ВНИМАНИЕ! В сеть вышла заключительная часть трилогии "Сиреневая книга" "ФЕРМА ЧЁРНЫХ ЛЕБЕДЕЙ" (НЕСКОЛЬКО ГЛАВ)

Несколько отрывков из книги "ФЕРМА ЧЕРНЫХ ЛЕБЕДЕЙ"

**********

...Пунктов было много. Гости потихоньку разошлись и разъехались, а молодой, дождавшийся своего звёздного часа, диктор торжественно подбрасывал всё новые и новые поленья:

…интернирование в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права граждан иностранного государства, воюющего с Российской Федерацией; а также запрещение или ограничение выезда граждан за пределы территории Российской Федерации…

 

— Поздравляю, — сказала Лиза, — ты победил, Бондаренко! Теперь мы еще и с гирькой на ноге!

— Мы с камнем за пазухой, — поправил её Бонда, — даже с двумя!

Но получилось не очень оптимистично: иллюзии развеялись, раздался скрежет и дверка захлопнулась. Чего уж там хорохорится.

Проснулся он поздно, почти в десять. От выпитого и пережитого побаливала голова. Спустился вниз, полез в холодильник за таном. Лиза, сидящая за столом, молча, протянула ему планшет:

«Сегодня ночью опубликован ряд указов, имеющих силу федеральных законов по вопросам обеспечения режима особого положения.

Приостановлены и прекращены действия ряда международных договоров РФ с группой государств, совершивших акт агрессии против Российской Федерации, а также государствами, союзными с ними…»

ГЛАВА 12. СМЕНА ПОЗЫ.

Когда Бонда добрался до пятиэтажки брата, уже смеркалось. Дверь открыл сам Ленька. В тренировочных штанах и майке-алкоголичке. Впрочем, вкупе с неувядшей мускулатурой, смотрелась она вполне спортивно.

— Не понял? Ты чего? А лодка где? – поднял брови Бонда. – Мы что ли уже не едем?

— Похоже, отрыбачились,— мрачно буркнул брат. – У тебя опять радио в машине выключено?

— Что такое в этот раз? — насторожился Бонда, – Рыбалку запретили?

— Проходи в комнату, — махнул Лёнька. — Там… очередное шоу проанонсировали. Через десять минут. Покурить успеем.

***

Обращение к народу

Соотечественники! Граждане Российской Федерации!

В этот непростой для страны час обращаемся мы к вам! Над нашей Родиной нависла смертельная опасность! Непопулярные реформы, чехарда в высших коридорах власти, очередной мощнейший социально-экономический кризис и центробежные политические тенденции в РФ…

— Ну-ну, «братия и сэстры», значит? – хмыкнул Ленька. – Совсем, видать, прижало.

— Нифига! — мрачно сказал Бонда. — Слышал же: «Соотечественники и граждане Российской Федерации»!

— Ладно, хоть не «дорогие товарищи!»

— Но и не «господа», заметь, — ехидно уточнил брат. — Тяжко им теперь с форматом придется.

— Это только вначале, — усмехнулся Ленька, — если смогут удержаться, то к ним потом очередь выстроится из формуляторов смыслов и объяснятелей дискурсов.

— Какие ты слова, однако, знаешь мудрёные, — подивился Бонда. – На работе делать стало нехрен, так ты уже за говносайты принялся?

— Нет, пока за Пелевина. Давно его не читал, теперь вот сподобился.

— А-а, — отмахнулся Бонда, — у меня тоже всегда терпения не хватало на выковыривание изюма из его булочек.

— А, зачем ковыряться? – пожал плечами Лёнька. — Жуй целиком! Наслаждайся букетом.

...мы столкнулись с перспективой превращения РФ в конфедерацию, а возможно и с угрозой последующего распада страны…

— Да ну нах! Там, помимо изюма, столько… всего нашпиговано… как котами в песочнице… Трип на трипе. Сдуру можно и ориентиры потерять.

— Это да! – довольно протянул Ленька. – Зато, когда задним числом читаешь, уже многое понятно становится. В его актуальных, на тот момент, мотивировках. С какой целью он вообще это писал.

— С целью денег срубить и эго потешить, — засмеялся Бонда.

– Не скажи, не скажи! У него точечная работа по целевой аудитории. Там теги грамотно расставлены. А потом люди думают строго в нужном направлении. Основываясь на вложенных им смыслах.

— Да, похер! Но ты, смотрю, прогрессируешь, — подмигнул Бонда. — Всё лучше, чем Жирика слушать. А потом цитировать.

— Жирика надо слушать, — назидательно сказал брат, — потому что он анонсер. Всем понятно, чьи спойлеры он озвучивает.

— Был таким когда-то, — кивнул Бонда. – Вот только теперь там из других… чревовещателей очередь. Уже несколько лет. А этот по инерции еще что-то пытается, но вот как-то не попадает. Причем, абсолютно. Видимо сливают его, таким образом. Напоследок, уже с антипрогнозами. Чтоб хоть какая-то польза.

…Очевидно, что политика искусственного внедрения капиталистических реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин не оправдала надежд большинства населения страны. Мы все помним, как это было! На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние…

— Ладно, — согласился Ленька, – я действительно в последнее время не отслеживаю. Дай сейчас, хотя б послушать, интересно же!

— А мне уже надоело, — честно сказал Бонда, вставая с дивана, – слова у всех правильные, а жить все хреновей. Гаси ящик, поехали, в машине дослушаем.

— У меня вообще желание пропало куда-то ехать, — поморщился Лёнька. – Не уедешь, не убежишь от всего этого! Настигнет и размажет!

… Власть на всех уровнях потеряла доверие населения... Под маской перехода к свободной рыночной экономике у нас украли страну. Украли прошлое, украли настоящее. Украли будущее.

— Ты смотри, — заметил уважительно Бонда, — а выводы-то сделали: сегодня вообще нормально подготовились! И руки у них там, похоже, ни у кого не дрожат…

— Да если и дрожат, — вздохнул брат, — то в этот раз тебе никто их не покажет! А если б и показали, то никто бы и внимания не обратил. Устали все. Не до этого.

…Вы помните и последние годы. Расходы правительства росли, Центробанк не уставал «печатать деньги», давно позабытыми темпами росла инфляция… В стране зрело недовольство. Пролилась кровь. Кто ответит за гибель многих тысяч жертв искусственно раздутых межнациональных и религиозных конфликтов, искалеченные судьбы миллионов беженцев?

— Да–а, — согласился Бонда, — действительно, чирей назрел и лопнул!

— Долго уж больно зрел, — заметил Лёнька.

— Надо было греть… Создание революционной ситуации. Вот дрожжей подкинули, да подогрели… в последнее время, он и нарвал! Лишь бы, как говорится, заражение не случилось.

— Да ладно, сплюнь, еще пока непонятно что, да как. И чем все это закончится. У меня ощущение, что тут целый фурункулез. Замаемся лечить, когда один лопнул, а еще куча зреет.

— А тебе… не до…звезды ли? – грустно усмехнулся Бонда. — Мы-то и так здесь… в самой жопе! На дне цивилизации.

— О-о, это ты зря! — решительно заявил Ленька. — У дна существует масса дистинкций! Да и жопы, представь себе, бывают разные!

— Ладно, про жопы согласен, — кивнул Бонда. — Слушаем дальше, действительно интересно сегодня!

 … Потеряли покой и радость жизни десятки миллионов россиян, еще вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоями. Более десяти миллионов покинули страну, десятки тысяч прошли через тюрьмы. Это уже путь к национальной катастрофе.

— Да неужели, капитан Очевидность! Эй, брательник, ты чего завис?

