Вторая рекомендованная Авантюристом статья о стрижке крызиса '98.

---

Ф. Вильям Энгдаль «Охота на азиатских тигров[: Вашингтон и азиатский шок в 1997-98гг.]»

Американское господство над некоммунистическими странами во времена "холодной войны" базировалось на страхе перед угрозой советской и, потенциально, китайской агрессии. Когда же эта угроза перестала существовать в конце 1980-х, Вашингтону было хорошо известно, что он больше не может диктовать условия своим главным военным союзникам, т.к. союзники одновременно были и его потенциальными экономическими конкурентами. Япония и Восточная Азия, так же как и Европейский союз, тогда уже начали проявляться в качестве главных экономических претендентов на американскую гегемонию. Эта экономическая борьба и приковала внимание американской геополитики в начале 90-х.

Вооруженная евангелием по переходу к свободному рынку, приватизации и долларовой демократии и получившая поддержку мощных финансовых фирм с Уолл-стрит, администрация Клинтона начала процесс распространения долларового и американского влияния в регионы к которым до этого США не имели доступа. Это была почти что религиозная кампания, задачей которой являлось поставить специфический бренд Вашингтонской рыночной экономики не только в прежние коммунистические экономические системы Восточной Европы и Советского Союза, но и во все до одной страны, которые еще продолжали попытки развивать свою собственную экономику независимо от разрешения Международного валютного фонда, или другими слова – независимо от мира, которым правил доллар. Этот процесс также подразумевал, что все основные нефтяные регионы – от Каспийского моря до Ирака, Западной Африке и Колумбии – все должны встать под более или менее прямой контроль США. Это были честолюбивые планы. Критики назвали их имперскими, а администрация Клинтона назвала их расширением рыночной экономики и прав человека. Это, конечно же, было совсем не то, на что мир надеялся по окончании "холодной войны".

В 90-х администрация Клинтона и ее союзники с Уолл-стрит обещанием свободного рынка в качестве дороги к богатству и процветанию населения включали в орбиту своей деятельности один регион за другим. Магическим ключом, открывающим дверь, служило слово "глобализация", хотя в действительности это была глобализация американскоого господства, насаждаемого американскими банками и американскими корпорациями.

Пока процесс еще не зашел слишком далеко, лишь немногие догадывались, что он был частью хорошо продуманной стратегии. Свободная торговля была традиционным требованием американцев, намного превосходящих своих слабых партнеров в экономическом развитии. К тому времени, когда стало ясно, что же на самом деле было в планах Вашингтона, Штаты уже в значительной степени разоружили своих потенциальных противников и построили новое кольцо военных баз по всему миру, чтобы охранять свои завоевания и гарантировать, что новообращенные в религию свободного рынка не потеряют свою новую веру и не попытаются вернуться к старым методам развития экономики.

В 1950-х, во времена "холодной войны", согласно доктрине Эйзенхауэра Соединенные Штаты объявили свою готовность помочь вооруженными силами любой Ближневосточной стране, запросившей помощи в борьбе с международным коммунизмом. Этой уловкой Вашингтон пользовался неоднократно в течение четырех десятилетий для того, чтобы окрашивать бесчисленных национальных лидеров от Моссейдга (Mossadegh ) до Нассера красным цветом. Красный окрас оправдывал применение вооруженных сил и любое другое действие. В начале 90-х Вашингтон задал себе серьезный вопрос: какой еще призрак изобрести, чтобы оправдать свои любые будущие действия во внешней политике теперь, когда опасностью безбожного коммунизма больше уже никого нельзя было напугать? Ответа пришлось ждать десять лет – он пришел только в новом тысячелетии.

Тем временем американские правящие круги приготовили отменное блюдо, и свое угощение ничего не подозревающего мира они начали с Японии. Вашингтон знал, что его длительное глобальное господство зависело от того, как он поведет дела в Евразии – от Европы до Tихого океана. Бывший президентский советник и геостратег Збигнев Бжезинский сказал об этом прямо: "... говоря словами, в которых звучат отголоски времен жестоких имперских войн, три главные задачи имперской стратегии это предотвращать сговор и поддерживать зависимость вассалов в вопросах их безопасности, держать тех, кто платит дань, податливыми, но защищенными, и 'препятствовать объединению варваров'". Ничего не скажешь – честолюбивая повестка дня.

