Немного русофобии на Первом канале

Не, ну чо, воспитание некст- поколений, перекодировка старших поколений. Работают люди, работают.

Засели, понимашь, бояре в культуре, да и работают. Давно это гавно там, не седни посажено, кушайте граждане, гордитесь, знайте за что в бой пойдете, если что. Правда бояр-то с вами рядом не будет, не положено им.

Если уж давать информацию, то не киношную.

Зигзаг

Механизм предательства — хрупкая грань, отделяющая человека с совестью от того, кто самолично истребил в себе этот незримый, но чуткий показатель человечности — во все времена будет оставаться требующим философского осмысления феноменом. Почему одни остаются людьми, а другие переступают незримую черту? Где предел, где порог? У каждого свой или все–таки есть общий знаменатель мужества?.. Много повидавший на своем веку следователь ГБ Головачев имел право на жалостливо–горький вздох — юная Тоня ведь не была извергом от рождения. Наоборот, с детства мечтала быть храброй и отважной, как верная соратница Чапаева — Анка–пулеметчица. Правда, когда пришла в первый класс и учительница спросила ее фамилию, вдруг оробела. И пришлось смышленым сверстникам прокричать вместо нее: «Да Макарова она». В смысле, что дочка Макара по фамилии Панфилов. Учительница так и записала новенькую в журнал, узаконив неточность и в дальнейших документах. Эта путаница–то и позволила впоследствии страшной Тоньке–пулеметчице столь долго уходить от розыска. Ведь искали ее, известную со слов выживших жертв, как москвичку, медсестру, по родственным связям всех Макаровых Советского Союза, а не Панфиловых. 

Закончив школу, Антонина подалась в Москву, где и застало ее 22 июня 1941 года. Девушка, как и тысячи сверстниц, попросилась на фронт добровольцем–санинструктором, чтобы выносить с поля боя раненых. Кто ж знал, что ждут ее не романтично–киношные перестрелки с трусливо убегающим при первом залпе неприятелем, а кровопролитные изматывающие бои с превосходящими силами немцев. Газеты и репродукторы ведь уверяли в другом, совсем в другом... 
А тут — кровь и грязь страшного вяземского «котла», в котором буквально за считанные дни войны сложили головы более миллиона красноармейцев и еще полмиллиона попали в плен. Она оказалась в числе того полуживого, умирающего от холода и голода, брошенного на растерзание вермахту полумиллиона. Как она выбралась из окружения, что испытала при этом — известно было лишь ей и Богу. 
Впрочем, выбор у нее все же был. Правдами и неправдами вымаливая ночлег в деревнях, в которых уже стояли верные новому режиму полицаи, а в других, наоборот, тайно группировались готовящие дать бой немцам партизаны, в основном окруженцы из Красной Армии, она добралась до Брасовского района тогдашней Орловской области. Тоня выбрала не густой лес, где подобные ей спасшиеся бойцы создавали партизанские отряды, а ставший оплотом национал–социалистской идеологии и «нового порядка» поселок Локоть. Пожалуй, о Локте и омерзительной истории, произошедшей здесь в 1941 — 1943 годах, надо рассказать подробнее. Тем более что долгое время эта одиозная страница была закрыта для массового изучения.


Настоящая Тонька 

Свастика над Локтем 

На всем своем протяжении российская история, как, впрочем, и мировая, не обходится без парадоксов, будто нарочно подстроенных контрастов и роковых совпадений. В начале XX века Локоть был не простым поселком, а личным имением великого князя Михаила Романова. И славился заведенными высочайшими особами достопримечательностями: роскошной липовой аллеей, дивным яблоневым садом, разбитым в виде двуглавого орла. А еще более — конезаводом, расцветавшим и при советской власти. Правда, к осени 1941 года от породистых рысаков и сортовых яблонь мало что осталось — потому пустующую конюшню полицаи и превратили в тюрьму. 