— Что-то много слов, — мрачно сказал Ленька. — Мне это уже совсем не нравится. Ничего хорошего такая разминка не предвещает…

…долгие годы со всех сторон мы слышали заклинания о приверженности интересам личности, заботе о ее правах, социальной защищенности. На деле же человек оказался униженным, ущемленным в реальных правах и возможностях, доведенным до отчаяния. На глазах потеряли вес и авторитет все права на труд, образование, здравоохранение, жилье и отдых. Даже во вчера ещё благополучных регионах безопасность людей все больше и больше оказывается под угрозой. Вновь невиданными темпами выросла преступность. Страна погружается в пучину насилия и беззакония, ставящих под угрозу жизнь и здоровье будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности, пропаганды разнузданного секса и насилия.

Бонда вдруг развеселился:

— А я лично за разнузданный секс! Но только нечасто и исключительно с проверенными людьми.

— Людьми? – прищурился брат. — Ты меня пугаешь!

—  Да ладно! Я закоренелый этот, как его… гомофоб. А женщины тоже люди, чтоб ты знал! Хоть и странные… некоторыми местами.

… Каким быть общественному строю, должен решить народ, а его пытаются лишить этого права. Срыв последнего референдума наглядно это показал…Углубляющаяся дестабилизация политической и экономической обстановки в стране подрывает наши позиции в мире. Выдвигаются требования о пересмотре наших границ. Неприкрыто раздаются даже голоса о расчленении Российской Федерации и о возможности установления международной опеки над отдельными объектами и районами страны. Такова горькая реальность.

Но отныне страшные эксперименты с экономикой и населением закончились!

В целях недопущения к власти экстремистских сил, взявших курс на ликвидацию страны и развал государства,  …..

— О, смотри-ка, кто вышел! – ахнул Лёнька. — К-какая она… сегодня, уух! Ща, наверное, что-то важное скажет.

—  Ха-аррошая! И умнючая ведь, сука! Мой формат, — твердо заявил Бонда. — Я бы вдул!

— Я бы тоже. Только… похоже сейчас она сама… сразу всем вдует!

…Спасибо! Спасибо большое, каждому из вас! Простите, что заставила вас ждать. Сформированные сегодня ночью Совет Национальной Безопасности РФ и назначенное им на переходный период правительство РФ полностью отдают себе отчет о глубине поразившего страну кризиса, принимают на себя ответственность за судьбу страны, и преисполнены решимости принять самые серьезные меры по восстановлению реального суверенитета страны и скорейшему выводу государства и общества из кризиса.

— Ух, ты! Это что, – встревожился Лёнька, — типа переворот, что ли?

—  Переворот уже был, — заметил Бонда. — А это, похоже, наоборот. Подъём переворотом. С выходом на руки.

— Лучше бы на ноги. Подъём.

— Ну, уже хорошо, что с колен наконец-таки встали! Видать попоболь…  уже до головы дошла. Лишь бы только с колен, да не раком! В смысле не оказалось, что смена позы…

…мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок, положить конец кровопролитию, объявить беспощадную войну уголовному миру, очистив улицы наших городов от преступных элементов, а также искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество и унижающие граждан.

Мы положим конец произволу олигархов! Развивая многоукладный характер народного хозяйства, мы будем поддерживать и частное предпринимательство, сохраняя и предоставляя ему необходимые возможности для развития товарного производства и сферы услуг.

— Я — курить, — не выдержал Лёнька и вышел на балкон.

Бонда плеснул себе холодного чая. Похоже вчерашний. Как они его пьют?

… развитие страны не должно строиться на падении жизненного уровня населения. В здоровом обществе станет нормой постоянное повышение благосостояния всех граждан. Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к ее экономическому и социальному процветанию. Мы, обещаем провести широкое всенародное обсуждение проекта новой конституции страны и соответствующих неизбежных внесений в действующее законодательство.

— О, вроде закругляются, — позвал Бонда.

Брат не выбрасывая сигареты, вернулся к телевизору. Люди, стоящие за спиной шатенки действительно пришли в движение и, что называется, «сомкнули ряды», встав полукругом как для групповой фотографии. Бледные лица их выражали какую-то скорбную уверенность.

 

…Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час — значит взять на себя тяжелую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия. Каждый, кому дорога наша Родина, кто хочет жить и трудиться в обстановке спокойствия и уверенности, кто не приемлет продолжения кровавых межнациональных конфликтов, кто видит свое Отечество в будущем независимым и процветающим, должен сделать единственный правильный выбор. Мы призываем всех истинных патриотов, людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени.

Призываем всех россиян осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Совету Национальной Безопасности и переходному правительству РФ!

Призываем принять, каждый на своём месте, меры по выводу страны из кризиса. В кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства, чтобы затем решительно двинуться вперед. К Оздоровлению Отечества! От этого зависит наша жизнь и будущее наших детей и внуков, судьба нашей великой Родины!

 

ГЛАВА 7. ЯР.

 

– Что читаем? – спросил Бонда, и мальчишка показал обложку пластиковой книжки. Видимо, родители тоже уважают традиции. Бонда вспомнил свой буржуйский дисплей, стилизованный под «Ньюсвик». Надо его, кстати, как-то стребовать! А то достал уже этот дурной жесткий планш, выданный экспроприаторами в белых халатах.

На обложке значилось «ЯR». Автор неизвестен.

– Это мы не проходили,—  подмигнул Бонда,—  Шо за цэ? Что за книжка?

– Сказка,—  ответил мальчишка,—  только местами непонятная, и я не могу ответить на вопросы. А послезавтра уже проверочная.

– Вы что, и в каникулы учитесь?—  изумился Бонда.

– Да нет, дистанционку надо записать с ответами и отправить учителю. Это внеклассное чтение. Лучше б я другую тему выбрал. Про любовь и дружбу. Подумал, что социальная фантастика интереснее.

Бонда оживился. Ему пришла в голову идея.

– Слушай, мелкий!—  сказал он.—  Давай ты мне эту сказку вместе с вопросами скинешь, а я тебе завтра своими словами всё расскажу. Ну, объясню, что там имелось в виду. В это же время, здесь в фойе. Идёт?

Пацан закивал и расплылся в улыбке.

– Но с тебя, Костик…Ты же Костик? С тебя, Костян, организация моего знакомства с твоей бабушкой. Например, для совместного обеда в этой шикарной столовой. Или ужина. Причем, сам на него можешь не приходить. Понял шутку юмора? Молодец, далеко пойдешь! Я тебе потом объясню, как ей грамотно намекнуть.  

Вечером Бонда вышел на лоджию, уселся в круглое кресло и включил планш.

***ЯR***

Сказка об оккупации.

Посвящается всем, кто не допустил…

 

— Тоха! Ты точно уверен, что мы дойдём?

— Дойдём, Эмка! Обязательно дойдём!

— И машина там будет?

— Будет! – двенадцатилетний Тоха всем своим видом внушал уверенность, но на его душе тоже скребли кошки. Только бы дед не соврал! Слишком уж много он поставил на этот поход.

За самовольный выход из сектора взрослым грозила пожизненная ссылка на Семнадцатый Объект. Или гораздо хуже. Всё зависело от судьи. Если скажет «Побег!», то, всё. Шансов нет. Сначала, говорят, на опыты, а потом уже...

     На Семнадцатом хоть с полгода-год протянуть можно. Говорят. Поэтому, «несанкционированный выход за пределы» лучше «побега».

Оттого и бежали всегда налегке. Чтобы повода не давать. Ловили всех. Но хитрый Тохин дед говорил, что ничего подобного. «Обрати, — говорит,— внимание, как его привезли. В закрытом мешке. Лица никому не показали. Значит, это не он».

— А кто тогда? – с ужасом спрашивала Тохина мать, отрываясь от швейной машинки.

— Да поймали какого-нибудь счастливца, подальше от нашего сектора, отмудохали и сюда. В назидание, что бежать бесполезно.

Мать с сомнением смотрела на него, укоризненно кивала в сторону детей, играющих на полу, и возвращалась к шитью.

