3 августа 1858 года родился Матвей Кузьмич Кузьмин

Этот день в истории:

Кузьмин Матвей Кузьмич - крестьянин-единоличник; самый старший по возрасту Герой Советского Союза. 

О подвиге 83-летнего крестьянина страна узнала почти сразу. Первым о нём рассказал военный корреспондент и писатель Борис Полевой, позже обессмертивший подвиг лётчика Алексея Маресьева. 24 февраля 1942 г. – сообщило Советское Информбюро. Для фронта были выпущены специальные листовки, в газетах и журналах о М.К. Кузьмине печатались очерки, рассказы, стихи. Ему посвящали свои произведения писатели, поэты, скульпторы (например, в годы войны почти на всех концертах звучала баллада Е. Петунина).

 

 

Родился 21 июля (3 августа) 1858 года в деревне Куракино ныне Великолукского района Псковской области в семье крепостного крестьянина. Русский. Жил охотой и рыбной ловлей на территории колхоза "Рассвет".

В ночь на 14 февраля 1942 года 83-летний Матвей Кузьмич Кузьмин был схвачен гитлеровцами, потребовавшими от него указать путь в тыл позиций советских войск на Малкинских высотах, в 6-и километрах юго-восточнее города Великие Луки. Под угрозой смерти старик "согласился" быть проводником...

Предупредив через 11-летнего внука Сергея Кузьмина воинскую часть Красной Армии, Кузьмин М.К. вывел к утру вражеский отряд к деревне Малкино под пулемётный огонь советских воинов. Отряд был уничтожен. Проводник погиб от рук гитлеровцев, выполнив свой патриотический долг, и повторив подвиг костромского крестьянина Ивана Осиповича Сусанина, который зимой 1613 года, спасая царя Михаила Фёдоровича, завёл отряд польских интервентов в непроходимое лесное болото, за что был замучен.

Похоронен на военном кладбище города Великие Луки.Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками Кузьмину Матвею Кузьмичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Награждён орденом Ленина.

 

 

В городе-герое Москве на станции метро "Измайловский парк" (в 2006 году переименована в "Партизанскую") установлен его памятник, а на месте подвига патриота - обелиск. В городе Великие Луки именем Героя Советского Союза Матвея Кузьмина названа школа и улица. Деревня Малкино - памятное место.

 

Борис Полевой - "Предметный урок":

Наступление войск нашего фронта успешно развивалось. Каждый день сводка Советского Информбюро перечисляла всё новые и новые отбитые у противника населённые пункты. Появилось Великолукское направление. Великолукское! Что это значило - было легко понять, взглянув на карту, ибо от Калинина, где фронт начинал наступление, до Великих Лук было без малого четыреста километров. Каждый день наступления приносил новые удивительные примеры народного героизма. Давно ли я писал о подвиге Лизы Чайкиной, которую немецкие солдаты из Эльзаса называли Жанной д Арк. И вот с самой западной точки нашего наступления пришло сообщение о том, что старый крестьянин из колхоза "Рассвет" по фамилии Кузьмин повторил подвиг костромского мужика Ивана Сусанина и вывел батальон немецких альпийских стрелков на нашу пулемётную засаду.

У офицера связи, прилетевшего из дивизии, сражающейся уже на реке Ловать, узнал я об этом, упросил его захватить меня обратным рейсом. Он знал, где произошло это событие. Лётчик, как оказалось, тоже знал, и мы садимся прямо на снег в приречной пойме недалеко от Ловати, там, где по решению командования армии должен быть похоронен с воинскими почестями старый патриот. Правда, самого Кузьмина мне даже мертвым видеть не удалось. Самолёт подрулил к месту похорон, когда комендантский взвод уже давал прощальный салют. Но люди из колхоза "Рассвет" во главе с председательницей, угрюмой, крупной женщиной, были ещё возле бугорка мёрзлой земли, над которым сапёры водружали маленький фанерный обелиск. И от них узнал я историю жизни и смерти старого крестьянина, которого звали Матвеем. Чуть по привычке не написал "колхозника". Нет, в колхозе, как оказалось, он не состоял. Он был, по словам председательницы, последним единоличником в районе. Земли даже на приусадебном участке возле своей избы не обрабатывал. Жил охотой, рыбной ловлей, а нужные ему продукты - хлеб, крупу, картошку - выменивал на свои рыболовные и охотничьи трофеи.

