Беркем аль Атоми "Ржавые острова" Кусок из середины

Старший северо-восточного сектора заметил цель вовремя: чужая лодка нагло ползла на самых малых аккурат посреди его зоны патрулирования, держа самый недвусмысленный курс, точно на Томмелитен Альфа. Ладно бы, если б заблудившийся рулевой чиркнул по самому краю владений Курда, и спешно растворился в наползающих с запада сумерках; тогда вся его ответственность за совершенную оплошность свелась бы к одной-двум очередям, без особой тщательности прицеливания выпущенных в его сторону. Нет, этот пер хоть и на минимуме, но нагло, словно не понимая, на чью именно деляну он сейчас тащит свою пропащую задницу.

Указав рулевому пальцем едва виднеющуюся на горизонте цель, старший приказал дать полный газ и мощным рывком выбросил себя из роскошного кожаного кресла, некогда украшавшего салон пафосной двухпалубной яхты.

 

-          Агир, видишь? Во-о-он, на десять часов по курсу, мили четыре?

 

-          Ага. – кивнул, присмотревшись к серой полоске моря, один из лучших пилотов Курда, ходивший с Заньяром уже больше пяти лет. – А ты глазастый, эфенди. Я его и не заметил.

 

-          Давай вали к нему на полном, я наверх.

 

-          Да, эфенди.

 

Пинком распахнув дверь хардтопа, Заньяр вышел на палубу и поднялся на флайбридж своей Lazzarra, мощной и когда-то, до Двухдневной Войны, очень дорогой игрушки для миллионеров, удовлетворенно чувствуя, как мелкий зуд раскручивающихся дизелей пробирается через подошвы и наполняет кровь чувством войны, пусть даже слабым и почти не настоящим. Предстоящая стрельба, конечно же, не тянула даже на подобие «войны»; ради одной чужой лодки Заньяр даже не подумал взять рацию и подтянуть на подмогу своих подчиненных, бороздящих свои пятнадцатимильные участки  северо-восточного сектора.

Руки Заньяра здорово чесались немного пострелять. Давно потерявший счет времени, он делил близкое прошлое на «недавно», то есть два-три дня назад, и «давно» - то есть, больше трех дней; более отдаленные события как-то съежились и потихоньку выгорели от полутора ежедневных граммов. Последняя война по его меркам была «давно»: десять или даже больше дней назад, когда Курд водил свои лодки куда-то к одиноко торчащим в норвежском секторе Северному и Западному Име, Заньяру не удалось попасть в число отправляющихся надрать зад оборзевшим людям Норвега, и в тот день он точно так же, как и сегодня, рубил винтами всю ту же опротивевшую темную воду северо-восточного сектора.

Живший от дела до дела, Заньяр существовал в промежутке между морскими боями как застоявшаяся охотничья собака, грызя от тоски и без того выдроченных подчиненных, и подолгу валялся в своей каюте со стеклянными от лошадиных доз глазами.

На флайбридже, замотавшись поверх робы брезентовым чехлом от пулемета, скорчился на жестком боевом сиденьи третий член экипажа, изрядно промерзший за восемь часов патрулирования. Заньяр подошел и ткнул пулеметчика кулаком.

 

-          Э, Ваджад.

 

-          Да, эфенди. – встрепенулся пулеметчик, молодой курд из тунисских, выросший уже здесь, в море, на платформе своего могущественного соотечественника.

 

-          Давай вниз, к Агиру.

 

-          Понял, эфенди.

 

-          Обожди. Мы сейчас идем к какому-то залетному уроду. Вон, смотри, видишь? На два часа по курсу, идет самым малым. Увидал? Как только я его отработаю, выходи из рубки и готовь крюки. Если он утонет не сразу, ты перелезешь на эту лоханку и пошаришься там, я хочу посмотреть, что это за вша вздумала ползать у меня по скатерти. Понял меня?

 

-          Конечно, эфенди. Ну, я пошел?

 

-          Давай, погрейся пока. Агир там кофе сварил, возьми, попей. Только смотри у меня, не лезь под руку и не мешай Агиру рулить.

 

-          Спасибо, эфенди.

 

Наскоро задрав приемники обоим пулеметам, Заньяр остался доволен: похоже, из Ваджада выйдет толк, по крайней мере за оружием он смотреть приучился. И худая палка Minimi, и солидные туши CISовской спарки – все в полном порядке, нигде не оставлены потеки всепроникающей соли, все сдержанно лоснится правильно недостертым маслом; на малом калибре, как это и положено, идет один зажигательный и один трассер через каждые три бронебойных.

 

…Да, правильно говорится: если желаешь пацану добра, лупи его как последнюю скотину. Вот и из Ваджада получился нормальный член экипажа. Походит со мной еще маленько, побывает еще в паре-тройке нормальных заварух, и можно будет пристрелить этого вконец сторчавшегося Абдулсаида, да поставить пацана старшим лодки… - удовлетворенно подумал Заньяр, мысленно достраивая свой будущий клан, которому, как знать, может еще удастся побороться за место Мадо, младшего помогалы Курда, который последнее время стал больно уж часто ходить стеклянным. Хозяина, конечно, он еще ни разу не подвел, - но такое еще никого не довело до добра, и надо быть готовым. Надо всегда быть готовым…

 

Приятные мысли о будущих перспективах и собственной доле в бизнесе так увлекли Заньяра, что он позволил цели приблизиться несколько ближе той отметки, с которой решил открывать огонь. Но вялый хвост жирного дыма, стелющегося на темнеющей водой от кособоко идущего Baja, он бы заметил и раньше. Тем временем чужая лодка шла как и раньше, накреняясь и едва шевеля копытами. Это было неправильно: там уже по-любому должны были заметить приблизившийся катер, и хоть что-то, но предпринять.  Подобравшись в жестком боевом кресле, Заньяр достал из-под штормовой робы болтавшийся на груди Nikon Monarch и навел резкость.

 

…Оба-на… А ты у нас лодочка-то непростая, совсем непростая… - повторял про себя Заньяр, в груди которого предбоевое волнение сменилось нетерпеливой сухостью алчности. - …И стрелять по тебе я не стану, не-е-е-ет… Больно уж ты симпатичное, мое приблудное корытце. Кажется, примерно на таком корыте к Курду заходил аж сам Тихий Хуссейн с Гида Саут, а уж он-то, с его скважиной, дающей чуть ли не две тонны в сутки,  наверное уж знает толк в дорогих посудинах… Откуда ты так ковыляешь, а? Кто ж тебя так обидел, моя хорошая?… Как я погляжу, ты наверняка чудом вырвалась из тяжелого боя, глянь-ка, сколько воды набрала; потому и пожар на тебе никто не тушит. Похоже, убегая, ты выхватила от своего врага пару точных очередей в свою симпатичную задницу, вон какая куча вдогонных пробоин на хардтопе. Но ход не потеряла, и сумела-таки уйти. Но тем, кто шел на тебе, это, похоже, уже не помогло. И на штурвале скорее всего сейчас обвис мертвец…

 

Топнув условленной двоечкой в гулко отозвавшийся настил флайбриджа, Заньяр вызвал наверх пулеметчика, так и не успевшего полакомиться свежим кофе, и приказал оставаться наверху за малым калибром.