Ткань, как инвалиду-надомнику ей приносили прямо в блок. Норма была выше, чем у остальных на фабрике. А что ты хотела? Сидишь дома, слушаешь ящик, причем то, что хочешь, а не как все. Да и теплее в жилых блоках на два градуса. Так что не обессудь!

     Вечером ей немного помогали подруги – мать Эмки и мать Дрюхи. Эмка и Дрюха днём находились под присмотром Тохиной матери, а точнее самого Тохи.

Детей в секторе было мало. На сегодняшний день младше семи – ни одного. Все родители сходили на обработку. А что нищету плодить? Вот то-то же!

     Школа размещалась в третьем корпусе. Полноценная, пятилетка. Учили хорошо. Математике, языку, истинной религии, законодательству риджена, основам ремесел, да всякой ерунде типа всемирной истории…Полдня занимались, полдня работали на грибах или по клинингу.

     Тех, кто плохо учился, после школы отправляли не на завод или фабрику, а на ферму в каком-то далеком риджене. И больше про них никто не слышал. Маленький Дрюха считал, что там наверняка гораздо лучше, вот его отец и не возвращается назад. Поэтому в школе он тоже не старался.

Дед, пока был жив, дополнительно натаскивал Тоху по запрещенному письменному русскому. На устном пока еще многие общались в семьях.

— Пригодится, — говорил дед, — обязательно должно пригодиться.

Получалось у Тохи плохо. Буквы, конечно, он выучил быстро. А что? Буквы как буквы, много знакомых, некоторые так и звучат похоже. Вот только «Я» он часто писал как привычную «R».

Читать же было сложно. Да еще корявый дедов почерк! На компьютерах он, видите ли, всю сознательную жизнь. Или бессознательную, как он любил добавлять. Как это было связано, Тоха не понимал, а спросить стеснялся. Он видел маленькие компьютеры несколько раз в жизни, и текст там вводился исключительно голосом. Корректирующие стилусы и манипуляторы использовались только в управе, но дед принципиально не смог бы никогда там работать. Странно это все. И каракули его разбирать совсем лениво.

Со спрятанной когда-то дедом, ободранной и обгоревшей по краям, тонкой книжкой на трёх языках (на родном, на русском и ещё на каком-то странном, внешне похожем на шелуху от крипса) дела шли лучше. Там был нарисован большой белый ящик с кнопками, и шло его пространное описание. Идиотская, надо сказать книжка, но мало ли кто про что писал. Дурных выдумщиков тогда видно было множество.

«За неимением других книг, — сказал дед — и такая сойдет. Давай-ка от сих до сих…»

С книжкой было проще, но и то, непонятные слова про «копир» Тоха читал, как и написано, причем русскую «эР» заменял звуком «П». Коупип, одним словом. Помогало то, что часть текста на английском сохранилась, и Тоха понимал, о чем примерно идет речь. «Не вставляйте пальцы, не грызите провод…» Идиоты, чего уж там! Дед строго-настрого запретил говорить кому-либо об этой фантастической книжке. Тоха знал, что не поздоровится – дед про такое никогда не шутил.

Говорить всё-таки было не в пример легче, тем более, что русские слова богато перемежались англицизмами, аббревиатурами с давно позабытой расшифровкой и универсальным матом.

— Бялорус ты! – непонятно ругался дед, — Олбанец хренов!

Думал Тоха только на инглише. Мать и дед (с ужасом) признавались в том же.

— У меня коктейль в голове, — говорил дед, — и его я с трудом, но еще как-то, да структурирую. А вот что дальше…Книгу бы. Хорошую толстую книгу. Чехова. Или Пушкина. Да любую, хоть учебник по пчеловодству, только б нашу!

     И он надолго замолкал.

Сначала Тоха пытался убедить деда, что все эти рассказы про великих русских писателей и поэтов — выдуманные в двадцатом веке бредни. Мифы о никогда не существовавших цивилизациях, сочиненные небольшими вымирающими народами. А правда в том, что существовали адаптированные переводы великих авторов на русский, причем (явно для утешения) мало похожие на англоязычный оригинал. Есть же доказательства. На одиннадцатом этаже пятого корпуса громадная библиотека – семь тысяч книг! Говорят, самая большая в риджене. Да что буки, кому они сдались даже на инглише!

     На всемирной истории тичер рассказывал, что в управе есть специальный слот, через который он выгружает видеоуроки и инструкции. Не только для школы, но и для персонала сектора. Так вот, он своими глазами видел, какую ерунду порой несут недолеченные вырожденцы. Их послушать, так многое раньше было совсем не так уж плохо… как на самом деле. И про несуществующие огромные страны, и про отдельные жилища на каждую семью с мобилями для каждого. Вырожденцы могли даже свои тексты к чужим песням придумывать! Причем очень складно.

     Тохе всё это было до боли знакомо. Дед и парочка его приятелей любили попеть. Нигги отлично танцуют, а наши складно словоплётничают.

     Тем более, что таких дурацких слов может и не было никогда! Просто кто-то поёт: «Хай-хэй, э-ге-гей» или «Лай-ла-лай», а наши старичьё какую-то ерунду: «Владимир ски сэнтрал… ветер северный. Этапа дотвери… злонамеренно». Или другую ерунду: «Призрачна всё в Этамирре бушующе-е-ей... Ест только Мик, за него и держись! Ест только Мик междупрошлое будущи, и Менаон называет за жизнь»!

     Песня про сытого и надёжного Мика из Этамирры нравилась Тохе больше, чем про лыжный вокзал. Жалко, что стариканы не знали эту песню в оригинале на английском. Они и на русском-то помнили только один куплет, как сами признавались. И спросить, мол, не у кого. Ага! Просто фантазии на большее не хватило.

     Мать так и говорила. Может, шутила? Но при таких насмешках у деда почти всегда начинались истерики, и Тоха только лениво слушал. «Да я! Да мы! Да всех! Если б — кабы б! Люля б — кебаб, фак-перефак!..»

     В школе об этом предупреждали. Не реагировать. Последствия старых вакцинаций. Пусть фантазируют. Дед даже родился в этом веке, что он мог знать про двадцатый, а уж тем более про восемнадцатый-девятнадцатый?! То-то!

Да и сам он по воскресеньям признавался: «Да много ли я нормальной-то жизни видел?» Тоха с матерью знали эту шарманку наизусть.

— Женился в двадцать лет. Ипотеку — не дали. Жили… как дураки… Эх, даже ребенка… и то не успел заделать.

Детей у него не было. Мать Тохи являлась дочерью его двадцатисемилетней жены. От первого брака. Тоха так и не понял, что это означало.

Брак! Брак. Он представлял себе большого ущербного рыхлого мужчину, такого как мистер Фицкер из управы. Тот тоже был какой-то бракованный, как мать, но только по-другому. Мать Тохи не могла нормально ходить, а мистер Фицкер не мог нормально делать любовь. Дед ругался за это слово, поясняя про что-то своё, совершенно непонятное по смыслу, но альтернативные обозначения в секторе не приживались. А сэкес, как говорили старшие ребята, это вообще-то другое. Тоха видел.

Мистер Фицкер всё делал не так как усталые мужчины из их сектора. По субботам он приходил к Дрюхиной матери, и пацаны часто подглядывали. Мистер Фицкер знал об этом и даже подмигивал им. Похоже, ему это всё нравилось. А мать Дрюхи снимала свои толстые очки и вообще ничего не замечала.

У Тохиной матери не было никого. Всех ухажеров после гибели отца разогнал дед, а потом и здоровья не стало. Она жадно слушала рассказы выпивших подруг. Но подслушивающие дети знали, что Дрюхина мать точно все перевирает.

     Дед тоже любил поддать, как он говорил. В их секторе в День Освобождения и вечером субботы отоваривали регулярные талоны на спирт. Говорили, что на юге такого нет. Там как будто остались только спецсигареты. Но для всех. Наверное, врали.

