Штурмовик Евгений Руднев: «С „укропами“ ещё ничего не закончено»

О свой непростой судьбе, добровольном выборе и службе в штурмовом подразделении, тяжёлом бое, где он несколько раз должен был быть убитым, но выжил и вышел к своим вопреки ранениям и обстоятельствам, ЛуганскИнформЦентру рассказывает ветеран СВО ​Евгений Руднев.

ЧЕЛОВЕК С ПРОШЛЫМ

Наполненная адреналином жизнь, сложные перипетии судьбы достаточно серьёзно меняют человека. Причём не только внутренне, но даже и внешне. Пережитое необъяснимым образом высвечивается у него во взгляде. Недаром кинематографисты называют такой типаж «человек с прошлым» — глаза ветерана сложно спутать с любыми другими.

^{Фото: Луганский Информационный Центр}

Человека, ожидавшего меня у центрального входа торгового центра «Южноград», я узнал ещё на подходе. Он тоже — сразу пойдя мне на встречу, аккуратно опираясь на костыль с локтевым упором.

История жизни проста и, к сожалению, обыденна. Уроженец Весёлой горы, что на Славяносербщине, жил в Луганске, трудясь на рабочих специальностях — сварщик, строитель. Потом по глупости совершил тяжкое преступление и сел на долгие 13,5 лет.

«Успел отсидеть 11,5, а потом подал заявление в „шторма“ (штурмовые подразделения, формируемые зачастую из бывших заключенных — все примечания ЛИЦ)», — вспоминает Евгений.

Как выяснилось из разговора, он мог бы вскоре выйти и по УДО (условно-досрочное освобождение), но решил искупить вину на поле боя. У него это получилось: рядовой боец штурмового подразделения, что называется — «смыл кровью» свою судимость. На сегодня она снята. Но оказалось, что это была не самая главная мотивация.

«Считаю, что Россия — моя Родина. Надо идти воевать, а как иначе?! Мало таких, я смотрю, кто хочет идти воевать. Тем более, в такое подразделение, как „шторма“. Потому, что нос к носу ты встречаешься с фашистами, с врагом. Ты его видишь, ты его должен брать в плен либо убивать. У тебя задача такая. И ты своего врага видишь постоянно — накоротке работаем», — рассказывает он.

Через месяц оформили документы. Заключил контракт. Отправили на учебный полигон. Оттуда — на боевые.

МИХАЙЛОВСКИЕ ДАЧИ

Работало его подразделение на Донецком направлении, Михайловские дачи.

«Мы отбили эти дачи у ВСУ. Новомихайловка уже была под нами. Но они всё равно доставали миномётами и „птичками“, в смысле — различными дронами. Они были буквально в километре от нас, и нам надо было их сбить с этих позиций. И вот мы идём на задачу. Просачиваемся сквозь посадки, занимаем позиции, ищем место, где нам надо закрепиться. Потому что очень много у них „птичек“, очень много, и нам тяжело, да. Нам тяжело днём, а ночью нам вообще там лучше не высовываться, потому что гарантированно станешь 200-м (убитым). Мёртвый получишься сразу. Ночные у них „птички“ с тепловизорами, и их просто очень много. Ещё и „баба яга“ (тяжёлый украинский сельскохозяйственный гексакоптер, несущий до 40 кг средств поражения). ВСУ ими по ночам разбирают наши позиции на этих дачах. Она просто всё крошит в щебёнку», — делится Руднев.

ТОТ САМЫЙ БОЙ

Рассказывая о своём самом страшном бое, он как-то внутренне сжимается — начинает говорить короткими предложениями и смотрит куда-то в пустоту — в прошлое.

«Той ночью поступила команда уничтожить пулемётный дот с „укропами“, и наша группа в четыре человека пошла на штурмовку. Хорошо, что запустили „камикадзе“ и попали. Это такой дрон, что залетел к ним прямо в окно. Этот промежуток времени в три-четыре минуты дал время подойти к ним ближе и закидывать их гранатами. Когда закидали гранатами, предложили им сдаться. Они согласились. Среди них был казах, наёмник. Это уже потом командир мне объяснил, когда я окончательно эвакуировался», — отмечает он.

Когда ВСУ поняли, что их пулемётное укрепление пало, они начали обстрел своих же позиций из 120-мм миномётов и АГС.

«Пока командир группы и ещё один военный товарищ отводили этого наёмника-казаха, укропы ударили по своей же позиции. Начали бить с миномёта, с АГСа. И у меня на глазах одного из них разорвало миномётной миной. Прямое попадание. Просто в клочья, реально в стороны разлетелся кусками мяса и фарша. Как остальные выжили — ума не приложу», — вспоминает Евгений.

ОСКОЛКИ В НОГАХ

Дальше он помнит те события смутно и фрагментарно — первый осколок пробил голеностопный сустав и перебил кости.

«Тут прилетело мне под ноги. Упал, мне было больно просто жутко, думал, мне что-то оторвало. Потом чуть пришёл в чувство, начал себя осматривать. Вроде могу идти. Вокруг страшное творится — АГС, миномёты. Как вышел — чудо. Смотрю, лежит мой товарищ раненый. Сильное кровотечение, по-видимому, в артерию попало — даже ночью вижу, как блестит у него кровь. Он не может жгут наложить, потому что руки в крови и жгут скользкий. Я помогаю ему наложить жгут, под пояс, под самый верх ноги. Затягиваю этот жгут, и мне как раз второй прилёт, в ту самую стопу ещё раз. Больно было, конечно, не передать. Но обстрел продолжается, надо выходить, даже обезбол колоть не было времени», — рассказал он.