 

 

- Бирюком жил, ни с кем не водился. При встречах: здравствуй, прощай - и весь разговор. Отдельно от всех жил, и, что там греха таить, не любили мы его, считали, тёмен он мыслями, - рассказывала председательница.

Так вот, когда расквартированная в селе рота горнолыжников из баварского егерского батальона, находившаяся, по-видимому, в резерве командования, получила приказ сделать по лесам обходный манёвр и вырваться в тылы наших наступающих частей, командир этой роты, знавший о старом охотнике, посулил ему деньги, охотничье ружьё и предложил Кузьмину провести его егерей лесом в назначенный пункт, расположенный на пути наступающих наших частей. Поторговавшись, старик согласился. Ружьё со знаменитой маркой "Три кольца" было его давней мечтой, и, когда на леса опустились сумерки, он повёл горнолыжников по знакомым только ему охотничьим тропам, и они пошли, разумеется, не зная, что ещё засветло старик послал внучонка через фронт с поручением найти какого-нибудь командира постарше, предупредить его о готовящемся ночном походе и попросить устроить в назначенном немцами месте пулемётную засаду.

И это было сделано. После долгих ночных скитаний по лесам Кузьмин вывел егерей прямо на засаду. Некоторые из них погибли тут же под кинжальным огнём пулемётов, не успев даже оказать сопротивления. Другие, поняв безнадежность борьбы, подняли руки. Командир батальона, разгадав замысел старика, тоже погиб, успев, однако, перед этим застрелить своего проводника.

Мне в этот день привалило редкостное корреспондентское счастье - удалось поговорить о Кузьмине и с председательницей колхоза "Рассвет", и с командиром полка, майором, люди которого устроили столь удачную засаду, и с одиннадцатилетним внуком старого охотника Серёжей Кузьминым, тем самым, кого старик послал через фронт к своим. Удалось даже получить пачку писем из Германии и в Германию, извлечённых из планшета погибшего командира егерей.

Золотой, ну просто золотой попал мне в руки материал. Он жёг мою душу, тем более что я знал: вечером Евнович должен передать сообщение о Кузьмине в Советское Информбюро. Но самолёт армейской связи, естественно, уже улетел. Единственное, чем мог мне помочь командир полка, в распоряжении которого я оказался, были саночки с резвой заиндевевшей лошадкой, на которых я и добрался до штаба дивизии. Там пересел на обратный грузовик полевой почты, привозившей армейскую газету. Потом, когда грузовик свернул с нужного мне маршрут, меня подвезли на тракторных санях, тащивших боеприпасы, а до деревни, где был размещён штаб армии и узел связи, я дошёл уже пешком.

Зимний день угасал. Для передачи оставались считанные часы. Корреспонденция о Матвее Кузьмине уже сложилась в голове. Написал я её в закутке у дежурного связи под аккомпанемент потрескивающих по соседству, за занавеской аппаратов Бодо. Написалось необыкновенно легко. Даже усталости не чувствовал. Усталость пришла и одолела меня разом, когда я, закончив очерк, попросил полковника Лазарева дать мне немедленное уведомление о приёме. Получив из узла связи Генштаба извещение о том, что корреспонденция принята и к адресату поступила, я, сломленный весёлой усталостью, пришедшей от ощущения удачно завершённой работы, тут же, в закутке дежурного связи, заснул на полу, положив голову на полушубок.

Ну а по возвращении "домой", то есть в деревню, в наш "Корреспондентенхауз" я уже ходил, применяя охотничий термин, держа хвост пистолетом. Меня ждало телеграфное извещение, что корреспонденция о Кузьмине напечатана в один день с сообщением Совинформбюро, что считалось особым шиком.