     В шопе на первом этаже продавались разноцветные таблетки, которые надо было бросать в бутылку. Дед покупал самые дорогие – «Виски Люксен». Мать ругалась. Половину своего спирта она обменивала на продуктовые талоны.

Тоха знал к кому бежать тридцатого числа для обмена. Не однажды его пытался побить сын алкоголика Тимура, но он был дохловатый, хоть и старше, и Тоха отбивался. «Питаться надо нормально», как говорила мать, а потом уж лезть на рожон!

     По бумажкам с красно-синим логотипом могли отоварить любого предъявителя. Поэтому талоны часто крали, грабить в открытую все же боялись – везде камеры, за насилие над свободной личностью можно было загреметь на Семнадцатый. А там… Ну, вы уже знаете. Там даже защита надолго не поможет.

     Дед всегда зло смеялся над словом «свобода». Говорил, что применяемые меры биобезопасности и связанные с этим ограничения по перемещениям и режиму – фикшн и *ерня полная.

«Х*рнёй полной» он называл почти всё, и Тоха не обращал на слова деда внимания. Тем более, что незадолго до смерти тот вдруг признался, что и раньше были «те же яйца, сбоку бантик, в декорациях других».

«Та же, — говорит, — схема, хрен куда с колеи выпрыгнешь! Иэнэнку-то с тех пор ведь одну и ту же ношу… Да и жрали мы тогда такое же дерьмо, как и сейчас».

— Дурак ты дед! – возражал ему Тоха. – Никакое это не дерьмо, а очень даже вкусно! Особенно, «Еда-курица» и «Десерт-сгустчонка со свинским лярдом»!

— А ты видел этих куриц? – горячился дед.

— Конечно! — фыркал возмущенно Тоха, — Нас же от школы водили на ферму в семиэтажке. Я рассказывал, ты опять забыл? На профподготовку. Там было много бройлерс. Каждый сидел в такой огромной бутылке, голова была внутри горлышка с утолщением и запрокинута вверх. И почти все глазами тупыми сквозь пластик зыркали! А из клюва торчал прозрачный шланг для кормления. И из ассы… прости, зада, тоже.

— Тот же самый? — усмехнулся дед.

— Кто тот же самый? – не понял Тоха.

— Ну, шланг-то? С зада на перед — безотходная ж технология! – подмигивал дед, и Тоха понимал, что тот шутит. Конечно же, у курей есть свой фекализатор. Наверняка есть. У нас вон в «ВиСи» на этаже стоят аж несколько, урчат, делают прекрасные брикеты для бойлера. Жидкая фракция удобряет грибы, разводимые на опилках в бэйсменте. Наука!

     Тохе та экскурсия не понравилась. Запах ужасный, шум. Глаза эти, почки, желудки, порубленные когтистые лапы, запаянные в пластик. То ли дело на заводе! Особенно в светлом цеху.

Он так и не понял, что за блестящие железки выскакивали из станков на длинные ленты. Станки были старые. Тоха тогда заметил, что на многих из них закрашены знакомые русские буквы, выпукло проступающие сквозь серую эмаль. Когда он поделился этим с дедом, тот сказал, что всем им в риджене дают жить, пока живы эти станки. Что он имел в виду, Тоха не понял и, видимо, больше так никогда и не узнает.

Деда увезли в седьмой корпус, в котором находился хоспис, через полгода после того, как выяснилось, что он не проходил вакцинацию двадцать лет назад. На самом деле её не прошли целиком многие из вырожденцев, об этом знали, но молчали. Иначе, откуда б у них были эти навязчивые идеи и ложные воспоминания? Да и что с них взять, подумаешь, брюзжат.

Просто хитрый Тохин дед в свое время подделал документы о первичной вакцинации и считал, что избежал многих последующих проблем со здоровьем.

     «Зато я почти всё помню», — вот так непонятно сказал он как-то ночью Тохиной матери. Тоха не спал тогда. Слушал взрослых, смотрел на луну в зарешеченном с целью безопасности окне. Думал.

     Свет в корпусах и на улицах гасили ровно в 23:00, и если не было ночных проверок, то включали только в 5:55. Проснувшись, надо было успеть разогреть еду, поесть и собраться. Полседьмого межэтажные лестницы уже гудели от ботов спешащих на работу людей. На выходе из корпуса каждый подставлял свою поллитровую термокружку под дозатор с бодрящим кофейным напитком. За это уже много лет отвечал Тохин дед.

     Считалось, что напиток из Тохиного корпуса чем-то интереснее соседских аналогов, и к ним забегали особо гурманистые соседи и даже мистеры из управы. Возможно, так и было – Тоха знал, что дед не соблюдал положенный регламент варки, а выданными ингредиентами распоряжался как собственным спиртом. Зато он тайком докладывал в керамический бак кофеварки сублимат корней жёлтых одуванов и кору с соседней лесопилки.

— Чё же, Джонни, не везёт-то тебе так? – издевался дед над знакомым мистером, приходящим к нему в обед на остатки утреннего кофе, — нравится начальству тебя в нашей дыре мариновать?

Мистер работал на контроле периметра уже пятый год, жена на родине его бросила, так и не дождавшись перевода в страну с нормальным климатом. С дедом они мутили бизнес. Тоха видел, как иногда мистер, озираясь, давал деду свой коммуникатор, а тот непонятно по-русски кричал невидимому собеседнику:

— Шиша, не биби мне, я знаю, что ты сможешь, у вас в соседнем секторе это есть. Заченчим через моего толстопуза. Его четвертина, как всегда, тебе треть. Чего? Колабор ты хренов, придут вот наши! Чё ты там ржешь? Придут-придут!

Отключался, менялся в лице и добавлял горько в сторону: «Придут, бля! Пешком с Марса…»

 

***

 

– Далеко еще, Тоха?

Эмка начал уставать. Разница в два года в этом возрасте сказывалась сильнее, чем у старших ребят. Да и перенервничали на периметре. Но дедово наследство сработало нормально – рамка пропустила ребят с левыми чипами как обычных транзитных работяг. Тоха только настоял на том, чтобы Эмка надел на боты съёмную тройную подошву – допуск по росту в футах и дюймах был неизвестен, и ребята подстраховались.

Граница соседнего сектора начиналась через пятнадцать миль. Они прошли около пяти. А ведь еще возвращаться. Тоха решил сделать привал и свернул с заросшей тропинки на поляну.

— Уже недалеко, Эмка, вон там за горкой должна быть небольшая роща с белыми деревьями, забыл, как называются, у нас в секторе они не растут. Дальше должны стоять сгоревшие пятиэтажные корпуса. А около них есть старые хранилища для маленьких мобилей. Наш — под номером «7».

— А если там нет уже номеров? Сорок лет прошло почти.

— А что мы до семи сосчитать не сможем? Скажешь тоже! Найдём!

     Солнце уже поднялось, разгоняя осеннюю хмарь. Пожухлая листва с высоких сучковатых деревьев напоминала хлопья перезревших подвальных грибов.

Но пахло здесь, за периметром, совершенно по-другому. Чем-то новым, торжественным. Тоха вдохнул поглубже, и у него закружилась голова.

***

— Подожди, — попросил Эмка, и Тоха опустил рогатку. – Он вроде не злой, давай посмотрим!

Зверь явно не был доггером. Догги, если говорить правильно, но Тоха в последнее время все чаще говорил как покойный дед. Доггеры, янкеры, коллаборы…

Доггеров, причем разных, даже добрых, Тоха видел. Некоторые прыгали очень высоко. Но, ни один их вид не умел карабкаться по деревьям.

Зверь внимательно смотрел на мальчишек, по-прежнему не выпуская придушенного мауса изо рта. Возможно, он впервые увидел таких маленьких людей.