Созданная в подвале конезавода темница в качестве карательного органа входила в состав так называемой «Локотской республики». Сегодня в литературе можно найти обнародованные историками факты об этой коллаборационистской структуре изменников, сформированной в поселке в ноябре 1941 года, — после того как Локоть вместе с соседними населенными пунктами (нынче Локоть входит в Брянскую область) был оккупирован вермахтом. Инициаторами подобного «самоуправления» со статусом, который Гиммлер определил как «экспериментальный», стали бывшие советские граждане: 46–летний Константин Воскобойник и 42–летний Бронислав Каминский. Первый в 1941–м преподавал физику в здешнем техникуме, второй работал инженером на местном спиртзаводе. Оба — с высшим образованием, бывшие участники гражданской войны, воевавшие в Красной Армии, впоследствии в начале 30-х репрессированные и отсидевшие свои сроки по политическим статьям в северных лагерях. В частности, Бронислав Каминский был арестован в 1930 году по делу так называемой Трудовой крестьянской партии, главным фигурантом которой являлся известный экономист, теоретик «крестьянского социализма» Александр Васильевич Чаянов. После заключения Каминский и Воскобойник, надев форму лояльных совслужащих, ежедневно с надеждой смотрели на Запад. Помните ильфовское высказывание «Запад нам поможет»?.. Точнее, горькая правда. Была в СССР «пятая колонна», была. И как только появились танки Гудериана, немало этих вполне правоверных «совслужащих» пошли в бургомистры, старосты, полицаи. Немало таких нашлось и в Локте. Была здесь и особенность. Именно в Локте нашлись идейные антисоветчики: с «программами» и экономическими «платформами». Генерал Гудериан, командующий группой армий «Центр», был приятно удивлен — добровольцев на палаческие должности было так много, что пришлось запрашивать Берлин. Впору было проводить конкурс... Пока Красная Армия сражалась в Подмосковье, в неглубоком тылу уже кипела работа изменников...

Одержимые идеей служения «великому фюреру и рейху», Воскобойник и Каминский добились аудиенции у генерала Гудериана и уже 25 ноября 1941 года обнародовали «Манифест Российского освободительного движения» — первый, по мнению исследователей, программный документ предательства, главным тезисом которого был такой: «Полное физическое уничтожение коммунистов и жидов». Правда, Воскобойнику недолго пришлось претворять свои идеи в жизнь: на рассвете 8 января 1942 года партизаны-чекисты под руководством командира А.Сабурова во время конного рейда по немецким тылам ворвались в поселок Локоть. И, окружив фельдкомендатуру, полицию и общежитие гидромелиоративного техникума, где разместились делегаты собранной Воскобойником «первой учредительной конференции Русской национал–социалистской партии», отправили предателя на тот свет. А вот выпускнику Петербургского университета, сыну немки и поляка Брониславу Каминскому повезло: удостоенный аудиенции у самого Гиммлера, он был назначен обер–бургомистром «Локотского округа самоуправления» с численностью населения примерно 600 тысяч человек и, даже несмотря на своё не вполне «арийское происхождение», получил звание бригаденфюрера СС и генерал–майора войск СС, а потом Железный крест первого класса. 

За период существования «Локотской республики» с октября 1941 по осень 1943 года мерзавцы, щеголявшие орлами и свастикой на кокардах, распустили колхозы и вернули частную собственность на землю. В Локте шла фантастическая жизнь: был театр, выпускалась газета «Голос народа». И каждый вечер шли расстрелы. После гибели соратника Каминский даже попытался переименовать Локоть в Воскобойник, но в Берлине новый топонимический титул не одобрили. Русская освободительная народная армия (РОНА) — также детище Воскобойника и Каминского. По данным российских исследователей, весной 1943 года РОНА состояла из 5 полков, насчитывая согласно разным источникам от 10 до 12 тысяч человек, 24 танка Т–34, 36 артиллерийских орудий, 8 авто– и бронемашин, мотоциклы. Хорошо вооруженная бригада РОНА вела постоянные карательные атаки против местных партизан. С наступлением Красной Армии в августе 1943–го части РОНА вместе с присоединившимися к ним беженцами (некоторые ученые называют цифру 30 тысяч человек) покинули Брянщину и переместились в белорусский Лепель на Витебщине, где Каминский получил назначение бургомистром города. Следующим пунктом дислокации предателей, отступающих под натиском советских дивизий, стало Дятлово на Гродненщине. Конец созданной в Локте РОНА был бесславным: в августе — сентябре 1944 года бригаду Каминского бросили на подавление начавшегося в Варшаве восстания. Но подчиненные полуполяка по крови, нациста по убеждению, так увлеклись мародерством и грабежами среди польского населения, невзирая на ограничительные инструкции Гиммлера, что гестапо по личному указанию того же Гиммлера было вынуждено провести в конце сентября 1944 года операцию по ликвидации Каминского, списав впоследствии эту акцию на «польских партизан». 
Малоизвестная страница военной истории, но ее, как слова из песни, также не выкинешь. 

