Алекс совершенно напрасно относит этику к отраслям гуманитарного знания.
Хуже только демонстрируемое имже небрежение гуманитарными науками.
Полагаю необходимым хотя бы постараться восполнить эти пробелы.

---

[Этика]

П.А. Кропоткин

Первая известная мне попытка исследования эволюции этики до объективных закономерностей живого мира предпринята академиком Кропоткиным.
В настоящее время самостоятельного интереса в рамках заявленной темы исследование («Этика Том I Происхождение и развитие нравственности») скорее не представляет. Но в качестве примера в нём приводится интереснейшее и сейчас описание истории теории эволюции.
Текст переиздания 1991 года заявлен в сетевых библиотеках (#190283). Пример ценен иллюстрацией дистанции от видимости наличия до действительного наличия целостного текста (а особенности психики, приводящие к подобным событиям интересны именно в контексте этики).

К. Крылов

Следующим приближением из достаточно широко распространённых на просторах интернетов и известным без специального изучения предмета являются логические построения господина (?, ибо антисоветчик) К. Крылова.

Поведение — это все то, что человек делает или не делает намеренно.
Таким образом, поведение — это совокупность актов действия и бездействия, совершаемых человеком.
Намеренным можно считать любое действие, которое человек мог бы не совершать, или совершить его иначе.
Намеренное бездействие тоже следует считать элементом поведением. Человек, который кого-то ждёт, может при этом просто сидеть на стуле; но это намеренное бездействие, поскольку он мог бы встать и уйти. Такого рода целенаправленное воздержание от каких - то действий можно считать своего рода «отрицательным действием».

Итак, нормальное поведение — это поведение, соответствующее ожидаемому. В таком случае, норма — это совокупность общественных ожиданий по поводу поведения людей в той или иной сфере деятельности.

Итак, все логически возможные этические системы можно интерпретировать следующим образом:

1 (Юг). Я должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.

Полюдье: Будь как все. Как все, так и я.

2 (Восток). Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они не ведут себя по отношению ко мне.

Полюдье: Я не должен делать ничего такого, чего не делают другие.

3 (Запад). Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим.

Полюдье: Все должны делать то же самое, что делаю я. Все должны жить так, как я.

4 (Север). Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не веду себя по отношению к другим.

Полюдье: Никто не должен делать того, чего не делаю я.

0. Как другие ведут себя по отношению ко мне, пусть так и дальше продолжают. Как я веду себя по отношению к другим, так и дальше буду.

Рекомендую текст в редакции Warrax'а (там же, кстати, разобрано содержание понятия «справедливость»).

---

[Про гуманизм]

Каким бывает «светлое прошлое»

Эпоха возрождения как переформатирование

Понимание необходимости изображать прошлое своей страны и народа в сугубо позитивном ракурсе с целью создания здоровой историософии и искренней веры, необходимых для морального здоровья нации, уходит своими истоками к началу эпохи, которая получила название эпохи Возрождения.

В числе характеристик этой эпохи принято называть усиленное развитие товарно-денежных отношений, появление ранней буржуазии и соответствующее этим социально-экономическим переменам изменение общественного сознания. Лейтмотивом Возрождения называется гуманизм, под которым понимается интеллектуальное движение, направленное на «признание самодовлеющей значимости, неувядаемого достоинства человека, всего богатства творческих проявлений индивида в качестве высшего жизненного блага». Под покровом этих обобщающих описаний почти всегда скрывались конкретные действия конкретных людей, которые привели в действие процесс, вызвавший «переформатирование». Итак, конкретное место и время действия известны – это Италия XIV–XV веков.

Первыми гуманистами называют прославленных писателей Ф. Петрарку (1304–1374) и Дж. Боккаччо (1313–1375) – эти великие итальянцы были зачинателями среди тех, кто стал обращаться к изучению античности и стремиться в наследии античных авторов найти идеалы, нужные для их современников.

«С наибольшим рвением предавался я изучению древности, ибо время, в которое я жил, было мне всегда так не по душе», – писал Петрарка. Чем было вызвана устремленность в древнюю историю своей страны? Поиски ответа на этот вопрос приводят к некоторым корректировкам в общем мажорном ладе, доминирующем в создании образа эпохи Возрождения. Дело в том, что первая страна Возрождения – Италия в XIV–XV вв. представляла собой жалкую картину политического разлада и общественной деморализации при интенсивном экономическом и культурном развитии.

