Обнаружение советских ракет на Кубе: как сбор разведданных относится к анализу и политике

Пятьдесят пять лет назад одинокий самолет-шпион U-2 пролетел над западом Кубы, сделав 928 фотографий острова с высоты 72 500 футов (24км). Анализируя эти снимки на следующий день, фотоаналитики в Национальном центре фотоинтерпретации (НЦФИ) идентифицировали баллистические ракеты средней дальности Р-12 (SS-4), развернутые недалеко от города Сан-Кристобаль. Советник по национальной безопасности МакГордж Банди проинформировал президента Джона Ф. Кеннеди о развертывании на следующее утро.

Историю разведки США и кубинского ракетного кризиса слишком часто ведут от этого момента. Например, фильм «Тринадцать дней» открывается монтажом из полёта U-2 и фотоаналитиков, которые просматривают черно-белые фотопленки и находят ракеты. В таких обзорах американская разведка выглядит всеобъемлюще, настойчиво и эффективно, и подразумевается, что обнаружение ракет было неизбежно. Напротив, однако, Соединенные Штаты были не в состоянии обнаружить секретную операцию по установке советских ядерных ракет на Кубе почти полгода. Баллистические ракеты средней дальности фактически оказались на Кубе за пять недель до того, как разведка США их обнаружила. В то время как разведывательное сообщество считает ракетный кризис своим историческим успехом, его скорее следовало бы считать практически провалом, как отмечают многочисленные исследователи. Многие из них разбирали ракетный кризис с целью извлечения уроков, касающихся принятия политических решений, оценки качества разведки и критического мышления. Однако сбор разведывательных данных остается относительно нераскрытой частью истории. Что мы узнали, когда и каким образом? В этом эссе рассматривается только то, как были обнаружены ракеты, и то, какие серьезные последствия это имело для сбора разведывательных данных и его связи с анализом и политикой.

Операция Анадырь

Советский лидер Никита Хрущев пошел на решительный шаг в мае 1962 года: удовлетворить кубинские просьбы о военной помощи (после неудачной операции ЦРУ, связанной с операцией в заливе Свиней), отправив танки, самолеты, средства противовоздушной обороны и, что крайне важно, пять полков баллистических ракет средней и промежуточной дальности на Кубу. Он надеялся, что эта операция под кодовым названием Анадырь повысит уважение к ядерному сдерживанию России, даст риторический ответ на недавнее развертывание баллистических ракет средней дальности США в Турции и продемонстрирует солидарность с новейшим государством-сателлитом России. Задуманный лично Хрущевым и основанный на секретности, Анадырь был известен лишь нескольким советским политическим и военным руководителям.

Хотя это была значительная военная операция — тысячи единиц техники и десятки тысяч человек, движущихся на 8000 миль, переброшенных за 200 рейсов, начиная с июня 1962 года, — Анадырь представил ряд проблем для сбора разведданных в США. Фото- и радиоразведка внутри самого СССР была ограниченной и спорадической. Разведывательные полеты U-2 над СССР стали невозможны после мая 1960-го года, когда был сбит Фрэнсис Гэри Пауэрс. Разведывательные спутники обеспечивали ценный, но нечастый охват, им не хватало частоты и разрешающей способности, чтобы обнаруживать ракетные полка, покидающие гарнизоны, или грузы операции Анадырь, загружаемые в советских портах. Радиоразведка в основном состояла из радиочастотных перехватов с платформ за пределами советской периферии. СССР, за одним или двумя заметными исключениями, представлял собой недоступную среду для получения информации от людей: замкнутый характер советского общества и широкие меры контрразведки сделали традиционный шпионаж чрезвычайно сложным. По этим причинам разведка США полностью пропустила начальные этапы операции Анадырь.

Более того, Анадырь был одной из тех проблем разведки, которые часто встречались в сценариях фильмов, но редко случаются в реальной жизни: тайный план. Вокруг таких сюжетов часто крутятся шпионские фильмы: противники преследуют сложные тайные планы, на создание которых затрачено много месяцев. Вымышленные разведчики раскрывают такие планы, делая правильную фотографию, расшифровывая правильное сообщение, крадя правильный документ или допрашивая подходящего человека. Однако проблемы реального мира редко принимают такую форму. Как писал светоч разведки Грегори Тревертон, проблемы разведки можно рассматривать как головоломки (узнаваемые секреты) или загадки (будущие события, которые можно только представить, но они никогда не известны наверняка). Типичный сбор разведывательных данных предназначен для решения типичных проблем: небольших головоломок, таких как военные операции, замаскированные стандартной оперативной безопасностью, или террористы, замаскированные ложными именами или большими тайнами, такими как намерения иностранных лидеров или крупные политические события. Сбор данных обычно не приспособлен для решения больших головоломок: редких случаев тайных планов, таких как Перл-Харбор, сюрприз в октябре 1973 года, 11 сентября или операция Анадырь. Пока вы не знаете, что имеете дело с тайным планом (а вы не узнаете, если планировщик хоть как-то хорош), сбор разведывательных данных не будет оптимизирован для обнаружения угрозы, а ограниченные ресурсы будут посвящены другим приоритетам. Весной и летом 1962 года на Кубе не было американского посольства, а несколько американских источников (шпионов) были сосредоточены на стабильности режима, государственной безопасности и социально-экономических вопросах, а также на поддержке скрытых усилий по свержению Кастро.