...Вот в эту–то «Локотскую республику», где хватало патронов и хлеба, пушек и масла, и прибрела в конце 1941 года сделавшая свой окончательный выбор Тонька Макарова. Её принял лично Каминский. Разговор был коротким, почти как в «Тарасе Бульбе». 
«Веришь? Перекрестись. Хорошо. Как относишься к коммунистам?» 
«Ненавижу», — твердо ответила верующая комсомолка. 
«Стрелять можешь?» 
«Могу». 
«Рука не дрогнет?» 
«Нет». 
«Иди во взвод». 
Через день она присягнула «фюреру» и получила оружие — пулемет. Всё! 


Макарова-Гинзбург после войны 

Палач в юбке 

Говорят, перед первым расстрелом Антонине Макаровой дали стакан водки. Для храбрости. После чего это стало ритуалом. Правда, с некоторым изменением — во все последующие разы выпивала она свою пайку уже после расстрела. Видимо, боялась на нетрезвую голову растерять в прицеле свои жертвы. 
А таких при каждом расстреле было не меньше 27 человек — ровно столько вмещалось в служившее тюремной камерой стойло конюшни. 
«Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой–то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто–то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все...»
Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года. 

Наверное, это прозвучит цинично и даже кощунственно, но детская мечта Тоньки исполнилась: она, почти как чапаевская Анка, стала пулеметчицей. И даже пулемет ей выдали — советский «максим». Нередко, для большего удобства, она основательно целилась в людей лежа. 
«Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь поближе, а кое–кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что–то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке...» Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года. 

Символичное совпадение: назначенная ей за службу плата равнялась 30 маркам. Во всех смыслах Иудина награда, что поразило даже видавшего виды следователя КГБ Леонида Савоськина, который вел допросы арестованной «исполнительницы приговоров». Так Макарова официально именовалась в документах РОНА. «Не всем русским полицаям хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Макаровой дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет». Это из следственного дела. 
Там ее однажды и застала бывшая квартирная хозяйка из деревни Красный Колодец, у которой довелось ночевать выбирающей свою дорогу в жизни Антонине, — та как–то пришла в сытый Локоть за солью, едва не угодив здесь в тюрьму «республики». Испуганная женщина попросила заступничества у своей недавней постоялицы, которая и привела ее в свою каморку. В тесной комнатенке стоял до блеска начищенный пулемет. На полу — корыто для стирки. А рядом на стуле аккуратной горкой была сложена выстиранная одежда — с многочисленными дырками от пуль. 

Заметив замерший на них взгляд гостьи, Тоня пояснила: «Если мне вещи у убитых нравятся, так снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать: один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю — пришлось ее в могиле оставить. Жалко». 
Услышав такие речи, гостья, забыв о соли, попятилась к дверям, на ходу поминая Бога и призывая Тоньку окститься. Это вывело Макарову из себя. 
«Ну раз ты такая смелая, что же ты помощи–то у меня просила, когда тебя в тюрьму вели? — закричала она. — Вот и погибала бы по–геройски! Значит, когда шкуру надо спасти, то и Тонькина дружба годится?» 
Есть такая пословица: «У каждого Егорки — свои отговорки»... 

