны будут не миллионы рублей. Не дефицитные химиопрепараты, не новомодные моноклональные антитела. А всего лишь копеечный наркотический анальгетик, который кладут в каждую солдатскую индивидуальную аптечку — чтобы боец с отстреленной конечностью не двинул коня от шока и смог на перекладных добраться до врача-старлея, пьющего спирт в тёплом МПП (медицинском пункте полка).

Но это на войне. А чтобы получить наркотик в мирное время, придётся немножко окунуться в поликлинический ад. Для начала, опишу вам ад кромешный.

Итак, представьте себе. Правом выдачи «сто седьмых» рецептов обладает один единственный врач в вашей районной поликлинике. Этих рецептов у него всего десять штук. Больший запас держать врачу нельзя по закону. Если вы одиннадцатый? Приходите завтра, а лучше никогда, терпите, вы же мужчина!

Рецепт действителен в течение пяти дней. Если вы живёте в деревне, и вам повезло в этой деревне иметь медпункт — не раскатывайте губы, придётся ехать в райцентр.

Хранить запас дома нельзя. Новогодние праздники длятся десять дней? Это не проблемы врача, поглядите на ёлочку, сходите в церковь на Рождество. Может, попустит, с Божьей помощью.

А, да, не забудьте привезти назад пустые ампулы и блистеры. Выкинули, потеряли? Ваши проблемы.

Получив, наконец, рецепт, идите к заведующей — а она вечно то в Минздраве, то на пятиминутке, и талончик к ней по времени взять нельзя. Потом поставьте штамп в регистратуре и вперёд, в аптеку — которая, обычно, одна на город занимается списочными препаратами. Остальным аптекам эти проблемы с копеечным (повторюсь) морфином-промедолом даром не нужны, куда прибыльнее сбывать лохам оциллококцинум.

Не удивительно, что столкнувшись со столь гуманной системой, 10 февраля 2014 года контр-адмирал Апанасенко пошёл домой и вышиб себе мозги из наградного пистолета. Сколько ещё на этой почве обычных людей, не адмиралов, сводило счёты с жизнью не таким резонансным способом? Немало. Так или иначе, поднялся шум, в результате всего-то через годик вышел приказ за номером 385Н от 30 июня 2015 года. Запас рецептов у врача увеличили с десяти до двадцати, срок действия рецепта подняли до 15 суток, разрешили выдавать наркотики в удалённых медпунктах, и сдавать пустые ампулы больше не обязательно.

То есть, ад кромешный превратили в ад обыкновенный, и этим удовлетворились.

Государство наркоманов

Знаете, о ком в нашей стране не на словах, а на деле проявляется наибольшая забота? Нет, это не дети и не пенсионеры.

Это наркоманы.

Порой складывается впечатление, что вся законодательная машина работает исключительно ради того, чтобы они побороли пагубную привычку и стали нормальными членами общества. Интересы остальных граждан при этом в расчёт не принимаются. Даже о геях с лесбиянками порой на Западе так не пекутся.

Взять хотя бы историю с запретом кодеина. Видите ли, какие-то утырки упарывались дезоморфином, который из него вываривали. Трагедия национального масштаба. Гибнущее поколение.

По инициативе ФСКН запретили кодеин. Теперь миллионы нормальных граждан мучаются от кашля и головной боли (пенталгин без кодеина уже не тот). Зато тысяча-другая «крокодильщиков» успешно перешли на гораздо более дорогой героин (который как был, так никуда и не делся, героиновых барыг ловить - это не аптеки кошмарить). Раньше эти нарки спокойно покупали копеечный «Коделак» в аптеке, варили по домам отраву и тихонько, никому не мешая, гнили заживо. Теперь эти кадры активно ищут денег на дозу героина и проламывают гражданам черепа в подъездах ради айфонов.

Собственно, все правила оборота наркотических анальгетиков, запреты прекурсоров — из той же серии. Немалую роль в вакханалии идиотизма сыграл вот этот человек — Виктор Петрович Иванов.

Он вообще сделал много чего полезного, чтобы победить наркоманию в отдельно взятой стране — боролся с книгами, с одеждой из конопли, с интернет-сайтами, с ветеринарами и с участковыми терапевтами. В это время сотрудники его ведомства героически уничтожали заросли дикорастущей конопли, и периодически гибли в неравных схватках с веществами.