— Эй, зверь! – попросил Эмка, — Отдай нам мауса, мы его высушим и сварим потом. А ты вон, какой ловкий, себе ещё наловишь!

— Ага, щас, — засмеялся Тоха. — Он его к себе домой унесет, может у него там детки есть или жена больная. Это ты себе наловишь.

— У нас в корпусе уже давно маусов нет. Я последний раз из них бульон пил года два назад.

— У нас тоже нет, но в бэйсменте встречаются. Только туда не попасть просто так.

— Это потому что у вас там грибы, а у нас просто склад от фабрики.

— Маусы же обожают тинсулейт!— удивился Тоха.

— Поэтому их и отпугивают оттуда беззвучными сиренами, — пояснил Эмка. – О! Я придумал, как можно назвать этого зверя: маусхантер! Классно?

— Интересно б узнать, как его зовут на самом деле. Кстати, знаешь, как по-русски будет маус?

— Как, Тоха? Скажи!

Тоха заулыбался и выдавил:

— Миишшь!

Ребята покатились со смеху. Маусхантер недовольно косил зелёным глазом, контролируя ситуацию. Пепельная пушистая шуба его развевалась на холодном ветру. Листьев на странном дереве почти не было и зверю явно становилось неуютно.

— Ладно, пока, Маусхантер! – вздохнул Тоха, увлекая за собой Эмку. – Может быть, еще увидимся!

Пройдя с полсотни шагов, они оглянулись. Но серого комка на дереве уже не было.

— Удрал,—  прошептал Эмка, — убежал хороший зверь… Но, я тебя запомнил. Вот вернёмся, я нарисую тебя. Я тебя хорошо запомнил, красивый Маусхантер: умные глазки, пушистый хвост, смешные треугольные ушки. Вернёмся, поменяю талоны на бумагу, и обязательно нарисую.

— А там есть бумага? – вдруг спохватился он. – Ты спрашивал деда, Тоха?

— Дед сказал так: «И копир, и папир. Отличная машина. Новая». Значит, есть, — отмахнулся Тоха. — Он её спрятал в специальной яме для ремонта мобилей.

— У твоего деда был мобиль? – изумился Эмка. — Как у мистера Колина?

— Нет, но он умел ездить и ему давал свой мобиль его отец. Мой как бы прадед. Тогда были другие мобили. И их было очень много. Дед говорил, что почти у каждого. Врал, конечно, но все равно интересно.

— А ты не думаешь, что и про эту машину он придумал?

— Нет, Эмка! Я несколько лет подряд вот этими вот глазами читал про эту машину. И по-русски, и по-английски. Думал, что это просто глупая книжка. Там не хватало страниц, и она была обгорелая, но я на всю жизнь запомнил, куда следует класть наши талоны и какие кнопки нажимать. Дед сказал, что унес с работы и спрятал в яму почти такую же.

— Зачем?

— Не знаю, я так понял, что больше нечего было унести, а может у него были какие-то мысли. Дед был хитрый, ты же знаешь. Но, он точно не врал. Когда в школе показывали старые хроники, там, на развалинах Москова, промелькнула такая же машина, только разбитая и вокруг валялись листы бумаги с одинаковыми рисунками. Я поделился с дедом, а его тогда уже принудительно лечили, и он мне всё это рассказал. И заплакал. И еще он сказал, что Москов – это был главный русский город.

— Да ну, Тоха, сказанул тоже! Где этот Москов, а где мы! Другая страна! Известно же, что русиши и татаре всегда жили здесь, в лесогорах нашего риджена. Пили спирт и ели лярд порков. Поэтому нам до сих пор и выдаются спецталоны.

—  Порка вкусная! – согласился Тоха, вздохнув, — Но «Еда курица» лучше. Я кстати взял её всего два туба, чтобы, если попадёмся, не подумали, что мы навсегда убегали. Но, нам нельзя попадаться!

— Нельзя, — тихо повторил Эмка, думая о чём-то своём. — А все равно как было бы здорово, если б у нас был свой риджен с большим городом! И никаких мистеров!

— Дед тоже так говорил. А мать на него шипела и дразнила: «Хотело Ярило, да только забыло!». У деда русское имя когда-то было Яро Слау…

Тоха отвернулся и потёр глаза. Ветер усиливался.

—  Доберёмся до машины и сделаем много-много талонов! – размечтался Эмка. – Вернёмся и наедимся до отвала.

— Нет, так нельзя, — строго сказал Тоха. — Надо будет спрятать, а доставать понемногу, и отдавать матерям.

Эмка вздохнул. Я все равно тебя нарисую, Маусхантер!

Небо над ними взревело, тяжелый транспортник с Семнадцатого ушёл за облака. Начинался дождь.

 

2017 г. Синегорье.

 

Бонда посмотрел вопросы во вкладке. М-да, немало! На часть из них, очевидно на те, что попроще, Костик уже ответил. Дерево – берёза, Маусхантер – кот, колабор – коллаборационист… И так далее.

Накладным слоем второго вопроса были подкрашены замеченные Костей искажения классического русского языка. В скобках стояло правильное написание.

Вопрос про организационную структуру и вероятную хронологию событий мелкий тоже осилил. Бонде, для уточнения, пришлось вернуться к тексту, оказалось, что Костя не подкачал.

Споткнулся он на достаточно взрослых вопросах. Бонда даже удивился, что в таком нежном возрасте дети должны знать про антидот и вербальные игры.

У него были мысли по этому поводу, но насколько они кореллируются со школьной программой он не знал.

В свое время, в старших классах, ему доставалось от литераторши. «И нечего было умничать, — приговаривала она, — если ты даже Достоевского до конца не прочитал!»

Бонда Достоевского почти не читал. Так, немножко, для поддержания беседы. Депреснятины и без ФМ хватало. Но, когда это он успел поумничать, Бонда не помнил.

Уточнять было себе дороже, училка нервная, а одноклассники утверждали, что как-то давно, он довольно долго нёс на уроке какую-то муть. Которую никто, включая литераторшу, не понял. Видимо, тупо тянул время до звонка.

Бонда не особо удивлялся. Он уже привык к тому, что многое тогда менялось. И отношения в старших классах стали более солидными что ли? Во всяком случае, за последнее время, уважения и интереса сверстниц резко прибавилось. Он списывал это на проявившуюся, наконец, мускулатуру и свой весёлый нрав.

Всё тогда было впереди! Все дороги открыты, как казалось первое время. Можешь стать кем угодно – военным, моряком, инженером, писателем. Мать надеялась, что старший сын пойдёт в медицинский, но Бонда грезил дальними странами. До убийства страны оставалось всего ничего.

«Ладно, — сказал себе Бонда, — утро вечера мудренее, пойду спать.  А завтра вместе с бабушкой и обсудим это дело. Прекрасный, кстати, повод!»

***

ГЛАВА 45. ИНСТИТУТ.

…Челябинск – город для людей, питающихся дымом домен…

Заметки на полях конспекта. Бондаренко А.И. 4 курс.

— Ибрагимов, сука! – сказал Бонда, — ты мне мозга не биби! Мозги, говорю, не сношай: я тебя просил как человека – запиши, что я присутствовал. Коноплёв теперь мне предъявляет, что я лабораторные пропустил!

— А чего ты даже к концу-то не припёрся? – огрызнулся Ибрагимов, — Я тебе не обязан задницу прикрывать.

— Водку ашать на халяву ты тоже не обязан! И сигареты без конца стрелять. А это… как бы денег стоит. Халявщик ты, а не партнёр!

Ибрагимов заулыбался. Бонда понимал — надеется, что всё ему сойдет с рук. Приятели же фактически, хоть и ни разу не друзья. Но показать характер, поднасрамши при возможности — это Ибрагимов уважал!

На людях он вообще-то вёл себя в меру ровно, но в ситуациях «один на один» иногда начинал непонятно бычить. Причём делал всё это как-то глупо и… неконструктивно что ли?