Вот что мы видим, например, в очерке о жизни Савонаролы:

«Во всей Италии было полное отсутствие общего национального духа, и даже само слово «Италия», не исчезнувшее из народного языка, в действительности не представляло никакого определенного понятия. Стремление к разрозненности не ограничивалось нескончаемыми спорами с близкими или дальними соседями… Постоянное желание захватывать в свои руки власть возбуждало отдельные партии к взаимной вражде… Одерживая верх, победители пускали в ход кровавую расправу… Резня шла открытая и тайная, убивали на улицах среди бела дня и предательски, из-за угла. …Тщеславие побуждало отдельных правителей щегольнуть перед врагами не только внешним могуществом, но и развитием в своих областях наук и искусств, которые были доведены в Италии до процветания, неизвестного в остальной Европе… Сами преемники св. Петра на папском престоле больше врагов христианства и католичества способствовали умалению значения папства… Никогда так низко не падал авторитет папской власти, как в пятнадцатом веке, хотя еще предательства и алчность папы Павла II (…) набросили достаточную тень на папство. Он сам мучил римских академиков, заподозренных в уважении к учениям Платона, и один из них даже умер от пытки в его руках.

…За Павлом II явился Сикст IV, и весь Рим стал указывать пальцами на кардиналов, продавших в священной коллегии свои голоса за его выбор…Дальнейший его путь был путем невообразимого разврата, алчного добывания денег всеми средствами и бешеной траты этих денег.… Его кондотьеры заливали кровью Италию…Дело дошло до того, что в Риме насчитывалось по двести убийств в две недели. …Ни одного дня не проходило в Риме без мелких убийств, так как за деньги убийцы оставались безнаказанными, «Бог не желает смерти грешников, – глумились папские прислужники, – а пусть они платят и живут».…После смерти Иннокентия VIII для занятия вакантного престола нашелся Родриго Борджа, подкупивший пятнадцать кардиналов из двадцати избирателей и удостоившийся избрания под именем Александра VI. Он превзошел всех своих предшественников не только разгулом, предательством и убийствами, но и полным индифферентизмом в делах веры, когда эти дела не сулили ему каких-либо выгод.

Не лучше были в это время и светские власти Италии – размеры их жестокости видны из многих примеров. Один из миланских правителей Галеаццо Сфорца расправлялся с виновными, приказывая зарывать их в землю по горло и кормить их нечистотами. При деморализованных правителях трудно было остаться нравственным обществу. Итальянские правители этого не понимали, бессознательно развращали народ и сами подрывали уважение к власти, подкапывая фундамент созданного ими же здания. О флорентийцах того времени, например, говорилось: «… Погрязшие в разгуле, они предавались бессменным оргиям. Они были запятнаны всякими предательствами, всякими преступлениями. Бессилие закона и отсутствие справедливости обеспечивали им полную безнаказанность…Они исполняли все медленно, лениво и беспорядочно, так как лень и низость были правилами их жизни». Эти слова можно было бы отнести к любому итальянскому городу того времени».

Сходную картину находим у известного российского историка и философа А.Ф. Лосева, который отмечал, что всякого рода разгул страстей, своеволия и распущенности достиг в возрожденческой Италии невероятных размеров. Священнослужители содержали мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома. Тогдашние писатели сравнивали монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Распущенностью и развратом прославились многие известные лица – князья, купцы, церковные деятели, в том числе и занимавшие папский престол. Центр культурной жизни Италии – Флоренция – раздиралась борьбой партий. Казни, убийства, пытки, заговоры являлись здесь нормой. А.Ф. Лосев охарактеризовал все это как «обратную сторону титанизма», из чего следует, что обрисованное падение нравов воспринималось им как прямое следствие гуманистических идей, основу которых составляла установка на индивидуалистическое самоутверждение личности. Именно такая трактовка и закрепилась в научной литературе.

