Почему дети не хотят учиться.

Как то тихо прошёл День Учителя. В отличие от ежедневных новостей об Украине и Сирии, или псевдоплутониевой аналитеГи, ни о учениках, ни об их учителях материалов практически нет.

А поговорить об этом нужно. 

Поэтому предлагаю на всеобщее обсуждение два материала: Юлии Калининой, о современной школе и её учениках, и Игоря Бестужева-Лада, с экскурсом в историю российского и советского образования.

А лейтмотивом разговора пусть послужит фраза: "А может, не всем нужны синусы и косинусы"?

Итак: 

Можно загнать лошадь в воду, но нельзя заставить ее пить

Депутаты Госдумы намерены ввести большие штрафы для родителей за прогулы детей-школьников — пять тысяч рублей за прогул. Хулиганство будет стоить еще больше — десять тысяч. Предлагается также отправить в школы судебных приставов, установить в каждом классе камеры, а особо агрессивных подростков превентивно изолировать в колониях.

Столь строгие меры выглядят обоснованными. Участившиеся случаи подросткового рукоприкладства, насилия, хулиганства на фоне падающих баллов ЕГЭ и жалоб на низкую посещаемость указывают на то, что со школой явно что-то не так.

Но помогут ли штрафы и веб-камеры в классах изменить ситуацию к лучшему? То ли это, что требуется сейчас?

Не хочу и не буду

«Учится у нас в школе молодой человек, Русланом зовут. Ну как учится — ходит. Каждое утро как примерный ученик в школу приходит. С пятого класса о нем вся школа слышит. Уже тогда он всем говорил: «Ну не хочу я учиться, не хочу писать, не буду читать». И тогда он и начал себя «проявлять». Одним зимним днем взял и сбежал из дома. Три дня искали. А он в деревню пешком ушел, в 30 км от города. Пришел к бабушке одинокой и попросился переночевать. Автобус редко в ту деревню ходит. Вот на третий день и решила его бабушка в город отвезти, в милицию сдать: мол, волнуются же родители. А родители и половина учителей школы целыми днями его искала по городу.

Вышли они с бабушкой из автобуса, а он и деру опять. Еще через два дня сняли его с поезда на Сочи.

— Чего сбежал-то?

— Да не хочу я учиться, а батька в школу гонит.

На учет его в полицию по делам несовершеннолетних поставили, на школьный учет и другие «строгие» меры. Штраф, конечно же, родителям выписали. Удалось вовлечь его в лыжную секцию, школа ботинки, лыжи купила. Семье не потянуть, там их трое, братцев-то.

И стало у него получаться. На соревнованиях городских выступал. А учиться так и не хотел, как к нему ни подойди. Зато первым любую физическую помощь готов был школе оказать. Придет, сам возьмет лопату и давай весь снег у школы разгребать, все вычистит. Но только вместо уроков. Скучновато ему в школе. Тянет на подвиги. Весной подбил ребят, убежали с уроков и обкидали машину камнями. Ну и правда, чего она стоит-то.

Полицейские разбирательства, суд, штраф… школе. Ведь сбежали-то в учебное время. Пришлось школе выплачивать пострадавшему.

Виноваты, не могут педагоги найти подход и усадить его за парту. Соцпедагог за ручку на уроки стала водить. Она его в класс, а он окно откроет и на улицу. Да еще и подворовывать стал. Так и прожили еще три года. Дорос до девятого класса. Пошло половое созревание. Спорт забросил, учебу и подавно. Подружился с сигаретой. Но все понимает. В школу приходит, чтобы на родителей не наезжали, а в класс не идет, а если и идет, то все сделает, чтобы его побыстрее удалили. А как только на мелкие его шалости перестали внимание обращать, так начались большие: то стукнет кого, то матом пошлет.

Разок свозили его на разговор к прокурору. Вроде покаялся, наобещал гору, но…

В общем, раза три на комиссию вызывался — родителям штраф, ему нравоучения. Мы ему индивидуальные задания, он не идет, мы его в другой класс, так там ребята завыли: он нам учиться не дает.

— Все, Руслан, заходите ко мне в кабинет. Вот директорский кабинет будет тебе классом. Давай тут учиться, открывай книжку по литературе, давай почитаем рассказ.

Открыл.

— Ну чего ты не читаешь?

— Да не хочу я и не буду.

Ничего не помогает. А он в классе не один. Их 25 сидит, и каждому нужна своя минутка внимания. Даже физрук, который его защищал на педсоветах, и то рукой махнул. А родители не отказываются, по первому звонку приходят в школу, выслушивают.