Япония: поражение вожака стаи

Одной из самых неотложных проблем на пути к мировой гегемонии Соединенных Штатов по окончании "холодной войны" было значительное экономическое доминирование его японского союзника в мировой торговле и банковском деле. Япония создала свою экономическую силу в течение послевоенного периода маленькими и осторожными шажками под зорким взглядом своего военного защитника – Вашингтона.

К концу 1980-х Япония расценивалась как одна из самых сильных в экономическом и финансовом плане стран. Велись разговоры о "Японии, которая может сказать нет," и "японской экономической конкуренции". В то же самое время американские банки испытывали тяжелый кризис, сравнимый с кризисом 30-х годов, а американская промышленность влезла в долги и перестала быть конкурентоспособной. Т.е. строить единственную в мире супердержаву было не на чем и администрация Буша об этом знала.

Такие видные японские аналитики и политические фигуры, как Кинхиде Мушакоджи (Kinhide Mushakoji), хорошо понимали специфичную природу японской экономической модели. "Япония была индустриализирована, но она так и не стала западной страной, – отметил он. – Японский капитализм сильно отличается от Западной версии, так как он не основан на формальных понятиях индивидуализма. Он вобрал в себя западные понятия выборочно, отдавая предпочтение понятиям, связанным с государством, накоплением богатства и технократическим рационализмом". Короче говоря, японская модель, которую терпели в течение "холодной войны" в качестве геополитического противовеса китайской и советской экспансии, вдруг стала серьезной проблемой для Вашингтона сразу же как только "холодная война" была закончена. И Японии пришлось вскоре узнать степень серьезности этой проблемы.

Ни одна другая страна не поддерживала бюджетный дефицит и гигантские расходы эры Рейгана в 80-х более лояльно и энергично, чем бывший противник Вашингтона Япония. Даже Германия не была столь благосклонной к Вашингтонским требованиям. Как это позже поняли японцы, за их преданность и щедрую скупку долговых обязательств американского казначейства, американской недвижимости и т.д. они были вознаграждены в начале 90-х одним из самых потрясающих финансовых фиаско в истории мира. Многие из японских бизнесменов конфиденциально высказывались, что кризис был результатом преднамеренной политики Вашингтона, предпринятой с целью подорвать японское влияние на мировую экономику.

В конце 1980-х гарвадский экономист и позже министр финансов Клинтона Лоренс Саммерс предупредил: "азиатский экономический блок во главе с Японией идет по такому пути... что утверждение большинства американцев о том, что Япония представляет большую угрозу США, чем Советский Союз, скорее всего окажется правильным".

Плазовское соглашение (the Plaza Hotel Accord) между промышленными странами Большой семерки в сентябре 1985 было официально разработано для того, чтобы сбить завышенный доллар на более управляемый уровень. Для этого Вашингтон оказал давление на Японский банк с тем, чтобы те приняли меры по увеличению стоимости йены против доллара США. Между Плазовским соглашением, договором Бейкера-Миязавы (Baker-Miyazawa Agreement) месяц спустя и Луврским соглашением (а Louvre Accord) в феврале 1987 Токио согласился "следовать денежно-кредитной и налоговой политике, которая поможет расширять внутренний спрос и таким образом вносить свой вклад в сокращение доходов от внешней торговли (external surplus)". Этим Бейкер готовил почву для последующих действий.

Поскольку самым важным экспортным рынком Японии были Соединенные Штаты, у Вашингтона был козырь, который давал ему возможность подвергать Японию интенсивному давлению, и он конечно же им воспользовался. Согласно Всеобъемлющему закону торговли и конкурентоспособности 1988 года, Вашингтон включил Японию в список стран, использующих "враждебные" торговые методы, и потребовал серьезные концессии.

В 1987 Японский банк сократил процентные ставки к низкому в 2.5% уровню, где они и оставались до мая 1989. Более низкие процентные ставки были предназначены для того, чтобы побудить японцев закупать американские товары, чего, к слову, раньше никогда не случалось. Но вместо этого дешевые деньги нашли свой путь к быстрой прибыли на растущей Токийской фондовой бирже, в результате чего раздулся колоссальный финансовый пузырь. Внутренняя японская экономика получала стимулы к росту, но быстрее всех росли фондовая биржа Никкеи и цены на недвижимость. В качестве прелюдии к экономическому пузырю, возникшему позднее в США, курсы акций в Токио повышались как минимум на 40% ежегодно, а цены на недвижимость в Токио и его пригородах раздувались в некоторых случаях на 90% и более. Новая золотая лихорадка охватила Японию.