Как бы то ни было, низкие нравы, бесчинства толпы, коррумпированность властей открывают эпоху гуманизма в Италии. Не случайно Петрарка заметил, что ему было не по душе время, в которое он жил. Но язва низких нравов точила Италию и до времени Петрарки. Старший современник Петрарки, великий автор «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265–1321) был также изгнан из Флоренции, как и отец Петрарки, в силу политических козней и интриг. Флоренция и при жизни Данте была раздираема непрекращающейся борьбой за власть, жаждой богатства, кровавыми казнями.

Папы из личного честолюбия беспрерывно призывали в Италию чужеземцев – английских, немецких, швейцарских или французских наемников – и затевали новые войны, сменяли правителей, осыпали богатствами и почестями своих сородичей. Раздоры возбуждались и городами, выступавшими против того или другого правящего дома, кондотьеры-наемники заливали кровью то одну, то другую часть Италии. Иногда на папском престоле оказывалось несколько пап, а в XIV в. папский престол на несколько десятилетий вообще покинул Италию.

Но все эти безобразия политического развития не выливались в экономическую разруху и оскудение жизни, поскольку приток богатств в Италию в средневековый и ренессансный периоды превышал их поглощение во время войн и других бедствий. Магистральные торговые пути шли через Византию и итальянские города, которые пользовались преимуществами от торговли с Востоком и с Причерноморьем: золото стекалось сюда со всех концов известного в то время мира. Грабительские крестовые походы были дополнительным источником притекающего «золотого руна» из других стран. Тщеславие правителей и городов придавало ускорение торговому обороту, непрекращающиеся заказы на предметы роскоши стимулировали развитие ремесел и искусств, в силу чего общество не прозябало в нищете и убогости.

Однако, как явствует из взглядов Петрарки и Боккаччо, состояние нравов итальянского общества вызывало беспокойство его интеллектуальных представителей. Жизнь в постоянном хмельном угаре греховного праздника губительно сказывалась на нравственном здоровье народа. Общество разлагалось, захваченное алчным добыванием денег и бешеной тратой этих денег.

При жизни Петрарки и Боккаччо Рим утратил свое первенство как религиозный центр – папы покинули его и обосновались в Авиньоне. Именно на этом фоне в творчестве Петрарки и Боккаччо, их младших современников Колюччо Салютати (1331–1406) и Леонардо Бруни (1370–1444) получило развитие то направление итальянской общественной мысли, которое в дальнейшем стало называться гуманистическим от латинского обозначения программы гуманитарных наук studia humanitatis.

Таким образом, беспокойство за судьбы своего народа и страны, прежде всего осознанное представителями образованных кругов итальянского общества, оказывается тем субъективным фактором, который породил течение гуманизма. Итальянскому обществу не хватало объединяющей идеи, которая могла бы дать людям понимание общей цели, сплотить вокруг высоких идеалов и сделать из них жизнедеятельную нацию, способную защитить себя, если придет такое время, а не погибнуть как скот вокруг опустевшей кормушки. Выбор таких объединяющих идей был невелик. Идея «светлого будущего» в образах райского блаженства была прерогативой церкви. Поэтому незанятой оставалась только «идея «светлого прошлого», и два великих итальянца Петрарка и Боккаччо начинают возрождать перед взорами своих соотечественников величественные картины античности, которые в их восприятии были картинами истории предков итальянцев. Данная мысль не вполне совпадает с привычной нам социально-классовой трактовкой возникновения гуманизма как феномена, развившегося на фоне «ломки феодальных и возникновения раннекапиталистических отношений, усиления авторитета буржуазных прослоек общества».

Повышенный интерес к античной культуре у итальянских гуманистов был не чем иным, как интересом к историческому прошлому своего народа. И именно его стремился возродить Петрарка в своем сочинении «О славных мужах» (жизнеописание великих политических деятелей от Ромула до Цезаря, а также их исторических соперников), а также Боккаччо в его монументальном трактате по древнеримской мифологии «Генеалогия богов». Смысл?