Тайные планы также позволяют противникам широко применять отрицание и обман. Анадырь сопровождался комплексными усилиями по маскировке. Оперативная информация была фрагментирована и жестко ограничена. Советский персонал предпринял шаги, чтобы избежать американской радиоразведки, сводя к минимуму конфиденциальные сообщения и передавая их письменно или устно, когда было необходимо. Экипажи маскировали важную технику во время движения, загружали и выгружали ее только ночью, в периметрах безопасности с высокими стенами. Чтобы сбить американцев со следа ложными признаками, некоторые экипажи получили арктическое снаряжение, и само название миссии подразумевало некоторую связь с Анадырьским районом на Дальнем Востоке. Советы даже солгали своему послу в США Анатолию Добрынину, который стал невольным (и очень эффективным) обманщиком.

Слухи и спекуляции о возможной подрывной советской деятельности на острове еще больше осложняли сбор разведывательной информации для США. Такие помехи искажали понимание разведывательным сообществом реальной деятельности, не добавляя никакой реальной информации. Как отмечалось в одной из сводок 1964 года, разведка США получила более 200 сообщений от шпионов об атомном оружии и баллистических ракетах на Кубе ещё до января 1962 года — за несколько месяцев до того, как Хрущев вообще задумал Анадырь. Спекуляции о ракетах на Кубе случались и на публике. После кризисов в заливе Свиней и в Берлине республиканские политики и ученые указали на подтвержденную советскую военную деятельность на Кубе, как на свидетельство того, что Кеннеди не смог предотвратить советскую агрессию на пороге Америки. Один публичный политик пошел ещё дальше: 31 августа сенатор Кеннет Китинг (от штата Нью-Йорк) заявил, что на Кубе могут быть советские ракетные установки. 10 октября Китинг заявил, что было обнаружено «шесть ракетных баз». Вызванный для дачи объяснений к директору ЦРУ Джону Маккону, Китинг отказался сотрудничать. Какими бы ни были источники утверждений сенатора — надежными, реальными или иными — их партизанский характер еще больше побуждал многих в кабинете Кеннеди задавать вопросы и отвергать саму идею советских наступательных ракет на Кубе.

SNIE-85-3-62, фотопауза и (запоздалое) обнаружение ракет

19 сентября ЦРУ опубликовала бесславный теперь Специальный отчет национальной разведки (SNIE) 85-3-62 «Военное строительство на Кубе». Этот отчет часто упоминается как печальный пример укоренившихся умонастроений, группового мышления и искажения через отзеркаливание. В отчете сделан вывод об отсутствии четких доказательств советского ядерного оружия на Кубе, и что Советы, вероятно, не будут размещать такое оружие. Справедливости ради следует отметить, что, при всех его аналитических недостатках, первая часть отчета была верна в том, что касается разведывательной информации: на момент составления окончательного варианта отчета ни фоторазведка, ни радиоразведка не сообщили о прибытии такого оружия. Никакая шпионская деятельность не показывала его присутствие до появления отчета. До середины октября фото- и радиоразведка не имели определенности касательно более широкого характера советского усиления. Усиление было явно большим по охвату и масштабу. Тем не менее, каждая порция данных — прибытие самолетов, крылатых ракет, ракет класса «земля-воздух» (ПВО) и общий всплеск секретных военных грузов, прибывающих в кубинские порты с неполными или ложными декларациями, одинаково соответствовали либо 1) обычным военным поставкам, предназначенным исключительно для кубинской самообороны или 2) опасениям таких лиц, как Маккон, что усиление может содержать ядерное оружие. Позднее этот и другие аналогичные случаи побудили разведку разработать структурированные аналитические методы, чтобы вскрывать скрытые предположения о значении собранных данных.