В течение нескольких месяцев после Плазовского соглашения йена резко выросла в цене – с 250 до лишь 149 йен за доллар. Японские экспортные компании компенсировали воздействие йены на экспортные цены финансовыми спекуляциями, получившими название "зай-тек" (zaitech), с тем, чтобы восполнить валютные потери на экспортной продаже, и Япония внезапно превратилась в самый большой в мире банковский центр. Согласно новым международным правилам о капиталах японские банки могли считать основную долю своих долговременных акций в компаниях в системе кеирецу (the keiretsu system) в качестве основных активов банка, а так как бумажная ценность их вложений в акции японских компаний выросла, то вырос и их банковский капитал.

Поскольку биржевой пузырь продолжал неистово раздуваться, к 1988 все десять самых крупных банков в мире были японскими. Японский капитал потек в американскую недвижимость, поля для гольфа, роскошные курорты, в американские правительственные облигации и даже в более рискованные акции американских компаний. Японцы услужливо превращали свою надутую йену в долларовые активы, таким образом стимулируя президентские амбиции Джорджа Буша-старшего, который следовал политике Рональда Рейгана. Комментируя успех Японии в 1980-х, нью-йоркский финансист Джордж Сорос заметил: "...перспектива финансового могущества Японии – очень тревожная тенденция".

Эйфория по поводу того, что Япония становится всемирным финансовым гигантом продолжалась недолго. Надутая финансовая система банков, наводненных деньгами, привела к образования одного из самых больших финансовых пузырей в мире, т.к. биржевой индекс акций Никкеи в Токио повысился на 300 % всего лишь за три года после заключения Плазовского соглашения. Стоимость недвижимости и имущественный залог под кредит от японских банков выросли вместе с ценами на акции. На пике японского финансового пузыря, стоимость Токийской недвижимости была оценена в долларах больше, чем вся недвижимость Соединенных Штатов. Номинальная стоимость акций, продаваемых на Токийской фондовой бирже Никкеи составляла более 42% стоимости всех акций, продаваемых в мире – по крайней мере на бумаге. Но счастье длилось недолго.

К концу 1989-го года, когда первые признаки краха Берлинской стены всплыли в Европе, Японский банк и министерство финансов начали осторожные попытки по медленному сокращению раздувшейся биржи. Как только Токио начал предпринимать меры по охлаждению спекулятивных операций, главные инвестиционные банки Уолл-стрит во главе с братьями Стэнли и Саломоном Морганами (Morgan Stanley and Salomon Bros.) начали применять на японском рынке новые экзотические схемы и финансовые инструменты. Их агрессивное вмешательство превратило упорядоченное снижение рынка акций в Токио в паническую распродажу со скидкой, поскольку банкиры Уолл-стрит убивали наповал, в процессе подрезая токийскую биржу. Результатом оказалось то, что медленное и упорядоченное исправление биржевой ситуации японским правительством стало невозможным.

К марту 1990-го года Никкеи потеряла 23% или более чем триллион долларов по сравнению со стоимостью на пике ее деятельности. Японские правительственные чиновники конфиденциально вспоминали Вашингтонскую встречу в мае 1990-го года с Временным комитетом Международного валютного фонда, где японские предложения профинансировать экономическую реконструкцию бывшего Советского Союза встретили сильный простест со стороны Вашингтона и министерства финансов при Буше. Они думали, что именно эта встреча была причиной спекулятивной атаки Уолл-стрита на Токийскую биржу. Это было верно, но лишь частично.

Японское министерство финансов выпустило доклад-обращение к Международному валютному фонду, где утверждало, что огромный излишек капитала в Японии не создавал проблемы мировой экономике, на чем настаивал Вашингтон, а наоборот был срочно необходим миру, нуждающемуся в сотнях миллиардов долларов для того, чтобы перестроить мировую экономику по окончанию "холодной войны". Япония предложила прежним коммунистическим странам известную модель ММТП (Министерства Международной Торговли и Промышленности или MITI – прим. пер.).

Мягко говоря, у Вашингтона эта модель не вызвала энтузиазма. Модель ММТП предполагала вовлечение государства в руководство национальным экономическим развитием. Эта модель уже показала себя успешной в Южной Корее, Малайзии и других Восточноазиатских странах. Поскольку Советский Союз разрушился, многие нетерпеливо посматривали на Японию и Южную Корею как на более интересные альтернативы американской модели "свободного рынка" и это, конечно же, было серьезной угрозой Вашингтонским планам по окончании "холодной войны".

