Сирия (взгляд из Европы): Окончательная эвакуация Хомса начинается под внимательным присмотром русских

Дошли, наконец-то, руки перевести очередную статью военкора The Independant Р. Фиска, который, не смотря на преклонный возраст, находится в очередной командировке от редакции в Сирии, и транслирует новости-эссе с правительственной стороны. Стилистика автора, где возможно, сохранена.

Эндшпиль: Сирия и Ирак: В скором времени правительство Ассада сможет, впервые за многие годы, утвердить полный контроль над крупным городом Хомс. Роберт Фиск засвидетельствовал этот судьбоносный для Сирии день.

Они появились из рассвета. Молодые люди, одетые и замотанные в чёрное, с Калашниковыми наперевес; старики в колясках; матери в ночных никабах; подросток с ребёнком на одной руке и с ружьём, перекинутым через другое плечо; серьёзного вида мужчина с огромным зелёным с золотом Кораном в правой руке; небольшой человек с косматой бородой – ни дать, ни взять, последний Че Гевара. Все они шли, ковыляли, а порой просто безразлично маршировали к автобусам. Они пришли из самого последнего анклава повстанцев в Хомсе. Некоторые из них собирались продолжить воевать.

Они не смотрели на нас. Они не смотрели на русских солдат, и не на сирийских пехотинцев, ни на полицейских в стандартной форме сирийских копов, и даже не на женщин из Красного Креста. Они даже не утруждали себя взглядом в камеры, которые жужжали и снимали их лица для потомков. В прочем, нельзя сказать, чтобы было можно разглядеть хоть что-то от женщин за их масками и чёрными шарфами, пока они медленно рассаживались по автобусам. Только один мрачный юноша в черно-белом тренировочном костюме обернулся на нас из-за автобусного окна.

За тем он ухмыльнулся, поднял указательный палец правой правый в воздух и начал выписывать им круги над головой. "Мы вернёмся," – означал этот жест. Мы не уходим. Мы не сдаёмся. В прочем, никто и не требовал от этих сотен мужчин и женщин сдаваться. Месяцы переговоров и укрепления доверия; месяцы, в течение которых взаимная подозрительность уменьшалась и истончалась; месяцы, склонившие вооружённых людей в пригородах аль-Ваэра. Аль-Ваэр означает "бесплодная земля", место без цветов, место, где ничего не растёт.

И так, что же может вырасти здесь после этого исхода (сирийцев, по большей части, хотя один из мужчин был явно суданцем, а "Че Гевара" сильно напоминал саудита)? И что за мир принесут эти всходы для центральной Сирии? Всех людей отправляли флотом автобусов на север, в  Джераблюс, на границу с Турцией, где, как надеялось, не произнося этого вслух, Сирийское правительство, большинство беженцев пересечёт границу и исчезнет навсегда. Но не об этом говорил тысячам уезжающих сограждан мэр Хомса. Он вышел к автобусам и просил людей остаться. Вы будете в безопасности, сказал он им. Вы можете остаться в своих домах. Вас не арестуют.

Там был средних лет хромой мужчина, поигрывавший своей снайперской винтовкой; дородные мужики с наплечными сумками, о содержимом которых можно было только гадать; множество молодых матерей с детьми, некоторые из них выглядели очень больными; и новорожденные, которые, должно быть, родились уже за время осады. Русские наблюдали за ними невозмутимо. Высокие, хорошо накормленные солдаты в жилетах-разгрузках и в стальных шлемах, оберегали жизни заклятых врагов: ополченцев, пришедших из трущоб, и сирийских пехотинцев, наблюдающих за эвакуацией противника дальше на север. Полковник российской армии Сергей Друзон выглядел как маленький Жуков. Возможно, это и не было военной победой для Москвы, но – чёрт возьми! – это было истинной политической победой русских, которые, пусть даже на один короткий день, приняли на себя роль миротворцев ООН вдоль сирийской линии фронта.

Однако, столь эпичная драма требует субъективной и циничной правды. В течение двух дней 160 бойцов решили остаться на контролируемой правительством территории аль-Ваэра, сложили оружие и доверились государству, против которого они сражались. Ещё 215 мужчин и женщин, включая 50 бойцов, выбрали переселение. Позже, ещё 450 человек присоединились к ним. Люди выходили весь день. Но что особенно удивляло в эвакуации, так это нормальность происходящего – возможно слово "естественность" даже лучше отражает возникавшее ощущение. Было нормально видеть как смертельные враги – вооружённые группы аль-Ваэра (включая Нусру (ОЗ РФ) и аль-Каиду (ОЗ РФ)), с одной стороны, и сирийские войска и спецназ, с другой, – стояли на отдалении 15 метров и даже не утруждались обменяться взглядами. Хотя совсем недавно они убивали друг друга в чудовищной войне, которая до сих пор терзает Сирию.

Эвакуация началась осторожно. Сирийцы смотрели на толпу и, особенно, на вооружённых людей, отчаянно надеясь на соглашения о безопасном поведении, и на то, что повстанцам позволили вынести с собой только лёгкое оружие и винтовки. Но "повстанцы" – и в данном случае кавычки необходимы, поскольку здесь их было как минимум 15 вариантов – пытались выглядеть буднично, почти скучающими, как будто бы нет ничего более утомительного, чем покидать свой дом (или, по крайней мере, своё поле боя), проходя мимо своих врагов, чтобы попытать счастье на новую жизнь где-то в другом месте.