Апофеозом борьбы с наркотиками стала попытка Иванова оградить население от петрушки, но тут он хватил через край. В.В. Путин, видимо, тоже любит зелёные салаты, поэтому ФСКН быстренько расформировали, а личный состав ведомства перевели в МВД. Самому Иванову, что характерно, новой должности не нашлось.

Впрочем, когда контр-адмирал Апанасенко прошёл курс самолечения свинцом, ФСКН спросили — что там этом думают? В ФСКН ответили, что «служба никогда не стояла на позиции запрета использования НПЛС либо ужесточения его порядка, и Стратегией государственной антинаркотической политики Российской Федерации до 2020 года такие цели не преследуются». А Иванов лично потребовал от Минздрава облегчить доступ к наркотическим препаратам нуждающимся в них пациентам.

То, что всего за год до этого по делу, заведённому ФСКН осудили терапевта Хориняк, за то, что та всего лишь выписала наркотик не своей терминальной пациентке (её лечащий врач была вроде бы на больничном), все благополучно, надо полагать, забыли.

Если Иванову не посчастливится самому заболеть онкологическим заболеванием (а этого ему искренне желали все врачи после каждого очередного визита ФСКН с проверкой в их лечебное учреждение) - я уверен, что обезболивание он получит высшего уровня, какое требуется, и так ничего и не поймёт. Надежда остаётся только на то, что контр-адмирал Апанасенко встретит его в аду и кое что объяснит.

Но это всё для верующих, а я, увы, материалист.

Жизнь без боли

Хорошо, это дела минувших дней. А что же сейчас? Выводы сделаны, виновные награждены, непричастные расстреляны?

Это сюжет из вечерней программы Время на первом канале от 8 декабря 2017 года. Опять СМС-сбор денег всем миром на очередных несчастных. В этот раз, в общем, поначалу даже и не стыдно. Деньги предлагается собрать не на Жанну Фриске, и не на очередного трёхлетнего ребёнка с нейробластомой, на которого не нашлось денег у страны (хотя нашлось на фильм Матильда). Собирают на взрослый хоспис, и это как раз нормально и справедливо, что подобные заведения живут на пожертвования.

Посмотрите этот сюжет. Послушайте историю Георгия Геннадьевича. Перемотайте и ещё раз послушайте. Вдумайтесь.

«Он не мог ходить и вообще не шевелился. Из-за боли».

Он. Не. Мог. Ходить. Из-за того, что ему не давали копеечный наркотик в достаточном количестве. А нормально обезболить смогли только в хосписе.

Я не буду употреблять матерных слов. Вставьте любое выражение по своему вкусу.

Не изменилось ничего. Вообще ничего. Более того, существующая ситуация всецело одобряется и поддерживается гражданами.

Среднестатистический гражданин злорадно зубоскалит по поводу очередной победы легалайза в загнивающей Европе, по поводу порочности заместительной терапии, или по поводу разгорающейся опиатной эпидемии в США. При попытке возразить ему гражданин начинает вопить, брызгая слюнями, о поганых травокурах, о конченых торчках, о голландских геях (куда же без них?) и, разумеется, об окнах Овертона.

Когда этого же гражданина прихватывает 4 стадия, он, что характерно, зубоскалить перестаёт, а только скулит и клянчит у врача обезболивающие. Ну или не он, а его родственники. Дети, жена. Иногда бывает, что и родители.

Но врач гражданину не поможет. Каждое впервые сделанное назначение наркотических препаратов рассматривается под микроскопом, и связываться с ними врачу неохота, да и рецептов всего двадцать. Судьбу Хориняк все помнят, не сомневайтесь.

Нормальных же специалистов по паллиативной терапии в России — раз, два, и обчёлся. Они обслуживают известных людей, вроде Михаила Задорнова. А обычные граждане идут за рецептом на морфин в обычную поликлинику.

Наркотики умирающему гражданину сразу, скорее всего, не дадут. Потерпит, не маленький. Потом дадут, но мало — чтобы зависимость вызвать, что забавно, дозы будет вполне достаточно, а чтобы обезболить нормально — нет.

Остаётся гражданину, у которого нет наградного пистолета, только выброситься в окно. Не Овертона, обыкновенное.