Администрация Буша не собиралась уступать ведущую роль в восстановлении Восточной Европы и Советского Союза Японии. У Вашингтона были планы относительно своего противника в "холодной войне", но создание финансированного японцами экономического блока с Россией в них не входило. Чтобы дать это понять японцам, Джордж Буш послал министра обороны Дика Чейни в Токио в начале 1990-го года для "обсуждения" резкого сокращения контингента американских войск в Азиатско-Тихоокеанской регионе. Эта тема должна была по расчету американцев создать в Японии внутренние трения по поводу военной безопасности. Чейни даже и не пытался скрывать свою миссию шантажиста и приехал в Японию буквально сразу же после январской поездки японского премьер-министра Кэйфу (Kaifu) по Западной Европе, Польше и Венгрии, ставившей целью обсуждение экономического развития бывших коммунистических стран Восточной Европы. Намек был ясным – "делайте, как вам Вашингтон говорит, или мы уйдем и оставим вас без защиты".

К тому времени, когда японский премьер-министр встретился с американским президентом в Пальм Спрингс в марте того же года, он уже понял намек – Япония не должна была конкурировать с американскими долларами в Восточной Европе. В течение нескольких месяцев японские акции потеряли в стоимости почти 5 триллионов долларов. Японская биржа понесла тяжелые потери. Вторая фаза в разрушении японской экономической модели включала в себя разрушение Восточноазиатской сферы экономического влияния – очень успешной модели, конкурировавшей с с американским диктатом не считающегося ни с чем индивидуализма свободного рынка.

Японская модель получила распространение за пределами Японии, и это было хорошо известно Вашингтону. В послевоенный период она получила свое развитие в Южной Корее, Таиланде, Малайзии, Индонезии и других Восточноазиатских странах. В 1980-х их быстро растущие экономики были названы "азиатскими тиграми".

Феномен Восточной Азии был создан в 1970-х и 1980-х в результате японской государственной помощи экономическому развитию, больших частных вложений и поддержки ММТП. И хотя этот успех был достигнут без больших фанфар, в действительности быстро развивающиеся экономические системы Восточной Азии в 1980-х получили его благодаря продуманному региональному разделению труда, в центре которого была Япония, а производство японские компании перенесли на переферию в Восточную Азию. В азиатских деловых кругах эти страны назывались йенским блоком, так как они были сильно привязаны к экономике Японии.

Эти страны создали помехи на пути распространяемой Международным валютным фондом модели свободного рынка. Их успех в создании системы, при которой частное предпринимательство сочеталось с регулирующей ролью государства, создавал угрозу рыночным планам МВФ, т.к. если азиатские тигры выглядели успешными в своей экономической модели, основанной на сильной роли государства в экономике, то бывшие коммунистические страны и все остальные страны могли не согласиться на чрезвычайные меры, предлагаемые МВФ.

Ежегодный экономический рост в 7-8 %, растущее социальное обеспечение, распространение системы образования и повышение производительности труда в Восточной Азии в 80-х были результатом государственного планирования и государственной поддержки – в этом выражалась азиатская форма доброжелательного патернализма в рыночной экономике. Самообеспеченная экономическая система азиатских тигров была большим препятствием глобальному распространению долларовой системы свободного рынка, столь необходимой Вашингтону в 90-х, чем советская система центрального экономического планирования.

В начале 1993-го года состоялась встреча стран-членов организации Азиатско-Тихоокеанского Экономического Сотрудничества (Asia Pacific Economic Cooperation – APEC) на высшем уровне. В это время японские банки все еще пытались оправиться после краха токийской биржи и рынка недвижимости и потому вашингтонские чиновники затребовали, чтобы Восточноазиатские страны открыли свои финансовые рынки с тем, чтобы капиталы могли свободно передвигаться и "выравнивали игровое поле". До этого страны Восточной Азии не нуждались в кредитах и им удавалось избегать лап МВФ и иностранного капитала, за исключением инвестиций в производство, которые обычно были частью планов долгосрочного национального развития. Но теперь их заставляли открыть свою экономику иностранному капиталу и краткосрочным иностранным кредитам.