День за днем Тонька–пулеметчица продолжала регулярно выходить на расстрелы. Исполнять приговоры Каминского. Как на работу. 
«Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: «Больше не увидимся, прощай, сестра!..» Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года. 
Она старалась не запоминать тех, кого убивала. Ну а все те, кто чудом уцелел после встречи с ней, на всю жизнь запомнили Антонину Макарову. Будучи уже 80–летней седенькой старушкой, жительница Локтя Елена Мостовая рассказывала журналистам, как полицейские схватили ее за то, что она рисовала тушью партизанские листовки. И бросили в конюшню неподалеку от карательницы с ее пулеметом. 
«Электричества не было, свет — только тот, что из окошка, почти полностью заложенного кирпичом. И только один просвет — если встать на подоконник, то можно заглянуть и увидеть мир божий».
Страшные воспоминания навсегда врезались в память и другой местной жительницы — Лидии Бузниковой: «Стон стоял. Людей набивали в стойла так, что нельзя было не то что лечь, даже сесть...» 

КГБ идет по следу 

Когда в Локоть вошли советские войска, Антонины Макаровой и след простыл. Расстрелянные ею жертвы лежали в ямах и уже ничего не могли сказать. Уцелевшие местные жители помнили только ее тяжелый взгляд, не менее страшный, чем прицел «максима», и скудные сведения о пришлой: примерно 21 год от роду, предположительно москвичка, темноволосая, с угрюмой складкой на лбу. Такие же данные приводили и проходящие по другим делам арестованные пособники немцев. Более детальных сведений о загадочной Тоньке не было. 
«Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, — ветеран КГБ Петр Головачев уже не боится раскрывать карты давнего дела перед журналистами и охотно вспоминает похожие на легенду подробности. — Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, — таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но — бесполезно. Настоящая Тонька–пулеметчица как в воду канула...» 

А ей, как оказалось, просто везло. Хотя, что такое, по большому счету, везение?.. 
Нет, она не перебралась в конце 1943–го из Локтя в Лепель вместе с двинувшейся вслед за немцами «русской бригадой СС» во главе с Каминским. Еще ранее она умудрилась подхватить венерическую болезнь. Ведь не одним стаканом водки глушила она послерасстрельные будни. Сорокаградусного допинга оказывалось недостаточно. А потому в шелковых нарядах со следами от пуль она шла «после работы» на танцы, где плясала до упаду с меняющимися, как стекла в калейдоскопе, кавалерами — полицаями и офицерами-мародерами из РОНА. 
Странно, а может, и закономерно, но немцы решили поберечь свою соратницу и отправили подхватившую срамной недуг Тоньку на излечение в тыловой госпиталь. Так она оказалась в 1945 году под Кенигсбергом. 

...Уже доставленная под конвоем в Брянск после ареста в Лепеле Антонина Макарова–Гинзбург рассказала ведущим дела следователям, как ей удалось при приближении советских войск бежать из немецкого госпиталя и выправить чужие документы, по которым она и решила начать новую жизнь. Это — отдельная история из жизни хитрой и изворотливой бестии. 
В абсолютно новом обличье она и предстала в апреле 1945 года в советском госпитале в Кенигсберге перед раненым сержантом Виктором Гинзбургом. Ангельским видением, юной медсестричкой в белоснежном халате явилась в палату — и радующийся выздоровлению фронтовик влюбился в нее с первого взгляда. Через несколько дней они расписались, Тоня взяла фамилию мужа. Вначале молодожены жили в Калининградской области, а затем переехали в Лепель, поближе к родине мужа, ведь Виктор Семенович был родом из Полоцка, где от рук карателей погибла его семья. От рук таких же мерзавцев, как и его нынешняя любимая жена Антонина. Но не знал несчастный Гинзбург о прошлом своей жены. Узнал бы — не выдержало бы сердце... 
В тихом Лепеле, где почти все знают друг друга и здороваются при встречах, чета Гинзбургов и проживала благополучно до конца семидесятых. Настоящая образцово–показательная советская семья: оба ветераны Великой Отечественной, прекрасные труженики, растят двух дочерей. Льготы, стол заказов, орденские планки на груди в праздничные дни... 
Портрет Антонины Макаровны, как вспоминают старожилы Лепеля, украшал местную доску Почета. Да что там говорить — фотографии четы ветеранов даже были в здешнем музее. Это потом, когда все разъяснилось, один из снимков — женский — пришлось спешно изымать из музейных фондов и отправлять на списание с непривычными для музейщиков формулировками. 