 

 

-          Ваджад, на ту лодку я пойду сам. Страхуй меня, понял? Вставай за малый калибр и лупи на любое шевеление.

 

-          Понял, эфенди.

 

-          Не вздумай отсекать больше двух-трех патронов. Чтобы ты не только видел, но и понимал, куда и зачем стреляешь. Куда – и зачем. Где у таких лодок топливо, помнишь?

 

-          Я все помню, эфенди. Все, как вы учили: «Моторы, баки, радар и компьютер». Только сейчас все наоборот.

 

-          Молодец, Ваджад. Смотри, хоть одно попадание ближе трех футов, и я отрежу тебе палец.

 

-          Да, я понял, эфенди. Не сомневайтесь, я все сделаю как надо.

 

Быстро спустившись в хардтоп, Заньяр не стал садиться в свое командирское кресло, а навис над рулевым, жадным срывающимся клекотом указывая нужные маневры.

 

-          Сейчас пропустишь его чуть подальше, а как пройдет, обрезай ему корму. И давай заложи дугу пошире, я хочу заглянуть ему в рубку.

 

-          Я и так держусь подальше, не бойся… Если кто и остался, с малого калибра не достанет, а большой пулемет у них висит, видишь?

 

-          Вижу. И коробки нет. Ага, в рубке никого.

 

-          Скорее всего, валяются на палубе. Или в рубке на полу. Похоже, они расстреляли все, что у них было, и пытались уйти за счет скорости.

 

-          Мне тоже так кажется. Я смотрел сверху в бинокль, все пробоины догонные.

 

-          Что там горит, не разглядел?

 

-          Нет. Оно совсем низко, на палубе.

 

-          Чему там гореть, на палубе-то.

 

-          Может, тент. А может, шмотки на мертвеце. Поймал зажигательную и тлеет себе потихоньку. Я видел такое.

 

-          Может и так… Ну что, подойдем ближе?

 

-          Давай. Заходи правым бортом, так Ваджаду будет легче стрелять, если вдруг чего.

 

-          Ладно, командир… Только я почему-то думаю, что стрелять ему не придется.

 

-          Я тоже так думаю. Но Аллах бережет остерегающихся.

 

-          Согласен; был бы день, другое дело. Черт, что-то быстро сегодня темнеет... О Алла! Заньяр, старый ты шайтан, да это же Baja.

 

-          Знаю. Четырехсотая серия.

 

-          Как у старших бригадиров Холокостера.

 

-          Или у Тихого Хуссейна.

 

-          Еще у мастера по движкам со Слейпнир Вест есть такая, он ходит на ней к берегу. Ну что, Заньяр-эфенди, вот и нам наконец повезло?

 

-          Не сглазь.

 

-          Да чего тут глазить, Заньяр. Корпус практически цел, сильно она не нахлебалась, дырки практически все только по надстройке. Моторы тоже живы, видишь, она все еще тянет на самом малом? Если б словили пулю, масло уже давно бы выдавилось, и движки б клинанули. Привода, пулеметы, этот электронный хурдым-мурдым, да и не с пустыми же руками они там шли, согласись. Тысяча золотых или пятнадцать кило айса, это самый минимум…

 

-          Обожди гладить брюхо, Агир. Ее еще сначала надо взять на буксир и привести домой… Ну все, я на бак. Как подойдем, смотри не навались, а как только я прыгну, сразу дай чуток реверса.

 

-          Да ладно, не беспокойся. У меня рука не подымется замять такую красотку.

 

Здоровенная двадцатиметровая Lazzarra, привычно повинуясь сроднившемуся с ней рулевому, изящно крутанулась на пятке и точно притерлась к борту неловко ковыляющей по волнам Байи. Рулевой, мастерски орудуя малым газом, аккуратно подтянул поскрипывающую на волнах тушу катера к борту добычи, и сразу же перекинул ручки газа на реверс, гася инерцию. Тихонько постукивая гулким стальным бортом по привальному брусу Байи, Лазарра проволоклась несколько метров на обгон и сравняла скорость, степенно кивая носом на невысокой волне.

Молодой пулеметчик тщательно обшарил прицелом захламленную палубу, задержался на невнятной дымящей куче, и остановил тонкое жало Minimi на темнеющем провале рубочной двери.

 

-          Чисто, эфенди! Дверь я держу!

 

-          Помни: одна пуля ближе трех футов, и прощаешься с пальцем! – напряженно отозвался Заньяр, прикрывшийся от возможного огня бортом своего катера.

 

Проверив вытертый до белизны M-5 и врубив целеуказатель, Заньяр ловко выметнулся из-за прикрывавшего его обтекателя надстройки и прыгнул через разделяющий лодки метр темной воды, получив в лицо по дороге славную порцию горьких соленых брызг. Высокая палуба Лазарры оказалась аж на метр выше борта приблудной лодки, и каблуки Заньяра наполнили подпалубные пайолы Байи коротким металлическим гулом. Ловко удержав равновесие, Заньяр отер лицо рукавом и тут же изготовился к стрельбе. Не спуская глаз с темнеющего провала входа в рубку, Заньяр осторожно двинулся вперед, стараясь не угодить в мечущийся под свежающим ветром хвост едкого дыма от груды каких-то тряпок.

Рассекший и остановивший его сердце удар он сперва почувствовал, и лишь потом медленные зрительные центры выдали гаснущему мозгу сигнал о каком-то темном смазанном силуэте, буквально из ниоткуда выросшему у самых ног. Затем розовая прицельная точка вспыхнула и выросла, поглотив сознание умирающего, стремительно впадающего в бессловесное блаженство.

 

Удерживая перед собой на ноже безвольно подергивающуюся тушу курда, Алекс опер  руку с Береттой поверх плеча прижатого к себе мертвеца и молниеносно уложил две пули точно в центр лба опешившего пулеметчика. Не теряя темпа, черная фигурка отделилась от начавшего складываться в кучу трупа, и ящерицей скользнула на борт чужого катера за несколько секунд до того, как сообразивший наконец рулевой дал полный газ и потянулся к болтающейся над приборным щитком тангенте рации.