Размышляя над риторикой "выравнивания игрового поля," многие азиатские чиновники задавались вопросом – говорил ли Вашингтон о крикете или об их экономическом будущем. Ответ не заставил себя ждать. Как только контроль над капиталом был ослаблен, и иностранным инвестициям разрешили входить и выходить из стран свободно, и Южная Корея, и другие "тигры", были внезапно наводнены иностранными долларами, что способствовало образованию спекулятивных пузырей на рынке роскошной недвижимости, на местных биржах и на рынках других вложений в период между 1994-м годом и началом финансовой атаки на Тайский бат (тайская денежная единица – прим. пер.) в мае 1997.

Как только Восточноазиатские экономики "тигров" начали открываться иностранному капиталу, но еще задолго до того, как у правительств этих стран появились адекватные средства контроля за возможными злоупотреблениями, хеджевые капиталы (хедж – специфическое капиталовложение, сделанное, чтобы уменьшить риск ценовых движений – прим. пер.) пошли в атаку. Скрытый капитал начал свое наступление с самой слабой экономики – Таиланда. Американский спекулянт Джордж Сорос действовал втайне, вооружившись кредитом от группы международных банков, включавшей Ситигруп (Citigroup), размеры которого до сих пор неизвестны.

Они сделали ставку на то, что Таиланд должен обесценить бат, оторвавшись от его привязки к доллару. Сорос, глава фонда "Квант", Джулиан Робертсон (Julian Robertson), глава фонда "Тигр", и хедж-фонд ЛТКМ (Long-Term Capital Management – LTCM), управление которого включало бывшего представителя Федерального резерва Дэвида Маллинса (David Mullins), развязали огромную спекулятивную атаку на тайскую валюту и акции. К июню Таиланд сдался и валюта была обесценена, что заставило правительство обратиться за помощью к МВФ. Те же самые хеджевые фонды и банки один за другим поразили экономики Филиппин, Индонезии и затем Южной Кореи. Они положили в свои карманы миллиарды в то время, как население этих стран погружалось в экономический хаос и бедность.

Европейский эксперт по азиатским вопросам, профессор Кристен Нордхог (Kristen Nordhaug), подвел итог политики, проводимой администрацией Клинтона в Восточной Азии в 1997 году. Клинтон развивал свою экономическую стратегию на базе предложений нового Национального экономического совета, первоначально возглавляемого Робертом Рубином, банкиром с Уолл-стрит. Только что появившиеся рынки Восточной Азии были избраны для атаки. "Администрация активно поддерживала многосторонние агентства, типа Международного валютного фонда ... для того, чтобы продвигать международную либерализацию финансовой системы," отметил Нордхог. "Как только... стратегия захвата Восточноазиатских рынков (была) реализована, американская администрация имела возможность использовать их финансовый кризис в своих собственных интересах, чтобы продвинуть либерализацию торговли, финансов и установления рыночных реформ с помощью ВМФ".

Чалмерс Джонсон (Chalmers Johnson) высказался о результатах этой политики без обиняков: "Капитал попросту изнасиловал Таиланд, Индонезию и Южную Корею, а затем отдал дрожащих жертв на разтерзание МВФ, но не для того, чтобы им помочь, а для того, чтобы гарантировать, что ни один западный банк не застрял в этих разрушенных экономиках с невыплачиваемыми кредитами".

Воздействие азиатского кризиса на доллар было значительным. Генеральный директор Банка по международным расчетам, Эндрю Крокетт (Andrew Crockett), отметил, что если в 1996 году Восточноазиатские страны имели общий дефицит в 33 миллиарда долларов по счетам текущих операций, то как только начался приток спекуляционного капитала в "1998-1999 годах на их счетах текущих операций появился избыток в 87 миллиардов долларов", а к 2002-му году избыток достиг максимума в 200 миллиардов долларов.

Большая часть этих избыточных средств возвращалась в США в форме закупок Азиатским центральным банком облигаций американского казначейства, которые в действительности финансировали Вашингтонскую политику. Министерство финансов Японии предприняло бесполезное усилие сдержать азиатский кризис, предлагая создать Азиатский денежно-кредитный фонд в размере 30 миллиардов, но Вашингтон ясно дал понять, что ему эта идея не нравится, и ее быстро забросили. У Азии не оставалось выхода, кроме как при активной помощи МВФ стать еще одним регионом в царстве доллара. Министр финансов США Рубин эвфимистически назвал это "американской политикой сильного доллара".

---

Первоисточник на ИноСМИ давным-давно мертв (404, страница не найдена), текст взял из резервной копии в жежешечке.

Страница автора в библиотеке: Уильям Фредерик Энгдаль