В отличие от фото- и радиоразведки, от ряда разведчиков в поле — от кубинских эмигрантов, подготовленных во Флориде и от подпольных источников на Кубе, — поступали отчеты, в которых прямо заявлялось о наличии наступательных ракет. Как заметил один аналитик вскоре после кризиса, источники заявили, что видят «большие межконтинентальные ракеты длиной более 20 метров» и «много мобильных стартовых площадок для ракет средней дальности». Хотя эти сообщения выглядят тревожными в ретроспективе, в то время они поступали сравнительно редко в потоке других донесений и были обработаны уже после того, как ЦРУ написало свой отчет. Кроме того, они поступали из не слишком хорошо проверенных и регулярных источников.

Тем не менее, несмотря на необходимость продолжения наблюдений с целью получения доказательств, что военное усиление может включать такое оружие, 10 сентября Банди и государственный секретарь Дин Раск приказали проводить в дальнейшем полеты U-2 вне кубинского воздушного пространства, чтобы избежать недавно обнаруженных ракет ПВО — невзирая на протесты фоторазведки, которая лишалась сбора данных над центральной Кубой. В течение следующих пяти недель это решение привело к так называемой «фотопаузе», которой была обеспокоена фоторазведка: ни одна из четырех миссий, которые выполнялись в этот период, не покрывала внутреннюю территорию острова из-за ограничений по маршрутам полета. Администрация была вынуждена возобновить полеты над территорией Кубы лишь 9 октября в связи с опасениями МакКона и руководства разведывательной службы в результате потока сообщений от шпионов о ракетах на западной Кубе. Это привело к судьбоносному полету 14 октября и обнаружению ракет в НЦФИ.

Долгосрочные последствия

Как показывает данный случай, системы сбора разведданных и источники сами по себе являются политическими средствами и субъектами, чьи особенности, ограничения и риски формируют то, каким образом производится разведка. Последствия этого случая долгосрочны, поскольку они отражают основные реалии человеческой природы и политического поведения.

Успешный сбор данных требует взаимодополняющего охвата разными средствами. Таков вывод, который современное разведывательное сообщество, очевидно, приняло близко к сердцу. Для получения точной и всеобъемлющей информации необходимы несколько источников. В итоге обнаружение ракет стало возможным только посредством объединения нескольких способов разведки. Радиоразведка (SIGINT) не смогла обеспечить независимое доказательство наступательного наращивания, но определила увеличение морских перевозок и необычных коммуникаций, привлекших к себе дополнительное внимание. Разведка на местности (HUMINT) обосновала отмену «фотопаузы» и подала сигнал для полета фоторазведки (IMINT), который в конечном итоге и показал ракеты. В свою очередь, в то время как фоторазведка показала «дымящийся ствол», аналитики изображений пользовались контекстом, полученным с помощью шпионажа (HUMINT): техническими деталями советских ракетных систем и их полевых порядков, предоставленными шпионом, советским полковником Олегом Пеньковским. Такая совместная работа нескольких разведок является отличительной чертой современных разведывательных операций.

Несмотря на то, что они часто изображаются как последовательные этапы, на самом деле сбор, анализ и интерпретация находятся в постоянном состоянии взаимодействия и двустороннего движения. Как было замечено, понятие последовательного «разведывательного цикла» глубоко ошибочно. За месяцы, предшествующие обнаружению ракет, разведывательное сообщество опубликовало аналитическую записку о том, что Советы не будут устанавливать такие ракеты, даже когда потребовалось нарастить сбор данных, чтобы искать указанные ракеты. Руководство тормозило этот запрос на сбор данных на основе анализа, который, в свою очередь, пострадал от недостаточного сбора данных. Политик (Китинг), возможно, осведомленный о секретном характере данной проблемы, сформировал дискуссию по поводу сбора и анализа разведданных, публично сделав ее партизанской политической проблемой.

Географическая близость не является гарантией результативного сбора разведданных. Спутники могут безнаказанно пролетать над СССР и Кубой, на Кубе у разведки есть источники, а радиоразведка собирает информацию из самых разных источников по всему миру. Однако никто из них не предоставил необходимую диагностическую информацию. Хотя спутник Корона и сделал снимок западной Кубы 1 октября, его разрешение было недостаточным для обнаружения ракетных объектов, а плохие погодные условия усугубили ситуацию. Несмотря на то, что на Кубе имелись подпольные источники, они были заняты множеством конкурирующих приоритетов и не были достаточно надежны и достоверны. Хотя радиоразведка работала как на море, так и внутри Кубы, эффективная советская безопасность и шифрование связи воспрепятствовали обнаружению любых сигналов о ракетной или ядерной деятельности.