Через некоторое время, когда наступление приостановилось и части фронта начали перегруппировываться для нового рывка, я получил возможность вылететь в Москву. Полковник Лазарев, добрейший человек с очень сердитой внешностью, как всегда, обозрел мою деятельность "на данном отрезке времени" со всеми её достоинствами и недостатками. Трудно доставшаяся мне корреспонденция о героической гибели Матвея Кузьмина была весьма похвалена и за тему и за оперативность её передачи. Помню, я почувствовал себя именинником, а тут мне как раз сообщили, что меня хочет видеть сам редактор.

- Как загорится первая полоса, так к нему и зайдешь, - сказал мне его помощник Лев Толкунов, глядя на меня чёрными, живыми и очень весёлыми глазами.- Будет разговор.

- О чём разговор?

- Там увидишь, - таинственно заявил Толкунов, щуря насмешливые глаза. - Доживёшь - увидишь, готовься ко всему.

Пётр Николаевич Поспелов, мой земляк из старых тверских большевиков, человек долга, умеющий поощрять хорошую инициативу, ценящий журналистское мастерство, был в то же время совершенно нетерпим к поверхностности, верхоглядству, к любому проявлению невежества и лени. Так о чём же будет разговор? Что таится за хитрым, насмешливым взглядом Толкунова, слывущего в коллективе мастером розыгрыша?

В те дни весь сузившийся до предела коллектив "Правды", занимавший лишь два этажа огромного здания, обитал по своим кабинетам. Кабинет, который мне определили под жильё, был в нескольких метрах от редакторского. По логике вещей я должен был с дороги хотя бы вздремнуть на диване на свежих простынях, которые мне выдали. А вот не спалось. Редактора мы любили и побаивались. Так о чём же будет разговор? До того момента, когда "загорелась", то есть была направлена в стереотип, последняя страница завтрашнего номера, я так и не сомкнул глаз и сразу же, как только это произошло, постучал в дверь редакторского кабинета.

- Вы меня звали, Пётр Николаевич?

- Да, да, конечно... Садитесь, пожалуйста. - Редактор указал на кресло, стоявшее перед его обширным столом. Сам сел напротив, из чего я заключил, что, несмотря на поздний, точнее, ранний час, ибо в целях светомаскировки не было видно, что за окном загорается утро, разговор будет длинным.

Садясь, я заметил на редакторском столе газету с моей корреспонденцией о Матвее Кузьмине, вышедшей под заглавием "Подвиг Матвея Кузьмина". Заметил. Успокоился. Даже взыграл духом: ну, будут хвалить. Ан вышло не так. Редактор взял газету, похлопал ею по моему колену.

- Интересная корреспонденция. Спасибо. На летучке высоко оценили и тему и оперативность. Но вы же, Борис Николаевич, не хроникёр. Вы писатель. Разве так вы могли бы, вы обязаны были, слышите, уважаемый товарищ Полевой, именно обязаны были об этом рассказать?

В огромном, облицованном тёмным деревом кабинете редактора было холодно, как на передовой, где из-за близости противника нельзя зажигать костёр. Редактор, человек крупного сложения, профессорской внешности, был в полной партизанской справе: в стёганой фуфайке и штанах, заправленных в валенки. Слова вылетали у него изо рта комочками пара. Он зябко подышал в сложенные ладони и продолжал:

- Я историк и могу вам совершенно ответственно сказать, что история не знала таких войн, какую мы вынуждены вести. Сражаются не только полки, дивизии, корпуса, армии, сражаются, и яростно сражаются, две идеологии, два диаметрально противоположных мировоззрения. Сражаются не на жизнь, а на смерть, и вы, военные корреспонденты, свидетели и участники этих сражений.

Он снял очки, начал их протирать, и светлые глаза его, только что смотревшие зорко и остро, стали как бы незащищёнными, беспомощными. Но только на миг. Очки были вновь водружены на место, и он снова смотрел зорко и требовательно.