 

-          Не надо, не трогай. – раздался сзади тихий насмешливый голос. – Прошу тебя, не думай о плохом. Лучше разведи руки в стороны.

 

Говоривший имел ужасный марокканский акцент, однако говорил по-арабски довольно непринужденно, и наполнял всю рубку четким ощущением направленного прямо в затылок ствола. Кроме того, голос чужого как-то очень убедительно намекал: дергаться бесполезно, выстрел будет произведен без малейшей задержки, и пуля попадет именно туда, куда надо стрелку. И усиливающаяся тряска разгоняющегося катера ему ничуть в этом не помешает.

 Агир почувствовал поистине нестерпимое желание прикрыть от пули засвербевшее место между затылком и шеей, но перед много повидавшими глазами рулевого тотчас встала картина комковатых мозгов, стекающих по лобовому стеклу, и Агир, благоразумно не пытаясь оборачиваться к вошедшему в рубку, медленно вытянул в стороны налившиеся нехорошей тяжестью руки.

Сзади послышался невнятный шум, Агир внутренне сжался, но чужая рука всего-навсего охлопала его карманы, и вытащила из куртки курносый Glock compakt, да сдернула с пояса маленькую русскую гранату, с которой Агир никогда не расставался.

 

-          Молодец. – удовлетворенно отметил голос. – А теперь сбрось газ и начинай выворачивать обратно.

 

Описав широкий круг и вернувшись обратно к борту проклятой Байи, Агир заметил, что бардак на палубе уже убран, а все еще дымящаяся куча непонятных тряпок выброшена за борт, и ее успело довольно далеко утащить.

 

Старший конвоя, разглядывая эту сцену через камеру беспилотника, восхищенно шлепнул своего рулевого по плечу, жестом приказав подать болтающуюся над приборной панелью тангенту:

 

-          Бальмунг-Гамбургу. Бальмунг-вахта, здесь Гамбург-один. Вахта, ответь Гамбургу.

 

-          Да, Гунар. Вы как там?

 

-          Да нормально. В этом секторе тихо, видать, мало кому охота ходить мимо Курда. Так, было две засветки, но это скорее всего либо рыбаки, либо мясовозы проскочили. Ну и мы с Зигом тоже никого не обижаем, ходим за этим русским и ждем, когда Папа прикажет его поджарить.

 

-          Понятно. А у нас тут все на ушах. Парни празднуют конец этой суки Норвега, Папа выкатил на всех из своих личных запасов, и все веселятся, а мы тут как последние мудаки торчим на вахте и считаем чаек… Так чего ты хотел, Гунар?

 

-          Папа там как, не очень занят?

 

-          Да вроде нет, посидел с парнями и поднялся к себе на верхнюю палубу. Качается наверное, че ему еще делать. Попробовать перекинуть ему?

 

-          Да, давай.

 

-          …да, Хайнц… Да, перевожу… Гунар, Хайнц на связи, говори…

 

-          Хайнц, это Гамбург-один.

 

-          Слышу тебя, Гунар. Как там?

 

-          Русский тут отмачивает номера, Хайнц. Не видел бы – не поверил, чистый цирк. Он только что без шума и пыли взял одну большую итальянку Курда, без единого выстрела.

 

-          Вот даже как. И что, как он это провернул?

 

-          Когда мы подошли на пять четыре мили к северо-восточной зоне Курда, он встал и что-то начал там у себя возиться. Потом, смотрю, тронулся на самых малых, и идет как-то неправильно, чуть ли не как сейнер с полными тралами. Я немного подошел, смотрю, а он прикинулся подбитым, зажег что-то там на палубе, и принял балласт, чтобы лодку перекосило. А сам со своими дружками спрятался в рубке. Курды на итальянке их как увидели, сразу дали газа и полетели навстречу. Смотрю, примерно на четверти мили дистанции начинают притабанивать для стрельбы. Ну, думаю, все: сейчас расхлещут этих идиотов, и сказке конец. Во, думаю, нервы у русского – я бы на его месте уже давно молотил по курдам изо всего, что может стрелять… Но хрен там. Курды подошли, долго че-то соображали, потом малость покрутились, вроде ничего не насторожило. Видимо, подумали, что лодка еле-еле вышла из боя, и на ней одни убитые либо тяжелые. Ну и, ясное дело, захотели прибрать к рукам твою лодку. Хайнц, вот без всяких там – ты как чуял, когда дал русскому…

 

-          Я не чую, Гунар, я знаю. Не отвлекайся.

 

-          Извини, Хайнц. Так вот, когда курды подошли, видимо – мне было плохо видать, они встали по другую сторону от меня – русский быстренько разобрался с высадившимися на его лодку, и тут же перебрался к ним на итальянку. Та сперва дала по газам, но тут же, буквально через кабельтов, убрала газ, развернулась, и сейчас тихонько идет к лодке русского.

 

-          А что же пулеметчики курдов на флайбридже? Почему они не стреляли? Или все же стреляли?

 

-          Нет, Хайнц, никто не стрелял. Ни одного выстрела я не видел. А я бы заметил, уже почти стемнело.

 

-          Вот как, значит… Понятно. И что, чем теперь занят этот русский?

 

-          Да это все происходит буквально вот-вот. Я и подумал, что тебе не будет лишним знать это минута в минуту.

 

-          Все правильно, Гунар. Где вы сейчас?

 

-          Мы сейчас стоим на самом краю северо-восточного сектора курдов, до ихней платформы примерно миль двадцать, а русский с обоими лодками уже по ту сторону.

 

-          Как тронется, сообщи.

 

-          Приказ прежний?

 

-          Конечно. Пусть русский делает что хочет, но или через… одиннадцать с четвертью часов бразилец прерывает погрузку, или топи его.

 

-          Оба катера?

 

-          Да пусть он там хоть десяток захватит, топите всех. Ракет у тебя хватит.

 

-          О, Хайнц! Итальянка тронулась! Дала полный, пошла к Томмелиттен! Твою Байю русский не бросил, тащит за собой на буксире. Мне идти за ним?

 

-          Нет, оставайся на месте и радар не врубай. Запускай беспилотника, и следи за ним, не заходя на Курдову делянку.

 

-          Понял, Хайнц. До связи?

 

-          Будут новости, тут же сообщай. Все, до связи.