За тем показались непокорные. Вместо того чтобы нести оружие в левой руке, между собой и автобусом, не позволяя, таким образом, камерам снять винтовки, они шли в сужающихся колоннах с АК в правой руке. Они были готовы к тому, что их увидят с оружием – непокорными, а не сломленными. В прочем, часто они были почти полностью скрыты под чёрными шарфами. И за тем, когда через пару часов ожидания они подходили к началу очереди, в них начинало читаться неясное любопытство. Они смотрели на сирийских солдат со слабым интересом. "Так ВОТ каким был враг?" – читалось в их глазах. Но вслух никто не сказал ничего.

Никто не говорил ни слова. Никто не говорил, не молился и не плакал, хотя многие покидали собственные дома, скорее всего, навсегда. Кроме ревущих автобусов и сирийских истребителей, многозначительно чертящих небо над головами (красноречивое послание от правительства Сирии), не было слышно ни звука, хотя вокруг стояли сотни мужчин и женщин. Если бы это был Голливуд – а никто не смог бы отрицать наличия драмы – это было бы немым кино. Возможно, здесь даже нашлось бы место для пианино и текстовых вставок, рассказывающих зрителям о мыслях участников. Но всё, что было – это дюжина туристических автобусов, предлагавших туры по Сирии – туры, которыми ни один разумный человек не решился бы или не смог бы воспользоваться. Единственные их пассажиры собрались здесь и сейчас, и скоро должны были отправиться на север.

В этом театре было несколько актёров, известных по имени. К примеру, имам, вышедший в своей длинной мантии из отбывающей толпы. Его звали Шейх Аттала и он обменялся рукопожатием с муфтием Хомса, Шейхом Иссам аль-Музри, приехавшим, чтобы поприветствовать собрата с подконтрольной правительству территории. Аль-Мусри просил друга не садиться в автобус, а остаться в Хомсе. Аттала – его слова были почти беззвучными – просто сообщил о решении уехать, принятом за сутки до того. По рядам пробежало оброненное им слово "фатва" – изданный кем-то из представителей власти (неизвестно кем)  наказ предать всех оставшихся смерти. Никакого подтверждения существования подобной фатвы впоследствии не появилось.

И наконец, правитель Хомса – высокий, глубоко задумчивый человек; бывший бизнесменом в Дубае – до того, как Башар аль-Ассад попросил его принять под управление Хомс. Человек, который занимался связями с общественностью в Заливе, а так же развлекался кинопроизводством в прошлой жизни (опыт, который, безусловно, пригодился ему сегодня в аль-Ваэре). Он признал, что, да, он был "глубоко опечален" тем сколь многие выбрали изгнание. "Я спорил с ними," – сказал Талаль аль-Барази – "Я просил их не бояться, говорил, что они смогут остаться дома, если сложат оружие. Я говорил сирийским бойцам, что они из нашего народа, что они могут оставаться в своих домах, что они могут поверить  нашему слову."

Было острое несогласие между группами "повстанцев". Некоторые хотели отправиться в Идлиб и присоединиться к боевым соратникам. Другие настаивали на границе с Турцией. Полковник Друзон признал, что возникло много споров относительно местоназначения автобусов. Противостояние между соперничающими вооружёнными группами уже вызвало серьёзную задержку в программе переселения, и теперь она продлится до следующей недели. А те, кто, не смотря ни на что, сможет-таки добраться до огромной зоны смерти, раскинувшейся в Идлибе, что будет с ними? Окажутся ли они вновь под бомбами, сброшенными товарищами тех самых российских солдат, что охраняют их здесь, на краю аль-Ваэра?

Мистер аль-Барази – его невозможно упрекнуть в недостатке оптимизма – сказал, что многие выбрали остаться, что за последние два дня согласились остаться 150 человек, и что все религиозные лидеры, включая христианское духовенство, поставили свои имена под гарантиями безопасности. Но всё же сейчас, видя всех этих одетых в чёрное людей с оружием, и детей, и жён в никабах, вверил бы ты себя, читатель, если бы был ими, в руки правительства, которое сам пытался уничтожить в течение более чем шести лет? Военные преступления совершались в этой несчастной стране обеими сторонами. До сих пор, никто даже не пытался посчитать все те сотни похищенных в Хомсе (и да, опять-таки, обеими сторонами) с начала этой войны.

И так они продолжали идти вдоль красных и белых лент к автобусам. Многие выглядели бедными, у них были пластиковые чемоданы и нищенские сумки на молниях, и дети в одеждах, которые были либо слишком розовыми, либо слишком зелёными, и выглядели так, как будто не причёсывались много дней. Но не все, в прочем, были такими. Здесь было и несколько пар элегантных ботинок, несколько роскошных никабов, и даже человек, накрепко вцепившийся в блюдце спутниковой антенны. Вероятно, по прибытии в Джераблус, он надеялся подключить её и увидеть выпуск новостей о своём изгнании.

"По одному," – сказал громко вооружённый сирийский полицейский – и они ждали, и сохраняли терпение, и послушно садились в автобусы. Но это было самым печальным из возможных убытий, поскольку большинство из выстроившихся сотен не были иностранцами, и это предвещало новые выселения, и боль, и потери, и новых молодых людей, которые обещали вернуться, и всем своим видом показывали, что возвратятся они не безоружными. В конце концов, продолжается старая история. Великое переселение сирийского народа происходит снова.