- Вот ваша корреспонденция, - он опять похлопал меня по колену свёрнутой газетой, - вот он, этот Кузьмин, советский человек, как бы повторивший подвиг русского крестьянина, совершенный более двух веков назад. Но ведь Кузьмин не Сусанин. Он не за батюшку-царя, не за дом Романовых, он за мать-Родину жизнь свою отдал. Подчёркиваю: сознательно отдал. Он от нацистского нашествия Советскую власть спасал, хотя вы тут вскользь упоминаете, что он был единоличником, в колхоз не шёл. Следовательно, до войны в чем-то был с нами не согласен, на что-то был в обиде...

Редактор встал, подышал в сложенные ладони, греясь, прошёл по кабинету, неслышно ступая валенками по паркету.

- Как историк заверяю вас, что ни в древней, ни в средней, ни в новейшей истории не знал мир еще такого упорства, такого героизма, такого самоотвержения, какие проявляет сейчас наш народ... Да, были богатыри Пересвет и Ослябя, был Иван Сусанин, были Минин и Пожарский, был матрос Кошка, было множество безвестных героев. Но теперь это массовое явление. Массовое!.. Вот только на вашем фронте: Лиза Чайкина, Александр Матросов, кстати, мне говорили, что Матросов-то именно на вашем фронте был не один, ведь так? Ведь подвиг его повторялся?

- Да, ещё в дни битвы за Калинин такой же подвиг совершил Яков Падерин на Волге, в районе Рябинихи. Тоже бросился на амбразуру, на вражеский пулемёт. Я тогда написал о нём в своей корреспонденции, точнее, упомянул.

- Упомянул! То ли это слово? Ведь человек отдал самое дорогое, что есть у людей, - свою жизнь. Об этом не упоминать, об этом рассказывать, об этом песни петь надо.

Редактор сел в кресло, придвинулся ко мне поближе.

- Сколько таких нравственных богатств могут остаться незамеченными, затеряться, забыться в катаклизмах этой огромной, нечеловечески трудной войны! И в этом будете виноваты вы, военные корреспонденты, которые, так сказать, пишут беглый черновик будущей военной истории, да, да, именно черновик истории. Записывайте, тщательно записывайте все такие случаи. Всем говорю и вам вот повторяю: заведите специальную тетрадь и записывайте - с именами, с фамилиями, с точным местом действия, а если выйдет, и с гражданскими адресами героев. Записывайте впрок. Не войдет в корреспонденцию - пригодится потом. Для истории. Для ваших же собственных будущих рассказов, повестей, а может, и мемуаров. - Он усмехнулся: - А что? Может быть, когда-нибудь засядете за мемуары?.. Записывайте - это ваша обязанность. Если хотите, ваш партийный долг. А за это, - он хлопнул ладонью по газете, лежавшей на столе, - за это спасибо. Но как бы вы могли написать об этом, товарищ писатель! Берите пример с Николая Тихонова. Его корреспонденции из блокированного Ленинграда - это и информация, и предмет для глубоких философских раздумий, и настоящая - да, настоящая - литература...

Очень хорошо помню эту беседу. Это был урок, предметный урок, который я получил в "Правде". Редактор тогда словно бы провидел сквозь годы. Есть сейчас в старом городе Великие Луки улица Матвея Кузьмина, поставлен ему памятник. И самодеятельный хор его земляков поёт о нём сложенные на месте песни...

Ну а я после этой беседы взял себе за правило писать дневник. Вёл его всю войну, вёл в немецком городе Нюрнберге, где судили главных военных преступников второй мировой войны, и из тетрадей этих в послевоенное время вышли герои моих рассказов, повестей, даже романов, вышли на подмостки театров и даже на оперную сцену.

Всегда, всегда вспоминаю с благодарностью давнюю свою ночную беседу с редактором П.Н. Поспеловым в его огромном, облицованном черным деревом кабинете, где в ту пору было холодно, как на передовой.

Полевой Б.Н. "Самые памятные: Истории моих репортажей". - М.: Мол. гвардия, 1980, стр. 173-179.

Биография предоставлена Уфаркиным Николаем Васильевичем (1955-2011)

Источники:

Герои Советского Союза: краткий биогр. слов. Т.1. – Москва, 1987.

Подвигу жить века! М., 1970.

http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1913