Логичным может быть только одно объяснение: использовать позитивное изображение исторического прошлого как светоч для объединения соотечественников в обстановке деморализации общества. Это много позднее античность станет рассматриваться как общеевропейское достояние, а для Петрарки и Боккаччо древнеримская античность была историческим прошлым итальянцев. Исходя из тогдашней картины жизни общества в итальянских городах, можно понять и «антропоморфизм» гуманизма: для спасения разлагающегося общества необходимо было встряхнуть человека, показать, что он – существо с великим внутренним потенциалом и безграничными возможностями к совершенствованию, что его предназначение – служение высшим целям и общему благу.

Это было началом грандиозного переформатирования сознания, которое позже охватило всю Европу.

Общественное переформатирование по-итальянски

В духовной жизни общества религиозному учению должна обязательно сопутствовать светская идейная система. Вот ее-то, как видно, и пытались отыскать Петрарка и Боккаччо, а потом их последователи, предложив новый тип гуманитарного образования. Ядром новой образованности была сделана история собственной страны, ее великое прошлое, на прославлении славных картин которого следовало начать воспитывать общество.

Безусловно, генераторами новых идей в Италии выступили представители творческих интеллектуальных кругов, но утверждение и распространение их в итальянском обществе (а позднее и в других западноевропейских странах) происходило при активном участии и содействии итальянской политической верхушки, как светской, так и церковной. В этом смысле сложившийся в науке классический образ ренессансного гуманиста, как «свободного художника», на досуге предающегося вольным размышлениям на высокие темы и избегающего тянуть лямку службы, расходится с биографией многих реальных личностей. Решающую роль в итальянском общественно-научном переформатировании сыграли именно политические деятели.

Одним из первых, кто облек эти идеи в форму политических сочинений, был Колюччо Салютати, флорентийский политик, поклонник Петрарки и друг Боккаччо. В 1375–1405 гг. он был канцлером Флорентийской республики, т. е. главой ее государственного органа управления, и держал в своих руках нити внутренней и внешней политики. Естественно, он располагал реальными возможностями создавать условия для организованного внедрения в обществе воззрений, которые должны были оказать благотворное влияние на сограждан. Его собственный дом стал своеобразной школой для молодежи, из числа которых вышли многие крупные политические деятели.

В трактатах и письмах Салютати красной нитью проходит мысль о том, что человек должен служить на благо своего общества и государства и что только это возвышает человека. Таким образом, он чутьем политика прозрел в поэтико-философских произведениях Петрарки и Боккаччо социально-оздоровительное содержание, которое следовало использовать в гражданственно-воспитательных целях для приостановки деморализации флорентийского общества.

Эту же линию проводил флорентийский политический деятель следующего поколения Леонардо Бруни (1370–1444), один из тех, кто был выпестован в кружке молодежи, собиравшемся в доме Салютати. Леонардо Бруни начал свою карьеру как секретарь папской курии, а в зрелые годы занял пост канцлера Флорентийской республики. И у него мы видим прагматическое преломление идеи возрождения античного наследия для воспитания гражданственности у соотечественников. Именно с его именем связано оформление новой системы гуманистического знания studia humanitatis – он впервые и использовал этот латинский термин, от которого пошло обозначение всего интеллектуального движения эпохи Возрождения как гуманизм.

Но Бруни не был бы политиком, если бы ограничился только реформой системы образования. Для него цель новой системы заключалась в том, чтобы поставить ее на службу воспитания граждан и подготовки их к политической жизни. Освоение античной философии молодыми итальянцами, согласно Бруни, должно было сочетаться с изучением творчества итальянских поэтов и мыслителей – Данте, Петрарки, Боккаччо, Салютати. Только такое комплексное образование могло, по мнению Бруни, подготовить подрастающие поколения для служения обществу.

Мысль, заслуживающая самого пристального внимания. Религиозное воспитание создавало чувство причастности к общеконфессиональному, интернациональному. Однако для полноценного развития обществу необходимо и чувство национального. Вот эту непрерывность традиции национального и представил Бруни своим соотечественникам: у итальянцев было великое прошлое – античность, но значит есть и великое настоящее, ради чего стоит жить и творить.

На мой взгляд, в работах ренессансоведов не была до сих пор вычленена эта целенаправленная работа итальянских политиков по выработке национальной светской идеологии, с помощью которой, вкупе с идеологией сакральной – христианством, они стремились создать здоровую духовную культуру для жизнедеятельности своего общества. И именно данная часть гуманизма оказалась самой жизнеспособной.