Аналитики разведки получают данные из источников, не связанных с разведкой, которые конкурируют за внимание и уверенность. Беседы с Добрыниным и министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, спекуляции прессы и политизированные слухи влияли на понимание реальности политиками и разведчиками. Этот вопрос даже появился в популярной культуре. В 1958 году роман Грэма Грина «Наш человек в Гаване» и его адаптация к кино в течение следующего года вращались вокруг ложных слухов об использовании иностранных вооружений на Кубе и легковерия шпионов в отношении таких слухов. Нетрудно представить, каким образом аналитики ЦРУ и военной разведки, вероятно, оценивали сообщения полевой разведки о мощном оружии, развернутом на острове.

Сегодня акцент России на информационных операциях, которые аналогичным образом подтачивают основы анализа, основанного на фактических данных, хорошо известен. Как отмечали различные СМИ по поводу усилий России по формированию представлений о Крыме, MH17, Сирии и других вопросах, весьма эффективно просто наводнять новостные агентства и социальные сети контр-нарративами и антизападным цинизмом. Россия часто извлекает выгоду из существующих слухов и теорий заговора. Такие усилия могут затмить любые основанные на доказательствах сообщения, сделанные по результатам сбора разведывательных данных, подрывая наше понимание угроз и компетенций.

Сбор разведывательных данных не происходит в политическом вакууме. Он сам по себе политический акт, имеющий потенциал для развития событий, также как и для их освещения. Как показал снимок U-2 на пике кризиса 27 октября, сбор разведывательных данных не является пассивной исследовательской функцией. Это акт государственного управления, который неизменно несет риски. В свою очередь, реалии политики позволяют или препятствуют эффективному сбору. Сильная поддержка администрацией Эйзенхауэра развития технической разведки позволила обеспечить само существование U-2 и операций, которые позволили разведке США находить ракеты. Но Эйзенхауэр также закрыл посольство в Гаване, что подорвало возможности разведки на местности. Нежелание администрации Кеннеди рисковать еще одним международным кризисом, по существу, ослепило США и не давало возможности обнаружить присутствие ракет в течение пяти недель. Еще до решения о «фотопаузе» администрация четко указала на политическую чувствительность потенциального развертывания советских наступательных вооружений. Сегодня мы видим решения, в которых чувствительность и отвращение к риску приводят к самоограничению в сборе данных, и они, в свою очередь, несут в себе риск таких слепых пятен, которые чуть не помешали обнаружить советские ракеты на Кубе.

Успех разведки во время кризиса требует эффективного сбора данных до кризиса. Во время кризиса можно увеличить или пересмотреть сбор данных, однако агентства должны постоянно собирать, каталогизировать и распространять базовую информацию для подготовки к этим событиям. Детальная информация о советской технике, необходимая для обнаружения и информирования руководства об ее возможностях, была получена за несколько месяцев до кризиса через Пеньковского, сообщения военных атташе и технический сбор данных с помощью аэрофотосъемки, отбора проб радиоактивности, сейсмографов и наземных радиолокаторов. Разведсообщество не смогло бы просто запросить и получить такие знания в момент обнаружения подозрительной деятельности. Архивы НЦФИ и база знаний о целях, полученное за годы работы U-2 и Короны, были необходимы аналитикам для быстрого и точного определения техники на Кубе. Ранее радиоразведка собирала и каталогизировала частоты связи и радиолокационные излучения, позволяя аналитикам обнаруживать и характеризовать виды деятельности. Напротив, ограниченные возможности шпионажа на Кубе стали серьезной проблемой.

Это можно было бы назвать «Разведывательной поправкой» к закону Мерфи: крупные кризисы будут происходить в странах, находящихся в нижней части списка приоритетов сбора разведданных. Сегодня это так же верно, как и в 1962 году: решения о переориентации усилий по сбору данных и операциям несут реальный риск. Поскольку сбор данных по своей сути является игрой с нулевой суммой — есть лишь куча самолетов, датчиков, офицеров и антенн, чтобы все обнаружить — это останется непреложной задачей для сбора разведывательных данных.

Хотя 2017 год — совсем другое время для сбора разведывательных данных, чем 1962, — учитывая сегодняшний многополярный мир, наполненный разнообразными угрозами, и глобальную сетевую среду для общественной информации — есть идеи, которые стоит позаимствовать у того знаменательного события 55 лет назад. В то время как платформы и методы сбора информации неизбежно меняются с течением времени, взаимодействие между сбором данных, их анализом и политикой, описанное выше, будет продолжаться. Мы были бы безрассудны, проигнорировав тяжко давшиеся уроки обнаружения (по общему признанию, в последнюю минуту) советских ядерных ракет, развернутых в 90 милях от наших берегов.