К чему обострять отношения, если этого никто больше не видит? Если от прилюдных подколов это все равно не избавит? Вначале Бонда удивлялся от подобных сегодняшнему выкрутасов, потом привык. Видимо Ибрагимову требовалась некая самореабилитация. Захочу – выручу, а захочу – и не стану! Вот такой я… непростой товарищ.

Будучи на последних курсах, Бондаренко ходил в институт только на часть предметов. Времени на всё не хватало. Советский Союз закончился, приоритеты поменялись. Становилось очевидным, что работать по специальности, скорее всего уже никогда не получится…

«Если б и у меня папа был главным инженером, — подумал Бонда, — то, возможно, и я бы… учился  себе, да учился! А так… никаких достойных перспектив».

Но диплом, который раньше мог кормить тебя всю оставшуюся жизнь, а теперь являлся относительно ценной бумагой, всё же следовало получить. Любой толковый человек понимал, что раз ты выдержал пять лет на дневном, да ещё на таком факультете, то уж с коммерческими-то делами справишься на раз!

Как у них в институте тогда говорили: «Мы освоим и сделаем всё что угодно, дайте нам только методичку почитать. На ночь». По конспектам лекций, да отпечатанным на скверном институтском ротапринте методичкам они и изучали большую часть спецпредметов.

На практические и лабораторные работы к третьей, а то и четвертой, парам Бонда обычно успевал. А игнорировал всевозможные «охраны труда» и некоторые скучные лекции, где преподаватели не особо следили за посещаемостью, и которые все равно можно было переписать. Иногда, впрочем, случались и досадные проколы.

Один из третьестепенных предметов, коих было немало на старших курсах, весь семестр читал совместитель с завода.

Это было время, когда применяемая в промышленности элементная база стремительно менялась и устаревшие знания по номенклатуре самых больших микросхем в мире выдавались студентам скорее по инерции учебного плана. Понимал это и сам лектор, который не вел ни журнала посещаемости, ни учета успеваемости. Читал нудно, по какой-то чужой тетрадке, сам с трудом продираясь через чужой почерк.

На экзамен лектор-совместитель пришёл явно с похмельной головой и с таким же страдающим товарищем, который даже не расстегнул меховую аляску и нетерпеливо ёрзал в ожидании исхода. Студенты воспряли, надеясь не заморачиваться со списыванием, и оказались правы. Великовозрастный староста-«афганец», сам пришедший на этот предмет в третий раз, был послан парламентером. Вернулся он через минуту с неожиданным и вполне приемлемым предложением: кто хочет «тройку» – три рубля, «четверку» — четыре и так далее. Долго не рассусоливать, деньги — в зачетку и далее через старосту!

Отслужившие в армии восхищенно ухнули, понимающе хмыкнули и быстренько натолкали трёшек в зачётные книжки. Бонда и еще пара человек, впрочем, положили по пятерке: не хотелось марать диплом тройкой, а класть пять рублей вместо четырёх было для них уже не столь ощутимо.

При всем при том, несколько неотдавших долг Родине (так называемых «школьников»), посещавших все лекции и подготовившихся к экзамену, с подобным раскладом не согласились. Тем более, что на подточенную скрытой инфляцией пятерку всё ещё можно было жить несколько дней. Особенно непоротой молодёжи.

Болеющий преподаватель, однако, вариантов честной сдачи не предусмотрел. И зря: это оказались его последние гастроли. Кто-то вложил и через две недели экзамен сдавали лично ректору. Который, впрочем, добросовестно повторил весь курс лекций аккордом за десять дней. С восьми до пяти. Слушать его было не в пример интересней, а денег никто не вернул.

Но с серьезными предметами такое, конечно же, не могло случиться даже в принципе, поэтому учились все. Поневоле пропущенные занятия наверстывались и отрабатывались.

Удобнее всего было переписывать конспекты с тетрадки одного товарища с красивым почерком. Даже армию тот умудрился оттарабанить писарем под Лейпцигом. Причем с армии он пришел на второй семестр, когда Бонда был еще на первом курсе. Там они и познакомились.

Летом Бонда ушел служить, а вернувшись, оказался снова в одной группе с бывшим сокурсником: тот брал академический отпуск по причине хронической неуспеваемости. Не вылететь насовсем ему помогала только активная общественная деятельность и унизительная подработка на нескольких кафедрах. Ну и колхоз, конечно же! Куда ж тогда было без колхоза?

Соответственно, исполненные разноцветными ручками, шикарно читаемые лекции следовало переписывать с умом: Бонда был свидетелем, как хозяин тетради не делал разницы между переносимыми в неё щербинами с доски и производными чисел. Если увлёкшийся доцент ставил в конце доказанного утверждения три восклицательных знака, то этот радивый студиозус переносил к себе в конспект все три! И два, если их было два.

На контрольные работы он готовил «рыбы» со всеми возможными вариантами, или тупо срисовывал с положенной на колени тетради все эти загадочные тиристоры, полевые транзисторы и конденсаторы. В этот момент он напоминал Бонде одного знакомого, который, высунув язык, старательно переносил в свой дембельский альбом иероглифы с пустой пивной банки. Подобранной на дальневосточном берегу командированным оттуда летёхой-пиджаком.

— Домой вернусь, трафарет вырежу, — объяснял всем любитель иероглифов, — на майки буду шлёпать каким-нибудь суриком и продавать в три раза дороже.

«Вряд ли только он сейчас найдет простые майки в свободной продаже, — думал Бонда, — с такой жизнью и сурика скоро не станет! Хотя идея уже совсем не смешная. Вполне себе ничего идея-то! А я вот тут сижу, слушаю про аналоговые ключи на биполярных транзисторах… Зачем вообще мне это всё?»

Откровенно говоря, Бонда не очень-то и любил выбранную им когда-то профессию. Точнее, вообще не любил. А еще точнее, не любил гораздо меньше других, доступных ему в то время, специальностей. Соответственно и выбрал после школы меньшее зло, надеясь после армии перевестись на «Электрооборудование судов» в Новороссийский или Одесский мореманский ВУЗ.

В этом он видел единственный шанс посмотреть мир. Океаны, джунгли, далекие острова, небоскребы… А как иначе? Вариантов для паренька из небольшого города не было. Ну, не по партийно-комсомольской линии же шустрить! За ради сомнительной перспективы увидеть Болгарию. А жизнь – одна, как бы это отчаянно не звучало!

Тема про море не оставляла его и в армии. Шурша в своем первом наряде, они сговорились с товарищем по залёту Олегом ближайшей весной подавать документы в военное училище. Чтобы на законных основаниях сбежать хоть на несколько недель из этого дурдома. И лучше в военно-морское, на югах. После года срочной службы такое допускалось.

— А ещё нам дадут время для подготовки к экзаменам, — заверял Бонду Олег, — обязаны, я слышал.

— Тоже неплохо! – соглашался Бонда. — Тут каждая минута будет не лишняя! Поездом поедем, так дольше.

— А экзамены грамотно завалим! — мечтал Олег. — Накупаемся напоследок и поедем назад. Типа расстроенные.

— А если поступим? — вдруг предположил Бонда. – Может, у них конкурса нет вообще? И всех подряд берут!

Он помнил, какой контингент поступал в родном Политехе на непрестижный металлургический факультет.

— Тогда будем на первом курсе вести себя неподобающе, — успокоил его Олег. — Нас быстренько выгонят, вернёмся и дослужим спокойно. Только никому! А то таких как мы желающих будет полбатальона!

Через два месяца его неожиданно перевели в город, на тёплое место уходящего на дембель «солдатика при КЭЧ[1]», а Бондаренко адаптировался, оставив мечты о море до демобилизации.