 

 

Капитан бразильского подводного наливника, издерганный трудной швартовкой в сплошном тумане, проспал две вахты кряду. Проснувшись, он с сожалением вытряхнул из головы остатки хорошего красивого сна, в котором почему-то босиком ходил с кем-то из слуг по своему саду в Ресифе, и увлеченно давал садовникам какие-то нелепые указания о самых невообразимых переустройствах, казавшихся во сне естественными и логичными. Во сне под ногами твердо пружинила крепкая сухая земля, солнце настырно пекло, прожигая легкую домашнюю панаму, а воздух головокружительно пах цветущими эвкалиптами.

Ежась от промозглого холода, источаемого вечно сыроватыми переборками, капитан втиснулся в крохотный отсек санузла, умылся и торопливо натянул подсохшее за несколько часов термобелье. Нагретое на калорифере, оно всего лишь на одну ежеутреннюю минуту прерывает мокрую ветреную непрерывность, которая закончится только через неделю, на створе маяка Кабо-Верде. Надо потерпеть. Три платформы уже отдали свою месячную выработку; сейчас заберем остатки с этой, Томми-Как-Ее-Там, и груз будет полным. Отойдем на фарватер, нырнем, и пойдем домой.

 

…И первый раз продуемся только за Канарами. Не раньше. На рыму на ржавом видал я такое счастье, всплывать до Канар. Потерпят, не переломятся; в конце концов, будут поменьше курить в отсеках. Тут все-таки танкер, хоть и подводный. А что, на самом деле штрафану одного-другого, быстро хвосты подожмут. После Канар хоть закуритесь: океан пуст, и можно всплывать хоть каждую ночь. А так и сделаю. Я тут Master, как решу, так и будет… - мысленно покидая эти негостеприимные воды, думал капитан, натягивая толстый норвежский свитер.

 

 Свитер с терморбельем надежно отгородили организм от всепроникающей могильной сырости, и капитан наскоро сделал комплекс зарядки, удовлетворенно ощущая, как угревшееся в спальнике тело перестало отдавать едва накопленное тепло промозглому воздуху, обычному для любой подлодки. Сыпанув в обтянутую кожей тыковку горсть ядреного парагвайского матэ, капитан вдавил  клавишу электрочайника, и опустился в кресло за рабочим столом, сквозь бормотание закипающей воды прислушиваясь к еще не до конца привычной картине погрузочных шумов внутри его новой красавицы.

Двухсотпятидесятитысячетонная двухреакторная  «Horta Barbosa», год назад сошедшая со стапелей аргентинской Astilleros,  на этот день была, наверное, самым новым из наливников  государственной компании PetroBras, и делала к берегам Старого Света всего-навсего пятый рейс. Ей еще не случалось угодить в жесткую трепку, когда капитану приходится выбирать между бесхозными и давно свихнувшимися минами внизу и многобалльным ужасом на поверхности.

Ее набор еще не расшатался ни от срочных погружений на максимальную глубину, ни от неудачных швартовок, когда идиоты на портовых буксирах приложат сотню-другую тонн тягового усилия не туда, куда надо. Поэтому к слаженному гулу машинерии, обеспечивающей погрузку, не примешивались обычные для всякого повидавшего виды субтанкера посторонние звуки, вроде нервного воя изношенных насосов реакторного охлаждения, или низкого пульсирующего гула неустанно молотящих помп, выдавливающих забортную водичку из дейдвудных  труб. Капитан уже успел хорошо изучить звуковую картину погрузки, и оттого ему уже не требовалось докладов ни грузовой вахты, ни пампмена, чтобы понять, нормально ли откатывается балласт, и удерживается ли скорость погрузки в пределах приличия. Тысячи кубов в час он на слух еще не определял, но отлично чуял, нормально ли парогенератор гонит пар в хитеры танков, не открыт ли часом не тот клинкет. Ещё рейс, много два, и он станет чувствовать свой корабль не хуже чем жену, но пока этого не произошло, не помешает подстраховаться, и лишний раз проверить свои ощущения по приборам.

Потягивая бодрящую горечь заварившегося матэ, капитан ткнул в кнопку дисплея, и приложил ладонь к мерцающей зеленым панели идентификатора.

Система идентифицировала пользователя, и вылезший из столешни дисплей вспыхнул сложной таблицей капитанского интерфейса, подтвердив данные звуковой картины: погрузка проходила без происшествий, все работало как надо: четыре танка  на пятьдесят тысяч тонн размеренно заполнялись конденсатом, балласт равномерно выдавливался за борт, субтанкер ровно стоял на киле, дифферент не гулял, течение не тащило, и ходовая вахта так ни разу и не включала корректирующие движки.

Пора начинать последнюю муторную вахту в этом краю морских разбойников. Командовать из каюты хорошо на ходу, когда корабль отделен от всех неприятностей полукилометровой толщей воды; а вот за погрузкой лучше все-таки проследить лично: экипаж хоть и знает свою работу, но всегда отнесется к своим обязанностям поответственней, если чувствует за спиной недреманное командирское око.

Погасив дисплей, капитан накинул старомодную кожаную тужурку с массивными шевронами на рукавах, влез в тяжелую штормовую робу и вышел из каюты прямо в центральный пост, кивнув вытянувшимся молодым штурманам, томящимся от безделья на погрузочной вахте.

 

…Ничего, сосунки, скоро вам предстоит нехило попотеть. Часам к двум-трем ночи груз будет на борту, дальше расстыковка, продувка, и меньше получаса надводного хода до фарватера, где можно будет нырнуть и забыть об этом морском филиале ада до самой Бразилии. Но эти полчаса дадутся вам нелегко. Канал здесь кривой, как турецкая сабля, и до глубин вам придется сосчитать на ходу не один и не два поворота...

 

 

-          Первый еще не выходил на связь? – проходя по круглому отсеку центрального поста, поинтересовался на ходу капитан.

 

-          Только что, Мастер. – отозвался один из штурманов.

 

-          Как там, уже посчитали?

 

-          Да, Мастер. Сеньор первый помощник велел не будить Вас, и сказал, что все посчитали, оплата принята, вопросов у этих головорезов нет, и они вроде как решили его там чем-то угостить. Сеньор первый помощник велел передать, что посидит с этими дикарями и улизнет при первой же возможности.

 

-          Хм. Ну что, дай ему Бог терпенья…

 

-          Мастер, извиняюсь, а можно вопрос? – не вытерпел один из молодых.

 

-          Валяй. – остановился капитан, еще недавно сам, трепеща от ужаса,  подымавшийся к местным дикарям на платформы с тюками синтетической дури, и таскавший кофры с чужим золотом под стволами обдолбанных нелюдей, для которых чужая жизнь значит меньше, чем харчок на палубе.

 

-          А правда, что иногда наших там угощают человечиной?