Готицизм, или Оборотная сторона гуманизма

Общеизвестно, что многие великие идеи эпохи Возрождения потерпели фактическое крушение в XVI–XVII веках: были погублены в процессах инквизиционных трибуналов, возрожденных с конца XV в., вымерли в ужасах и страданиях Великой крестьянской войны в Германии (1524–1526), потонули в крови религиозных войн во Франции, венцом которых стала Варфоломеевская ночь, развеяны в сражениях Тридцатилетней войны (1618–1648), раздавлены в Англии деспотией Генриха VIII, при власти которого, по выражению Томаса Мора, «овцы съели людей», а виселицы по дорогам стали непременным условием английского ландшафта.

Уже при жизни первых гуманистов было очевидно расхождение их возвышенных идеалов и реальной жизни западноевропейских обществ, т. е. идеи свободы оставались чаще всего только блестками в сплаве красноречия, если использовать характеристику известного ренессансоведа И.О. Кристеллера.

В «Истории флорентийского народа» Бруни трезво оценивал ситуацию в столь прославляемой им Флоренции: «Поверьте мне, мы подавлены уже давно и сносим в действительности постыдное рабство при сохранении пустого имени прекрасной свободы».

Но идею итальянских гуманистов о воспитании общества на основе прославления славного прошлого его предков ждала иная судьба. Неустанная и длительная работа итальянских политиков, представителей купечества и аристократии, поэтов, мыслителей, художников по внедрению в сознание флорентийцев, венецианцев, римлян мысли о том, что их всех объединяет единое великое прошлое, увенчалась успехом. Мысль о том, что античность – это то прошлое, которым всем итальянцам надо гордиться и осознавать себя его неотъемлемой частью, сделалась стержнем, вокруг которого стало концентрироваться идейное развитие итальянского общества и который стал важнейшим фактором в процессе формирования итальянской нации.

Однако отношение итальянского гуманизма с историей имело две стороны. Одна – лицевая, которая была представлена выше и которая заключала в себе идею прославления своего исторического прошлого, а другая являла собой оборотную сторону итальянского гуманизма, или eine Kehrseite, по определению шведского историка Свеннунга. Она сложилась как феномен, который в литературе получил наименование антиготская пропаганда.

Дело в том, что в деятельности итальянских гуманистов, параллельно с возвеличиванием своего славного прошлого, набрало силу очернение исторического прошлого своих соседей – североевропейских народов – в форме поругания готского начала, как разрушителя великой античной культуры Рима. О готском периоде как «темных веках» писал и Петрарка, и его окружение. Эта мысль получила последовательное развитие в трудах итальянских политиков, занимавшихся историей.

Данный исторический подход утвердился и присутствовал как общепринятый и классический у политического деятеля и историка следующего поколения, знаменитого Никколо Макиавелли. Его «История Флоренции» уже привычно начиналась с разрушения Римской империи вестготами и другими народами, «жившими севернее Рейна и Дуная». Тысячелетие, последовавшее за этими событиями, характеризуется им как время бедствий. «Готское» сделалось синонимом «варварского».

Исследователь проблемы «готики» в историографии Йозеф Хаслаг отмечал, что итальянский гуманизм прочно связывал имя готов с крушением Римской империи и с уничтожением культуры и науки. Готы представлялись как передовой отряд варваров, который был не только разрушителем культуры, но и началом, враждебным всяческой культуре. О них писали, что они положили начало темному, варварскому периоду в истории Европы. Готы увязывались в единый исторический контекст с понятием «Средние века», также созданным Ренессансом. В качестве горячих проводников этой идеи Хаслаг называет, помимо Н.Макиавелли, итальянского политика и историка Донато Джанотти. В его труде «Libro de la republica de Vinitiani» красной нитью проводилась мысль о готах как разрушителях Рима и о готском периоде как нашествии варваров.