— Вы ж отец, ну повлияйте как-нибудь.

— А что я могу, он уже вон какой здоровый, не выпороть, а слова никакие не понимает.

А дома все делает. Помогает по хозяйству, за мелким следит, ну вот нет никаких проблем. А учиться не хочет, ну вот совсем.

Весной пошел работать на пилораму, деньги себе зарабатывать. Вот так до экзаменов его и не допустили. Незаконно. Но отчислить без разрешения комиссии по делам несовершеннолетних нельзя, а разрешения никто не даст. Зато в школе пока тихо и спокойно».

Может, не всем нужны косинусы и синусы?

Сергей Валериевич Погодин, рассказавший про Руслана (имя вымышленное, конечно), — директор школы №4 города Нелидова Тверской области.

Нелидово — райцентр. Население — 20 тысяч. Уровень жизни — как везде: одни ездят в Египет отдыхать, другие голодают. На весь город четыре школы. Школа №4 — самая обычная, средняя. Но зато предлагает детям массу дополнительных занятий: баскетбол, авиамоделирование, шахматы, лыжи, биатлон, танцы, походы, турслеты, хор, театр — всего и не перечислишь.

Если ребенок хочет чего-то добиться в жизни, школа дает ему площадку для старта. И одни дети этим пользуются. А другие — такие, как Руслан или девочки из цыганских семей, которые замуж выходят в 14 лет (в школе порядка 5–8% таких детей), — даже не пытаются.

Выходит, дело не в школе?

«Одни дети занимаются биатлоном, танцами, поют и хорошо учатся, а другие просто не хотят ничего, — говорит Сергей Погодин. — Одни добиваются побед на российском уровне, а другие сбегают с уроков, курят и хулиганят. А начальники говорят: виноваты педагоги, не могут найти подход.

То, что надо что-то с посещаемостью делать и как-то влиять, — это несомненно. Только как? Ну выпишут штраф пять тысяч бабушке, которая воспитывает внука одна на пенсию восемь тысяч, и что? Начнет он ходить в школу? Вряд ли.

К тому же большая часть прогулов происходит под прикрытием родителей: то дети заняты, то им этот предмет не нужен, то проспали, то не захотели... Бороться с этим возможно только беседами, других способов нет. Но кто слушает все эти беседы. Беседуешь, беседуешь, и… руки опускаются.

А может, и не нужны некоторым синусы и косинусы? Дать ему диплом столяра: пусть идет и строгает после 9-го класса?»

Сергей Погодин считает: если ребенка в 12 лет, скажем, забрать у матери-алкоголички в военное училище, он станет человеком. А если он еще лет пять-шесть будет жить с ней и видеть все, чем она занимается, то он станет таким же.

«И девочек туда же, только уклон на медицину, ну или какое другое направление. И не нянькаться с ними. Вот у нас был до прошлого года детдом в городе, там тетки с ними нянькались, а они все наркоманили только».

На кого свалить балбесов?

Школа не в состоянии заставить учиться детей, которые этого не хотят. Она может только читать им и их родителям лекции о правилах поведения.

Но кто же тогда в состоянии?

Депутаты исходят из того, что это должны делать сами родители. Предлагаемые ими меры направлены в конечном итоге именно на то, чтоб заставить родителей заставлять учиться детей.

В отличие от депутатов директор школы Сергей Погодин понимает, что это тоже нереально. Он предлагает третий путь: возлагать ответственность за таких детей не на школу и не на родителей, а на специальные военно-учебные заведения с жесткой дисциплиной.

«Всех родителей можно разделить на три группы: 1) «да мне пофиг, что там происходит»; 2) «мой ребенок самый лучший, а все остальные «редиски»; и 3) самая адекватная группа, которая интересуется жизнью ребенка и видит в учителях союзников в воспитании своего ребенка.

Поэтому одни даже не будут смотреть, что на этой камере, вторые посмотрят, но все равно сделают вывод, что прав только их ребенок, а третьим это просто не надо».

Вот в компьютер поиграть, это да

Такие принципиальные «отказники», как Руслан, — достаточно редкое явление. Если бы беда была только в них, ее действительно можно было бы решить кадетскими училищами и поправками к Закону об образовании, позволяющими отчислять их из школы.