 

Капитан отлично понимал, что сейчас творится в головах юных штурманцов, совершающих в Европу свой второй, от силы третий рейс. Заключая с компанией свой первый контракт, он и сам был полон самых романтических ожиданий: как же, ходить на край света, в Европу, то есть в зону постоянной войны всех со всеми… Стоять на палубе за скорострельной пушкой, а вокруг головорезы на скоростных катерах, мрачные черные платформы, кишащие отморозками со всего света, бури и штормы… Большие деньги, опасности, неброская, но говорящая очень о многом нашивка подводного плавсостава  - ну и, как следствие, неизбежное внимание юных сеньорит по возвращении в цивилизованную Бразилию. 

Однако теперь, по прошествии десяти лет, некоторые вещи, ранее интересовавшие его примерно так же, как и этих сопляков,  капитан повидал достаточно близко, чтоб не испытывать к здешней экзотике ничего, кроме ужаса и омерзения.

 

-          Да как тебе сказать, Тешо. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия, как Зазинья?

 

-          «Висенте Зазинья»? Был такой буксир в Нарваэсе.

 

-          Почему «был», он и сейчас никуда не делся. Все верно, Жайме, мастера Зазинью звали Висенте.

 

-          Он погиб где-то здесь, я слышал краем уха.

 

-          Именно. В шестистах милях отсюда.

-           

-          Вы ходили с ним, Мастер?

 

-          Черт, да заткнись ты, Жайме. Мастер, извините. Мы с Жайме будем очень признательны…

 

-          Ничего, Тешо, все нормально. Послушайте, вам как будущим судоводителям будет невредно узнать о том, как он погиб. Жайме прав, когда я только начал ходить в Европу, в третий или четвертый рейс я пошел на посудине старого Висенте. Посудина эта, «Альмиранте Гаттао», была построена задолго до Войны, и ходила еще на газотурбинной тяге. Поэтому иногда случалось, что когда наверху штормит, то всплытия на подзарядку приходится ждать сутки-двое, а когда и больше. И в тот раз на подходе к Каналу мы попали в жесточайшую трепку, и конечно же легли на грунт, чтобы не утащило течением. Кроме того, нас тогда здорово трепало по пути, и еще посреди Атлантики мы просидели на рундуках лишние сутки. А у нас была назначена погрузка  на Кингсфишер, это самый север английского сектора, неподалеку от Гудрун. Ну, мы приходим, встаем под загрузку, мастер Висенте берет рацию, связывается с этими, на платформе; – объясняет, мол так и так, шторма, задержались. Хозяева этой чертовой Кингсфишер, там тогда сидела банда каких-то то ли арабов, то ли турок, мирно и спокойно отвечают – мол, ничего страшного, начинайте швартовку, цепляйте шланги, давайте грузиться. А расчет пусть капитан привезет. Рассчитывались мы тогда с ними кокаином и медикаментами, это несколько здоровенных кофров, еле-еле одному поднять. Ну, не потащит же сам капитан эти кофры, и поехали мы втроем – мастер Зазинья, второй помощник и я, молодой штурманец. Точь-в-точь как вы сейчас. В тот раз я впервые поднялся на платформу, ну и ясное дело, смотрел во все глаза. А тогда здесь черти что творилось, народу еще хватало, с берега так и перли, и эти турки или как их там ходили по своей платформе по щиколотку в гильзах и в кровище. Ну, эти оставили нас с секондом в какой-то душегубке, одна лавка да четыре стены, а сами с мастером Зазиньей ушли перевешивать оплату. И через какое-то время дверь открывается, на пороге эти бородатые рыла, увешанные стволами, зовут нас, пойдемте мол, угостимся чем Бог послал. Привели, посадили за ихний столик, на столике жратва, свежее мясо с ихними острыми приправами, мы немного поели, спрашиваем – а где наш капитан… И тут главный бородач поворачивает к нам блюдо с большим куском… У меня сразу все съеденное ка-а-а-ак назад-то и запросилось… Но секонд меня в бок как даст локтем – а ну мол терпи, салага. Ну, мне чего остается делать – я сижу и терплю, смотрю на запеченную голову сеньора Висенте... А это бородатое рыло давай секонду мораль читать, тварь эдакая… Тихо, с улыбочкой… Типа, смотрите, свиньи, и запоминайте, вот мол как оно, со мной договоренности нарушать.  Читает, а сам смотрит, улыбается. А я сижу и давлюсь мясом своего капитана. Вот так, молодые люди.

 

-          И что дальше? – глухим, срывающимся от гнева голосом спросил молодой штурманец после паузы. – Наказали их как-то?

 

-          Какой там. Загрузились и ушли. Вот так-то... Ну все, сеньоры, прошу извинить. Несите вахту. Старпому не отвечать, переключите его сразу на меня.

 

-          Да, Мастер.

 

Поднявшись в рубку на верхний ходовой мостик, капитан ответил на приветствия чиф-карго и пампмастера, расслаблено командующих по рациям своими подчиненными, сноровисто выполняющими погрузочный регламент. Все шло штатно; несмотря на сгустившиеся сумерки, моряки отлично справлялись с хорошо знакомой работой. Вмешательства процесс не требовал, и капитан решил дождаться возвращения первого помощника, а затем спуститься в реакторный и проверить, как там дела у старшего механика.

Выслушав доклады, капитан велел продолжать погрузку, а сам уселся на холодный металлический постамент автоматической зенитной шестистволки, под обтекателем главного радара, в походном положении напоминающей кокон гигантского насекомого из старых довоенных хорроров. Огромное поле палубы подводного танкера, мокро блестящее под резким галогеновым светом, поражало своими размерами: даже привычный взгляд всякий раз невольно сравнивал крохотные фигурки в оранжевых робах с чешуйками пепла на бильярдном столе. Этому способствовала и высокая двадцатиметровая рубка, традиционно сдвинутая к самому носу подводного корабля.

 

-          Мастер, первый и четвертый танки готовы, начинаю расстыковку.

 

-          Отлично, сеньор Арекано. – отозался капитан, не отрываясь от бинокля. – Смотрю, ваши парни работают в масках. Эти черти так и не поменяли свои дырявые шланги, и у нас опять залита вся шлюзовая?

 

-          Да, Мастер. В шлюзовой опять по яйца газойля. Но расход небольшой; так, пара-тройка кубов на принятую тысячу, не больше. Ну, нам с того особого горя нет, помпы справляются, и мы выкидываем все набегающее  за борт. Пусть дорогие хозяева нюхают его сами, раз уж им так жалко поменять стыковочный узел.