Судьба переворачивает карту 

...Неужели тени прошлого не преследовали ее в ночных снах–кошмарах? И никогда ничем не выдала она себя — ни в семье, ни дома, ни на работе? Ведь даже закаленные специальными тренировками люди, чей удел — жить двойной жизнью, — не всегда выдерживают подобные нагрузки. Над такими вопросами я ломала голову, когда по заданию главного редактора собирала свое собственное досье на Антонину Макарову–Гинзбург. На первый вопрос четкий ответ удалось получить достаточно быстро — из уст уже известного нам следователя КГБ Петра Головачева: «Ее действительно ничего не мучило, не тревожило. И только в последний год, говорит, что–то начало беспокоить, сниться что–то нехорошее стало...» 

А вот ради ответа на последние вопросы пришлось звонить в Лепель и просить помощи у сотрудников белорусского КГБ. Спасибо всем, кто откликнулся на мою просьбу и помог. Поделился фактами и воспоминаниями. Может, для кого–то прозвучит и невероятно, но Макарова–Гинзбург — да простят меня все оперативные службы мира, до сих пор ищущие и находящие военных преступников, — вполне могла умереть своей смертью, в собственноручно придуманной ипостаси добропорядочной женщины. Если б не вмешались воистину высшие силы. Или, если угодно, Его Величество Случай. 
Понятно, что сей своевольный, живущий по своим законам господин помогает лишь тем, кто не бросает начатое дело, кто упорен в поисках и достижении цели. Но тем не менее даже сами сотрудники КГБ еще в 70-е годы ненавязчиво, но аккуратно подчеркивали такой факт: изобличению карательницы во многом поспособствовало элементарное везение. 

Одним из проявлений этого феномена было то, что московскому жителю по фамилии Панфилов в 1976 году пришлось срочно собираться в заграничный вояж. Будучи человеком дисциплинированным, он по всем тогдашним правилам заполнил полагавшуюся пространную анкету, не пропустив в перечислении ни одного из родственников. Вот тут–то и выплыла загадочная деталь: все братья–сестры его — Панфиловы, а одна почему–то Макарова. Каким, простите за каламбур, макаром так получилось? 
Гражданина Панфилова вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений, при которых присутствовали и заинтересованные люди в штатском. Панфилов поведал о живущей в Белоруссии сестре Антонине. Как обстояло дело дальше, я расскажу языком документов, любезно предоставленных мне Натальей Макаровой, референтом пресс–группы УКГБ по Витебской области. 

Итак, «Справка о мероприятиях по розыску «Садистки»: «В декабре 1976 года Гинзбург В.С. выезжал в г. Москву к брату жены полковнику Советской Армии Панфилову. Настораживало, что брат носил не одинаковую фамилию с женой Гинзбурга. Собранные данные послужили основанием к заведению в феврале 1977 года на Гинзбург (Макарову) А.М. дела проверки «Садистка». При проверке Панфилова было выяснено, что Гинзбург А.М., как указал ее брат в своей автобиографии, в период войны находилась в плену у немцев. Проверка показала также, что она имеет большое сходство с ранее разыскивавшейся УКГБ по Брянской области Макаровой Антониной Макаровной, 1920 — 1922 г.р., уроженкой Московской области, бывшей медсестрой Советской Армии, объявлявшейся во всесоюзный розыск. Розыск ее был прекращен УКГБ по Брянской области в связи с малым объемом необходимых для активных розыскных мероприятий данных и смертью (якобы расстреляна немцами в числе других женщин, больных венерической болезнью). Группа больных женщин действительно была расстреляна, но Гинзбург (А.Макарову. — Авт.) немцы увезли с собой в Калининградскую область, где она и осталась после бегства оккупантов». 
Как видим из справки, время от времени руки опускались даже у самых неутомимых оперативников, ведущих поиск неуловимой Тоньки. Правда, он тут же возобновлялся, стоило лишь открыться новым фактам в затянувшейся на 33 года истории, что и позволяет говорить о непрерывности поиска. А странные факты по делу Макаровой в 1976 году уже начали сыпаться как из рога изобилия. Контекстуально, по совокупности, так сказать, странные. 