Но проблема шире. Учиться на самом деле не хотят очень многие дети. Они просто не сопротивляются так яростно, как Руслан. Их нежелание скрытое, латентное. Кое-как они ходят на уроки, кое-как сдают экзамены. Но систематического, полноценного образования не получают.

«Из 25 человек в каждом классе учатся пять. Остальные бьют баклуши», — поделилась со мной наблюдениями давняя приятельница, москвичка, учительница математики.

Негласно, анонимно, в личных беседах такую же пропорцию называют многие преподаватели. Они ссылаются, например, на то, что перед ГИА в школе обычно проводится пробный экзамен. Так вот за него «двойки» зачастую получают до 70% учеников. Но на ГИА количество двоечников, конечно, опускается до 8%. Потому что если будет 70%, надо увольнять и учителей, и директора.

«Дети стали заметно инертными, многие ничего не хотят, — подтверждает Погодин. — У меня у самого сын, который ничего не хочет: ни спортом заниматься, ни книжки читать, в компе поиграть — это да».

Если к 7 годам у ребенка не сформирована познавательная мотивация, никакой тяги к знаниям не будет

Кандидат психологических наук Елена Волкова всю жизнь проработала с дошкольниками в НИИ дошкольного воспитания АПН СССР, а потом, когда он был разрушен, в НИИ семьи и детства РАО и центре «Дошкольное детство». Нежелание детей учиться она объясняет отсутствием познавательной мотивации.

«В учебниках по педагогике и психологии до сих пор написано, что к 7 годам ребенок должен хотеть узнавать что-то новое и понимать, что учитель в школе даст ему такую возможность. Но на деле все совсем не так.

Мы проводили опросы будущих первоклашек и детей, которые только-только стали ходить в школу.

У первоклашки перед первым сентября чаще всего доминирует социальная мотивация: все идут — и я иду.

Многие дети на вопрос «почему ты хочешь идти в школу?» отвечают: «там днем спать не надо», или «там кушать не заставляют», или даже «там занавески красивые». Кого-то (чаще девочек) привлекает внешняя атрибутика: новая красивая одежда, рюкзак, пенал. Все, что угодно, кроме получения знаний.

Неадекватный настрой на школу имеет свою причину.

Потребность познавать формируется не сама собой, а при такой организации жизни и развития ребенка, когда:

а) он будет иметь возможность столкнуться с чем-то, что вызовет его интерес;

б) его интерес будет замечен;

в) на его вопросы ответят;

г) ответят именно тогда, когда ему будет интересно, а не тогда, когда дойдет очередь по программе;

д) ответят понятно для него, с учетом его индивидуальных и возрастных особенностей;

е) ответят так, что у него возникнут новые вопросы, на которые ему захочется получить ответ.

Такая организация обучения ребенка почти невозможна в массовом масштабе, хотя есть программы для детских садов, которые ее достаточно успешно решают. Но их мало, и погоды они не делают. Тем более что потом ребенок приходит в школу — и все. На этом все кончается, даже если было чему кончаться.

Если же ничего этого не было — то и не будет. И никакой тяги к знаниям ожидать неоткуда. Поэтому дети могут казаться пассивными и лишенными всякого интереса — да они и есть такие в массе своей.

Другая причина того, что у детей нет интереса к обучению, — это, как ни парадоксально, курс на «раннее обучение».

Амбициозные родители стремятся выращивать гениальных детей с пеленок. Учить без всякого представления о возрастных и физиологических возможностях, особенностях нервной системы, специфики развития ребенка.

Детей учат писать с двух лет, требуют чтения и счета, дети сидят за партами во всевозможных «школах юного гения».

В детском саду, где еще существуют какие-то представления о нормах, эти нормы пересматривались столько раз, что время, отведенное для занятий, больше, чем время на игру и прогулки. В старших группах дети преимущественно учатся и учатся. Потому что это — проверяют. Именно по этому показателю оценивается работа педагога. А сколько он там гулял или играл с детьми — не так важно.

Дети не играют, не гуляют, не двигаются и накапливают не просто антипатию, а ненависть к обучению.

С подростками другая картина: они ходят в школу иногда даже относительно охотно. Но опять же не из-за возможности что-то там узнать, а потому что у них там друзья, приятели, общение, интриги, опыт выстраивания социальных взаимоотношений.

Процент тех, кто ходит в школу учиться, удручающе мал. Конечно, если есть чудо-педагог, который смог заинтересовать своим предметом, увлечь чем-то, стимулировать интерес и стремление к знаниям в какой-то области, — таких детей больше. Но мало кому так везет».