 

Пампмастер был не прочь поболтать: на борту половина груза, самая трудная и нервная работа подходит к концу; все, что могло случиться – уже случилось, и эту погрузку он закончит легко и профессионально, прямо на глазах капитана. И, быть может, следующий рейс он пойдет на «Хорта Барбосе» уже не по разовому, а по постоянному контракту…

В руке грузового помощника ожила рация:

 

-          Да, здесь Нуньес, говори... Все? Ставлю третий на продувку, убирай людей… Ладно, конец связи… Мастер! Третий тоже готов, второму осталось тысяч пять, не больше.

 

-          Отлично, сеньор Нуньес. – пробормотал под нос капитан.

 

-          Спасибо, сеньор! – довольный карго снова перегнулся через релинг, рассматривая что-то на палубе. - Так, постой, Арекано, а что это за матрос направляется к рубке? Не твой?

 

-          Да, Луиш, посмотри, кажется, это твой матрос. – капитан ради интереса поддержал карго, вечно грызущегося с пампмастером.

 

-          Похоже, это Боханера, подручный Сесарио. Может, Сесарио его зачем-то послал… - кисло предположил пампмастер.

 

-          И не воспользовался рацией, чтобы поставить в курс начальника службы. – издевательски протянул чиф-карго, никогда не упускавший возможности воткнуть коллеге шпильку на глазах у непосредственного начальства. – Не-е, похоже, все-таки что-то стряслось. Видно, опять кто-то из твоих сунул руку, куда его не просили.

 

Вглядевшись, пампмастер признал робу одного из своих подчиненных, и виновато развел руками, повернувшись к капитану:

 

-          Мастер, у меня сами знаете, даже если кто и отдавил себе клешню, ни про какие-то компенсации от Компании никто из моих парней даже не заикнется, я это гарантирую...

 

-          Посмотрим. – холодно отозвался капитан, разглядывая в бинокль проходящий мимо катер хозяев платформы. – Вот же идиоты, сколько раз говорить… Шлепает, как будто так и надо, прямо по пятну из полусотни тонн газойля…

 

-          Дикари, сеньор. Даже температуру груза удержать не могут. Приходится постоянно вызывать ихнего карго и толковать ему элементарные вещи.

 

Толстый металл рубочного ограждения еле слышно загудел под каблуками подымающегося по скобтрапу матроса. Капитан, не отрывая от глаз бинокль, устроил его тяжелую тушку на релинге, и стал разглядывать нависающую над близким погрузочным терминалом громадину платформы, отмечая перемены, произошедшие со времени последнего визита.

 

 

 

 

Оторвав от глаз окуляры бинокля, капитан непонимающе вылупился на матроса, вытянувшего руку в сторону карго и пампмастера, почему-то замерших в непонятном ступоре. Пистолет в руке матроса он увидел уже на лету, когда этот матрос (…черт, да кто это?! У меня в команде точно такого нет!..) схватил капитана за грудки и с неожиданной силой бросил его на шарахнувшихся в стороны помощников.

Гипнотизируя взятых врасплох подводников черным зрачком ствола, Алекс сбил группу поплотнее и поприветствовал новых знакомых:

 

-          Добрый вечер, сеньоры. Приветствую вас на борту моего корабля. Как, кстати, он называется? Ну, смелее, не стесняйтесь.

 

-          «Horta Barbosa»… - смог разлепить сведенные страхом зубы капитан.

 

-          Отлично, так и запишем. А то могло бы как-то неловко получиться, согласитесь: первый раз в своей жизни угнал субтанкер, и даже не знаю, как он называется…

 

-          Эй, сеньор, не знаю уж как вас там… - решился подать голос чиф-карго, в глубине души всегда считавший себя прирожденным переговорщиком, но блеснуть талантами ему не удалось, так как угонщик тут же оборвал его попытку наладить контакты:

 

-          А ну цыц. Дорогие мореходы, не путайте общительность с благодушием. Открываем рты только для ответов на вопросы. Вопрос первый: кто из вас умеет водить эту штуку?

 

 

В рубке солидной Лазарры, неспешно ползущей вдоль обращенного к морю борта субтанкера,  невозмутимый мистер Стораччи уговаривал еле удерживающего себя в руках Фолмера:

 

-          Бросьте, бросьте, молодой человек. В конце концов, вы сами видите, что наш друг не первый и не второй раз проворачивает примерно такие фокусы. Скажу вам больше: это его постоянная работа, уже много лет. Так что держите скорость, и гоните дурные мысли, все кончится хорошо, я полностью в этом уверен.

 

-          «Хорошо кончится», глядите-ка на него! – не утерпев, взвыл датчанин. – «Гоните дурные мысли»! Ты не соображаешь, о чем сейчас болтаешь, мистер.  Эй, Джон, или как тебя там?

 

-          Джо.

 

-          Так вот, дорогой мистер Джо. Ты просто не совсем понимаешь, где мы сейчас находимся и чем именно заняты. Чтоб тебе стало понятней, я скажу тебе по-простому: мы только что умудрились навалить большую кучу на газон прямо под окнами чемпиона мира по боксу. И не убежали, обгоняя свой собственный визг, а стучимся к нему в дверь с деловыми мордами, и собираемся попросить у него бумажку чтоб подтереться. Вот чем мы с тобой сейчас занимаемся, приятель. Хозяин всего этого чертова хозяйства, он совсем не девочка с бантиками, поверь. И что с нами будет, если мы каким-то чертовым чудом прямо сейчас не растаем в воздухе, и не окажемся где-нибудь за сто, а лучше за пятьсот миль отсюда, мне неохота даже представлять. Нам придет конец. Неизбежно. Очень нехороший конец. Я очень удивлен, что курды еще не просекли, кто это сейчас шарится на их лодке прямо у ихнего погрузочного терминала. Да еще во время погрузки. Но они просекут, не сомневайся.

 

-          Молодой человек, наш друг, кажется, кое-что что пообещал, прежде чем прыгнул за борт.

 

-          «Пообещал»… Черт, Джо, ты как младенец! «Пообещал» он… С тем же успехом он мог пообещать, что эта подлодка выскочит из воды, повяжет платочек и станцует на погрузочном терминале…

 

-          В любом случае мы точно исполним то, что…

 

-          Да исполним, исполним, не волнуйся… У меня только один вопрос: что будем делать, когда подойдем и встанем под этой чертовой рубкой, как он сказал. А что полагается орать, когда с тебя живьем спускают шкуру, я уже знаю...