Но, вернувшись из армии, он с горечью понял, что планам сбыться не суждено. Дай Бог из родной-то альма-матер не вылететь – голова уже категорически не воспринимала круговые интегралы, диффуры и матрицы. Опять же бурная личная жизнь…

Мозги, впрочем, вскоре встали на место и, сумевшие удержаться на втором курсе, бывшие армейцы втянулись в учёбу. Но зато страна окончательно встала на уши…

***

— Пошли к Коноплёву, — решительно заявил Бонда Ибрагимову. — Скажешь, что прикололся, а я на самом деле очень даже присутствовал. Трач и Буков подтвердят.

— Ханиф, — укоризненно произнёс всё понимающий Коноплёв. — Вам не стыдно? Пошутил — не пошутил!? Что за детский сад? Вы – будущие инженеры, руководители!

— Юрий Калистратович, — влез Бонда, грамотно переводя стрелки на больную тему, — какие нахрен инженеры? Вы что, не видите, что творится? Нам ещё повезет, если хоть для пролетариев работа будет!

— И ничего страшного! – завёлся Юрий Калистратович, снимая перемотанные изолентой любимые очки, за пределами института он в них не ходил, — Это даже полезно начинать с низов. Мы в молодости тоже соплей на кулак помотали!

«Фигня — эти ваши сопли, — подумал Бонда. — Мы-то, похоже, кровью умоемся. И не раз».

 

ГЛАВА 46. IFC&VX.

 

— А при Путине жилось очень даже зашибись! — сказал Кот, передёргивая затвор.— Похмелье только затянулось.

— Ты чего? — удивился Чапа. Оглянувшись, он увидел приближающийся на высокой скорости белый микроавтобус. —  Это что ещё за хрень, на ночь глядя?

***

— Здравствуйте! Прошу всех выйти из машины! В связи с особым положением, введённом на указанной территории, прошу предъявить документы, удостоверяющие личность, документы, подтверждающие право собственности на автомобиль, пропуска на движение физлиц и транспортного средства через мост, а также приготовиться к личному досмотру, досмотру вещей и транспортного средства.

— Чё за дела, командир? Вот пропуск, всё. Называется — отвали!!!

— Я повторяю…

— Не, ты не понял что ли? Это не просто пропуск, это «вездеход». Ты такой раньше, не видел что ли?

Чапа усмехнулся про себя. Просто дежавю какое-то! Но, вслух угрожающе процедил:

— Ещё раз! Убедительная просьба: всем пассажирам выйти из транспортного средства и выстроиться перед жёлтой линией. Немедленно!

Он оглянулся назад. Понятливые бойцы тут же подняли стволы в направлении приехавших и демонстративно заклацали затворами. У новенького ожидаемо выскочил и затенькал по асфальту патрон.

– Б-баран, — прошипел стоящий рядом Глобус. — Да не дёргайся ты, потом подымешь!

Из недр бусика, через отъезжающую вбок дверь, выбрались две пьяненькие девицы, запуганно озирающийся долговязый парень в натовской панаме и жёлтых берцах, и мокрый от пота лысый пузан лет сорока.

«Странно, — подумал Чапа, — у вас же там кондиционер и всё такое, чего ж это ты задёргался?»

Всё больше раздражающийся обладатель «вездехода» махнул своему водителю: сиди на месте.

-— Р-руки! – рявкнул слева Кот. — Водитель ко мне, остальные к черте! При неповиновении стреляю!

Молодой водила вылез из вэна и с явным облегчением отделился от своих пассажиров. Похоже, в тягость ему такое соседство. Вольнонаемный?

Глобус поймал взгляд Чапы и, кивнув, махнул рукой: эй, руль, дуй за мной! Повернулся спиной, демонстрируя полную безмятежность. Белобрысый водитель пошлёпал за ним. Через мгновение оба скрылись за стеной блок-поста.

Та-ак! Глобус работает, а мы минут пять-десять относительно вежливо тянем резину. Тем более, что мы ж типа тупые, соображаем медленно. И что там за буковки у вас попадаются, знакомые вроде, да?

— АйэФСи? – удовлетворенно прочитал Чапа вслух. – К вашему сведению данная международная организация осуществляет деятельность, направленную на подрыв обороны и безопасности Российской Федерации, соответственно…

— Это кто такое выдумал? – перебил его лысый. — Что всё это значит? Нам до утра надо быть в Васильевке...

— Это значит, — скривил физиономию Чапа, — что соответствующими органами были получены… соответствующие… достоверные сведения. И в Васильевку вы, скорее всего не поедете. Во всяком случае, в ближайшее время.

***

            Глобус не подвёл. Бусик действительно некоторое время оставался без внимания нанятого в городе хозяина — белобрысого водилы. Тот даже хотел отказаться от поездки, опасаясь минирования, но успокоился, увидев состав пассажиров. Самого заказчика и прочих. Явно любящих жизнь.

— Хотели немного загрузить тебя, да не получилось, — пояснили ему. – Единственно возьмем еще пару человек и сделаем крюк. Оплата соответствующая.

Под вскрытой обшивкой пола, заваленного всякой дрянью,  оказались замотанные в пузырчатую пленку четыре 122-мм снаряда с двумя зелеными полосками на каждом.

 

ГЛАВА 47 ПОЛЁТ КОTАНГИ.

 

— И это называется «приглашаем»? — усмехнулся Бонда, упёршись в экран. На дисплее торчала табличка с вбитым ранее ником рекомендателя и сообщённым им кодом, ниже лаконичное «поздравляем» и предложение ответить на вопросы теста.

Первые три вопроса (на сложение простых дробей, фамилию главного героя из «Капитанской дочки» и исправление ошибки в предложении) он принял поначалу за обычную проверку «на антиспам и всё такое», однако вопросы не заканчивались и Бонда напрягся.

«Какая-то херня, — подумал он, — я что, собеседование на работу прохожу что ли? Двадцать минут уже решаю какие-то шарады, тремя наречиями описываю впечатление от давно забытых книг и фильмов, передвигаю спички и расставляю циферки. Нет, это безусловно прикольно, когда есть время и соответствующий настрой, но я всего лишь собирался зайти на какой-то рекомендованный лично мне форум!»

***

Два дня назад Бонда возвращался из Новосибирска. Билеты брал не в Барнауле, а прямо в роскошно украшенном к празднику Толмачево. Осознанно не заморачиваясь предварительной покупкой. Бывало с ним такое иногда. Есть особое ощущение от сборов в последний момент, от бега по перрону и вскакивания на подножку трогающегося поезда… Какой билет, сударыня? Какой паспорт? Всё при мне, потом-потом, дай запрыгнуть!

А знаете, какие интересные ощущения появляются от спонтанных поездок, нестандартных решений и неожиданных знакомств? М-м-м-м! Не стоит только злоупотреблять.

Надо чувствовать когда. Быть готовым. Вот сейчас ничего. И сейчас… ещё нет. Ещё рано. Стоп. А вот сегодня… похоже…Да-а! Да! Да! Да! Именно сейчас!

Готов?!?

Ну, тогда:

          Раз!

                  Два!

                        Три!

                                    И-и-и, паашё-ё-о-ол !  

Короче, кто плавал — тот знает! Пятьсот два! Пятьсот три… Вот и в этот раз… Загадал так: улечу сразу – хорошо! А если тормознусь, то не переживаю. Значит так и надо, возможно кого-то встречу. Кого-то важного для себя. Было какое-то предчувствие, как в старых добрых новогодних фильмах. И слишком уж странен был весь предыдущий день.

Бонда предъявил выданную ему Васькой карточку, получив соответствующую скидку и место у окна перед аварийным выходом. Хорошо быть близким родственником летуна. Девушка за стойкой попросила поторопиться – регистрация рейса на Москву уже заканчивалась. Бонда взглянул на часы и пожал плечами, он рассчитывал на другое. Ну и ладно! Значит, показалось, да и Новый год встречу по дороге из Симферополя. Можно будет даже остановиться, взять «Мадеры». Тоже неплохо.