«Инертность школьников — результат наших собственных «усилий», — считает Елена Волкова. — Несвоевременно раннее и неадекватное обучение детей, неучет возрастных и индивидуальных возможностей, унифицированный подход в образовании, невозможность формирования познавательных интересов и потребностей и многое другое.

И это невозможно исправить установками видеокамер хоть на каждой парте. Можно загнать лошадь в воду, но нельзя заставить ее пить».

В тренде

Ужесточение сейчас в тренде.

Если что-то не получается, первая реакция властей — ужесточать.

Вводить наказания, фиксировать нарушения, устанавливать веб-камеры, следить и контролировать.

Ставить ловушки, чтоб каждый нарушитель знал: мышь не проскочит, наказание неминуемо.

Примечательно, что именно такой подход к решению проблем характерен для людей с неразвитой познавательной мотивацией. Не желающих и не умеющих узнавать новое, учиться и докапываться до сути...

http://www.mk.ru/social/2015/06/22/pochemu-deti-ne-khotyat-uchitsya.html

* * * * *

У Игоря Васильевича есть своя теория будущего российской школы. На практике он проследил не одну реформу в этой сфере и изучил все ее этапы. Ответ на любой из вопросов оборачивался очередной строкой из истории российского образования, но такой разумной и интересной.

Домашний университет

Наша школа, образование, анахронична. Создавалась она в 20-е годы уже прошлого столетия. Тогда не надо было готовить взрослых людей и недипломированных специалистов. Их готовила домашняя школа. Подавляющее большинство людей вело сельский образ жизни. Это была изба и многодетная семья, которая и являлась домашней школой. Можно назвать ее даже университетом. Во-первых, в нем передавалась по наследству профессия. Во-вторых, мировоззрение, которое складывалось веками. В-третьих, шло воспитание: стереотипы сознания и поведения.
В результате вырастал человек, в точности копирующий мать и отца. К 15 годам сын осваивал профессию родителей, дочь — науку домохозяйки. А школа существовала только для того, чтобы учиться читать, писать и считать. После трех-четырех лет обучения ребенка забирали обратно и готовили к жизни.

Шофер “за 60” везет врача “за 120”

Постепенно мы подошли к тому, что стали необходимы дипломированные специалисты. Их выписывали за “золото” из-за рубежа. Поэтому было приказано сориентировать нашу школу на поступление в вуз. Надо заметить, что в 1922 году среднюю школу заканчивал один из ста человек. В 1950-х годах эта цифра увеличилась до одного из двадцати.
Десятки миллионов людей побежали в город и сообразили, что незаконченное среднее образование дает одну зарплату, высшее — в два раза больше. В результате через пять лет в вуз шел каждый второй, еще через пять — два из трех, потом — три из четырех.
С середины 50-х до конца 70-х годов мы подготовили 35 миллионов дипломов на 130 миллионов рублей. Дипломы стали обесцениваться. Только что шофер “за 60 рублей” вез врача “за 120”. Прошло 15 лет: тот же врач “за 120 рэ”, а шофер везет его “за 300”. И тогда 7 миллионов человек, то есть каждый пятый, побежали обратно: в грузчики, в таксисты. Школа оказалась в тупике.

Школа — социальный источник преступлений

В 1974 году вышел новый приказ о реформировании. Думали-думали чиновники Министерства образования и решили: одного в 9-й класс, троих — в ПТУ. Потом сообразили, к чему это приведет: в девятый пойдут дети секретарей, председателей, а в ПТУ все остальные — произойдет социальный взрыв.
Придумываем до сих пор. Ясно одно: нынешняя школа не соответствует действительности. Во-первых, не всем дано понять, что такое “x”, “y” и образ Евгения Онегина. Наукой доказано: могут это сделать только 20 процентов. Именно это количество способно к абстрактному мышлению. Остальная масса — прекрасные работники. Они и за рулем себя проявят, и за станком, но синус и косинус никак не осилят. А с них требуют большего школа, родители.
В результате школа становится вторым после неблагополучных семей социальным источником преступлений. Продуктом ее являются сотни тысяч озлобленных, деморализованных ребят.