Они знали ее в лицо 

С учетом всех возникших в деле коллизий следователи решили провести с ней «зашифрованную беседу» в райвоенкомате. Вместе с Макаровой сюда же были приглашены и еще несколько женщин, участниц Великой Отечественной войны. Разговор был об участии в боевых действиях якобы для будущих наградных дел. Фронтовички охотно вспоминали. 
Макарова–Гинзбург при этой беседе явно растерялась: не могла вспомнить ни командира батальона, ни сослуживцев, хотя в ее военном билете указано, что в 422–м санитарном батальоне она провоевала с 1941 по 1944 год включительно. 
Далее в справке записано: «Проверка по учетам военно–медицинского музея в г. Ленинграде показала, что Гинзбург (Макарова) А.М. в 422–м санитарном батальоне не служила. Однако неполную пенсию, куда входила и служба в рядах Советской Армии в период войны, она получала, продолжая работать старшим контролером ОТК швейного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения». 

Подобная «забывчивость» уже больше похожа не на странность, а, скорее, на реальную улику. Но любая догадка требует подтверждения. Теперь следователям предстояло или получить такие подтверждения, или, наоборот, опровергнуть собственную версию. Для этого следовало показать свой объект интереса живым свидетелям преступлений Тоньки–пулеметчицы. Устроить, что называется, очную ставку — правда, в достаточно деликатном виде. 
В Лепель стали тайком привозить тех, кто мог опознать женщину–палача из Локтя. Понятно, делать это приходилось очень осторожно — чтобы не поставить под удар в случае отрицательного результата репутацию уважаемой в городе «фронтовички и отличной труженицы». То есть знать о том, что идет процесс опознания, могла лишь одна сторона — опознающая. Подозреваемая же ни о чем не должна была догадываться. 

Дальнейшая работа по делу, если говорить сухим языком все той же «Справки о мероприятиях по розыску «Садистки», проводилась в контакте с УКГБ по Брянской области. 24 августа 1977 года было проведено повторное опознание Гинзбург (Макаровой) прибывшими в Лепель из Брянской области Пелагеей Комаровой и Ольгой Паниной. У первой Тонька снимала осенью 1941 года в деревне Красный Колодец угол (помните, рассказ о походе в Локоть за солью?), а вторая в начале 1943 года была брошена немцами в Локотскую тюрьму. Обе женщины безоговорочно признали в Антонине Гинзбург Тоньку–пулеметчицу.
Наверное, было бы романтично рассказать, как оперслужбы тайком подсаживали свидетельниц с газетками в руках, прикрывающими лица, в разных общественных точках, куда вызывали по формальному поводу Антонину Макаровну. Или живописать, как почти год велось за ней наружное наблюдение. Но, думаю, каждый читатель вправе вообразить подобные детективные сцены сам в духе неоднократно виденных кинофильмов. Главное — подобная работа шла, а каким способом, пусть останется оперативной тайной. Тем более что лично меня больше занимает другой — то ли философский, то ли метафизический вопрос: неужто сам Бог наконец решил, что достаточно Антонина Макарова пожила на белом свете в чужом обличье? Иначе откуда вдруг это фатальное совпадение с ведущей ее прямиком на эшафот случайностью: с выездом брата за рубеж? 