Филология кватроченто рассматривала готов не только как разрушителей римской культуры вообще, но на них возлагалась ответственность за падение уровня латинского языка в Средневековье и за плохую сохранность древних рукописей монахами. Хаслаг называет крупного итальянского гуманиста Лоренцо Валла, который в своем прославленном сочинении «О красотах латинского языка» («Elegantrum Libri Sex») писал, что борьба за чистоту латинского языка – это преодоление его дегенерации, обусловленной готским влиянием. Антиготский настрой итальянского гуманизма не миновал и готской традиции в архитектуре. Согласно Свеннунгу, представители итальянского ренессанса с глубоким презрением отзывались о позднесредневековой архитектуре Италии, связывая ее с готами, и всячески восхваляли и любовались античными, «классическими» архитектурными формами.

Эти «антиготские» идеи, как сказано выше, достигли кульминации своего развития к XVI веку и пронизывали все творчество итальянских гуманистов от исторических до литературно-поэтических сочинений. Антиготская пропаганда, сложившись в устойчивую историографическую традицию итальянского гуманизма, задевала человеческое достоинство многих европейских народов. Но больше всего мишенью антиготских нападок итальянских гуманистов осознавало себя немецкоязычное население Священной Римской империи, т. е. население Германии, а также ощущавшие свое родство с ним представители образованных слоев скандинавских стран. В Германии постепенно получило развитие негативное отношение ко всему итальянскому или римскому.

Эта реакция на идеи итальянского Возрождения в германских городах начала проявляться на рубеже XV–XVI вв., вкупе с протестом против католической церкви, вылившемся в идейно-политическое движение Реформации XVI века. Главной мыслью первых немецких реформаторов, которых традиционно называют также и гуманистами, был призыв к борьбе против чужеземного ига, под которым понималась власть римско-католической церкви. Их призывы освободиться от «папской тирании» пронизывала истинно ядовитая злоба, направленная против Рима.

Ульрих фон Гуттен, один из первых гуманистов Германии, писал: «Решительно покончим с папской тиранией… Я готов смириться со смертью, но не с жалким рабством».

Итак, те же призывы к свободе, как и у итальянских гуманистов, но острие их было нацелено против Рима, а не устремлено к возрождению величия Вечного города, за что ратовали итальянские гуманисты. Получается так, что гуманизм распространялся в Западной Европе не как единое течение, а как ряд противоборствующих течений.

Но, может, в немецких городах было меньше свобод и денег, чем в итальянских городах, отсюда и призывы немецких гуманистов свергнуть папскую тиранию? Вовсе нет. Немецкие города были издавна объединены в союзы: Ганза, союз Рейнских городов, союз швабских городов, которые успешно защищали свои права, вольности и возможность вести прибыльную торговлю. Даже «чистотой» нравов жизнь в немецких городах была схожа с итальянской жизнью. Т.Н. Грановский писал об этом периоде: «Каждый из значительных городов Германии имел свои страшные революции, в которых гибли лучшие граждане. Можно привести тому много примеров; уже в летописи города Роттенбурга видно, что с 1300 по 1450 г. этот город каждый год вел, по крайней мере, одну войну, иногда три, потом это не изменялось до конца XV столетия; иногда бывало даже хуже, как в 1500 г.: город Нюрнберг окружен был со всех сторон хищными рыцарями, грабившими купцов городских; горожане его прославились счастливыми экспедициями против рыцарей: без суда вешали они на своих городских башнях всех попавшихся им в плен рыцарей. К началу XVI столетия относится один любопытный памятник: записки рыцаря Гетца von Berlichingen. Он описывает сам свои подвиги, большей частью заключающиеся в разбоях на большой дороге, ограблении купцов, нападении врасплох на города. «Раз утром, – говорит он, – выехал я один в поле и подождал обоз; передо мной пробежала стая голодных волков; бог помочь, добрые товарищи, – сказал я им. – Вы отправляетесь за тем же, как и я; и это показалось мне счастливым предзнаменованием».

В этой общественной среде, схожей с итальянской разлагающим отсутствием консолидирующей идеи, с конца XV – начала XVI вв. стало складываться особое интеллектуальное и идейно-политическое движение протеста – готицизм. Его сторонники стремились возродить и показать великое историческое прошлое древнего народа готов, прямыми предками которого считали себя народы Германии и скандинавских стран, что породило со временем умозрительное тождество готского и германского. Как видим, и в этих странах стремление спасти человеческое достоинство общества пробудило интерес к родной истории, но кроме того и приняло форму защиты своего исторического прошлого от нападок иноземных клеветников.