 

Тем временем капитан, настойчиво подгоняемый топающим сзади угонщиком, уже спустился из рубки в центральный пост, и, старательно сохраняя невозмутимость, отослал из отсека обоих молодых штурманов, недоуменно разинувших рты при виде своего капитана в сопровождении Алекса с пистолетом. Когда дверь за молодыми захлопнулась, в голове капитана мелькнула непрошенная мысль:

 

…Черт, я только что рассказывал им байку из своей карьеры про мастера Зазинью… А теперь, похоже, у них будет своя, куда более занятная байка для молодых: «Сынок, ты слыхал когда-нибудь про мастера Освальдо Жедеру, у которого угнали «Хорта Барбоса» - да-да, тот самый атомный субтанкер на двести пятьдесят тысяч тонн? Так вот, я тогда был штурманом у мастера Освальдо, и стоял ту самую стояночную вахту, когда все это случилось»... Никогда, никогда больше не выйду в рейс без взвода охраны на борту! И похоже, после этого случая Компания возражать не станет…

 

В голове капитана промелькнуло удивление – …вот я сейчас никак не уверен, чем и как закончится все это, но какой-то своей частью абсолютно спокойно рассуждаю, как и что мне говорить на расследовании, кто из этих двух молодых будет мне помогать, а кого придется выставить вором и идиотом… И как и где располагать охрану, чтоб такого никогда, никогда, никогда больше со мной не случилось… А все это говорит о том, что я, похоже, не только уцелею, но и приведу «Барбосу» в свой порт, со всем грузом. И это, как ни крути, главное. Судно и груз. Ведь в конце концов, что по сравнению с двумя сотнями тысяч тонн нефти значат эти дурные тюлени, которых в каждом порту можно набирать пятачок за пучок? Компания обязательно как-нибудь выкрутится, договорится со страховыми стервятниками, и я наверное даже останусь капитаном. Ну и ладно, там и посмотрим. А пока что главное просто остаться живым…

 

Немного расслабившись, капитан прошел к рабочему месту пилота, указав Алексу на боцманское кресло:

 

-          Вам придется мне помочь. Вы знаете, как управляться с дифферентом? Я сейчас дам команду на срочную расстыковку, и…

 

-          Ты меня не понял, морячок. Заводи свою колымагу, и топи педаль в пол. Если ты сделаешь это быстро, я оставлю тебя жить.

 

-          Мы сейчас соединены с погрузочным терминалом восемью продуктопроводами и десятком швартовов. Кроме того, наш якорь…

 

-          Ты, похоже, совсем меня не слушаешь. Ладно. Я дам тебе время как следует все обдумать. У тебя ровно секунда, как только она закончится, ты или стартуешь на заднем колесе, или я иду искать водилу посообразительней. Подумай не торопясь. – произнеся это, чужой человек поднес к голове капитана воняющий свежим порохом ствол, и решительно подвыбрал холостой ход спускового крючка. - Ну, что надумал?

 

-          Все, сеньор, я все понял. – торопливо пробормотал капитан, прикладывая одну ладонь к сканеру, а второй лихорадочно шаря под свитером, в попытках зацепить дрожащими пальцами токен[1] с аварийным ключом от системы, позволяющий при бунте или затоплении отсеков замкнуть управление на одном терминале.

 

Система невозмутимо съела аварийный код с токена, опознала капитана и вывела на дисплей стандартный ходовой интерфейс. Торопливо тыкая трясущимся пальцем в покорно распахивающиеся окна агрегатов, капитан приказал системе раскочегаривать реактора, и по мере выхода на режим тут же выдать всю мощность на гребные валы. Несколько секунд, пока срабатывала автоматика, и чудовищная мощь ядерного распада, переходя из одного вида энергии в другой, добиралась до гребных винтов через оба контура охлаждения, парогенератор, турбину, главный турбозубчатый агрегат, ничего не происходило. Молчаливая косная туша груженого под завязку субтанкера казалась слишком огромной, чтобы подчиниться каким-то там нарисованным кнопкам,  существующим лишь на экране компьютера. Однако реактора послушно полыхнули зеленым плутониевым адом, по лопаткам турбины хлестнул едкий перегретый пар, плавно тронулся и запел хитрыми подшипниками турбоагрегат; вот он вышел на режим, автоматика сцепила огромные привода – и четыре гигантских винта одновременно уперлись в неподатливую резину воды, толкнув лодку с места в карьер.  

 

 

-          Черт его подери! Смотри, Джо! Пошла, пошла!!! – в радостном недоумении взвыл датчанин, восхищенно колотя ладонью по плечу мистера Стораччи. – Джо, черт тебя побери! А?! Она идет! Да как идет, ты глянь! Ты видишь?! Там с места воткнули «полный»! Вон, аж с палубы всех посмывало! Или даже «самый полный»! Как он это сделал, а?! Это какой-то супермен из комикса, а не живой человек!

 

-          Фолмер, вы не забыли, что нам велел делать наш друг?

 

-          Да не бойся, не отстану, движки тут вроде как ничего… И рубка-то у танкера вон какая здоровая, она по-любому нас прикроет, если курды конечно вообще решатся стрелять в сторону покупателей… Нет, слышь?! Черт, я одного не пойму - как, как он это сделал?!

 

 

-          Бальмунг Гамбургу. Бальмунг-вахта, ответь Гамбургу-первому! Вахта, вашу мать!

 

-          Не ори, Гунар. Что там у тебя?

 

-          Извини, Хайнц. Тут черти что творится, ты не поверишь! Этот русский, он просто какой-то Спайдермен, или чертов Халк, я не знаю!

 

-          Гунар, не ори. Просто доложи, что ты видишь. С того самого момента, как русский на захваченной итальянке пошел в сторону Томмелитен.

 

-          Все, Хайнц, извини. Пока мы поднимали беспилотника, он уже ушел в точку, и пришлось догонять. Догнали уже на самом подходе к Томмелитен, встали, смотрим. У Курда стоит под погрузкой субтанкер, и вокруг Томмелитен, ясное дело, носятся кругами лодки с черножопыми головорезами. А этот чертов русский сбавил ход, и нагло поперся прямо под погрузочный терминал, представляешь? К нему сперва дернулась одна из лодок ближнего охранения, но, видать, русский как-то сумел отбрехаться по радио, и лодка отвернула. Беспилотник снял этот обмен, там что-то рычали на ихнем языке, мы с парнями так ничего и не поняли, но я все записал на всякий случай. Если надо, могу прямо сейчас перекинуть тебе файл.

 

-          Нет, не нужно. Продолжай.