А еще, как вспоминают старожилы городка, было и второе (а по большому счету, может, и 33-е?) предзнаменование: оказавшуюся случайно на Брянщине дочь Гинзбургов вроде как опознали по сходству с матерью местные жители. Впрочем, возможно, это уже и народная легенда, но рассказывали ее мне в Лепеле весьма охотно. 
Правда жизни состоит в том, что 2 июня 1978 года Гинзбург (Макарову) в очередной раз опознала приехавшая из Ленинградской области женщина, бывшая сожительница начальника Локотской тюрьмы. После чего уважаемая гражданка Лепеля Антонина Макаровна и была остановлена на улице вежливыми людьми в штатском, у которых она, будто поняв, что затянувшаяся игра закончена, лишь тихим голосом попросила папиросу. 
Надо ли уточнять, что это был арест военной преступницы? На последующем кратком допросе она созналась в том, что и есть Тонька–пулеметчица.
В тот же самый день сотрудники УКГБ по Брянской области увезли Макарову–Гинзбург в Брянск. 


Фотография Тоньки-пулеметчицы после ареста 

Приговор приведен в исполнение 

В Локте чекисты повели ее старым и хорошо известным ей путем — к яме, где она приводила в исполнение приговоры Каминского и его банды. Брянские следователи хорошо помнят, как узнававшие ее жители шарахались в сторону и плевали вслед. 
А она шла и обо всем вспоминала. Спокойно, как вспоминают о будничных делах. Говорят, даже удивлялась людской ненависти — ведь, по ее мнению, война должна была все списать. 
И свидания, говорят, тоже с родными не попросила. Или чтобы весточку им передать. А в Лепеле тут же пошли разговоры о взбудоражившем всех событии: оно не могло остаться незамеченным. Тем более что в Брянске, где в декабре 1978 года над Антониной Макаровой состоялся суд, нашлись у лепельчан знакомые — выслали тамошнюю газету «Брянский рабочий» с большой публикацией под заголовком «По ступеням предательства». 

Номер ходил по рукам среди местных жителей. А 31 мая 1979 года дала большую статью о процессе и газета «Правда» — под заголовком «Падение». В ней рассказывалось о предательстве Антонины Макаровой, 1920 года рождения, уроженки города Москвы (по другим данным, деревни Малая Волковка Сычевского района Смоленской области), работавшей до разоблачения старшим контролером ОТК пошивочного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения. 
Говорят, она писала апелляции о помиловании в ЦК КПСС, ведь наступающий 1979 год должен был стать Годом женщины. Но судьи отклонили прошения. Приговор был приведен в исполнение. Такого, пожалуй, не знала новейшая отечественная история. Ни общесоюзная, ни белорусская. 
Дело Антонины Макаровой оказалось громким. Можно сказать, даже уникальным. Впервые в послевоенные годы была по приговору суда расстреляна женщина–палач, чья причастность к расстрелу 168 человек была официально доказана в ходе следствия.

Людмила Селицкая ("Беларусь сегодня")

17/01/2015  http://www.istpravda.ru/digest/12644/

Спасибо, про фильм все верно отмечено. И с последним абзацем тоже согласен.

Я так и не въехал: выходит, что она не по чужим, а по своим документам замуж вышла? Искали москвичку Макарову, а она жила как провинциалка Панфилова?

Каждый день показывают такие "правдивые фильмы", дай советское прошлое пнуть. Вчера о советской моде был. Тошнит уже от "злобных чекистах". После просмотра молодежь никогда не захочет социализм строить...

Зачем про такое и про таких "персон" вообще снимать фильмы?

В реальности и Федчук показал себя не с лучшей стороны - бросил сослуживицу и напарницу по несчастью

Благодарю за информацию, PavelCV. Тяжко на душе. До 1979 не могли поймать тварь...

Немного русофобии на Первом канале

Нет, я не хочу сказать, что указание вставить такой эпизод получено "из центра". Конечно, нет. Эти люди сработали сами. Это уже тенденция, это общее место, это искренняя вера в то, что все было именно так

Это делается целенаправленно и постоянно. Не думаю, что "каждый суслик был сам по себе"