Характеризуя эту ответную реакцию, Свеннунг отмечал, что ревностное изучение античных авторов, благодаря которому итальянцы открыли миру величие древнеримской империи, уничтоженное германцами, в немецкой среде вылилось в не менее ревностное изучение немецких источников или источников, с помощью которых можно было бы ослабить или полностью опровергнуть обвинения итальянских гуманистов. В этой обстановке европейскому миру были заново открыты сочинения древнеримского историка Тацита, в частности его «Германия», и готского историка Иордана.

Одним из первых исторических произведений, возвеличивших германскую древность, стало произведение Франциска Иреника под названием «Germaniae exegesis», появившееся в 1518 году. В нем автор прославлял высокие моральные качества, отличающие германские народы: братскую любовь друг к другу, геройский дух – созидатель сильных держав в Европе, вечное преклонение перед мудростью и справедливостью, постижение христианского учения ранее других народов. В силу этого германцы провозглашались законными наследниками Римской империи. По замечанию шведского историка Курта Юханнессона, Иреником были сформулированы идеи, заложившие основы западноевропейского историописания, сохранившие свое влияние до наших дней.

Я бы несколько скорректировала эти слова и сказала, что Иреник заложил основы готицизма, которые стали становым хребтом значительной части западноевропейской историографии, пронесшим через века мысль о германских завоеваниях как причине возникновения государственности в Европе. Интересно, что Иреник обсуждал план своего труда с другими немецкими историками и по требованию Виллибальда Пиркхеймера, которого шведский историк Юханнессон назвал Нестором немецких гуманистов, включил готов в число германских народов, что и оформило идею тождества готского и германского, столь привычную нам.

Возникнув в нездоровой обстановке несправедливых обвинений и предъявления абсурдных исторических «счетов», готицизм изначально был обречен сделаться рассадником исторических мифов и утопических взглядов, во что он на самом деле и воплотился.

В завершение этого краткого обзора необходимо отметить, что исторические препирательства между представителями итальянской гуманистической историографии и сторонниками готицизма стали фоном для еще одного идейного противостояния в Западной Европе, а именно, славяно-германского.

Для представителей готицизма стремление защитить историческое прошлое германских народов от критики итальянских гуманистов вылилось в упорное желание отыскать объект, на который можно было бы, в свою очередь, перенести обвинения в варварстве, темноте, неспособности к цивилизованному развитию. Такой объект был отождествлен со славянскими народами. Сам по себе этот спор – целиком и полностью порождение западноевропейской идейной традиции, перенесенной в Россию в XVIII веке Г.З. Байером, Г.Ф. Миллером, А.Л. Шлецером, а также другими представителями западноевропейской общественной мысли, вместе с набором представлений, известных в науке под названием норманнская теория.

XVIII век стал тем временем, когда многие из западноевропейских историографических представлений, сложившихся в течение предыдущих столетий, стали достоянием российской общественной мысли и начали влиять на развитие российской исторической науки.

Л.П. Грот, «Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике»
С вопросом где брать текст рекомендую обращаться к обзору сетевых библиотек.
Хотя авторская колонка не менее интересна.

---

Другой пример конструирования прекрасного и великого прошлого в лубочных изображениях национальных окраин Союза.

---

Как видно из вышеприведённых цитат, небрежное отношение к гуманизму и гуманитарным наукам — мягко говоря чревато.

Вишенкой на тортике — оправдание г-ном vadesi своего нежелания знать проблемы наследия П.В. Киреевского (практически — борец за «научную» (!) разработку русской истории подписывается на вывод из оборота устного народного творчества, замечательнее лишь то, что в этом вопросе он расходится с признаваемым им авторитетом).

И история с доступностью гуманитарной литературы в библиотеках. Ситуация, когда другой страж науки Пепелац вопрос о доступности гуманитарных текстов в советских библиотеках (этот неприятный момент, когда утверждения не принимаются за факт, но поверяются опытом оппонента) сначала проигнорировал, и только на третий тычок носом начал натягивать фантазии из современных (!!!) реалий — характерный маркер.