ПЛЕННЫЙ ПАЛАЧ

Вышел сам, спас товарища, но чего это стоило? После второго ранения он еле становился на ногу. Вылез кое-как на дорогу, где-то шёл, где-то полз.

«Слышал укропскую „птичку“ над головой и начал понимать, что не дойти мне эти 50 метров до бетонного погреба, нашей позиции, где мы закрепились. Я начинаю уже от паники кричать, просто орать: „Идите сюда, укропы“. Думаю, если со мной уже всё, то я хоть заберу с собой кого-то из фашистов. В общем, каким-то чудом я таки дохожу до первой позиции. Там из группы были ещё товарищи, они как раз вязали этого пленного, и вот мы туда по одному человеку эвакуировались», — вспоминает он.

Всего у них остались двое пленных, второй убежал в суматохе обстрела, а третьего разорвало миномётной миной.

«Как потом сказал командир, второй пленный — это пулемётчик. Он чистый хохол и успел убежать при обстреле. Два дня он бродил по этим дачам и в конце концов сдался нашим. К своим не пошёл. Он, видимо, искал выход к нам, потому что понимал: свои его убьют. Ведь явно „укропы“ хотели перебить всех: и нас, и своих. Казаха потом мы отдали командованию. Был приказ в целости и сохранности привести», — подчёркивает солдат.

Казах оказался непростым.

«Командир группы обработал и поставил в раны тампоны, перевязали, обезболили, и эту ночь я провёл более-менее. Единственно — пленный казах раздражал. Такое что-то непонятное: внешность вроде азиатская, а говорит, мол, он — Толя из Челябинска. И лицо у него, конечно, неприятное. Я смотрел ему в глаза, и было одно желание — честно признаюсь — убить его. Потому что он пришёл сюда меня убить и моих товарищей. И я вижу по лицу, что это не просто был какой-то там ВСУшничек. Нет, это именно была тварь конченая, наёмник. И по глазам вижу: палач такой, именно жёсткий. Молодой, здоровый. Его, конечно, связали и, если бы он удумал бы чего учудить, то "вальнули" бы наёмничка без разговоров. Так ему сразу и сказали: „Один сигнал, если ты только сипнешься, то мы тебя сразу пристрелим, так что сидим молча“», — вспоминает Руднев.

ЗАЖИВО ЗАМУРОВАННЫЕ

Следующую ночь, когда пленников уже эвакуировали, провели в этом же подвале и попали под «бабу ягу» — ВСУ вычислили место и никого выпускать не хотели.

«На следующий день не получилось самим эвакуироваться, и мы дотянули, ну, так получилось, до ночи. Прилетела „баба яга“, скинула бомбу и развалила первый этаж, над подвалом. Там такие бетонные заводские плиты были в перекрытии. Наш люк накрыло одной из этих плит. И мы три дня там просидели заваленные. С утра слышим, как подъезжает техника именно к этой даче, минуты через две слышим — кто-то ходит у нас, как по головам. Минут 20-30 они там находились, и мы слышали одиночные выстрелы. Спасибо командиру, у нас была связь, мы это всё докладывали. Командир выкидывал „птичку“ мониторить и с АГС начинает простреливать нашу дачу. „Укропы“ ведь могли спокойно накидать нам гранат в подвал», — делится мой собеседник.

На третьи сутки у них не осталось ни капли воды. Двое раненых. Отжимали влагу с гигиенических салфеток и пили.

«Приходилось даже с салфеток влажных эту жидкость высасывать. Какая была, как говорится. Командир сказал, чтобы терпели, мол, сейчас придёт товарищ на помощь вам. Да, это было весело, конечно, когда он взорвал над нами этот люк тротиловой шашкой. Нас не то что контузило. Я не знаю, я полруки, наверное, в уши засунул, чтобы не было слышно. Но даже с закрытыми глазами я видел красный свет. Там сантиметров 80 был люк и сантиметров 30 где-то не завалено было. Вот через эту щель мы и вылезли. Через час после взрыва поступила команда от командира на "откат", на эвакуацию. У нас было 10 минут, чтобы начать эвакуацию. И я со своими осколками и двумя переломами шёл без обезбола, скрипя зубами. И понимал, что раз я выжил, значит так и надо — я дойду всё равно, думаю. Поставил себе такую задачу. Пришёл к своим, командир руку жмёт, улыбается, дескать, молодец, все выжили, всё хорошо. И на утро меня эвакуировали», — рассказывает Евгений.

ГОСПИТАЛЬНЫЕ МЫТАРСТВА

Сутки я пролежал в Еленовке. Там поставили дренаж, обработали раны. Потом эвакуировали в Ростов-на-Дону, а оттуда — в Ахтубинск Астраханской области.

«И вот я уже здесь, дома, в Луганске. Мне дали отпуск по ранению. Это уже третий отпуск, нога не заживает. В сентябре делали очередную операцию — появился хронический остеомиелит. Начинаю проходить военную комиссию, надеюсь, не комиссуют. Да, у меня есть жена, пока гражданская, хотим свадьбу сыграть. Семья есть — мама, сестра, племянники, но уходить из армии я не хочу. С „укропами“ ещё ничего не закончено», — резюмирует Евгений.

У него ещё много проблем, помимо ранения и будущего, но с таким характером Руднев с ними справится.

Автор: Глеб Бобров