 

-          Потом русский прошел на итальянке под кормой танкера, и прямо на ходу высадил в воду какого-то парня, у самых винтов наливника. Этот парень вскарабкался на руль глубины, немного там посидел – видимо, осматривался, потом выцепил отбившегося от своих матросика с танкера, сдернул с него ихнюю фирменную робу, надел ее, а матросика утопил тут же под винтами. Потом вылез и нагло поперся через всю палубу прямо к рубке. Дошел, поднялся. Минут шесть-семь ничего не происходило, а сейчас, Хайнц, ты не поверишь! Танкер прямо с места дал «самый полный»! Прямо как был, с неотстыкованными продуктопроводами, с якорями, со всеми швартовами! Погрузочный терминал – ты бы видел, Хайнц, его просто разворотило! Ко всем чертям, Хайнц! Пока трубопроводы со швартовами не полопались, лодка тащила его всей своей дурью, и сейчас он смотрится как кусок смятой фольги, его перекосило градусов на тридцать – я не вру, Хайнц, на тридцать, не меньше! И конденсат так и хлещет… Наверное, в трубопроводах еще есть давление… Оба, Хайнц, а на нем начинает гореть! Видать, эти чурки не сообразили сразу вырубить питание на терминал, прикинь! У нашего беспилотника хреновая камера, и я думал, что это пар там какой-нибудь, а это дым, дым, Хайнц!

 

-          А танкер? Идет, не останавливается?

 

-          Не идет, Хайнц, летит! Летит как ужаленный! Он еще толком не разогнался, но по кильватеру видно – машины на «полном», он упирается во всю свою дурь. Русский на итальянке держится рядом, видать, прикрывается танкером от шестистволок на платформе. Понимаю так, что русский хочет снять с танкера своего шустрого паренька. Черт, я тоже никогда такого ни за что бы не бросил – это ж надо, что он вытворил: пролезть к платформе самого бешеного парня в этом секторе, да еще во время погрузки, и вот так втупую угнать атомный танкер со всей командой, прямо от терминала!

 

-          Этот паренек и есть сам русский …Что делают курды?

 

-          Ничего, Хайнц! Их лодки сначала дернулись вслед за танкером, но на полпути развернулись, и теперь нарезают круги вокруг Томмелитен!

 

-          Все, Гунар, достаточно. Сажайте беспилотника и уходите.

 

-          Хайнц, а разве не надо проследить, чем кончится такая роскошная заваруха?

 

-          Гунар, я вижу, ты меня не понял. Через десять минут докладываешь, что беспилотник на борту, а ты сам вместе с Гамбургом-вторым в полном газу летишь к «Бальмунгу». Если хоть одна курдская лодка пойдет в твою сторону, беспилотника не ждать, сразу топишь его, а сам отрываешься. Никаких визуальных контактов, Гунар, не дай тебе Бог подвести меня сейчас, когда все так славно кончилось. Ты хорошо меня понял?

 

-          Понял, Хайнц, исполняю.

 

Оставив за собой грозно набухающее облако, подсвеченное изнутри кровавым нефтяным пламенем, «Хорта Барбоса» стрелой неслась по узкому проходу между двумя илистыми банками, отделявшими промысел Томмелитен от сравнительно безопасного двухсотметрового фарватера. Капитан, казалось, напрочь позабыл о висящей над его головой угрозе, и полностью ушел в картинку, разворачиваемую рядом навигационных дисплеев – шутка ли сказать, он сейчас пролетал на «самом полном» узенькую кривую промоину между двумя огромными подводными холмами из песка и ила, где в обычном режиме крадутся максимум на пяти узлах. 

Дождавшись, когда ощутимо накренившаяся лодка легла в последний правый поворот, Алекс не прощаясь отвернул рычаг на рубочной двери, ведущей в тесный отсек главного ствола. Напугав пистолетом и страшной рожей шарахнувшуюся к стенам горстку офицеров, ждущих непонятно чего перед запертой дверью рубки, Алекс проворно взлетел по трапу и захлопнул за собой верхний рубочный люк, тычками языка активируя впрыск в кровь греющего энзима и врубая голосовую связь с имплантами напарника.

 

-          Дон Джулио, я на самой макушке этой чертовой башни на лодке.

 

-          Алекс! Дорогой друг, я даже не знаю…

 

-          Потом, дон Джулио, все потом. Я уже пустил в кровь химию, и ждать мне нельзя. Ровно через две минуты я прыгну по правому борту, скажите датчанину, чтоб он не пролетел мимо меня в темноте. Пусть тормозит и стоит на месте, я сам подплыву и подымусь на борт.

 

-          Алекс, вода же всего два градуса! Вы уверены…

 

-          Потом. – нетерпеливо оборвал собеседника русский. – Дайте Рыжему команду. Прямо сейчас. Я прыгаю, начинайте отсчитывать одну тридцать пять секунд… Одна тридцать три.

 

-          Понял вас. Удачи. – отозвался наконец-то справившийся с волнением итальянец, и сам вырубил канал связи. – Фолмер, прошу внимания. Наш друг сейчас прыгнет с этой  штуки. Он по правому борту, лодка тоже начала поворачивать вправо. Он прыгает через… минуту и двадцать четыре секунды. Сориентируйтесь и подберите его. Двадцать одна. Двадцать…

 

-          Да вы че, офонарели оба!!! Идиоты! – самой настоящей белугой взвыл датчанин. – Вы бы еще попросили остановиться секунда в секунду! Эта дура весит под пятнадцать тонн, я как вам ее «заторможу», это вам не детская лодочка из газеты! Мы его потеряем!

 

Однако его наметанный глаз уже выхватил далеко впереди в кромешной тьме тот кусочек моря, напротив которого уходящая в черное небо рубка окажется черед минуту и восемь…

…точнее, уже минута семь. Пятьдесят девять. Пятьдесят шесть. Газ на себя; чуть доворачиваем влево, так волна будет давить в правую скулу, и погасит еще один-два узла, не давая слишком уж отклониться от курса. Так, волна от форштевня лодки докатывается почти до середины корпуса; значит, его отнесет еще чуть правее направления движения; а он молодец, грамотно выбрал момент: танкер ложится в правую циркуляцию, и он прыгает вправо - значит, его не затянет под винты, корпус-то длиннющий, и корму с винтами будет здорово относить влево… Двадцать четыре. Корпус танкера в повороте создаст мощное завихрение, потащит с собой всю воду по правому борту, и подтянет его вместе с этой водой… Двадцать три. Нет, два. Реверс… Есть реверс; теперь газу во всю дурь… Восемь секунд. Семь. Опа, а ничего так, вовремя получилось – теперь нас должно стащить примерно друг к другу; все-таки чему-то я в море научился... Два... Один. Все. Ну, теперь молись, американец, и греби со всех сил... Черт, где тут у этих проклятых курдов ходовые огни?!