Сначала учат на “родителя”

В 1988 году, после собрания в Кремле, выходит очередное постановление: немедленно реформировать школу. До сих пор ищем идеальную модель. Школа готовит не того и не тех, кто был нужен. А должна она выпускать хороших работников, воспитывать гражданина, будущего родителя.
В этом плане проходило много совещаний. В результате решено оставить ее в покое. В 2000 году Академия наук вместе с Институтом социологии опросила экспертов и составила книжку “Ожидаемые и желаемые изменения в системе народного образования в России”. Придумали следующее.
Сначала решили учить родителей. Сюда входит этика и эстетика, половой ликбез, будущие родители, молодые родители, бабушки и дедушки. И “предки” готовы за это платить, то есть вещь предлагается самоокупаемая.

Паспорт “малышам на горшке”

Второе. Всеобщее дошкольное образование с 3 до 6 лет. Есть методики, опыт — только мало кому это нужно. С семи лет ты член общества, до семи — “чемодан”.
Далее заметили, что у наших подростков приостановилась физиологическая акселерация. Но продолжается акселерация информационная. Они знают все обо всем. Тот же сексуальный вопрос: даже если мальчишки и девчонки не живут в 15-16 лет половой жизнью, все равно все про “это” знают. В связи с чем постановили выдавать им паспорта в 14 лет.
Получилось, что сначала человек получает паспорт и становится гражданином, а уж потом через 2-3 года получает аттестат зрелости. То есть выдается столь важный документ “малышам на горшке”.

От выпускника колледжа до магистра

Значит, нужно неполную среднюю школу перевести в разряд полной. С 14 до 21 года отправляем гражданина в профессиональный колледж. Сдавать там аспирантский минимум, пройти производственную практику и, наконец, стать стажером по месту будущей работы. Не рабочим и не служащим, потому что молодой специалист не должен быть соперником старшим коллегам. Продолжаться это может хоть до 40 лет, пока не появится вакансия.
Затем все делятся на четыре части. Первая, и самая большая — выпускники колледжа поступают в подсистему повышения квалификации и переподготовки кадров на три года.
В университеты идет меньшинство — и получает оно меньше, потому что еще учится. Два года — бакалавриат, четыре года — практика. Кстати, на Западе большинство бакалавров, кроме преподавателей.
Те, кому мало, идут на 2 года в магистратуру. И считанный процент, в который входят заведующие кафедры, — открывать научные направления; врачи идут в докторантуру еще на 2 года. В идеале по окончании “мучений” над гранитом науки человеку должно быть 26-28 лет.

На скамье... студенческой

Но сегодня мы пришли к тому, что сдвинуть устоявшуюся систему невозможно. Потому что она превратилась в разновидность “черного” рынка. Родители не образование детям дают, они спасают их от скамьи подсудимых, от дурного влияния улицы, от армии в конце концов. “Сажают” их на любую студенческую скамью. Учителя это видят и пользуются. В 17 лет раньше выгоняли из школы, потому что девкам — замуж, парням — в армию. Сейчас в армию не идут, замуж тоже “светит” не сразу.

Спасет ли ЕГЭ Россию?

Единый государственный экзамен протестует против устоявшейся системы взяток. Это все равно что на “черном” рынке продавать морковку по одной цене. Тяжело. До какой-то степени он восстановит справедливость по отношению к сельским школам, но революционного ничего не создаст.
С моей точки зрения, нужно не за “корочками” гнаться, а выявлять к 10 годам склонности и способности человека. Лучше всего это сделать в колледже и во время стажерства. Ни на двенадцатилетку, ни на единый государственный экзамен я надежд не возлагаю.

Техноэтика против программирования пола ребенка

Уже у каждого из нас есть портативный компьютер. Не надо ездить за информацией за тридевять земель. Газеты, журналы, книги — все “летит”. Но машина-то бесчеловечна. Поэтому нам необходимо ввести такой предмет, как “техноэтика”, чтобы объяснять: вот это ты можешь сделать, а это нельзя.
Одним из запретов должно быть программирование пола ребенка. У нас тогда будет много мальчиков, а девочки резко возрастут в цене, и ими начнут торговать.
Россия связывается со всем миром. Будущее человечества зависит от того, сумеет ли человек ужиться с компьютером или нет. Сейчас перед учеными стоит именно эта задача, и называется она альтернативистика...

https://www.proza.ru/2011/05/25/524

PS

А вообще, на мой скромный взгляд, профессиональную школу почти целенаправленно убивали. Поэтому, за последние 30 постперестроечных лет, почти исчезла прослойка общества под названием "рабочий класс", или "пролетарии", освободить которых так мечтают неомарксисты...

Кроме высшего образования нужно иметь хотя бы среднее соображение и, как минимум, начальное воспитание...