Бонда не был ни алкоголиком, ни трезвенником. Он был нормальным: мог пить, мог не пить. Так же как отец и дед. Роскошь регулярных загулов – это не для всех. Это — только для совсем безответственных. Располагающих не только лишними деньгами и здоровьем, но и временем. А у Бонды его катастрофически не хватало даже на детей и женщин, какие уж там собутыльники?

Впрочем, и безоговорочного желания напиться (несмотря на массу не то что поводов, а вполне себе уважительных причин!) особо не было. И если, в очередной раз, бросить курить он мог только ценой мощных физиологических надругательств над организмом, то к спиртному его не тянуло абсолютно.

Пиво и вино он воспринимал как продукты питания, которые создавали неповторимые сочетания и оттенки вкуса некоторых блюд, порою неплохо утоляли жажду и были в разумных дозах полезны для здоровья. Наверное. Мать писала. Мы читали. Кто его на самом деле знает?

С крепкими напитками, которыми многие, как правило, заливали любые сильные эмоции, всё было иначе. Действительность так часто требовала снятия стресса, что Бонда понимал, что если использовать для этих целей исключительно алкоголь, то не мудрено и спиться. Что подтверждал творческий опыт многочисленных знакомых.

Поэтому Бонда не увлекался, практикуя выдуманное им самим «Правило пяти С»: Снимают Стресс – Спорт, Спирт, Секс!»

Правило действительно прекрасно работало, так как было сформулировано путем регулярных практических занятий и спортом и сексом. Спирт же был неконструктивен и употреблялся скорее для ускоренной социализации с индивидуумами, не признающими других способов.

Хорошее настоящее пиво почти исчезло под натиском дешевых суррогатов, фирменные креплёные крымские вина, покупаемые на их родине, после четырнадцатого стали унизительно именоваться винными напитками и стоить в семь раз дороже. Появились какие-то неведомые паршивенькие марки, похоже, имеющие отношение к Тавриде только местом розлива из причалившего с какой-нибудь далёкой Аргентины танкера с виноматериалами.

Поэтому употребление алкоголя Бонда свел к символическим рюмке-двум за праздничным столом (а то и отмазывался под благовидным предлогом: за руль, лекарства и пр.), или половине бутылки знакомого вина. Или целой, но пива. Легкая и непродолжительная степень опьянения улавливалась только им самим.

Встретить Новый год в дороге с бутылкой «Мадеры» и какой-нибудь тандырной самсой (или даже куском обычного крымского лаваша), это, поверьте, вполне себе роскошно! Можно будет попросить остановиться, достать первую за несколько месяцев сигарету и … Да, что вы понимаете!

Конечно декабрь-январь не самые лучшие месяцы даже на ЮБК[2], но воздух! Но атмосфера! Это небо, эти горы, степь, звуки, запахи…

— Можете присесть здесь, в начале, — улыбнулась стюардесса, понимающе взглянув на отметку в корешке билета, — больше никого не будет, Вы — крайний.

— Не хочу привыкать, — подмигнул Бонда, — пойду к себе. А тут пускай всякие… особо неравнодушные к судьбам Отчизны нежатся. Газетку только возьму, можно?

К удивлению Бонды эконом-класс оказался заполнен до упора. На его месте сидел бледный ребёнок лет восьми, рядом — очевидно бабушка.

Глядя на прильнувшего к иллюминатору пацана, Бонда вспомнил своего Ваську и молча сел с края, у прохода.

***

— Не скажу, что я с Вами категорически не согласен, но по-прежнему считаю, что Вы, Александр, заблуждаетесь, — сказал уже в Домодедово сосед с места «С». — Есть движение вперед! Есть, просто его пока не видно, оно не проявило себя для всех. Но это близкое будущее, уж поверьте мне!

Он поднял голову на табло, поморщился и с явным сожалением произнес:

— Ну, всё — мне пора. У Вас-то ещё час, а я уже...

Бонда как можно любезнее улыбнулся и протянул руку. Новый знакомый задержал её и, остановив на Бондаренко лукавый взгляд, вдруг произнес: «А давайте-ка мы с Вами договорим! Точно, мы прекрасно поговорим! Но позже и на другой площадке. Секунду!».

Он достал из нагрудного кармана клубного пиджака зелёный карандашик с логотипом известного хозяйственного магазина и, схватив с ближайшего стенда рекламку, быстро написал интернет-адрес и цифро-буквенный код.

***

«Введите серию и номер вашего диплома».

Странно. ФИО им не требовалось, достаточно ника, вообще не предоставлялось никаких персональных данных, а это-то тогда зачем? Ладно, пойдем до конца.

Бонда, чертыхаясь, позвонил Лизе. Попросил дойти до сейфа и продиктовать, игнорируя ожидаемые рулады на тему «Нахрена» и жестокие женские предположения.

Через пять минут после ввода последней цифры, на оба номера мобильного упала одинаковая СМС-ка с неожиданным текстом: «Александр Иванович! Остался последний этап авторизации. Через три дома от Вашего настоящего местоположения находится торговый центр «Омега», на втором этаже которого Вы сможете приобрести любой из смартфонов марки «КоЯ», пр-во КНР. Подключив его к вашей версии персонального компьютера, вы сможете закончить авторизацию. 

***

Приложив палец к дисплею смартфона, а глаз к странноватому на первый взгляд объективу, Бонда выждал положенные три секунды и вбил первоначальный код во всплывшее окошко.

Заиграла музыка (кажется Штраус), закрутились метелицей немногочисленные фотографии Бондаренко из социальных сетей и очевидно недавние, с камер банкоматов и учреждений, сформировав стилизованный под карандашный рисунок портрет. Побежала заставка с крутящейся планетой, проявилось приветствие:

«Здравствуй, Коtанга! Мы рады, что Вы теперь с нами! Ваши интеллект и способности дают Вам возможность общения на просторах закрытой для 99.9997 % пользователей части интернета – PaNcratoff Club!

PaNcratoff Club! Бонусы и скидки более чем в 150 интернет-магазинах, рабочие вакансии в ведущих компаниях, круглосуточная помощь членов клуба!»

Мы нужны друг другу! Настоящая элита – это мы! Мы изменим этот мир!

Личное сообщение для Коtанга: «На политфоруме №17 Вас ожидает «Акадэмек*1961».

 

ГЛАВА 48. ЗАКРЫТИЕ ГЕШТАЛЬТА.

Конец двадцатых. Или начало 2030-х гг.

«Все информационное пространство, захваченное прозападными пропагандистами, работало на уничтожение духа нашего великого народа. Переписывалась история, стирались вехи. Долгие годы нам внушали, что даже Победа и первый полет в космос – это не предмет гордости – это заслуга предков, а мы, ныне живущие, уже ни на что не способны.

Мы все были свидетелями становления целого класса перерожденцев, искренне верящих в то, что лилось им в головы…»

— Правильно говорит, но как-то немного косноязычно, что ли? Сергеич глаже выражается.

— Она может по всякому – реально это её второй приход, не забывай! Прошла всё, что следует! И ещё, она же тоже мгимошница. В девяностые, говорят, от безнадеги, китайцев по Москве водила… с экскурсиями.  Ну, ты понял. А сейчас, я думаю, специально так делает – вещает-то, по сути, для тех же перерожденцев. Искренне верящих, что они-то как раз и не такие. «Других людей у нас нет, работаем с этими». Вот и работаем…

— Мы можем, мы в силах осуществлять крупные масштабные проекты. Великий Союз жив, и мы в ответе за него!

-Заметь, как приятно на слух-то: Союз! Ого-го-го! Мужик! А когда страна женского рода, то это звучит как-то беззащитнее, ненадежнее что ли? Россия…Ра-аси-ийа. Раиска,.........