В Израиле призывают взорвать мусульманские и христианские святыни, чтобы построить "Третий Храм"

Котлеты с пюрешкой это уже Истина

- Что такое Истина? - спросил Пилат и подумал: - О Боги-Боги... Мой мозг не служит мне больше... Я спрашиваю у него что-то лишнее, постороннее, И опять померещилась ему тарелка с пюрешкой и котлетой политая тёмной жидкостью, скорее всего соевым соусом. Пилат облизнулся.

- Истина, иегемон, заключается прежде всего в том, что у тебя от голода болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о котлете с пюрешкой. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя повариха, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан, и сообщила, что пюрешка готова, котлета пожарена, а сверху на ней лежит круг из глазуньи с одним оранжевым яйцом. Но мучения твои сейчас закончатся, голова пройдет, пюрешку и котлету сейчас внесут.

Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова.

Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца. В это время открылась дверь колоннады и в неё вплыл коричневый поднос с пюрешкой и котлетой которая была украшена яичницей-глазуньей.

Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло.

Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова.

– Ну вот, все и кончилось, – говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, – и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время данный процесс и уделить время пюрешке и котлете, дворец никуда не денется, и я тоже, я подожду, а потом мы можем погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, – арестант повернулся, прищурился на солнце, – позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.

Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.

– Беда в том, – продолжал никем не останавливаемый связанный, – что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в повара. Твоя жизнь скудна, игемон, – и тут говорящий позволил себе улыбнуться.

Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора.

Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего:

– Развяжите ему руки.

Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться.

– Сознайся, – тихо по-гречески спросил Пилат, – ты великий врач?
 

– Нет, прокуратор, я не врач, – ответил арестант, с наслаждением потирая измятую и опухшую багровую кисть руки.

Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры.

– Я не спросил тебя, – сказал Пилат, – ты, может быть, знаешь и латинский язык?

– Да, знаю, – ответил арестант.

Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни:

– Как ты узнал, что я хотел позвать повара и заказать пюрешку с котлетой из говядины, причём, с глазуньей? Это мог знать только лишь я!

– Это очень просто, – ответил арестант по-латыни, – ты водил рукой по воздуху сжав пальцы как держат вилку, – арестант повторил жест Пилата, – как будто хотел подцепить котлету , и губы... Они уже начали принимать пюрешку...

– Да, – сказал Пилат.

Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески:

– Итак, ты врач?

– Нет, нет, – живо ответил арестант, – поверь мне, я не врач, я больше повар чем врач.

– Итак, ты повар?

– Да, в том числе, я умею делать вино из воды.

– Да ну? - с недоверием произнёс Пилат.

 

вот вчера вечером не удержался. и у веровал. в котлеты с пюрешкой